Aiden (Carnival of Rust)

Она начинает находить их в своем почтовом ящике раз в две недели. Конверты без марок и обратного адреса, затерянные среди кучи хлама и рекламных буклетов, но режущие глаз своей яркой белизной. Ее адрес, написанный на лицевой стороне незнакомым, но настолько неразборчивым и корявым почерком, что Лисбон нетрудно предположить, от кого эти письма. Оглядываясь назад, Лисбон не может удержать себя от мысли — она должна была понять, что что-то не так. Но она не поняла. Предпочла проигнорировать тревожные звоночки в своей голове, списав их на чрезмерную паранойю. Она настолько устала прятать голову в песок от своих страхов, что просто не захотела добавлять к череде своих проблем еще одну. А еще ей хотелось верить. Просто верить. Верить, что это действительно его письма. Верить, что хотя бы так, она еще может удержать с ним связь. Верить, что Эббот не зря выжимает из нее все соки на каждодневных окольных допросах, требуя сказать, где Джейн находится. Потому что, если это действительно были посылки от него, то это означало, что он помнил о ней, был с ней сквозь расстояние и то непонимание, что находилось на грани с предательством. Это означало, что Джейн совсем немного, самую каплю её любит. А значит, Тереза готова была вынести намного больше допросов от Эббота, но не выдать местонахождение Патрика. На самом деле, ей стоило признаться еще тогда, что это был всего лишь самообман — желанный, а потому слишком похожий на правду. Джейн разрушил ее жизнь до самого основания, а затем исчез, оставив ее разбираться в завалах. Ему всегда было плевать на нее, так почему он должен был изменить себе и посылать ей короткие весточки оттуда, куда сбежал, в том числе, и от неё? Джейн предал её, предал их, как бы пафосно и неуместно это не звучало, но это не значило, что Лисбон была готова его отпустить. Сами по себе, подарки, что оказывались вложенными почти в каждый конверт, были несущественны. Морская раковина — настоящая — когда Лисбон подносила ее к уху, то ей слышался явственный шум прибоя. Древесная веточка, которую Джейн, должно быть, подобрал, когда ту прибило к берегу. Ветка сирени, засушенная и аккуратно вложенная в конверт, — ей нравилось ломать голову, думая над тем, как он ее достал. Еще в каждый конверт была вложена записка, содержание которой Лисбон разобрать почти не пыталась, настолько неразборчивым был почерк. Это, отчасти, казалось ей странным — она всегда была в состоянии прочесть почерк Джейна, какими бы несуразными ни были его каракули. Со временем странности накапливаются, вынуждая Терезу внимательнее всматриваться в очередной конверт, вынуждая бояться их. Вынуждая ждать их с отчаянным желанием увидеть какой-то знак, убедиться, что конверты, подарки, записки — дело рук Джейна, её Джейна. Она готова простить ему эти дурацкие розыгрыши, но только если это действительно он. На самом деле, она уже почти уверена, что нет. Это слишком странно. Это слишком не похоже на Джейна. Это слишком страшно. Тем не менее, Лисбон по-прежнему предпочитает делать вид, что ничего не происходит. Прячет загадочные посылки как можно дальше и никому не говорит о них; игнорирует странное, сосущее чувство под лопаткой, заставляющее проверять, заперта ли на ночь дверь; старается, очень старается вести себя как обычно. Если кто-то и замечает ее излишнюю нервозность, то, видимо, списывает ее состояние на перепады настроения, спровоцированные беременностью. На это вообще легко списывается всё: ночные кошмары, непреодолимая тоска и страх, особенно страх. Вот только обманывать Беккет и Бута, оказывается далеко не так просто. Беккет застает её врасплох, запирает их вдвоем в кабине лифта, останавливая её между