Сборник драбблов по Драмионе

•pg-13• l •ooc• l •au• l •что-то на грани романтики и флаффа• l герои старше восемнадцати лет•

— Снова ты, — сухо констатировал Малфой, медленно ступая по росистой траве. Только-только начиналось утро. Из-за линии горизонта, наконец проснувшись, выглядывал золотистый шар, уже не такой обжигающий и разгоряченный — за пределами искусственного сада наступила осень, впервые за многие годы такая холодная. Все магглы передвигались по Лондону и окрестностям в довольно теплой одежде, предпочитали носить с собой горячие напитки в термокружках или же забегать в грязные маленькие кафешки, чтобы получить желанный кофе или чай. Как хорошо, что в заколдованном саду Министерства круглый год было по-весеннему тепло. — Снова ты, — иронично передразнила Гермиона, сидя на белой скамье, даже не отрывая потухшего взгляда от своей книги; лишь заправив непослушную каштановую прядь за ухо. В воздухе витал насыщенный аромат зачарованной сирени, что цвела круглый год, а также гербер, которые россыпями ярких пятен выделялись на фоне почти однотонного сада Министерства. Ежедневно у Драко была возможность побыстрее добраться до своего рабочего места — стоило лишь миновать пару длинных коридоров и этажей — но он намеренно делал огромный крюк, только бы пройти здесь. Откровенно говоря, Малфой и сам не мог понять, почему его так тянет в проклятый сад. Ведь кустовые розы на заднем дворе поместья, маленький прудик и толстые многовековые дубы производили на него намного более сильное эстетическое впечатление; но его ноги, словно ведомые Империусом, сами тащили его пройтись по зеленой траве и вдохнуть запах светло-фиолетовых цветов. Наверное, Драко все-таки всё понимал, но не хотел признаваться. Ни себе, ни кому бы то ни было. Мужчина остановился около каменной дорожки, ведущей прямо к скамейке, на которой сидела слегка угловатая девушка, что каждый день намеренно вставала на час пораньше и, перед тем как войти в здание Министерства, с удовольствием посвящала свободное время чтению книг. Вполне хорошая привычка, приобретенная ещё в раннем детстве, должна была сделать Гермиону умным, разносторонне развитым человеком — и сделала ведь — но коллеги и знакомые почему-то видели в ней нудную заучку с высоким самомнением. А также человека, к которому всегда можно обратиться с самой заковыристой задачкой или вопросом. Исключение составляли только, пожалуй, Гарри и Рон. Но в последнее время всё изменилось: Уизли женился на Адель Хоббс, что была младше его на год и когда-то славилась на весь Хогвартс своим взрывным характером; Поттер был во всю увлечен семейной жизнью, поговаривали даже, что Джинни ждала ребенка. Вот так вот Гермиона Грейнджер сама и не заметила, как осталось совсем одна. И девушка нашла одно единственное, как ей казалось, правильное решение — по уши залезть в работу, забыться. На какой-то момент это сработало. Гермиона приползала домой далеко за полночь и, как только уставшая голова касалась подушки, крепко засыпала. А потом почему-то стало нестерпимо больно и одиноко, даже показалось, что она потихоньку сходит с ума, ненамеренно путая дни недели и даже месяцы года. Тогда-то Грейнджер и решила хотя бы изредка проводить время на свежем воздухе. Лучшим для этого местом оказался искусственный садик Министерства Магии. — И снова со своей любимой книжкой, — непонятно зачем продолжал вбрасывать факты Драко, доставая из помятой пачки маггловскую папиросу, щурясь под прожигающе-пристальным взглядом карих глаз. — Здесь не курят, — сказала Гермиона и вновь вернулась взглядом к буквам, напечатанным на пожелтевшей от пролитого чая бумаге. От привычной школьной вражды не осталось абсолютно ничего, на её место пришло холодное равнодушие, которое было правильным. Ни сердце Малфоя, ни сердце Грейнджер более не билось сильнее от злобы, усталый мозг даже не пытался подкинуть очередное колкое словцо, сильно бьющее по самолюбию оппонента. — Брось, не будь такой занудой, — лениво тянул Малфой, сделав особенный упор на последнем слове. — До сих пор никак в толк взять не могу, неужели эти сухие страницы всё-таки сумели заменить тебе общение с твоими ненаглядными дружками? Грейнджер всегда удивлялась таланту Драко попадать своими оскорблениями и язвительными высказываниями прямо в самую точку. Каждая его колкость вызывала в мозгу