Сборник драбблов по Драмионе

•pg-13• l •ooc• l •au• l •драма• l •намёк на романтику• l •капелька ангста• l •герои старше восемнадцати лет•

Сари медленно брела по узкой мощеной мрамором тропинке и как-то тоскливо глядела по сторонам: усталый заросший сад, некогда поражавший каждого посетителя поместья своей красотой, будто давным-давно спал, укутанный сорняковыми травами, удушенный вьюнами. Огромный замок, такой же обессиленный и утомленный, чёрным пятном возвышался на фоне ослепительно-голубого неба. Его архитектура более не притянула бы взгляд ни одного гостя, скорее, наоборот, отпугнула бы, заставив броситься к высоким чугунным воротам с изысканным гербом, спешно затворить их за собой. Отдышаться. И больше не вернуться. Наверное, любой бы поступил так, но только не эта двадцатилетняя девчонка с поразительно прямой спиной, густыми темными волосами и серыми глазами. Всю жизнь Сари отличалась твердым решительным характером, который, по словам бабушки, унаследовала от обоих родителей; и даже сегодня она ни капельки не боялась, скорее с любопытством ждала от Мэнора правды. Да. Правдивого рассказа о том, как когда-то, расплескиваясь, здесь кипела жизнь. Она аккуратно присела на зеленую траву рядом с искусственным прудом и опустила в холодную воду руку, которую почти мгновенно окутала тина. Сари закрыла глаза, и ей почему-то подумалось, что всё это уже было. Возможно, ещё маленькой девочкой она озорно бегала по этому садику, заливисто хохоча и улыбаясь. Так, наверное, и было. Просто человеческая память устроена совсем неправильно, она, может и не желая того, отбирает у человека самые ценные воспоминания. Погрузившись в свои хаотичные мысли, девушка сама того не заметив, подобралась к главному входу. Тяжело втянула в себя воздух, ощутив аромат лета, диких роз и, кажется, сырости, которой веяло от каменного замка. Сари, обученная бабкой, достала из кармана юбки палочку и ловко рассекла ею воздух, начертив не встречающуюся ни в одном из учебников Хогвартса руну. Всегда отличавшаяся гибким умом и превосходной памятью она нервничала, боясь забыть этот графический знак. Но опасения Сари оказались напрасны: как только волшебница закончила все необходимые манипуляции, тяжелая дубовая дверь, нехотя, отворилась, протяжно и жалобно скрипя. Сари неуверенными шагами вошла в холл, испуганно обернувшись, когда дверь за ней с грохотом закрылась. Стало неуютно и холодно. Страшно. Несмотря на то, что снаружи во всю господствовало лето, и хулиганистое солнышко освещало своим золотистым светом всё вокруг, в Мэноре всё равно было зябко, как в кабинете Слизнорта в конце ноября. И, пожалуй, так же темно: окон было мало, да и те, скорее всего, заколдованные, пропускали свет как-то неправильно, будто через черную плёнку. — Люмос, — уверенно проговорила Сари, делая твердый шаг в сторону лестницы, миновав камин, облепленный серебряными нитями паутины. Она неспешно ступала по лестнице, держа палочку прямо перед собой, её сердце билось быстрее после каждого удара каблуков черных лодочек о каменную поверхность. Сари определенно не чувствовала себя здесь как дома, к сожалению, она слишком привыкла к небольшому уютному домику на юге Италии. Из скудных рассказов Нарциссы законная наследница поместья знала о существовании огромной родовой библиотеки, фехтовального зала, танцевального зала и, кажется, большой трапезной, о которой бабушка предпочитала много не говорить. Этого было действительно мало, для того, чтобы Сари могла спокойно ориентироваться в многочисленных помещениях замка, но девушку это нисколько не пугало, ведь проклятая память, даже затуманенная магией, должна была подкидывать хоть какие-то образы, правда ведь? Лестница закончилась, и взгляду заинтересованных серых глаз предстал длинный узкий коридор, который вел ещё дальше, в самую глубь несметного количества помещений и таких же длинных коридоров. Осмелев ещё больше, Сари двигалась вперед, попутно оглядывая портреты, висевшие на стенах. Они щурили свои масляные глазки и настойчиво требовали погасить свет. На их невежливые восклицания девушка только недовольно кривила губы, и перебарывала в себе желание продемонстрировать этим невежам свой язык. — Смотрите-ка, да это же дочь той самой грязнокровки, что подпортила чистоту крови рода Малфоев! — заверещал один из портретов, на котором изображена была неприятная женщина с тяжёлыми веками и короной вьющихся чёрных волос. Вслед за этой репликой посыпались десятки таких же; волшебники, глядя со своих полотен злыми глазами, кричали и визжали, отчего Сари вдруг почему-то стало досадно, стыдно, и она побежала