этажами. — В чем дело? — вопрос звучит категорично, остро, заставляя сглотнуть. — Ты о чем, Беккет? — Лисбон старается, очень старается, чтобы ее голос звучал твердо и непринужденно, но проваливается с треском: выстоять без нервной дрожи перед препарирующим, пронизывающим взглядом Беккет чертовски трудно, но Тереза все равно заставляет себя солгать: — Со мной все в порядке. Беккет в ответ на столь очевидное вранье лишь приподнимает брови, скрестив руки на груди; в аварийном освещении лифта ее скулы выделяются особенно остро. — Не пори чушь, ладно? Ты уже целый месяц ведешь себя так, будто тебя кто-то преследует. Обыскиваешь кабинет, нервно оглядываешься и вздрагиваешь от каждого шороха. Поэтому, я спрошу еще раз, а ты, пожалуйста, хорошо подумай, прежде чем ответить. Что происходит? — Я хочу разобраться сама, — Лисбон вообще не привыкла просить помощи, не привыкла опираться на кого-то. Она и не хочет привыкать, решимость быть самостоятельной, еще более стоической, чем всегда, за последние недели превратилась в её идею фикс. — Хорошо, — Беккет сверлит её взглядом, препарирует и, в конце концов, отступает. — Только пообещай, что придешь, если тебе понадобится помощь. Любая. — Хорошо, — на самом деле, ей не хочется ничего обещать, но взгляд Кейт не дает ей возможности отвертеться. — Хорошо, я обещаю. Кейт удовлетворенно кивает, продолжая слишком внимательно смотреть, а затем все же нажимает кнопку; лифт ощутимо вздрагивает, прежде чем возобновить движение. Кейт больше не произносит ни слова, позволяя Терезе погрузиться в свои мысли, но Лисбон отчего-то не чувствует облегчения — вместо него к горлу комком подкатывает омерзительная тошнота. Ее рвет в туалете. Когда приступ сходит на нет, Лисбон остервенело споласкивает лицо водой, не в силах отделаться от мысли, что нужно было все рассказать. *** «Подарков» становится больше. Лисбон вскрывает все бандероли со скрупулезностью профессионала — пользуясь исключительно перчатками, внимательно рассматривая каждую посылку в отдельности, едва удерживаясь от того, чтобы в порыве отвращения не выкинуть все прочь. Нельзя, она интуитивно чувствует, что нельзя. Она просто еще не позволяет себе думать о том, почему. Каждая посылка все больше наводит её на мысль, что все это посылает ей не Джейн. Патрик никогда бы не прислал ей бутылку текилы — он слишком хорошо знает, что для неё значит этот напиток. Он никогда не послал бы ей безвкусный в своей вычурности крестик. Он никогда бы не выбрал в качестве подарка белье, по крайней мере, он не выбрал бы ничего красного и кружевного. Рациональная часть ее требует рассказать все Беккет. Нерациональная — заставляет складывать все «подарки» в пластиковый контейнер для улик, какими они обычно пользуются на работе и продолжать молчать, пока она выискивает ночами подозрительные тени на улице, нервно поглаживая живот, чтобы хоть как-то успокоиться. Спать Лисбон тоже не может: кажется, она в принципе разучилась это делать. Во сне к ней слишком часто приходит Джейн. Стоит ей закрыть глаза, как она ощущает фантомную мягкость его щеки под своей ладонью; мягкость шершавую, что слегка колет руку светлой щетиной. Под сомкнутыми веками, если только не сжимать их до черно-синих всполохов, Тереза видит, как он улыбается ей, пытаясь загладить очередной свой фортель. Это невыносимо. Еще хуже, что она слишком часто видит, как он укачивает на руках их ребенка — его ребенка — выбравшись для этого из постели, посреди ночи, заставляя ее вставать следом в его поисках. Во сне ее преследует ощущение той жизни, что у нее могла быть: могла, где-нибудь в другой вселенной. Лисбон всегда просыпается, хватая ртом воздух, задыхаясь от мысли о том, что мечтать