Богиня Артемида умеет любить

      Юноша жил в деревне, которая находилась неподалёку от грота, где любила отдыхать Артемида. Он оказался прекрасным лучником, поэтому вечно юная богиня охоты и женского целомудрия, пленённая мастерством юноши, решила последовать за ним, наблюдая за охотой из-за стволов широких деревьев и изредка помогая. Она мгновенно поражала сердца злодеев, чьи неосторожные стрелы или мечи могли ранить юношу. Вскоре юный лучник прославился на всю округу своей ловкостью и меткостью. Жители близлежащих деревень стали говорить о нём. И юношу призвали на войну. Артемида последовала за ним.       Я открыла глаза, вдыхая запах сырости, кожей ощущая потоки сквозняка. Я была другой. Словно очнувшись после долгого сна, не могла понять: кто я, где я и что мне нужно делать. Я переродилась.       Оглянувшись, я увидела у себя на спине белые плотные крылья в редкую крапинку, а на шее у меня был накинут пушистый белый воротник. Вспомнила. Мохнатые пауки похитили меня. Я порхала на воле и попалась в их липкую невидимую сеть. И теперь они ждут, когда я натрепыхаюсь и ослабну, чтобы съесть меня. Голодные пауки с длинными, острыми как иглы зубами, с которых стекает прозрачный вязкий яд.       Я заметила одного из них. Он стоял по ту сторону толстых металлических прутов, соединяющих между собой пол и потолок, словно ад и рай. Он подошёл ближе, к самым прутьям, когда я встала, расправляя свои прекрасные белые крылья. Паук улыбнулся мне, и я улыбнулась ему ответ. Его губы задвигались и тотчас скривились, а я почувствовала, что сжимаю его горячую шею. Ощущаю пульсацию под подушечками пальцев. Усиливаю хватку, слушая как паук хрипит и белеет. Он глухо падает, и до моих ушей доносится звон. Смеюсь, доставая из его карманов связку ключей.       — Бабочка поймала паука... — напеваю,— белая бабочка поймала чёрного паука.       Решётка паутины со скрипом отворяется, и я выбегаю на поиски остальных. После того, как мне сделали укол, я чувствую, что могу всё. У меня же крылья за спиной! Я улечу отсюда на своих двоих.       Меня встречают ещё двое пауков в коридоре. Моргаю каждый раз, когда мой пистолет бабахает, и смеюсь, потому что мохнатые пауки забавно падают. Хорошо, что я прихватила с полки пистолет. Он там так призывно лежал, так искушал меня своим холодом и просто потрясающей рукоятью, что я решила не противиться собственным желаниям.       По телу пробегает дрожь, и я подпрыгиваю от накатывающего возбуждения. Мне понравилось. Хочу ещё, мне мало!       — Паучки, где вы?       Поднимаюсь по лестнице в конце коридора, однако никого не нахожу. Тут меня схватывают, заломив сзади руки, и я молюсь, чтобы они не помяли мои прекрасные крылья. Слышу, как мой пистолет с грохочущим эхом падает на бетонный пол. Меня вновь поймали пауки, ну что ж такое!       Мы поднимаемся на самый верх, выходим в хорошо освещённый коридор и подходим к обшитой дерматином двери.       — Там живёт король пауков? — выгнувшись, спрашиваю.       — Можно и так сказать,— со смешком отвечают мне.       Дверь отворяют, и мы входим в большую, задымлённую комнату. На кожаных диванах, в окружении красивых дам сидит паук в красном костюме. Изо рта у него торчит толстая сигара.       — Ты весь в крови,— говорю.— Сколько бабочек ты уже съел?       Паук ухмыляется, и я вижу его жёлтые зубы. Подносит к губам хрустальный бокал, на четверть наполненный алой жидкостью. Кровью, заключаю я.       — Такого числа нет во вселенной. Однако если учитывать, сколько «бабочек» я ещё «съем», то я бы сказал бесконечность.       — Бесконечность – это красиво,— отвечаю,— но глупо. Кому вообще нужна эта бесконечность? Во вселенной всё имеет свои начало и конец. Бабочки скоро кончатся, и ты больше не сможешь их есть.       — Ты ошибаешься,— говорит паук,— прижимая к себе одну из откровенно одетых дам.— Ночным бабочкам не будет конца.       