вперед, не стараясь больше разглядеть лица своих предков. Задыхаясь, девушка взбежала вверх по ещё одной лестнице, ведущей на третий этаж и, не глядя, забежала в одну из комнат. Сейчас было всё равно, где она, хотелось бы только, чтобы отсюда не были слышны эти поразительно едкие ругательства. Отдышавшись и придя в себя, Сари огляделась: поразительно, но эта небольшая комната своей атмосферой никак не вписывалась в общую атмосферу Мэнора. Через большое витражное окно в комнату вливался яркий солнечный свет, от которого становилось теплее. — Нокс, — шепнула Сари и, удостоверившись, что палочка ей больше не понадобится, небрежно кинула её на большую кровать. Огромная кровать с красным балдахином стояла у дальней от двери стены, ярким пятном алея на фоне сдержанно-бежевых стен. В комнате также был небольшой камин, около которого стояло два уютных кресла, и лежал небольшой махровый ковёр. На каминной балке белела аккуратная фарфоровая чашечка, с нарисованным на ней изумрудным павлином. А ещё был большой письменный стол, с разбросанными на нём свитками пергамента. И упрямая несдающаяся память Сари снова подбросила ей туманную подсказку. Вспышка. Она. Совсем маленькая девочка стоит около своего отца, который аккуратно водит пером по белым страницам какой-то не очень большой книжки в чёрной кожаной обложке. Девчонка с толстой косой каштанового цвета обиженно тычет маленьким указательным пальчиком в ногу сидящего за столом и что-то лепечет про обещанный вечерний полёт на метле. И ещё. Мама. Которая серьезно просит дочь подождать. И… И ничего больше. Да, Сари определенно любила летать. Когда четырнадцатилетняя ученица Слизерина летним вечером уплетала блинчики с мясом, увлеченно рассказывая бабушке о пойманном снитче, та только ласково улыбнулась, тихо проговорив: «Это у тебя от отца». И тогда девочка не почувствовала ничего, кроме растерянности и опустошенности, до сих пор не готовая простить Нарциссе то заклинание, которое частично стерло её память. И в ту секунду девушку будто осенило, она принялась перебирать груду пергаментов на столе. Закончив с этим, взялась один за другим открывать ящики и рыться в них, пока наконец в самом нижнем трясущимися пальчиками не нащупала кожану обложку. Ту самую, черт возьми. Сари опустилась на давно не мытый деревянный пол и повертела заветный артефакт в руках. На чёрном переплете аккуратными белыми буквами было выгравировано «Дневник Драко Малфоя». Как только зачарованная девушка открыла первую страницу, из книги посыпались многочисленные колдографии, на которых были запечатлены Гермиона и Драко Малфои. Везде счастливые. Это было отчетливо видно по лучезарной улыбке молодой женщины, в карих глазах которой плескались искринки почти детского озорства, и по нарочито-серьезному взгляду светловолосого мужчины, который, кажется, улыбаться особо не любил. Но вся нежность и любовь, граничащая с счастливым сумасшествием, читалась в его жестах и взглядах: вот он требовательно обнимает жену за талию; вот увлеченно следит за ней, когда та, качаясь на качелях, радостно выкрикивает что-то в уже холодный октябрьский ветер; вот оборачивается к ней через плечо, когда они оба сидят на новенькой Молнии последней модели, и, наверное, шепчет что-то успокаивающее. Колдогрфий было много, и от них тянуло какой-то необъяснимой родной теплотой. А вот и сама Сари. Совсем кроха, но с серьезным сосредоточенным видом сжимает в руках игрушечную метлу. Безграничное счастье, похожее на ароматную сладкую вату, запечатленное на двигающихся картинках, отчего-то кололо сердце, и девушка закрыла глаза, ощутив, что те намокли. Слёзы маленькими солёными каплями катились по бледным щекам девушки, а она только упрямо стирала их тыльной стороной ладони. А ещё через несколько мгновений вдруг громко-громко закричала, разрывая тишину и спокойствие дремавшего без малого десять лет замка. Это был тот самый вопль боли и отчаяния, услышав который, всегда становится как-то неловко и автоматически, даже у самого черствого душой человека, внутри просыпается сопереживание. — М-м-мисс? — настороженно прошептал незнакомый Сари голос. Вздрогнув, девушка повернулась, успев проклясть себя за свою неосторожность — она оставила палочку на чертовой кровати, какое безрассудство! Её красным от слез глазам предстал вид обескураженного лысого эльфа с смешными ушами, похожими на крылья летучей мыши; большие глаза-пуговки обеспокоенно уставились прямо на неё. — Ты кто? — спросила Сари, пытаясь придать своему лицу как можно более спокойное выражение. — Я Друди, мисс, домашний эльф. С момента гибели хозяина я живу в этом