***
Эдвард бежал, не разбирая дороги, с трудом продираясь сквозь густые кустарники. Низкие ветви деревьев царапали лицо и норовили выколоть глаза. Подросток не обращал внимания на усталость и боль. В горле стоял удушливый ком, не способный пролиться слезами или вырваться на свободу криком. В сознании билась беспощадная мысль: «неужели так всё и закончится?» Он уже подходил к этой роковой черте безумия. Он переживал мнимую смерть брата и своё действительное бессилие. Он был сломлен, раздавлен, но смог подняться. Слишком много событий: бурный круговорот утягивал всё глубже, не позволяя опомниться и подстроиться под ситуацию. Его кошмар стал явью. Воздух казался слишком плотным, вязким, корни и ветви всё настойчивее цеплялись за одежду, будто уговаривая остановиться, прекратить бессмысленный бег. Эдвард в очередной раз споткнулся о корягу и не удержал равновесие, обдирая ладонь, припадая на раненую руку. Боль привела беглеца в чувство, вернула чёткость картинке. Подросток обессиленно неловко опустился на землю, хрипло дыша и ежесекундно облизывая сухие губы. Глаза предательски закрывались, сил не осталось. Держаться приходилось на остатках воли. Если он сейчас отключится, то не сможет спасти брата, даже… Даже если на всю оставшуюся жизнь Эдвард обречен на его ненависть. Альфонс… Сколько же лет он молчал? Всё это время ему было до омерзения противно находиться рядом со старшим братом? Слабая отчаянная надежда еще теплилась в сердце, но грубые, злые слова набатом гремели в сознании. Ненавижу. Противен. Ответом, отчаянным порывом хотелось кричать в равнодушное ночное небо. И когда он был уже на грани, когда душа уже готова была треснуть, когда он готов был сдаться… Слепая надежда, отдалённое эхо чувства. Что-то не давало ему покоя, что-то во всём этом было неправильное. «Думай. Он ведь вернул меня к жизни, он без грамма сожалений пошёл за мной в другой мир. Здесь что-то не так. Взгляд, голос, мимика. Он говорил это не с ненавистью. Не со злостью. Не кричал, а скорее наоборот. Зачем люди так делают? Чтобы привлечь внимание? Чтобы внушить?.. Он хотел, чтобы я поверил в его слова. Он хотел меня спасти? Он знал, что я так отреагирую, знал, что не смогу смотреть ему в глаза, не смогу подойти, прикоснуться. Оправдаться. Даже если его слова — правда, я не могу допустить его смерть. Никто не заслуживает этих пыток и унижения». Дыхание эхом отдавалось в висках, липкий пот заливал глаза. Нечёткая мутная картинка мира покачивалась от любого движения, а земля норовила уйти из-под ног, казалось, даже от биения сердца. Ориентироваться в темноте стало почти непосильной задачей. После продолжительного, или ему так только показалось, блуждания, Эдвард вышел на шоссе. Элрик остановился на границе дороги и леса, силясь вспомнить, в какую сторону ему необходимо двигаться, где находится город. Дав отдых израненному телу, он поправил впивающийся в обнажённую шею ремень и тяжело шагнул на пустынную дорогу. С упорством глупца Эдвард переставлял ноги, продвигался вперёд. Сознание всё чаще застилала мгла, горло драло от жажды, шершавый сухой язык царапал кровоточащие губы. Подросток не сразу услышал за спиной звук мотора, а минутой позже одинокую сгорбленную фигурку озарил свет фар. Эдвард затравленно шарахнулся в сторону, но разум возобладал над страхом. Люди. В машине люди. Они обязательно помогут.***
— Надеюсь, ты когда-нибудь меня простишь, брат… — Альфонс проводил Эдварда взглядом полным противоречивых чувств: отчаянья и надежды. Он верил, что тот сможет всё понять со временем, понять и простить Ала за эту подлость, сможет осилить себя и ситуацию, не сломается и с достоинством переживет этот кошмар. Альфонс верил в это… Бесспорно, вся его жизнь только и держалась вере в старшего брата. Ведь Эд всегда был сильным, за ним младший всегда был как за каменной стеной. Но вина грызла беспощадно, а осознание неспособности извиниться лишь все усугубляло. Крик боли заставил мальчика вскинуть голову, оборачиваясь на звук. Кристиан стоял на коленях, прогнувшись в спине. Мустанг упирался ногой парню между лопаток, выворачивая ему руки. Тихий хруст — и они вылетели из суставов, повиснув плетьми. — Рой, оставь его, — уверенно и спокойно попросил Альфонс. Он уже не кричал, не умолял, он просто просил. — Он ведь твой сообщник. Мустанг отпустил исходящего бессильной злобой Энви и медленно подошёл к мальчику. Мужчина ожидал увидеть отчаянье, безысходность или покорность судьбе, но обнаружил лишь стальной блеск решимости и непоколебимое хладнокровие. — Ты защищаешь убийцу, чудовище, — в голосе Роя впервые за многие годы промелькнула эмоция — удивление. — Он не чудовище. Он человек. — Перенесите