о том, чего у тебя не было и никогда не будет — просто невыносимо. Её врач твердит ей успокоиться, расслабиться и наслаждаться беременностью. Она не может. Она не может избавиться от ощущения, что за ней кто-то следит: чей-то тяжелый взгляд буквально жжет ей затылок, стекая по позвоночнику расплавленной магмой. Она не может раз за разом не обыскивать свой кабинет, почти наплевав на попытки сделать это незаметно. Лисбон игнорирует слишком пристальные взгляды коллег, с трудом, но как можно более тактично увертывается от пытливых вопросов Ван Пелт и Ригсби, закатывает глаза на шутки Касла, пока тот поит ее обязательным (и отвратительным) травяным чаем, и почти радуется, когда Беккет вновь уезжает в очередную командировку. Внимательный взгляд Реддингтона, которым он прошивал ее, пока ждал возвращения Кейт из комнаты отдыха, Тереза и вовсе старается не вспоминать. Она старается вести себя так, словно все нормально. Она старается не высматривать едущие за ней машины в зеркале заднего вида, когда возвращается домой — сама — отделавшись от Бута, под очередным предлогом, коим Лисбон уже потеряла счет. Слежки нет. Но это не меняет того факта, что спустя пару дней она находит очередной «подарок» прямо в своей машине. Это становится для нее тем окончательным фактором, что заставляет ее наступить на горло собственной гордости. Беккет пока не вернулась из командировки; Тереза помнит об этом, и потому рассчитывает поговорить хотя бы с Бутом. Но возможности встретиться с ним ей не предоставляется. Ее грубо лишают этой невинной попытки выговориться, поделиться сомнениями и страхом, убедиться, что все это не имеет значения или, хотя бы, не происходит только у неё в голове; выдергивают опору из-под ног, не считаясь с ее чувствами. Эббот возникает из ниоткуда, материализуясь за её плечом подобно чёрту, с которым Лисбон тайно и давно его сравнивает. Преувеличенно любезно берет ее за локоть (Тереза едва давит моментально подкатившую к горлу тошноту), и приторно ласково интересуется: — Агент Лисбон, можно вас на пару слов? Издевка в голосе начальника красноречиво намекает на то, что вопрос носит исключительно формальный характер, и выбора у нее, по сути нет. Лисбон стискивает зубы, пока Эббот, всем своим видом старательно изображая галантность, распахивает дверь кабинета, позволяя ей пройти внутрь первой. Звук захлопнувшейся двери резким эхом бьет ей в спину; Тереза прикусывает язык, буквально заклиная себя не вздрагивать. Эббот, тем временем, спокойно пристраивается рядом со своим столом, даже не пытаясь скрыть улыбку, полную превосходства. Ей кажется, что он специально не садится в кресло; пользуется возможностью возвыситься над ней, чтобы ей пришлось смотреть на него снизу вверх. Лисбон упрямо скрежещет зубами, чувствуя, как под ложечкой начинает скапливаться тошнота. Она твердо намерена не дать ему увидеть собственную слабость. — Что вы придумали на этот раз, агент Эббот? — она даже не пытается быть вежливой, хотя ее голос, что удивительно, не дрожит и не срывается; она намеренно цепляется за ядовитый сарказм, как за спасательный круг. — Осмелели, агент Лисбон? — кажется, Эбботу это даже нравится. — Почувствовали себя неуязвимой? Жаль, что сейчас здесь нет Беккет. — Агента Беккет. И она не нужна мне, чтобы постоять за себя, — голос Лисбон затвердевает подобно стали, ранит кинжалами — если, конечно, такого как Эббот можно ранить. Осмелеть — предполагает боязнь. Терезе хочется выплюнуть боссу в лицо, что она никогда его не боялась: она просто его ненавидит. Эббот это знает, смотрит на неё гипнотизирующим взглядом, заволакивающим и заставляющим комнату кружиться в причудливом танце. Лисбон не сразу понимает, что это