шкафу, — указательным пальцем Друди указывал в сторону небольшого платяного шкафа близ кровати, слегка улыбаясь, видимо, ему самому нравилось это импровизированное жилище. — Да Вы ведь моя хозяйка, — удивленно-испуганно протянул эльф, хватаясь за голову, — я могу Вам чем-то служить? О, Друди готов сделать всё, всё, что угодно для своей хозяйки! — эльф услужливо поклонился, радостно улыбнувшись. Сари на секунду призадумалась. Она определённо уже чувствовала себя эмоционально истощённой. Наверное, крепкий чёрный чай с жасмином был бы как нельзя кстати. — Друди, принеси мне, пожалуйста, крепкий чай, — она почему-то никогда не могла относиться к эльфам неуважительно, — и добавь немного жасмина. Сможешь? — спросила Сари, одарив довольного эльфа ласковой улыбкой. — Конечно! — весело крикнул Друди, растворившись в воздухе. Сари стало легче. Присутствие этого маленького существа в огромном холодном замке почему-то стало для неё чем-то ободряющим, и она смело открыла дневник на первой попавшейся странице. «Сегодня двадцатое июня двухтысячного года. Черт возьми, я и сам не заметил, как быстро пролетело время. Целых два года я живу под одной крышей с Гермионой Грейнджер, которая после недавней свадьбы стала Малфой. Нет, время всё-таки удивительная вещь! Казалось, ещё совсем недавно я принял первое правильное решение в своей жизни — остаться в замке и сражаться против Тёмного Лорда и своего отца, против людей, которых я называл своими друзьями, с которыми делил слизеринскую гостиную, с которыми проводил вместе лето. А потом всё изменилось. Я помню, как я бродил по замку и случайно увидел её, плачущую на лестнице. Она тихо всхлипывала, наколдовала каких-то странных птиц… Не знаю, что двигало мною в тот момент, наверное, я просто был удивлён тем, что эта гордая девица вообще умеет плакать… Тогда я сел рядом, и мы долго-долго разговаривали без привычных оскорблений и колкостей. Уже тогда я понял, что всё изменится. А неделю назад я принял ещё одно правильное решение — предложил ей стать моей женой. И ни капли не жалею». Сари перелистнула пожелтевшие страницы, пропустив приличное количество. «Третье августа две тысячи первого. Я возмущён. Гермиона то и дело копается в саду, высаживая какие-то нелепые цветы. Друди ей помогает. Зовет и меня тоже, но я разве похож на идиота, который голыми руками станет возиться в земле?» «Десятое августа две тысячи первого. Я идиот! Поддался на её уговоры и поставил в саду эти чёртовы качели, теперь она с них не слезает, только и делает, что качается туда-сюда, отчего у меня уже рябит в глазах. И что самое странное, так это то, что я вижу в ней ребенка, у которого слишком рано отняли детство. И из-за этого моя злость сменяется на какую-то нелепую заботу: вчера, когда было прохладно, я принес ей в сад плед. Точно схожу с ума». «Друди радуется колдоаппарату, который подарила ему Гермиона. То и дело норовит сделать очередную умопомрачительную колдографию, на которой Герм довольно улыбается, а я бестолково пытаюсь выглядеть нормально в кадре. Герм говорит, что мне следует быть раскрепощенней, быть самим собой. А я не могу! Сегодня снова наблюдал за ней, когда она качалась на качелях и громко кричала что-то непонятное. Но одно я точно из её воплей уловил — она крикнула, что счастлива. И я, кажется, тоже». «Первое февраля две тысячи третьего. Сегодня я узнал, что стану отцом. Не уверен, что я готов. Просто я действительно не умею контактировать с детьми, боюсь, что что-то сделаю не так. Но больше всего боюсь, что стану для своего ребенка таким же отцом, как Люциус. Вчера он скончался в Азкабане, и я толком не знаю, что чувствую». «Двенадцатое марта две тысячи третьего. Впервые в Мэноре появилась мама. Она уже давно живет в Италии и, кажется, даже не скучает по Англии. Помню, как она добродушно улыбнулась Гермионе, и они, немного нервничая, сели в гостиной пить чай. Я благодарен матери за это». «Семнадцатое июня две тысячи тринадцатого. Колдомедики молчат. А Герм всё хуже и хуже. Эти чертовы «профессионалы» не понимают, почему она угасает. С каждым днём её голос становится всё более сиплым, а походка слабой и дрожащей. Сегодня она не вышла качаться на своих любимых качелях». «Пятое августа две тысячи тринадцатого. Её больше нет. Качели пустуют. И я определенно чувствую, что не смогу без неё. Мне страшно за Сари». Раздался негромкий хлопок и в воздухе появился Друди с деревянным подносом в руках. — Хозяйка, вот Ваш чай, — эльф снова поклонился. — Друди, давай отправимся пить чай в сад, я не хочу, чтобы качели пустовали, — шепотом произнесла Сари, тепло улыбаясь сквозь слёзы.