***
Чонгук не помнит, когда точно все это началось. Когда жизнь покатилась под откос и единственной его отдушиной стали косяки и наркотики. Просто в один момент что-то слетело к хренам, а исправить это самое «что-то» было уже невозможно. Ему было где-то 17, когда впервые, на какой-то сходке в сомнительном клубе ему толкнули в пальцы самокрут, наполненный травой до отказа. Чонгук прикуривал, заходился кашлем и закатывал глаза, потому что блевать от этого хотелось больше, чем докурить. Дальнейшего продолжения вечера он уже не помнил. Альфа тогда встречался с миловидным омегой — истинными они никогда не являлись — и все бы было у них хорошо, если бы Чонгука не начало выворачивать невесомо от недостатка дури в крови. Серый мир, лишенный красок, сдавливал его в своих лапах крепко. Чонгук впадал в депрессию — это подтвердил психотерапевт, к которому его потащил омега. Приступы агрессии и нежности, чередующиеся с разной продолжительностью, сбивали обоих с толку, потому что конкретной причины видеть никто не хотел. Как и говорить о самом страшном — зависимость образуется почти моментально. Когда через месяц стало совсем нестерпимо, Чонгук снова был в этом ублюдском — именно так он его окрестил в первый же вечер — клубе и высматривал среди толпы пьяных вдрызг ребят кого-то, кто мог достать ему дозу. Когда через полчаса к нему подкатил какой-то омега, Чонгук уже впадал в сильнейшее отчаяние, подумывая, правда, что вылечиться тогда было бы намного легче. С тем омегой они обжимались в туалете клуба, и Чонгук искренне не помнил о последнем ни черта — ни имени, ни цвета глаз, волос, одежды и подавно. Помнил лишь его шепот в податливые губы, сорвавшееся «Сейчас будет ахуенно» и ловкий язык у себя во рту с привкусом горечи. На глазах наворачивались слезы с непривычки, запершило в глотке, а когда наркотик начал действовать, Чонгук прижимал парня к стене, трахая и заставляя кричать от экстаза — в этом тоже был своеобразный кайф, почти дичайший и животный. Дальше был порошок с изгиба локтя, тонкая трубочка и ощущения, будто в носу все свербит. Таким Чонгук тоже занимался впервые. Поцелуи с таблетками, миллионы прикосновений и все тот же неизменный шепот "Сейчас будет ахуенно". В ту ночь все покатилось под откос окончательно, и та черта, пресечь которую он боялся, была беспринципно перечеркнута. Когда в его жизни появился Тэхен, Чонгук искренне желал все поменять — не доставлять своему истинному омеге столько боли, которую он старательно ему приносил. Изменить старый уклад жизни и отказаться от той пагубной зависимости он уже не мог. Отказывался от походов по клубам, пресекал старые сомнительные знакомства, но потом срывался с катушек, потому что воздержание было сильнее него, и увеличивал дозу на четверть, а то и половину. Ему всегда становилось мало. Заплаканные глаза Тэхена, его неуверенные стенания и всхлипы дрожащим голосом он не слышал, вгоняя член в тело своего возлюбленного и окончательно дурея. Потому что такой Тэхен — только его. И в этом тоже есть особенная своеобразная зависимость, покончить с которой Чонгук не желал.***
Чонгук снова сомнительно смотрит на небольшой флакончик, что протягивает ему порядком знакомый альфа. — Предлагаешь мне с крышки унитаза догоняться? — хрипит Чонгук, сжимая баночку в дрожащих от нетерпения пальцах и глядя на парня нервно, почти агрессивно. — Чонгук-а, найди себе какого-нибудь развратного омегу, который не прочь подставить тебе свою шею, а то и не только шею. Глядишь, и он тоже будет не против помочь тебе, — альфа напротив, смеясь, проводит языком по поднесенным к лицу пальцам. — Предлагаешь подсадить еще кого-то на это дерьмо? — Можешь найти уже обдолбанного. Это ведь не очень-то и сложно, — скрывается он в толпе. Да, Чонгук знает. Это не так и сложно, тем более в этом клубном притоне, где каждый третий шныряется похлеще, чем сам Чонгук. Но когда к нему со спины прижимается какой-то мелкий парнишка, Чонгук уже не сомневается, что именно его потащит с собой в кабинку.***
