Broken

      В таком апатично-депрессивном состоянии я провел еще около трех недель. Мне не хотелось есть, пить, да и, в общем-то, жить. Неа хлопотал надо мной, заставляя есть хотя бы понемногу. Я понимал, что нужно, но пересилить себя не получалось. Я не мог позволить себе такую роскошь, как депрессия и уж тем более я не мог больше и думать о смерти, поэтому пришлось брать себя в руки. Все, что Неа рассказал мне тогда, повергло меня в шок и добило и без того хреновое состояние.       В голове не укладывалось, что Неа мой отец. Напрашивался вопрос, кем был для меня Мана? Как оказалось, кем-то вроде матери — амаи*. Это была настолько запутанная история, что осмысливал я ее пару дней и не мог в это поверить.       Неа и Мана были близнецами, что в этой истории прибавляет не то что дикость, а наводит ужас. Их семья была довольно-таки обширной и состояла из десяти человек. Все они были в разных сферах очень влиятельными людьми и их боялись. Главного, того, кто занимал главенство из всех членов семьи, было принято называть Граф и никак иначе. Не знаю в чем там заковырка, но история была о другом.       Братья росли дружными, и застать их раздельно было практически невозможно, они всегда были вместе — не разлей вода. Д. Кэмпбеллы были образцом генетического творения: красота, ум, стать, харизма — все это сочеталось в них и звалось «породой», которую семья решила воссоздать. Гениальная идея посетила ум Графа и когда близнецы перешли в стадию полового созревания над ними решили проводить эксперименты, не гнушаясь семейными узами. Суть их заключалась в том, чтобы создать человека универсального пола, способного и оплодотворить и родить. Образцами были не только Д. Кэмбеллы, но и еще с десяток человек, половина которых была женщинами, но все без исключения обладали определенными качествами, которые Граф хотел видеть в «породистом» человеке.       Сами эксперименты, по рассказам Неа, были ужасающими и разнообразными. От вкалывания различных сывороток до пересадки органов и операций на головной мозг. Половина образцов не продержалась и месяца. К сожалению, близнецы продержались до последнего, а Мана стал удачным образцом спустя четыре года опытов. Один и единственный.       Выяснилось это совершенно случайно, ведь в возрасте шестнадцати лет братья стали еще ближе, чем это было возможно. У них была запрещенная связь, которую в пору было называть омерзительной. Они любили друг друга далеко не братской любовью, а самой настоящей, — той, о которой пишут книги, снимают фильмы и поют в песнях. Об этой связи они никому не рассказывали, и это осталось лишь их секретом. Каждый был готов пожертвовать собой ради другого, пренебрегая принципами и запретами любимого. Окрыленный Неа не заметил, что на Мане стали проводить опыты в разы серьезнее, чем над ним. И это была его ошибка.       В один прекрасный день Мана стал не в пример странно себя вести, но кроме Неа никто не обратил на это внимания. А спросив, получил ответ, который поверг его в шок. Мана, который не подпускал к своему телу последние пару месяцев, показал слегка округлившийся живот, и по его щекам потекли непрошеные слезы отчаяния. Он не хотел, чтобы семья об этом узнала. Еще повезло, что Вайзли и Лулу Белл отсутствовали около четырех месяцев, и опыты проводить было некому, ведь этим занимались именно они. Но факта удачного эксперимента это не отменяло.       Именно в этот момент Неа понял — нужно бежать. Если над ними измывались такое длительное время и эксперимент удался, то их ребенок, который еще неизвестно, сможет ли родиться, будет страдать куда больше и с самого рождения. Такой участи и врагу-то не пожелаешь, не то, что собственному еще не рожденному отпрыску.       Узнав, что через неделю вся семья, включая их, едет на какой-то прием, братья решили, что сбегут именно с него. Они никогда не вызывали каких-либо подозрений и не принимали попыток побега, стараясь быть покладистыми и послушными. В этот день это и помогло им — они сбежали.       На момент побега им было всего по семнадцать лет. Одни в мире, они знали как тот устроен только из книг и газет, возлюбленные пытались выжить как могли. Неа хватался за любую работу, которую мог найти, оставляя Ману одного в небольшом домике в деревне Филттон в Бедфордшире, пряча его от лишних глаз. Конечно, самого Ману это не устраивало, но он понимал весь риск, и волнение о будущем чаде пересилило, заставив весь нрав поутихнуть и просто ждать.       