не гипноз. — Надеюсь, агент Беккет, — он выделяет имя настолько презрительно, что сдерживать тошноту становится уже невозможно, но Лисбон старается, — скоро разглядит, что поторопилась с оценкой вашей профессиональной пригодности. Ей хочется возразить. Она пытается возразить, послать его к черту; вот только кабинет тонет в туманной дымке, растворяется, а дышать становится все тяжелее. Она делает шаг назад, не осознавая этого, пытаясь найти стремительно ускользающую из-под ног почву, стараясь зацепиться взглядом хоть за что-нибудь. Не получается. Лисбон теряет сознание, не успев почувствовать того, как Эббот подхватывает ее, прежде чем она успевает коснуться головой пола. Она не слышит криков с требованием немедленно вызвать врача, не чувствует попыток Эббота привести её в себя самостоятельно. Лисбон не приходит в себя даже тогда, когда в кабинет врывается Бут, грубо отталкивающий от неё Эббота. В блаженной темноте, в которой она пребывает, слишком хорошо и спокойно. *** — Пилот сказал, что мы скоро приземлимся, — Реддингтон меланхолично болтает льдом в стакане с виски, попутно наблюдая за Беккет — та сидит в соседнем кресле и смотрит на ночное небо сквозь иллюминатор самолета. — Ты выглядишь усталой. — Я не могу спать в самолетах, Реймонд, — отвечает Кейт, не отрывая взгляда от окна; ее голос и вправду звучит устало, с легкой хрипотцой. Она все еще не привыкла к тому, чем всегда оборачиваются дела, связанные со Списком. Реддингтон качает головой, не в силах сдержать усмешки: — По-моему, ты никогда не спишь. Это начинает меня пугать, — на самом деле ему просто интересно. Беккет чувствует себя приколотой к картону бабочкой, над которой склонился безумный коллекционер; коллекционер, знающий толк в достойных экземплярах. Кейт только интересно, почему именно она. — Если ты начнешь допрашивать моего мужа насчет моего физического самочувствия, я тебя убью, — беззлобно дразнит Беккет в ответ. С таким Реддингтоном — не опасным, расслабленно пьющим виски, ей проще. Так она почти верит, что он тоже человек. — Ох, ты не поступишь так со мной. Я слишком тебе нравлюсь, — Реддингтон флиртует, почти неуловимо, ненавязчиво; так, словно ему интереснее её реакция, чем само соблазнение. Беккет не поддается его игре; думает, что не поддается. — Какая самоуверенность, — Рэд допивает виски залпом, поигрывает бокалом, продолжая смотреть на Кейт, но словно сквозь неё; размышляет, вот только о чем, не понятно. Их пикировку прерывает Дэмбе, возникающий в салоне внезапно, со спутниковым радиотелефоном в руке. В ответ на вопросительный взгляд Реддингтона, он протягивает трубку Беккет: — Агент Бут. Говорит, что это срочно. Кейт приподнимает брови; настороженно прищуривается и подносит телефон к уху: — Привет, Бут. Что-то случилось? Кейт внимательно вслушивается в эмоциональные высказывания Бута; хмурится, по привычке вычленяя главное. Смотрит на часы, стараясь не выдавать собственной ярости, что постепенно закипает внутри, но не может не чувствовать внимательного взгляда Реддингтона, прожигающего ее насквозь. Ему интересно: скорее она, чем произошедшее. Беккет старается говорить как можно спокойнее, когда произносит: — Мы скоро приземлимся. Я приеду прямо из аэропорта. Только постарайся не убить Эббота, ладно? Во всяком случае, до тех пор, пока я не приеду. Реддингтон думает о том, способна ли она на это на самом деле. *** Ее высаживают прямо у парадного входа Центральной городской больницы; мерседес Реддингтона со скрипом тормозит на подъездной дорожке, напрочь игнорируя легальные правила парковки возле медицинских учреждений. Беккет выскакивает из салона даже не потрудившись попрощаться с ним. Впрочем, она почему-то уверена, что