***
— Почему Вы решили избавиться от зависимости? Вопрос звучит в голове Чонгука слишком громко, отрывочно. Он вздрагивает мимолетно, прежде чем поднять глаза на уже немолодого врача, который смотрит на него с пониманием. И что понимает — Чонгуку не ясно. Альфа молчит какое-то время, не решаясь заговорить, вспоминая, как вызванивал старого знакомого и сыпал просьбами упечь его в клинику, лишь бы не сорваться снова — выдержать больше он бы не смог. Мужчина протягивает ему стакан воды, и Чон смотрит на него с благодарностью, сжимая стеклянную тару в дрожащих руках и отпивая большими, глубокими глотками. — Я делаю ему больно, — говорит Чонгук несвязно. — Ему? Чонгук лишь кивает головой, боясь затрагивать тему с Тэхеном, на периферии сознания понимая, как несладко тому приходится с ним. — Как давно это все началось, Чонгук? Чонгук не помнит, неосознанно пожимает плечами, не решаясь назвать точной даты, лишь отвечает быстро: — Достаточно долго, чтобы успеть скатиться на дно жизни. — С чего все началось? Врач делает записи в своем толстеньком, наполовину исписанном блокноте, и Чонгук видит — каждое его движение вымерено и отточено, доведено до автоматизма годами работы в клинике. Чонгук поднимается с места под недоумевающий взгляд врача, его колотит, он отводит глаза в сторону и, лишь подойдя к окну, решается заговорить. — Я прошел через ад. Я опустился на самое дно. По собственной глупости, — он вцепляется руками в край подоконника. — Все началось с косяков, ведь именно так это и происходит. Потом экстази. Веселье. Легкость. Приятный шум в голове. Обостренные чувства. Безнаказанность. Разноцветные таблетки и… И в какой-то момент понимаешь, ловишь себя на мысли, что… — он запинается. — Что тебе этого мало, — завершает за него мужчина. — Да, что этого становится мало. И вот я уже рассыпаю порошок и делю его на дорожки, думая, что все это ерунда. Что все это — ерунда. Что здоровье никуда не денется, ведь у меня еще много сил. Что мои близкие меня поймут, примут. Что я всегда останусь таким. Молодым. Энергичным. Веселым. Что моя… Что моя любовь всегда будет со мной. Чонгук дышит тяжело, прикрывает глаза, сжимая челюсти так, что желваки заходятся на скулах. — Но наркотики забирают все. Понимаете? Все… — Вы говорите, что прошли через ад? — уточняет врач, хотя спрашивать об этом — не уместно уже. — Да, я не шучу. Вы же… Понимаете, о чем я. Ломка. Доза постепенно становилась важнее всего. Я пытался покончить с этим, но успехом это не увенчалось. Меня хватало на двое суток. И под конец вторых моя кожа горела, кости выламывало. Это было невыносимо. Никогда еще в жизни я не испытывал таких мучений. Мне хотелось содрать с себя кожу. Мне хотелось расцарапать себе лицо. Я думал, что я — это уже не я. Я превратился в ноющий, скулящий, плачущий комок оголённых нервов. У меня дрожали руки, глаза заливало потом, и единственной мыслью в моей голове была мысль о смерти. Я так чертовски хотел умереть… Чонгук крупно дрожит, его кроет с новой силой, но он говорит. Шепча почти горячо. Отчаянно. Выплевывая слова. Потому что держать это в себе больше невозможно. Невозможно. — Это нормальное состояние, Чонгук, — успокаивает его врач, но молодой альфа лишь качает головой. — В такие дни я был готов на что угодно — продать Родину, предать самого близкого мне человека или даже прикончить кого-нибудь. Предложи мне за это небольшую порцию дозы — я бы сделал все, о чем меня бы попросили. Потому что я кончился как личность. Потому что я наркоман. Наркоман — конченный человек. — Здесь Вам помогут, — говорит врач заверительно, и тогда только Чонгук отпускает себя. Его сил не хватает чтобы подойди к мягкому стулу и опуститься на него. Он падает прямо на пол, напоследок успевая царапнуть пальцами о подоконник и прикрыть глаза. Сквозь вакуум собственных мыслей он слышит глухой стук удара собственного тела о кафель. А боль, она не ощутима уже, расползается по телу тонкими нитями. Сознание заволакивает черная пустота.***