импульс пламенной обиды, одно слово — и ты почти чувствуешь жжение, будто соль разъедает свежую рану, своими крохотными кристалликами вылизывая пульсирующее мясо. — Молчишь, значит, — продолжал свой монолог Малфой, делая жадные затяжки, вдыхая в лёгкие едкий дым. — Так и думал! Они предпочли тебе более веселую компанию, м? Гермиона уставилась своими широко распахнутыми глазами прямо в серые, отчетливо понимая, что перед ним она всегда была поразительно уязвима. И что возможности соврать у неё никогда не было; Малфою удавалось читать девушку, как открытую книгу. Он знал, когда она пыталась схитрить, подсунув ему более трудную работу, знал, когда она, с виду бодрая и веселая, находилась в предобморочном состоянии от усталости и изнеможения. — Наши пути разошлись, — твердо призналась она, как-то болезненно улыбнувшись. — Так бывает, — уверила она себя, — а вот ты, похоже, ещё больший зануда, чем я, если до сих пор ходишь тут и пытаешься вывести меня на никому ненужный разговор. — Ты так считаешь? — Драко улыбнулся, отмечая её необыкновенную разговорчивость сегодня. Мужчина и сам не знал, почему ему необходимы были эти ленивые утренние перепалки и игривые разговоры, в которых он корчил из себя язвительного ублюдка, а она спокойную и уравновешенную хорошую девочку. Всё-таки, в этом был некий необъяснимый шарм, который согревал Малфоя посильнее дорогого кашемирового пальто. Грейнджер молчала, кусая губы, пальчиками перебирая ткань черной юбки-солнце. В присутствии этого человека она систематически терялась. Причину этого ей знать не хотелось. В таком ли случае люди обычно говорят о бабочках? Копаться в этом решительно не хотелось. — Как дела? — спокойно спросил Драко, затушивая окурок мыском ботинка, ловя на себе ошеломленно-дикий взгляд Гермионы, которая явно не знала, что сказать. — Я ведь серьёзно, как ты? Сердце молодой девушки забилось быстрее, она никак не ожидала такой простой искренности от этого человека, сердце которого — она считала — было таким же холодным, как лёд. Вечная, мать его, мерзлота. Пока Грейнджер молча втягивала в себя воздух, Драко медленно прошелся по каменной дорожке и аккуратно присел рядом. А потом вдруг взглянул в изумленные карие глаза, словно прося разрешения. — У меня сегодня День Рождения, — понизив голос, зачем-то шепнула она, — я не получила ни одной совы: ни от Гарри, ни от Джинни, ни от Рона. Кажется, они забыли. — Правда? — как-то тупо переспросил он, после чего девушка только кивнула головой. И Малфою показалось, что секунда — и она расплачется. Прямо вот здесь, искренне, доказывая ему, что сильным людям тоже бывает больно. И случилось невероятное. Драко искренне, так нежно, насколько был способен, пожалел Гермиону Грейнджер, которая никогда даже и не показывала кому-то свои маленькие и большие слабости. Он как-то нелепо мысленно проклял семейку Поттеров и Уизли, которые позволили себе забыть о той девчонке, благодаря которой всё еще живы. Позволили себе забыть о той девчонке, о которой сам Драко себе не смог позволить забыть. Осознание этого ворвалось в разум Малфоя слишком стремительно, и все защитные барьеры из самообмана и цинизма с дребезгом и грохотом рухнули, на мгновение парализуя все мышцы, кроме самой широкой и безграничной — сердечной. Мужчина молча сидел, осмысливая причину, заставляющую его почти бежать в чертов сад и упрямо-стойко встречать её своими едкими фразочками. Причина сидела рядом, тяжело дыша, сминая маленькими пальчиками черную юбку, борясь с подступающими к горлу слезами. Тогда, обезумев от понимания всего того, что творилось с ним в течение последних трех лет, Малфой, словно заведенная игрушка, встрепенулся, резко встал, подошел к самому большому кусту сирени и начал по-варварски ломать крепкие ветки, всё еще блуждая в мыслях собственного сознания, как в огромном лабиринте. Нарвав приличное количество, такое, что фиолетовые лапки сирени еле умещались в его руках, он преподнес их Грейнджер с каким-то странным видом. Будто бы давно стоило. — С Днем Рождения, Грейнджер. И она, впервые за долгое время выпутавшись из адской атмосферы работы и окунувшись в калейдоскопическую атмосферу настоящего мира, где по-прежнему случались разочарования и радости, позволила себе расплакаться, вырываясь из собственноручно построенной клетки, расправляя маленькие крылья.