Рэд все понимает. Лифт приходится ждать слишком долго; в конце концов, Кейт пользуется лестницей, вихрем преодолевая все этажи до отделения интенсивной терапии. Дальше долго искать не приходится. Эмоциональный говор Бута слышен даже из-за поворота, тон его голоса растет, но Беккет прибывает как раз вовремя, успевая предотвратить зарождающуюся драку. — Агент Бут! — ее окрика достаточно, чтобы Бут инстинктивно опустил уже занесенный для удара кулак. — Я, кажется, просила — никакого рукоприкладства до моего приезда. — Ты ведь уже здесь, — отмахивается он, тем не менее, все же отходя в сторону. Первые несколько секунд, Эббот не находит, что возразить на весьма пространные представления своих подчиненных о субординации. — Как она? — Беккет демонстративно игнорирует Эббота, вздергивает бровь — достаточно красноречиво, чтобы Сили переключил все свое внимание на неё. — Обморок, гипертония на фоне сильного стресса, — Бут стрельнул глазами в сторону Эббота, но комментарии оставил при себе. — У нее был незначительный гипертонус, но Кости сказала, что угрозы выкидыша нет. С ребенком все будет в порядке, но пару дней Лисбон придется переждать здесь. — Ясно. Доктор Бреннан тоже здесь, я полагаю? — Кейт намеренно переходит на официальный тон, позволяя Сили понять намек. Он суживает глаза, но утвердительно кивает. — Отлично. Беккет продолжает стоять с обманчиво спокойной улыбкой, радуясь, что здесь нет Касла, способного вмиг раскусить её настроение. Эббота она по-прежнему игнорирует, чему тот, судя по напряженным рукам, спрятанным в карманы брюк, совсем не рад. — Агент Бут, не могли бы вы оставить меня наедине с агентом Эбботом? На пару минут. Обещаю, сможете как следует врезать ему чуть позже. Бут криво ухмыляется, не поддаваясь на её очевидную провокацию, но все же уходит. Она смотрит в спину удаляющегося агента слишком долго, наклоняет голову, позволяя волосам ненадолго скрыть её лицо. — Зачем Вам это, Эббот? — ее тон скорее усталый, чем недовольный. — Вы действительно настолько злопамятны? Настолько не можете примириться с фактом, что Патрик Джейн сбежал благодаря ей, лишив вас столь желанных лавров славы? — Она смотрит пристально, будто хочет пронзить босса взглядом насквозь, но затем просто качает головой, задавая более риторический вопрос. — И откуда только в людях столько мелочности? — Как я обращаюсь с моими подчиненными, — не ваше дело, агент Беккет, — в голосе Эббота прорезается металл; очевидный порыв оправдаться, сохранить лицо. Безуспешный. — Агент Лисбон работает на меня, и поэтому она обязана соблюдать правила. Как, впрочем, и вы тоже. — Агент Лисбон ни на кого не работает, Эббот. Она не работает ни на вас, ни уж тем более на Бюро. Ей плевать на политику и желание угодить важным шишкам; равно как и мне глубоко плевать на ваши карьерные амбиции, которые случайно оказались задеты, — Беккет устала, вымотана и все еще не отошла от очередной выходки своего информатора, а потому не сдерживает рвущихся слов; так проще. Дать себе слабину, которую все примут за силу, умение противостоять тем, кто может её раздавить. Не раздавят; Кейт почему-то в этом уверена. — Агент Беккет, вы переходите все… — Эббот зол, очень зол. Ему хочется сделать хоть что-то, чтобы поставить зарвавшегося агента на место, вот только Реддингтон ясно дал понять, что Беккет трогать нельзя, и от этого хочется уколоть её лишь сильнее. — Я не закончила, — Беккет обрывает его на полуслове; словно хлыстом бьет. — Мне плевать на то, что вы предпримете в отношении меня. Можете хоть Генеральному прокурору жаловаться, мне все равно. Но если я еще хоть раз увижу намек на неправомерное использование ваших полномочий в отношении агента