Тэхен ожидал чего угодно. Чего угодно, только не трусости своего альфы. Скандала, удара, грубого слова. Мимолетной ласки, нежности, слов о любви. Он ожидал каких-то действий, совместно принятых решений и выбора. Но Чонгук лишь взглянул на него остекленелым взглядом и ушел. — Да и катись ты к черту, Чон Чонгук! — кричал он напоследок, размазывая слезы по лицу и заламывая пальцы, потому что это хоть как-то помогало отвлечься. Но Чонгук не вернулся. Ни этой ночью, ни следующим утром, ни через день или трое суток. И тогда Тэхен, всегда старавшийся держаться спокойно, запаниковал. В его голове крутилось множество мыслей, и тогда он названивал на телефон Чонгука десятки раз, чтобы вновь услышать механическим голосом «аппарат абонента выключен…» Тэхен не понимал, что происходит и почему Чонгук — его драгоценный и такой родной — пропал, ни о чем его не предупредив. Это сбивало с толку, и бесконечные бессмысленные вопросы, что крутились в голове молодого омеги, давили на него с новой силой каждый прожитый день. Ким ходил даже в один из известных ему притонов, откуда единожды приходилось забирать Чонгука после тяжелого дня. Место было ужасное и отвратное, и омега уходил оттуда с широко распахнутыми в страхе глазами, потому что увиденное в клубе очень хотелось развидеть. Нужной ему информации он так и не нашел, узнал лишь, что Чонгука там не видали довольно давно, так что там тот точно не появлялся. Это и радовало и пугало одновременно. К концу первых двух недель Тэхен изменился до неузнаваемости. Похудел, хотя его положение должно было привести к обратному. Стал дерганным и нервным. Забыл, что такое правильное питание и полноценный отдых. Его голову занимали мысли лишь о Чонгуке, а в сердце поселился страх. Его съедало изнутри отчаяние и неизвестно откуда взявшаяся тоска, избавиться от которых он не мог. Когда к нему пришел один из их общих с Чонгуком знакомых, Тэхен подумал лишь о Чонгуке, наивно полагая, что Юнги, который вообще-то был редким гостем в их доме, что-то узнал. Юнги лишь вскинул бровь, искренне не зная всей этой ситуации и даже не предполагая, куда мог деться младший. — Он звонил мне где-то три недели назад, знаешь, что-то толковал про то, что так больше не может. Что устал от всей этой жизни, и ему это осточертело. Что он хочет все прекратить, но уже слишком поздно. Я так и не понял сути этого разговора, но после того дня он не объявлялся, и я думал, что ты наконец-то упек его в больницу. — Я не знаю, где он, — севшим голосом пролепетал Тэхен, опуская взгляд в пол и обнимая себя за плечи от неожиданно накатившего холода. — Все хорошо? — Юнги прошел вглубь комнаты, настороженно глянув на омегу. — Я просто… — Ты беременный? — спросил Юнги неожиданно, застигнув его врасплох и лишив возможности отвечать собрано. Тэхен лишь кивнул. — Чонгук знает? — Тэхен вновь кивнул. — И что он сказал? Как отнесся к этому? — заговорил Юнги, чуть помедлив. — Он просто ушел и… И я больше его даже не видел, понимаешь? — Возможно, он… Просто загулял по-крупному? — неуверенно проговаривает Юнги. И Тэхен поднимает на него потухшие со временем глаза, усмехаясь как-то легко уже и непринужденно. Что-то в нем крошится. Юнги только сейчас замечает синяки под глазами, впалые щеки и дрожащие руки. Тэхен устал. И это не та усталость, от которой можно избавиться отоспавшись в течение трех суток. Это намного сложнее. Вся эта ситуация была выше самого Тэхена, и сил на то, чтобы выдержать навалившееся на него одиночество и незнание, у него больше не хватало. Юнги коснулся его ладони, прося заглянуть ему в глаза. — Через три дня мы с Хосоком улетаем в Тэгу, и, — Юнги улыбается довольно легко, — Тэхен, местечко для тебя у нас всегда найдется. Тэхен отчего-то думает, что сменить обстановку сейчас — не самая плохая идея.