оборудование наверх и уходите. Я буду работать один, — приказал Мустанг, справившись с эмоциями. Светлая комната не пугала, не угнетала, в ней так же почти не было мебели, только деревянный массивный стол. Альфонса очень удивила смена обстановки. Продолжающего упираться Кристиана приковали за ногу цепью, её длины не хватало, чтобы дойти до стола, но дотянуться до самого его края было вполне реально. — Разденься, мальчик, будь так добр, — Мустанг подождал, пока операторы установят аппаратуру и покинут комнату. Альфонс медленно выдохнул и, стараясь не смотреть только себе под ноги, неохотно стянул с себя одежду. Он предполагал, что за этим последует, и не видел смысла упираться и напрашиваться на лишние увечья. Мальчик понимал, что это не избавит от боли, что его всё равно убьют. Алу казалось, что он наблюдает за происходящим со стороны, что всё происходит с кем-то другим. Что он просто смотрит очень страшный, жестокий фильм. Неокрепшее подростковое сознание всеми силами старалось себя защитить. Покончив с одеждой, Альфонс замер, чувствуя, как лицо заливает краска стыда. Мустанг жестом приказал повернуться, дать осмотреть свою жертву со всех сторон. Оставшись удовлетворённым зрелищем, мужчина подтолкнул мальчика к столу, заставляя на него лечь. Альфонс прижался животом и грудью к холодной столешнице, моментально покрываясь гусиной кожей. Боль вгрызлась в тело резко, неожиданно. Мальчик дёрнулся в панической попытке вырваться, не позволить совершить над собой насилие. Но от бесполезных телодвижений пламя боли лишь сильнее разгоралось, заполняя собой всё естество. Из глаз непроизвольно потекли слёзы, а мужчина с всё той же холодной отстранённостью насиловал добровольную жертву. Альфонс попытался оттолкнуться от стола, извернуться, ударить Роя, только бы прекратить это унижение. — Какие же вы, дети, все вёрткие, — эти слова должны были звучать с сожалением или хотя бы досадой. Рой перехватил тонкие запястья и прижал их к столешнице. Секунда, блеск лезвия в ярком свете ламп — и Альфонс срывает голос в истошном крике. Карие глаза с расширенным до предела зрачком не отрываются от рукоятки ножа, приколовшего кисти к столешнице. От каждого толчка Мустанга лезвие ножа впивалось в мягкую плоть, разрезало, расширяло рану. Мальчик краем зрения заметил, что Энви дёрнулся к нему, но цепь не позволила парню приблизиться к жертве и мучителю. Он мог лишь бессильно наблюдать, опустившись на колени, уже не в силах исступленно растягивать собственные мышцы в попытках выдрать щиколотку из узкого металлического кольца, уже не в силах шевелить пальцами, залитыми густой кровью от бесконечных порывов разорвать дребезжащие звенья голыми руками. Альфонс почувствовал, как член насильника покинул его тело с противным хлюпаньем. По бёдрам стекали теплые багровые струи; ног он не чувствовал. В теле не может быть двух очагов боли, сейчас вся она сосредоточилась в руках. Мужчина не спеша обошёл стол, вставая перед жертвой. — Ты знаешь, что делать. Ты видел, как это делал твой брат, — Мустанг подтянул Альфонса за плечи к краю стола, чтобы было удобнее обоим. Младший Элрик в ужасе и омерзении отвернулся, но рывком за волосы его заставили не только смотреть, но и прижали к плотно сжатым губам, Ал не мог перебороть себя, не мог взять в рот испачканный в крови и дерьме член. Тошнота подкатила к горлу, сводя его судорожным спазмом. — Вылижи его, — рванув мальчика за волосы, приказал Мустанг. — Ты ведь не хочешь, чтобы я заскучал и принялся за ловлю твоего брата. Не думаю, что он ушёл далеко с такой раной. Альфонс зажмурился. Гадко. Унизительно. Убийственно. Но напоминание о брате сделали своё дело. Мальчик покорно раскрыл рот и провёл языком по всей длине члена. Сознание в едином порыве с телом содрогнулось от природной брезгливости. Рывком отвернувшись, Альфонс не сдержал болезненной рвоты. Он дрожал от сводящих всё тело спазмов. Всё что угодно, любая боль, но только не это. Он смирился со своей мучительной смертью в этом доме. Он понимал, что надежды на спасение нет. Эдвард не вернётся за ним, не должен вернуться. Альфонс один пройдёт через этот ад. Хлёсткие пощёчины заставили мальчика вернуться к реальности. Мустанг сдавил необходимые точки на челюсти, заставляя жертву открыть рот. Мужчина толкнулся в горло Ала, преодолевая сопротивление глотки. Впавший в оцепенение мальчик не сопротивлялся, не пытался сжать зубы. Он только тихо плакал от настигшего его позора и невыносимой неприязни к самому себе. Горло, сведённое судорогой, сжало член насильника, перекрывая и без того малый доступ кислорода. Альфонс запаниковал, задыхаясь. Он сдохнет на этом столе с членом в глотке.