Лисбон, одним разговором дело не ограничится. Надеюсь, я ясно выразилась? Протянувшаяся между ними тишина, кажется Деннису Эбботу чересчур громкой. Почему-то он находит себя не в состоянии вынести слишком яркое, слишком красноречивое молчание, — и потому спрашивает, обрывая тишину словами: — В вас много смелости. И вы действительно не боитесь последствий? Беккет в ответ на это лишь преувеличенно спокойно пожимает плечами, не теряя и малой толики самообладания: — Я не привыкла бояться напыщенных идиотов, озабоченных лишь тем, как бы им повыше продвинуться по карьерной лестнице. Эббот знает, что это действительно так. Это в самом характере Беккет: презирать, твердо стоять на своих принципах, отстаивать собственную правоту и не поддаваться на давление. Интересно, сколько бы она продержалась без покровительства Реддингтона, избравшего её своим куратором? Эббот отвечает сам себе: недолго, может быть месяц, самое большее — полгода. Беккет же на самом деле не ждет от него ответа. Он ей не нужен в принципе, а потому она просто уходит туда, где её ждут Бут и Бреннан. С ними проще, они очень похожи на неё: принципами, тем, что ставят справедливость выше карьеры. Это позволяет Кейт не терять собственную веру. — Мне нужно с вами поговорить, — Кейт устало приваливается к дверному косяку ординаторской, сжимая переносицу пальцами. — Но сначала мне жизненно необходим кофе. — Он тут отвратительный, — спокойно замечает Бреннан, снимая медицинский халат. — Поехали к тебе домой. — То есть, морду Эбботу я не набью, — Бут рассерженно чешет в затылке, заставляя Кости рассмеяться. От её смеха и Кейт хочется улыбнуться. — Не строй из себя пещерного человека, а? — Бреннан игриво щурится, заставляя покраснеть даже Беккет. — Я думал, тебе это нравится! — Бут явно поддерживает игру, привлекая жену к себе, нисколько не смущаясь взглядов местных медсестер. Бреннан красноречиво приподнимает брови: — Нравится. В зависимости от ситуации. — Так, ребята, — Беккет очень хочется помотать у них перед лицом ладонью, чтобы напомнить, что они тут не одни. — Вы, конечно, до невероятного задеваете меня за живое, но мне действительно нужно с вами поговорить. Кости усмехается и тянется за пальто. Бут тут же подрывается с места, чтобы помочь ей надеть его. Беккет давится смешком: — Меня от вас тошнит. — Кто бы говорил, — беззлобно парирует Сили, пока Бреннан застегивает пальто на все пуговицы. — Кстати, мы едва уговорили Касла остаться дома. Наверное, все полы в квартире истоптал от волнения — Что же, — при упоминании о Рике губы Кейт трогает невольная улыбка, — это значит, что ты за рулем. Только загляну на минутку к Лисбон. Под одобрительным взглядом Бреннан, Беккет заглядывают в погруженную в полумрак палату. Лиссбон спит; Кейт впервые видит её спокойной, расслабленной, даже удивляется тому, насколько молодой и нежной, мягкой она выглядит. Беккет вздыхает, выдавая свое присутствие, и тут же замирает, когда Лисбон хмурит лоб и то ли стонет, то ли спрашивает сквозь сон: — Патрик? Кейт сокрушенно качает головой; волосы вновь падают ей на лицо, пока она кусает губы. Наконец, она все же решается. Подходит к кровати, наклоняется, мягко касаясь губами лба Лисбон и тихо шепчет: — Его здесь нет, Тереза. Это просто сон. Спи. Дыхание Лисбон постепенно выравнивается. Кейт замирает, а затем, убедившись, что Тереза снова заснула, распрямляется и отходит в сторону. — Его здесь нет, — тихо повторяет она про себя. — Но я знаю, где он. В гулкой тишине ее последние слова подобны эффекту разорвавшейся бомбы. Но Лисбон не слышит их, убаюканная усталостью и лекарствами. Беккет уверена в этом. Как и в том, что она не собирается говорить Терезе правду, когда та очнется.