Сборник драбблов по Драмионе

•pg-13• l •au• l •ooc• l •ust• l •любовь•ненависть• l •aнгст• l •нецензурная лексика• l •действие происходит 2 мая 1998 года (битва за Хогвартс)• l •герои старше восемнадцати лет•

Стены дрожали. Кажется, огромный каменный замок тонул в собственном животном страхе, и это волнение передавалось всем без исключения. Волшебники и волшебницы, глядя своими масляными глазками с полотен, замерли, как обычные маггловские фотографии. Ни намека на жизнь. В них. Но жизнь всё же есть. Пока что. И она кипит. Но кипит неприятно, как будто кто-то решил сварить тошнотворное месиво. И эта гадкая жидкость бурлит на медленном огне, источая свой неповторимый запах, от которого желудок сводит омерзительной судорогой. Хочется воды. В коридорах замка шумно; всё холодное пространство утопает в слезах, криках, страхе, который растекается по телу, заполняя его, и глушит голос разума. Все внутренности скручиваются в неприятный комок, заставляя даже неприятелей жаться друг к другу. Сейчас не имеет значения ни межфакультетская борьба, ни что-то другое. Время быть сильным. Но вот откуда взяться этой самой силе и храбрости, когда в затылок мерно дышит женщина в чёрном плаще, который скрывает все очертания костлявой плоти? И ты почти чувствуешь запах сырой земли, её вкус, неприятный скрип на зубах. Чувствуешь, что, возможно, это последние часы, проведённые в тесном, но таком привычном теле. И невольно в пустоту задаёшь вопрос: «А что там, после смерти-то?» Хочется спрятаться в шкаф и переждать. Когда всё закончится. Когда закончится война. Малфой почти бесшумно пробегал знакомые коридоры, отвлекаясь только на то, чтобы увидеть в толпе копну кудрявых каштановых волос и худенький, почти птичий, стан. Так странно было осознавать, что ты всё потерял, прячась за стеной цинизма, кутаясь в мантии жестокости и ненависти. И чувствовать, что эта отвратительная маска настолько прилипла к тебе, что будто бы и не вырваться. Настоящий кокон, сдавливающий тело, лишающий возможности двигаться. Вырваться. Это последний шанс. Сейчас или никогда. Окрылённый своей решительностью, он шёл прямиком к башне гриффиндора, изучающим взором скользя по лицам. Незнакомым и знакомым. И каждое из них было искажено гримасой страха и отчаяния. Наверное, так же, как и его собственное. Жалкое зрелище. «Грейнджер, где тебя носит, когда ты нужна?» Удивительно, но эта девчонка обладала одним диким умением — оказываться там, где находится Малфой, сталкиваться с ним в коридорах, налетая всем телом. Всегда, но не сейчас. Драко даже заметил в толпе того нерасторопного урода, который постоянно взрывал котлы на зельеварении, вынуждая слизеринскую половину класса одобрительно хохотать, выкрикивая колкие слова и ругательства. «Долгопупс, кажется. Да, точно, Долгопупс». У входа в гриффиндорскую гостиную толпились младшекурсники, нервно переговариваясь. Некоторые плакали. Ими руководил Уизел, терпеливо объясняя, что вскоре их эвакуируют, что бояться ровным счётом нечего. «О, нет, рыжий, бояться есть чего. Особенно таким, как ты. Таким, как она». И тут же проклял себя за эту гадкую мысль. И на интуитивном уровне, как взрыв, чёткое осознание: её здесь нет. И не было. Вполне вероятно, что троица решила разделиться, чтобы не терять времени. «Грейнджер». Малфой сорвался с места, сбежал вниз по лестнице, не желая терять ни минуты. «Быстро. Найти её». Потому что, чёрт возьми, это последний шанс. Заглянуть в карие глаза. И отпустить. Буквально дать добро на её замужество с тупым рыжим ублюдком, который, наверно, любит Грейнджер. И, вероятнее всего, она его тоже. «Сука». Любит его девочку. Ту, что в мыслях принадлежала ему, а по факту никогда даже не смотрела в сторону слизеринца. Разве что изредка, исключительно с раздражением или злобой. И Драко всегда отвечал той же эмоцией, попутно продумывая, как бы посильнее задеть её колючим словцом, заставить рыдать на плече у Поттера. Нет. На плече Малфоя. Это странное желание бить и жалеть; уничтожать, а потом собирать по кусочкам. «Грейнджер». Мысленный зов, бессвязный поток