— Скажешь имя? — мурлычет парень, поудобнее устраиваясь на его бедрах, маленькими ладошками скользя по груди альфы и прижимаясь всем телом к его собственному. — Не думаю, что это понадобится, — хмыкает Чонгук, поднимая на него мимолетный взгляд. — Не дергайся, блять, — рычит он, когда парнишка начинает елозить на его бедрах. Чонгук рассыпает порошок на его ключицы, смотря как осадок контактирует с загорелой кожей омеги. Он вдыхает наркотик, плавно проходясь пальцами по оголенному плечу. А после срывается на жалобный писк, потому что хоть и мужик, но, сука, жжется. Главное сейчас — не задохнуться от экстаза. Омега первым ловит его губы для поцелуя и льнет к альфе всем телом. Чонгук напряженно выдыхает тому в губы и понимает, что вот так вот — просто ахуенно. Ахуенно обводить языком чужое небо, прикусывать пухлые губы и ударяться зубами в агонии. Ахуенно цепляться за тонкую талию и поглаживать пальцами аккуратные бока, шепча что-то неразборчиво в перерывах, когда отрывается, чтобы глотнуть воздуха. Ахуенно спускаться руками ниже, оглаживая колени и возвращаясь чуть назад, к упругой заднице. Ахуенно все это делать с Тэхеном. Никаких теплых чувств и вселенской любви, о которой твердят на каждом шагу. Лишь страсть и животное желание, которые растут с каждой секундой. У него лишь зависимость и этот парень совсем рядом, трахать которого под кайфом, входя под нужным углом, просто невероятно.***
Чонгук вваливается в квартиру ближе к вечеру, и это достаточно рано. Тэхен подскакивает с кровати в их комнате. Он не выходит: боится и знает, что произойдет потом. По тяжелым шагам слышит, что Чонгук стоит на ногах нетвердо, сбивает тумбочку в прихожей и, кажется, движется в их спальню. — Тэхен-а? Басом Чонгука звучит в голове Кима, и он оседает назад на кровать, сжимаясь весь и наскоро вытирая подсыхающие слезы с лица. Потому что Чонгук не любит этой слабости — сопли, слезы, глупые всхлипы. — А я-то думаю, куда ты от меня спрятался? — Я не прятался, Гук-и, — отзывается негромко Тэхен. Чонгук подходит ближе, опускаясь на край постели. Касается лица своего омеги и видит, как тот вздрагивает от мимолетной нежности. Становится почти томительно-больно. — Извини, — Чонгук пробирается пальцами выше, путается в его волосах на затылке и сам весь подтягивается на постели, чтобы быть к Тэхену максимально близко. Тэхен не сопротивляется, знает — бесполезно. Но, когда в нос ударяет запах чужого омеги и секса, его передергивает. Он чуть отстраняется, уходя от прикосновений. — Я не хочу, — слабо протестует он. — Не хочешь? Ты говоришь это каждый раз, а потом стонешь подо мной, как дешевая шлюха, и с удовольствием подставляешь свой зад под мой член, — смеется Чонгук, откидывая голову назад. От слов — грубых и безрассудных — у Тэхена спирает дыхание. Он поднимает на альфу взгляд. И слезы, которые он так старательно стирал с лица минутами ранее, вновь трогают его щеки. — Ты мне противен, — шипит он каждое слово четко, выплевывая их ядом почти в лицо альфы. Омега видит, как меняются эмоции на лице у его Чонгука: как тот нервно дергает бровью, кривит губы в усмешке, а потом приближается к его лицу, прижимаясь к губам. Не целует. Насильно проталкивает язык в рот, сжимая до боли челюсти, проникает им глубже, доводя до рвотных позывов и смеется ему в губы, шепча безрассудное: — Ты забываешься, Тэхен. Действия происходят так скоро, быстро. Они резкие и рваные, но Тэхен не успевает среагировать ни на одно движение. Чонгук опрокидывает его на спину, седлает бедра, руки сцепляет где-то над головой, сжимая нежные запястья грубой хваткой. Тэхен