Меня усаживают на кресло, и тотчас прекрасные в ночи дамы в коротких молочных платьях с рюшами и оборками облепляют меня. Целуют в щёки, шею, проходятся языками по рукам, оставляя после себя мокрые дорожки. Их взоры подёрнуты дымкой. Пленённые ночные бабочки, пресмыкающиеся под мохнатыми пауками.       — Ты невероятная,— шепчет мне на ухо одна из них, и мохнатые усики на её чернявой блестящей голове слегка подрагивают,— такая худая и бледная, такая гордая и непокорная, такая безумная. У господина много друзей, которые захотят тебя «съесть».       Она поднимается и уходит, красуясь в бархатных ботфортах, садится подле кровавого паука.       — Боюсь, они подавятся, милая Жизель,— отвечает ей паук.       — Но Вы же всегда окажетесь рядом, чтобы похлопать по спинке, господин.       — Ты как всегда права, Жизель.       Он поворачивается, устремляя свои колючие глаза прямо на меня.       — Как тебя зовут?       — Убийца пауков,— отвечаю незамедлительно.       Он заливается диким гоготом.       — Что вы ей вкололи и в каких пропорциях? — кричит он в темноту.— Девчонка же совсем с катушек слетела!       Ему не отвечают, наверное, боятся попасть под горячую руку. Зато я не боюсь, я как раз замёрзла. Бабочки, одна за другой, тактично отодвигаются. Уже знакомая мне Жизель подливает своему господину крови в бокал. Я всеми клеточками своего тела ощущаю, что сейчас что-то будет. Что-то интересное. Крылья за спиной расправляются от нарастающего возбуждения.       В комнату вдруг неожиданно вбегает мадам Тюссо, вся взволнованная, плюхается рядом и достаёт носовой платок. Судорожно протирает им взмокший лоб. Кажется, это совсем не то, чего ожидал паук, поскольку сейчас он сидит и ошарашенно глядит на женщину.       — Джузеппе, ты что же такое творишь? Хочешь войны со Скатофагидэ? Они тебя живьём съедят.       — Брось, Тюссо,— отвечает паук.— У меня всё схвачено.       — Балтассаре убит, и Хексапода больше за тебя не вступится.       — Зато вступится Лумбрисидэ.       — Что? Когда ты успел с ними снюхаться? Какой же ты ушлый, Джузеппе!       Успокоившись, мадам Тюссо закуривает и поднимает свои кислотные глаза прямо на меня. Я весело подмигиваю ей. Тонкая трубочка с рыжим огоньком на конце выпадает из её губ, похожих на открытую рану. Странно, но сейчас она не кажется мне грязной сукой. Она просто моль, только и всего. Моль дружит с пауком.       — Джузеппе! — вскакивает она.       Её голос срывается, переходя на крик.       — Красивая, правда? — горделиво усмехается паук.— Я знал, что тебе понравится. Только эти идиоты ей что-то вкололи, и её нехило так кислит.       Мадам Тюссо хватается за голову. Рот её открывается и закрывается, как у сломанной куклы. Пио бы понравилось. Интересно, как у него дела?       — Ты знаешь, чья она? — выдавливает из себя мадам Тюссо.— Это та девчонка, с которой Рыжий таскается с самой окраины спирали. Ты ведь понимаешь, что он из Блаттоптера, а они теперь влиятельнее Хексапода. Нас пришьют.       — Ты когда успела стать такой истеричной, Тюссо? Хватит мне плазму в уши дуть! Мне плевать, кому раньше принадлежала эта девка. Теперь она моя! А за мной Лумбрисидэ!       Они ругаются до тех пор, пока паук вдруг внезапно не подрывается с дивана и не вылетает из комнаты. Злой и раздражённый. Мадам Тюссо устало падает обратно на мягкий диван, вновь пытаясь закурить. Сделав глубокую затяжку, она выпускает струю сизого дыма. Опрокидывает голову, прикрыв свои ядовито-зелёные глаза.       — Расскажи мне о Прусаке,— прошу я.— Я ничего о нём не знаю.       Я действительно не знаю о нём ничего, кроме имени и рода деятельности. Благодаря мадам Тюссо я пополнила своё невидимое досье ещё названием его клана.       — О Рыжем? — переспрашивает она.       Я киваю. Немного подумав, киваю ещё несколько раз для убедительности.       — Я мало чего знаю. Судя по доходящей до меня информации, Рыжий родился и вырос в Алом Зубе. Это город в центре спирали, если ты не знаешь. С детства подавал блестящие надежды, поэтому папочка Лука из Блаттоптера быстро забрал его к себе, сделав из него высококлассного убийцу и засунув в личные телохранители. Погоняло Рыжий. Месяц назад ему поручили откусить голову Хексапода, с чем он и справился. Теперь скрывается от его верных псов.       — Ого!       Прусак меняется в моих глазах с легкомысленного весельчака на хладнокровного убийцу с вечной улыбкой на лице. Даже жутко становится. Так жутко, что аж усики чешутся.       — Как тебя зовут, девчонка? — спрашивает мадам Тюссо.       — Шанель.       — Ты его любишь, Шанель?       Люблю? Прусака? Неожиданно эта мысль загружает меня настолько, что я буквально забываю ответить. Забываю вообще обо всём: где я нахожусь и с кем разговариваю. Прусак мне нравится, иногда даже очень. Мне нравится смотреть на его лицо, нравится наблюдать, когда он чем-то занят или просто спит. Мне хочется касаться его пальцами, ощущать подушечками шершавую ткань пиджака или мягкость слегка суховатой кожи. Мне нравится слушать его, разговаривать и улыбаться, когда он отпускает приличные и не очень комментарии. Нравится просто находиться рядом, согреваясь теплом, исходящим от его тела.       Обнимаю себя за плечи, потому что какая-то внезапная грусть охватывает меня. Я хочу к Прусаку. Хочу, чтобы он забрал меня отсюда. Я больше не хочу здесь находиться, мне не весело. Рот кривится, и я уже готова заплакать.       Неожиданный грохот выбивает меня из раздумий. До ушей доносятся крики и грязные ругательства. Мадам Тюссо не двигается на диване, вероятно, давно ожидающая подобного исхода. Она лишь криво усмехается, покручивая в костлявых пальцах трубочку сигареты. Ко мне сзади подбегает паук, хватает одной рукой за голову, другой приставляет нож к горлу, слегка царапая тонкую кожу. Не успеваю и глазом моргнуть, как раздаётся выстрел, и паук падает прямо на меня, больно ударяя подбородком. Смеюсь и хватаю его нож. Это мой трофей. Нас окружают куклы в цирковых масках, держа в своих деревянных руках ножи и огнестрелы. Из глубины комнаты выпрыгивает Пио, только теперь не улыбаясь. Лицо его выглядит озабоченным.       Визжу от восторга, замечая за его спиной Прусака. Срываюсь с места, спотыкаясь о лежащих пауков, падаю и тут же встаю, бегу к своему спасителю. С разбега прыгаю, и он еле-еле успевает подхватить меня верхними руками.       — Знаешь, знаешь, знаешь! — не могу сдержать радость.— Я только что о тебе думала, так хотела, чтобы ты за мной пришёл! И ты пришёл, представляешь? Ты что, мои мысли читаешь?!       Очки Прусака сползают на кончик носа, два золотых солнца на чёрном небе устремляются прямо на меня. Он молчит, но это меня нисколько не беспокоит. Мне кажется, я сейчас смотрю на него с безумным обожанием. Слезаю, прижимаясь своим лбом к его. Смотрю ему прямо в глаза. Почему-то очень хочется прикоснуться своими губами к его, таким тонким и, наверное, ужасно горячим.       — Я сегодня родилась. У меня крылья за спиной, видишь?       — Вижу,— зло отвечает Прусак.       — Пауки поймали меня в свою паутину, хотели сожрать, но я выкарабкалась. Ты рад за меня?       Прусак с силой прижимает меня к себе всеми четырьмя руками.       — За тебя рад, а за пауков – нет. Кое-кто,— он кивает на мадам Тюссо,— сейчас мне всё объяснит.       Богиня охоты Артемида стояла на прожжённой, изрезанной и развороченной от войны земле, впитавшей кровь людей и лошадей. Небо над её головой было кроваво-красным. Это вероломный и коварный бог войны Арес в сопровождении своих спутниц богини раздора Эриды и кровожадной Энио вновь разгулялся. Могучий и зрелый бог в доспехах с мечом в руке и шлемом на голове рубил сейчас направо и налево. Спустились и Эринии, три злые богини мести. Плясала на курганах богиня помрачения ума Ата.       Под ногами вечно юной Артемиды были сломанный лук и окроплённый кровью колчан. Стрелы были разбросаны в округе. Чуть позади лежал прекрасный юноша. Его грудь поразила длинная стрела с алым оперением.       Война унесла его.