предложений — всё в его тесной голове, отчего хочется самолично вскрыть черепную коробку, чтобы освободиться. Уверенность, что Драко нужен Грейнджер, не покидала, заставляя идти быстрее, заставляя каблуки туфель биться о каменный пол сильнее. Всегда был нужен. Сорваться на бег. Первый этаж. Приглушённый визг, иглой давящий на барабанные перепонки. Кто-то не выдержал, сломался. Очередной приступ паники. Нервный срыв. И вдруг понимание: это её голос, доносящийся из помещения с табличкой: «Туалет не работает». Всхлипы, приглушённые рыдания. «Я здесь». Малфой рывком открыл дверь и растерянно оглядел небольшое по размерам помещение, всё ещё стараясь отдышаться. Маленькая, беззащитная Грейнджер сидела на кафельном полу, прижав колени к себе, обхватив их тонкими ручками. И, отгадав присутствие чужака, подняла безразличный взгляд на Драко. — Малфой? — как будто бы даже не удивилась его присутствию, — проваливай. «Сука». Желчь, постоянно кипевшая в его теле, вновь плескалась в венах, ища выход. — Что случилось? Так глупо было спрашивать, зная, что сейчас, блять, происходит; зная, что она чувствует. Что чувствует он. И каждый ребенок, находящийся в замке. А Грейнджер лишь молча смотрела на него, не понимая этой ненаигранной искренности в голосе. Хотелось разорвать его, приставить палочку к кадыку и наблюдать за искорками страха в ледяных глазах. Хотелось. Очень. Потому что всё из-за Малфоя, из-за таких, как он. — А ты не видишь, Малфой? — злая усмешка. — Беги к папочке, тебе здесь не место. «Сука, какая же ты сука, Грейнджер. И как же ты, блять, права». Его место действительно снаружи, об этом постоянно напоминала мерзкая татуировка на предплечье левой руки. Подавив привычное чувство раздражения, Драко подошёл к Гермионе и рывком поднял её с пола, получая в ответ порцию оглушительных криков и оскорблений. Желать встряхнуть её, отвесить пощечину, но вместо этого лишь довольно глотать знакомые оскорбления, не улавливая их сути. «Говори, что хочешь, Грейнджер, мне глубоко плевать». Она была подавлена, так же, как он. И сейчас было просто необходимо попрощаться. На секунду вернуться в прошлое, когда он так и не осмелился подойти к девчонке в парадной голубой мантии, которая счастливо улыбалась, глядя на ловца болгарской сборной по квиддичу. Кружась с ним в танце. — Пусти меня, — кричит, бьётся в его руках, как зверёк, ненароком угодивший в капкан, — я буду кричать! — Ты уже кричишь, Грейнджер, — выдох усталости прямо в лицо, покрасневшее от слёз и злости. И попытка. Очередная попытка прижать девушку к себе, чувствуя, как маленькие ладошки, протестуя, упираются в грудь. — Да ты можешь помолчать, в конце концов? И Гермиона последний раз дёрнулась, как от удара, замирая в этих неправильных объятиях покорной статуей. Хотелось поддержки, но, наверное, не от него. Не сейчас, когда было уже поздно что-либо менять. За них всё давно было решено. Условно поделено. И как же было от этого больно. От необходимости выкрикивать грязные словечки друг другу в лицо, брезгливо морщиться от близости, даже случайно соприкоснувшись подолами мантий. — Зачем ты здесь? — как последняя попытка хотя бы осознать то, что происходит. А он молчит, потому что губы всё равно не слушаются. Потому что говорить не хочется, только слушать бархатный девичий голос, обращающийся к нему. Не к Поттеру или Уизли. К Драко Малфою. И в голове слишком отчётливый шёпот из любимого сна, этот голос, выдыхающий одно простое имя. «Драко». Его имя. «Моя». Захотелось съязвить, бросить в неё каким-нибудь липким словом, чтобы она обиженно моргнула, отстраняясь. Или прижимаясь сильнее. «Грейнджер». А Гермиона будто слышит его мысли, медленно и неуверенно обвивая руками его спину, заставляя юношу нервно сглотнуть. Потому что сейчас это не сон. И это нужно. Сейчас. Каждую секунду. «И как объяснить?» — Помнишь Святочный Бал на четвёртом курсе? — в ответ легкий кивок головой. — Знаешь, ты была такая красивая… — Что за бред, Малфой? — а в вопросе только грамм непонимания. «Всё и без меня же знаешь, чёрт побери». И сильнее жмётся к