Гермиона и Зверь

Волдеморт ничего не ответил. Ни один мускул не дрогнул на мертвенно-бледном его лице, выдавая его чувства, и одни только глаза заблестели чуть сильнее, выдавая торжество Тёмного мага. Она согласилась остаться с ним! На самом деле, мотивами его руководило отнюдь не одно только очарование юной ведьмой. В силу вступила извечная слизеринская расчетливость и хитрость: ведь девушка оставалась его заложницей, как и Поттер, и если бы хоть что-то в его грандиозном плане пошло не так, жизнями их с успехом можно было бы шантажировать Министерство Магии и борющихся с ним простых волшебников. А если ритуал по воссозданию души, задуманный им, пройдёт так, как надо, то он, Волдеморт, выйдет победителем в противостоянии с другими магами, получит власть над магической Британией и сможет по праву сильного оставить у себя мисс Грейнджер. Достаточно коварной частью его плана было то, что хоть он и обещал отпустить Поттера после совершения задуманного, но не упомянул о косвенном эффекте, который неминуемо последовал бы за этим: да, Гарри бы лишился той части способностей, которые развились у него по причине ментальной связи с частичкой души Волдеморта, но затем утратил бы и собственную магию. Впрочем, кого заинтересовала бы его судьба после победы Тёмного лорда? Жить ему в любом случае пришлось бы совсем недолго: хоть на свободе, хоть нет. А вот Гермиона... Она осталась бы с ним, мисс Всезнайка, и стала бы его спутницей и советницей. И в любом случае, уже сейчас сможет приступить к завоеванию её благосклонности. Было чему обрадоваться! Наиболее важным представлялось ему, конечно, то, что выбор остаться с ним, чудовищем, Гермиона произвела сама — а это было важно. Ведь он был гораздо выше того, чтобы брать девушку грубой силой ли играть с ней в кошки-мышки, запугивая и лишая последних сил. Манипуляции на подсознательном уровне и умение вызвать доверие у любого были когда-то коньком юного Тома Реддла; вот и сейчас он был почему-то абсолютно уверен в том, что сможет вызвать симпатию у Гермионы, и если не переманить ее на свою сторону, то хотя бы принять другую позицию. До этого странного и захватывающего приключения и того, что с ними было, Волдеморт относился к гриффиндорской умнице со смесью раздражения и интереса. Она мешала его планам так нахально, упорно и умно, что это не могло не вызвать интереса. Он не мог не заметить то, что девчонка была просто кладезем знаний, и планировал непременно использовать ее способности на свою пользу, но теперь, возвращаясь к силам вновь, обнаружил ещё и то, какой она стала... Красивой? Банально. Удивительной? Прелестной? Сперва просто интересующей его, а теперь ещё и вызывающей какие-то давно забытые потаенные чувства, для которых Волдеморт себя полагал слишком холодным и рассудочным. Их внезапный спонтанный секс перевернул в нем что-то, включая и его жестокие до сих пор намерения. Нет, естественно, это вовсе не было его первым опытом, — о нет, или вы слишком хорошо думаете о Темном лорде. За ним всегда тянулся шлейф из женщин, умами и сердцами которых он завладевал в пору молодости, когда ещё просто искал власти и денег. Затем, когда его планы по захвату власти над магическим сообществом стали более осязаемы, рядом были преданные союзники, часто зависящие от него или просто боящиеся своего господина. Он мог пожелать жену любого из них — хоть Нарциссу Малфой! — и не услышал бы отказа. Старшая из сестёр Блэк, Беллатриса, обожала его так откровенно, что Волдеморт иногда и сам не знал, как реагировать на проявления её безумной любви. Но юная Гермиона была кем-то совсем другим... Возможно, первой, кто по своей воле затащил его в постель? И он уже не был так уверен, что сможет хладнокровно использовать знания и упорство этой девушки. Да что там, вообще ни в чем не был уверен, кроме одного, — что до умопомешательства хочет видеть ее рядом с собой. И никогда никуда не отпускать. Итак, Поттер был отправлен под стражей из оборотня и пожирателя смерти в подвал, и теперь Волдеморт мог остаться со своей прелестью наедине. Но девушка выглядела усталой и отрешенной, и немудрено, учитывая все то, что пришлось ей перенести за последние сутки. По этой причине Тёмный лорд позволил себе только ещё раз прижать тыльную сторону её руки к своим губам, после чего отпустил: — Не смею злоупотреблять вашим временем и терпением. Наверху есть свободная спальня, где вы сможете отдохнуть и набраться сил. — Ах, как благородно. Но ночью мне, конечно, ждать вас с визитом? — спросила она с усмешкой. Если бы лорд Волдеморт мог побледнеть сильнее — он бы побледнел. От злости. — Мисс Грейнджер! — прошипел злобно он. — Смею вам напомнить, что я садист, убийца, злодей, кто угодно — но не насильник! Я не собираюсь брать вас силой. Никогда. — Какие напыщенные слова. Те, кто погибли от Круцио в ваших лапах — не испытывали насилия, скажите? И я в вашей власти. — В ваших силах разорвать наше соглашение в любую секунду. — Ценой жизни Гарри? Я вас умоляю! Достаточно того, что вы убили моего друга Рона. — Мне невероятно жаль! — поклонился учтиво он. — На самом деле? — Ну, на самом деле, конечно, нет: я все ж таки ревновал... до определённой степени. Гермиона не сразу нашлась, как отреагировать: собственно, первым ее порывом было рассмеяться, но тут же в силу вступила боль по утрате