ерзает под ним, и Чонгук ударяет легко по щеке. Красным пятном расползается по лицу. Тэхен замирает под ним, раскрывая рот в немом возмущении и не веря, что Чонгук позволит себе такое. — Я не хочу спать с тобой сегодня. Мне противно, — срывается омега. — Мне противен твой внешний вид. Этот запах какой-то шлюхи на твоей коже. И этот… Этот, — Тэхен цепляется взглядом за красное пятно на его шее, — засос. Чонгук, ты позволил кому-то оставлять на тебе засосы?! — Тэхен вновь безрезультатно дергается. — Меня не волнует, Тэхен. Ты либо подставишься мне добровольно, либо я- — Либо ты что? — прикрывает глаза Тэхен. — Возьмешь меня силой? Посмеешь тронуть своего омегу против его воли? Посмеешь насиловать меня — твою истинную пару? — шепчет Тэхен, желая вразумить свою пару. Ответ, который говорит Чонгук, выбивает из груди Тэхена остатки воздуха. — Да, Тэхен-а, посмею, — касается его шеи поцелуем Чонгук. Тэхен терпит. Руки, что насильно сдирают с него одежду; язык, что проходится от кадыка до щеки; шепота, который сейчас кажется мерзким и противным. Когда Чонгук расслабляется, думая, что омега смирился, Тэхен скидывает его с себя, ударяя кулаком куда-то в челюсть. Вкладывая в этот удар все свои силы, агрессию, отвращение и зарождающуюся ненависть к альфе. Он успевает даже выскользнуть из комнаты, но его настигают слишком быстро. Чонгук сбивает его с ног, не задумываясь о том, что тот падает ниц лицом, почти ударяясь носом о кромку постеленного ковра. — Мелкий сучонок, — хрипит Чонгук, сжимая его в руках, впечатывая лицом в пол и приподнимая задницу. — И все-таки... Вид невероятный, — смеется он, ударяя по оголенным ягодицам ладонью. Тэхен шепчет просьбы, глупые, бессмысленные мольбы, понимая, что теперь все это безрезультатно, а гнев его альфы, вероятно, доведет последнего до греха. Чонгук что-то рычит ему в район лопаток, прикусывая кожу, и входя одним толчком. Тэхен вскрикивает, когда альфа начинает двигаться, беспринципно врываясь в его — неподготовленное — тело хаотичными, рваными толчками. Омега пытается уцепиться за его бедра, отстранить от себя, и тогда Чонгук заламывает ему руки, выворачивая, впечатывая грудью в пол, трахая еще остервенелее, вгоняя до основания, шлепаясь яйцами о нежную кожу. У Тэхена срываются только тихие крики. Чонгук даже не замечает, когда на его члене, вместе с естественной смазкой появляются разводы крови. Тэхен тихо вскрикивает единожды и замолкает потом. У него кричать не получается, глотку саднит, и он лишь раскрывает рот в немом крике, когда альфа входит в него раз за разом, не заботясь о состоянии парня. У него тело сводит болезненной судорогой, когда Чонгук замирает в нем, толкаясь особенно глубоко и прикусывая кожу на спине, аккурат между лопаток. Тэхен мелко дрожит, давит в себе последний всхлип, когда Чонгук выскальзывает из его тела до образования узла и шлепает ладонью по ягодицам. — Ты невероятен, малыш, — бросает он напоследок. Парня передергивает. У него по телу электрическими разрядами расползается боль, и Тэхен лишь скручивается на полу, боясь даже подняться на ноги. Его трясет, знобит и все, что он чувствует — гребанную пустоту, которая сжигает откуда-то изнутри, ломая ребра и грудную клетку. Когда Тэхен приходит в себя, соскребает тело с пола, почти не корчась от боли — старается изо всех сил — и наконец-то доползает до душа, Чонгук уже находится в их постели. Тэхен смотрит на спящего Чонгука, поправляет мокрые волосы, заправляя прядки назад, но переступить порог комнаты себе не позволяет. Отходит назад, ныряет в зал и, найдя себе одеяло, сворачивается в углу дивана. В ту ночь он успевает подумать о многом: о жизни. о Чонгуке. О самом себе, наконец-то, подумать, успевает. Прежде, чем заснуть, он решает для себя одну простую истину. Продолжаться вечно такое не может.