нему, легонько сжимая коленкоровую ткань рубашки. Наверное, Грейнджер потерялась. В своей обиде и отчаянии. Потому что, кажется, осталась совершенно одна в огромном замке. Потому что Рон ушёл искать Лаванду Браун, бросив подругу в вестибюле, лишь промямлив: «Я скоро». А она, вероятно, должна была стоять и ждать, игнорируя суматоху, игнорируя своё навязчивое желание быть хоть кому-нибудь нужной. На пару минут она действительно замерла, устремляя потерянный взгляд в удаляющуюся клетчатую спину. Остаться одной, когда так чертовски нужно было чьё-то плечо рядом, чьи-то согревающие объятия. И вдруг девушка отчётливо вспомнила письма, выведенные аккуратным почерком: чёткая организация текста на листе, наклон букв вправо… «Неужели?..» Собеседник рассказывал ей какую-то ерунду, но пятикурсница почему-то дорожила этими пожелтевшими пергаментами, принимая правила игры, и никогда не отвечая на послания. Адресат в пятнадцатилетнем возрасте был слишком увлечен этим таинством, своеобразным трепетом, с которым были написаны милые сердцу буквы. А потом всё прекратилось. И, кажется, Гермиона в порыве злости сожгла добрую половину листов, исписанных почти живыми гласными и согласными. Она была на девяносто процентов уверена, что автором писем является Рональд, изменяющий почерк с помощью заклинания. «Какая же я глупая». — Я тогда так и не пригласил тебя, — голос юноши подрагивал, а сам он смотрел на блеклый витраж, заставляя себя говорить увереннее, абстрагироваться от дыхания Грейнджер, от тепла её тела. «Последний шанс, Малфой, не мямли». — В общем, — с выдохом произнес он, слегка отстраняя Гермиону от себя и заглядывая в кажущиеся почти чёрными в полумраке глаза, — потанцуй со мной. Заливистый смех режет самолюбие Драко. — Ты что, с ума сошёл? — искра веселья, безумия, граничащего с какой-то болезненной безнадёгой. — Идёт война, Малфой, — тише, без тени улыбки, — не время танцевать. Твёрдый отказ. Ни один мускул не дрогнул на её лице, но глаза снова стали увлажняться. И вновь в памяти эти глупые письма. Догадки. Эта безграничная нежность, выдуманные рассказы о жизни, размышления, изложенные на сухих листах. И Грейнджер стало почти жаль ушедшего детства, Святочного бала, на котором её заметили. Все. До единого. И жаль угловатого светловолосого мальчишку, сжимающего её плечи, который когда-то не решился подойти к ней из-за собственной трусости, из-за ненавистных предрассудков. — Тогда это последняя возможность, — уверенно прошептал он, перекладывая правую руку на изгиб талии. С секунду она поколебалась, наблюдая, как пламя надежды плещется в холодных глазах, заставляя верить и жалеть. Обо всём: что было, и чего не сбылось. «Пожалуйста, Грейнджер». И гриффиндорка вложила свою ладошку в его, другой рукой обхватывая костлявое плечо, заметив, что неуверенность покинула её. Драко прижал к себе Грейнджер сильнее, на интуитивном уровне чувствуя, что она тоже всегда хотела. Тогда, на четвертом курсе. И сейчас. По крайней мере, ему хотелось так думать. Медленные движения, ломанные, будто бы и неживые вовсе. И эти её слёзы, скатывающиеся на кафельный пол. И море проклятого отчаяния, что плескалось в них обоих. Штиль. Хотелось стереть из памяти отравляющую неприязнь, что сжигала их души на протяжении долгих семи лет. И вечно вести её по импровизированному залу, с трепетом ощущая, как Гермиона сильнее сжимает влажную ладонь Драко. Сильнее. Ближе. Растворяясь в этом танце боли и печали, отгоняя страх, отгоняя сожаления. Отгоняя всё, что было за стенами этого почти заброшенного помещения. Замирая, прижимаясь сильнее, почти до боли. Вернуть потерянные мгновения, которые могли бы принадлежать им. Могли бы. Но не принадлежали. И только молча ловить это спокойствие. Ещё секунду. Минуту. Вечность. «Пожалуйста». И на мгновение всё погрузилось в проклятый шум, заставляя сердца танцующих опуститься вниз, пропустить бессчётное количество ударов. Рухнул защитный барьер. И вместе с ним — призрачные надежды Драко Малфоя. Потому что, сколько бы танцев не было исполнено, они всё равно по разные стороны баррикад.