друга. — Но откуда вы могли знать о наших отношениях? — Через сознание Поттера, разумеется, — в те минуты, когда он терял власть над собой и впускал меня. — Ах вот как. Значит, многое обо мне знаете из его мыслей? — И не только. Я давно за вами наблюдаю. И не могу не восхититься вашим умом и смелостью. — Очень приятно. А вы льстец, и при этом напрасно рассчитывающий на победу. Напутствовав его таким образом, Гермиона стремительно убежала по лестнице. Прочь, прочь от человека-змея! Кажется, сам голос его околдовывал, запутывая мысли и отвлекая; неудивительно, что ему удалось собрать вокруг себя так много соратников и слуг, готовых на что угодно ради господина. Странно было бы, если бы Темный Лорд не имел такой способности завораживать и убеждать, но девушке казалось, что она будет неподвластна его чарам... хотя пока выходило так, что нет. Ведь он убедил Ее пойти на измену Рону ради того, чтобы вызвать всплеск беспалочковой магии. И сейчас, хотя палочки так и не было, у Гермионы не было сил даже на то, чтобы попытаться сбежать или поискать ее: она еле добрела до ближайшей пустой спальни и тут же упала в кровать. Но спалось ей плохо: не от холода и сырости, не то от перенесённых событий чудились тяжелые холодные объятия и вкрадчивый шёпот, больше похожий на змеиное шипение. Встала она поздно. Голова болела. Первым порывом было отправиться на поиски Гарри в подвал мэнора, что она и сделала, наспех умывшись и одевшись. Увы, вход сторожил недружелюбный надзиратель в чёрном балахоне, больше похожий на дементора; он рявкнул на неё: "Пошла вон!" и выхватил палочку: жаль, но в отсутствие своей ответить ему было нечем. Оставалось лишь поискать другие способы связи с другом. Выйти за двери малфоевского замка ей также не дали, и она рассеянно бродила по нему, размышляя над способами выкрасть Гарри и стараясь не попадаться на глаза другим Пожирателям Смерти, в особенности Белле, которая вряд ли бы отпустила ее целой и невредимой. День застал ее в библиотеке, огромной, почти как в Хогвартсе, с тем лишь отличием, что запретные книги не были заперты в особом разделе, а стояли среди всех прочих вполне свободно. Постепенно ей стало ясно, откуда тогда ещё молодой Том Реддл мог почерпнуть свои идеи относительно хоркруксов. Ближе к полудню ее прервал домовик, настоятельно попросивший вернуться в спальню и пообедать, и Гермиона волей-неволей подчинилась, поскольку не хотела, чтобы это тщедушное создание было наказано за Ее собственное непослушание: ей слишком хорошо помнился эльф Добби. В спальне девушку ждал поднос с едой и горячий чай; устроившись поудобней в кресле и грея об кружку руки, Гермиона задумалась. Та минута откровенности Тёмного лорда, где он звал себя чудовищем в разговоре с ней, не давала ей покоя. Возможно, он впервые в жизни смог быть искренним? Она готова была поклясться, что сперва Волдеморт хотел просто поиграть на ее страхе и испуге, но потом и впрямь начал говорить о том, что думает и чего желает. Его тон не мог быть поддельным. Или мог? Нет, пожалуй, что Волдеморт был честен и решил приоткрыть ей свои ощущения в непривычной обстановке. И потом, само то, как он целовал ее руку, как держал... Равнодушный не стал бы делать таких жестов. А Волдеморт показался ей тогда таким печальным и запутавшимся. Может быть, так и есть: он и сам жалеет о том, во что превратился и что совершил? Гермиона помотала головой, чтобы отогнать опасные мысли. Так недалеко до жалости, а что потом? Чего доброго, захочется помочь, вытащить его из этой ловушки... Нет, нет, она не будет очередной дурочкой, попытавшейся перевоспитать плохого парня! Но в глубине души все же что-то подвинулось, хоть сама Гермиона и не призналась бы себе в этом. Ни за что. Остаток дня Гермиона провела в той же библиотеке, выискивая способ вернуть палочку, наложить невербальное заклятие на стражей, противодействовать воссоединению хоркруксов; но та самая книга, в которой она читала про них до этого, куда-то запропастилась, как назло, и в ее распоряжении остались только добропорядочные и благопристойные справочники и энциклопедии по магии и заклинаниям, да ещё бесконечное количество любовных романов, которыми, как видно, увлекалась Нарцисса. Ночь прошла спокойней, чем предыдущая: Гермиона довольно быстро провалилась в глубокий сон и спала крепко, но ближе к трём утра ее разбудило какое-то тревожное шестое чувство, заставившее всплыть из глубин сна на его поверхность. И там, наверху, сквозь склеившиеся ресницы она увидела высокую тёмную фигуру с бледным лицом, стоящую в изголовье у кровати. Лицо вызывало содрогание, и не оставалось никаких сомнений в том, кто это. То был он, Волдеморт. Он смотрел на неё, спящую. И Гермиона, точно в сонном параличе, не могла пошевелиться под его взглядом. Господи, что вообще ему было нужно? Решил-таки нарушить свой принцип? Постепенно он приблизился, сел на самый край кровати, наклонился к девушке; она могла видеть его изуродованное лицо, то, как раздуваются при дыхании узкие щели его плоского носа, как шевелятся губы, будто он тоже хочет что-то ей сказать — и никак не может. Он был так близко, этот полночный монстр, что Гермиона закрыла глаза от страха, чтобы не знать, что он хочет сделать. А затем почувствовала то, как прохладные губы касаются Ее лица. Когда она открыла глаза, в спальне было пусто.