•r• l •ooc• l •au• l •ангст• l •драмa• l •герои старше восемнадцати лет• моей музе, моей маленькой любимой девочке Рапунцель, живущей в высокой башне около моря
Вокруг — роскошная обстановка комнаты, изысканно обставленная самым лучшим дизайнером двадцать первого столетия, на теле — изящное платье в пол цвета темный индиго слишком-сильно-от-кутюр, внутри — пустота. Вакуум. Ни намека на радостное возбуждение, которое Малфой испытывала каждый раз перед предстоящим балом. Сегодня — в честь пятилетней годовщины победы во Второй Магической Войне. Гермиона такая ослепительно красивая, такая по-юношески манящая в дорогущем платье, расшитом изумрудными камнями, со своими густыми блестящими в свете хрустальных люстр каштановыми волосами, убранными в аккуратную прическу. Гермиона такая ошеломительно несчастная, такая вдребезги разбитая и ещё слегка пьяная. Она, сидя на алом бархатном покрывале, небрежно брошенном на мятую простынь кровати, маленькими глотками опустошает коллекционную бутылку розового шампанского. Наполняет себя хоть чем-то. Гермионе отчаянно хочется расплакаться, но ей не настолько жаль себя, чтобы портить макияж. И появиться перед ним под раздражающе-торжественные звуки фанфар с краснющими глазами, размером с два новеньких галлеона. Самое отвратительное — признанные героями участники войны на открытии бала танцуют вальс со своими партнерами, чаще всего ими являются супруги. Девушка представляет, как после высокопарной речи Бруствера, медленно подплывет к мужу и положит руку на плечо, а его собственная ляжет на её талию. Его широкая ладонь, которой он лапал Паркинсон. От этой мысли желудок Гермионы сводит резкой судорогой, и она, придерживая длинный подол платья, бежит в уборную, чтобы выблевать все свои мысли и коллекционное розовое шампанское. Блестяще.***
Каблуки её туфель такие высокие, что Гермиона боится не удержать равновесие, ступая по лакированному — почти прозрачному — полу. И ей почти плевать, даже если она растянется на этой скользкой поверхности среди толпы волшебников, которые, слегка недоверчиво глядя в её сторону, вежливо кивают в знак приветствия. Сама не замечает. Насколько изменилась за сегодняшний день её походка, насколько режет горделиво-вызывающий взгляд каждого, кто встречается с карими своими голубымисерымизелеными. Похожая на ту женщину, вышедшую из пены. Со своей почти аристократической осанкой и разгорающимся отчаянием внутри. Последнего не видно. Гермиона, изящной ручкой сжимая бокал шампанского, медленными глотками отпивая и облизывая тонкие губы, дежурно беседует с Гарри и Джинни, в глазах первого — почти ощутимая холодность, второй — появившаяся еще пять лет назад антипатия. Прошлым летом были в Испании, зимой в Португалии. Улыбка темноволосой красавицы искусственная, почти кукольная и взявшаяся из ниоткуда привычка слегка прикусывать щеки изнутри, будто бы задумавшись. На самом же деле от скуки. И это непонятное желание обнять их, чтобы все было, как прежде. Около праздничного длинного стола виднеется рыжая макушка Рональда, который берет с блюда, кажется, сотое канапе и аккуратно пережевывает. Совсем не так, как в школе. Довольно мило. Рядом с ним топчется крошка Лаванда, даже на своих толстых каблучках достающая лишь до его широкого плеча, она по-детски улыбается и зовет его «мой Бон-Бон». Довольно забавно для почти двадцати пяти. Гермиона большим глотком осушает свой бокал, чувствует, как по венам растекается долгожданное тепло, и почти сразу же просит молодого официанта: «Ещё», чем вызывает надменный взгляд рыжеволосой девчушки. Потрясающее умение производить хорошее впечатление всегда было в крови уже-не-Грейнджер. Ненавязчивая мелодия, льющаяся до этой секунды откуда-то сверху, затухая, смолкает. На небольшое возвышение, служащее подобием сцены, неспешно поднимается чернокожий мужчина. Его голос слишком сладкий для Министра Магии и мужчины в целом; но волшебники и волшебницы в разных уголках увлеченно слушают его пафосную речь о процветании магического Лондона, об увеличении площади Хогвартса на никому ненужные сколько там квадратных метров, о полной гарантии безопасности каждому ученику. Чушь, в общем-то, но всем, как ни странно, интересно. Кроме Гермионы Малфой, которая подавляет в себе очередной приступ рвоты, когда мысль борзым щенком устремляется к предстоящему вальсу. Ладони увлажняются, в ушах звенят обрывки нелепой речи, и девушка на секунду прикрывает глаза, опираясь рукою о стол. — Гермиона, тебе плохо? — неправдиво-обеспокоенно спрашивает Джинни, сама не замечая, как ненатурально звучит её звонкий голосок. — Нет-нет, что ты, — и снова эта мерзкая снисходительная