Я родился в рождество, вечером двадцать пятого декабря. Неа и Мана были несказанно счастливы, что это произошло, и я был здоров. Мое имя дал мне Мана, когда только взглянул на меня. Неа сказал, что амаи души во мне не чаял и считал даром божьим, что я не раз доказывал, радуя его какими-то своими успехами.       Я задавал ему еще много вопросов, которые меня волновали. Например, почему погиб Мана? На что ответом послужило то, что в один из дней, семья Ноя все-таки нашла нас. Именно Лулу Белл пришла в переломную ночь и угрозами заставляла Ману вернуться, говоря о том, что тогда семья пощадит Неа. Самого Неа дома не было, а я спал. Мана наотрез отказался, после чего Лулу Белл выстрелила ему в ногу и подожгла дом. Обо мне она ничего не знала, поэтому решила, что раз по-хорошему не получилось, то будет по-плохому. Но и даже так у нее не вышло его вывести — он разбил о ее голову вазу, оглушив этим. В этот момент пришел Неа и, увидев пожар, попытался войти в дом, но выход был охвачен огнем. Обойдя дом, он заметил, как Мана пытается спустить меня из окна, и подбежал забрать, а как только вытащил, то дом начал рушится и последнее, что в этой катастрофе врезалось в память отца — улыбка любимого и то, что он прошептал одними губами: «Позаботься об Аллене. Я люблю вас». После чего дом обвалился, погребая за собой любовь всей его жизни и самого близкого человека.       Я не выдержал рассказа и разревелся. Дядя… нет, отец, понимает меня как никто другой. Он тоже потерял любимого, но намного трагичнее, чем я. Но от этого легче не становится. Я скучал по Тикки и все мое естество рвалось к нему, а его нет. И не найти. Я даже не знаю где его тело, похоронили ли его? И где?       Но следующая фраза меня просто добила: — Ты такой же как Мана, — прошептал он. — Ты скоро станешь амаи, Аллен. — В смысле? — пальцы рук похолодели, а дыхание сперло. — Эксперимент удался не только в качестве Маны, но и передался тебе от него. Ты беременный. И в ближайшее время нам придется уехать. — С чего ты это взял? — мелкая дрожь пробирала до костей, образовывая где-то на задворках души густой комок страха. — Ты, разве, не заметил свой странный аппетит? — он дотронулся до моей щеки, стирая слезы и прижимая к себе. — А реакция на запахи? Тошноту? Слабость?       С каждым его словом мои глаза округлялись, и в голову ударяло осознание того, что да, это было и есть до сих пор. Опустив руки на живот и слегка погладив его, я ничего не почувствовал. Оно то и понятно, вот только до меня дошла мысль, что это ребенок Тикки и вчера, своими руками я чуть не лишил жизни себя и это маленькое чудо, которое еще даже толком не сформировалось. Я поднял взгляд на отца и увидел, что на них наворачиваются слезы. — Не смей, Аллен, слышишь? Не смей с собой что-нибудь еще раз сделать! — Я… прости. Я не буду больше ничего с собой делать ради тебя и малыша Тикки. Я рожу его и выращу как самое дорогое, что у меня есть.       Но, не смотря на это, от всех этих откровений состояние только ухудшилось, и все это время я ничего не хотел, и даже не мог себя заставить. Не получалось. Хорошо, что отец был рядом и помогал. Да, называть его отцом, а не дядей оказалось очень легко. Он и вправду всю жизнь был как отец. Поэтому я только рад, что он у меня есть.       Мы договорились о том, что уедем в ту самую деревню, где родился я, как только начнет появляться живот и у меня еще есть время на какие-то свои дела. Но мне ничего не нужно. Однако, перед днем отъезда, когда я уже был на четвертом месяце беременности и более-менее пережил депрессию о потере самого любимого человека на земле, на пороге моего дома появился Лави в компании вечно угрюмого Канды. В этот момент я стоял к ним боком в обтягивающей майке и нес небольшую коробку с необходимыми вещами в машину отца. — Аллен, что-то ты поправился, — начал рыжий. — Не уже ли глистов вывел, что полнеть начал? Хотя нет, не равномерно как-то, будто бы залетел. Он залился смехом, а из моих рук от такого замечания вывалилась коробка. Лица парней вытянулись, а я молчал. Что тут скажешь? — Аллен, я же говорил, чтобы ты ничего не таскал сам! Это может сказаться на ребенке! — отец не заметил незваных гостей и начал собирать вещи, которые высыпались из коробки. — Вы тут крышей поехали, что ли? — фыркнул Канда. Таким его лицо я видел разве что на своем выпускном, когда поцеловался на его глазах с Тикки.       Господи, если ты есть, дай мне сил.