улыбочка жены аристократа. Весь этот ежедневный театр с острой осанкой, которой при желании можно легко вскрыться, отточенными жестами и улыбками прочно поселился в солнечном сплетении, и ей кажется, будто даже после развода, она долго будет отплевываться от этого дерьма, застревающего в глотке, скрипящего на зубах. Мутные карие глаза вылизывают зал от пола до потолка, стремясь наткнуться на искринки лоска, практически видные на свету, исходящие от светловолосого мужчины — она знает — в черном итальянском смокинге. И натыкается. Высокий и статный, молодой и привлекающий взгляды, несмотря на блестящее кольцо на безымянном пальце. Гермиона только горько усмехается, замечая его ладонь, по-хозяйски лежащую на осиной талии, обтянутой черной тканью. Паркинсон. Видят все, и иногда девушка ловит на себе сочувствующие взгляды, обладателей которых она мысленно посылает в задницу. — Поздравляю всех вас с пятой годовщиной победы! — ревет Кингсли, и зал наполняется звуком несинхронных аплодисментов. — Прошу героев войны пройти в центр зала и приготовиться к торжественному вальсу. Разумеется, можно не выйти. Можно прямо сейчас убежать и, как трусливый зайчонок, спрятаться в свою норку. Но не для того она собирала все остатки гордости, доставшиеся ей в наследство от старой упрямой девчонки Грейнджер, чтобы сейчас грамотно их проебать в душном просторе зала. Её походка всё такая же ровная и чинная, только вот плечи немного ссутулились под тяжестью ситуации. Драко на секунду оставляет свою спутницу и так же размеренно продвигается в центр зала. И снова в воздухе витает сочувствие, оно даже имеет собственный запах — розовое шампанское вперемешку с кусками ужина в унитазе. Сверху снова начинает литься музыка — до каждой ноты торжественная мелодия вальса, которую слышат волшебники и волшебницы из года в год. И зал медленно плывет по кругу перед карими глазами, лицо становится бледным, и это заметно даже сквозь толстый слой пудры с персиковым отливом. Гермиона занимает свое место напротив Малфоя, гордо вскинув голову, и впивается в его серые глаза своим смотри-я-еще-живая взглядом. Между ними несколько большое расстояние для законных супругов, и Драко притягивает девушку ближе. Танцуют. Не оступаясь, попадая в ритм, удерживая зрительный контакт, от которого хочется разорвать грудную клетку. В мозгу девушки картинки, слишком ясные и почти двигающиеся в глазах напротив. Она. Такая вся наивная и смешная, возвращающаяся из сада, пропахшая кустовыми розами и майским ветром. Он. Сообщающий об измене, требующий развода. Любит другую. Любит ли кого-то, кроме себя? Она. Отказавшаяся от своего привычного мира: друзей, родных и близких, в пользу жалкого угрюмого мальчишки, который вовремя вступил в Орден Феникса, чем спас свою задницу. Чепуха. Блажь. Малфою определенно не нравится показное равнодушие этой гордячки, такой она слишком похожа на ту старую Грейнджер, эмоции которой были нужны юноше, как чертов воздух, который он никак не мог вдохнуть, глядя на небо сквозь мутную воду, чувствуя тяжесть булыжника, привязанного к ноге. — По-моему, Пэнси прекрасно выглядит в этом платье, я возбуждаюсь при одном только взгляде на её бедра, — горячо шепчет он в её ухо, впуская в лёгкие запах, которым был пропитан весь Мэнор — зеленые сахарные яблоки и мед. Мышцы лица Гермионы даже не дрогнули, тело непроизвольно не дернулось. Они так же медленно кружатся по залу. — Помнишь, ты ездила в командировку от Министерства? — не нуждаясь в её ответе. — Я трахал её прямо в нашей кровати. По твоем приезде даже не приказал эльфам сменить белье, — он неподобающе громко смеется и искренне удивляется, когда Грейнджер тоже заливисто хохочет, слегка откидывая назад голову. Козыри, припрятанные в складках платья — та самая улыбка и заливистый смех, чтобы случайно не сорваться на крик, от которого лопнут стекла бокалов, что сжимают довольные волшебники, наблюдающие за калейдоскопом танцующих пар. Чтобы не забрызгать своим горем и потерянностью его кристально-белую рубашку. В жестоком сердце Драко поселяется ещё одна замечательная эмоция — бессильная злоба, из-за которой ему хочется оттолкнуть её от себя, чтобы та с поросячьим визгом грохнулась на пол и танцующая неподалеку блондинка случайно наступила своей тоненькой шпилькой ей на голову. Он любил выкидывать людей из своей жизни жалобно скулящими и полностью раздавленными. — Я искренне надеюсь, что ты сдохнешь, — плюет Малфой в бледное лицо, съеденный своим раздражением. Улыбка тонких женских губ и закончившаяся мелодия медленного вальса. — Я так сильно тебя ненавижу, — девушка тянется прямо к его уху, — думаю, сдохну именно от этого.