•pg-13• l •ooc• l •au• l •мистика• l •er• l •герои старше восемнадцати лет•
— Поместье находится в Италии, мисс, — медленно проговаривает Нарцисса, устало потирая переносицу, женщина не спала вот уже двое суток, просиживая часы около кровати больного сына. — Вы уверены, что сможете? — и голубые глаза с надеждой впиваются в карие. — Я имею в виду… — она запинается, и от пресловутой аристократической гордости ни в теле, ни во взгляде, ни в голосе не остается и следа. Сейчас она действительно похожа на ту мать, качества которой расхваливают во всех книгах — готовая перевернуть мир ради своего сына, наступить на горло собственной гордости и спокойно поговорить с девушкой, которую считает грязным пятном на фоне её идеальной жизни, украшенной деньгами, золотыми украшениями и дорогими тряпками. — Я имею в виду, Вы действительно этого хотите? — Разумеется, — сухо отвечает Грейнджер, стушевавшаяся под пытливым взглядом холодных для неё глаз, — я могу его увидеть? — как физическая необходимость. — Конечно, он в своей комнате, — отвечает Нарцисса, зачем-то аккуратным движением тоненького пальца указывая в потолок, — но, прошу Вас, недолго, он очень слаб.***
Туманно. В воздухе витает аромат древности — каменные лестницы, высокие острые башни, поросшие вьюном фонтаны — всё это источает необъяснимый аромат той жизни, к которой ни Гермионе, ни её предкам никогда не суждено было прикоснуться. Даже в увядшем виде атмосфера небольшого по сравнению с Мэнором поместья всё равно кажется почти торжественной, от нее тянет лоском и роскошью. Появляется волнение — замок спрятан от глаз непрошенных гостей в самой чаще густого непроглядного леса, через густую крону деревьев которого почти не видно раскаленного золотого шара. Непроизвольно Грейнджер, ступая по пожелтевшему — когда-то белому — камню, касается любопытной рукой пыльной твердой поверхности стены, натыкаясь на сухие корни какого-то растения, что, кажется, мало-помалу заключает в свои удушающие объятия былую красоту этого места. Закрывая ей глаза своими руками-ветками, заставляя медленно засыпать. В воздухе пролетает дикий ворон, он громко кричит свою не оцененную никем песнь в безмолвную тишину природы, не обращая внимания на её сонное недовольство. Где-то вдалеке — Гермиона отчетливо слышит — не дремлет жизнь, на могущественных стволах многовековых толстых деревьев пляшут чьи-то тени, следящие за каждым осторожным движением храброй девчонки. Тут кажется, словно у всего есть глаза и уши — у каждого листочка, у каждого камня и пылинки. Постепенно Грейнджер приближается к хлипкой покосившейся двери, которая с каждым порывом ветра недовольно содрогается, а иногда, разозлившись, и вовсе настежь открывается, предоставляя возможность интересующемуся глазу рассмотреть внутреннее убранство, рассмотреть то, что она охраняет. Довольно смело для прогнившей деревяшки — пытаться защитить все свои внутренности. Войти — значит абсолютно точно решить для себя, с кем ты собираешься провести всю оставшуюся жизнь. И Гермиона уверена в своих чувствах, которые стайками озорных ласточек носятся в животе, заставляя девушку игнорировать чувства страха и беспомощности. Колдунья сказала, что любящее сердце точно найдет среди пыли и грязи нужное крови Драко противоядие. Удивительно, как всё-таки распоряжается человеческими судьбами упрямая старуха-жизнь, продолжая из века в век диктовать свои правила игры. Например, вероятно, изрядно выпив, она решила, что два абсолютно несовместимых человека просто обязаны влюбиться в друг друга. Умалишенная. В просторном коридоре темно и сыро, деревянные доски местами прогнили, при каждом шаге Гермионы они жалобно скрипят, воют и жалуются на свою нелегкую судьбу. Заклинанием волшебница зажигает огонек света на конце своей палочки и внимательно осматривает первую комнату. Две лестницы, расположенные прямо напротив девушки, вероятно, ведут в разные крылья полуразвалившегося поместья — в западное и восточное. Чуть поодаль, правее от лестниц, чернеет старый холодный камин, в котором слышится непонятный скрежет и писк. «Летучие мыши», — делает вывод Гермиона, заставляя бешенное сердце успокоиться. Делает глубокий вдох, впуская в свой организм отвратительный запах плесени и угасшей жизни. Дурно. Грейнджер делает шаг в сторону лестницы, той, что слева — выбор случайный — в конце концов, она всегда сможет спуститься вниз и выбрать другую дорогу. Медленно поднимаясь по кряхтящим доскам, она понимает, что лестница похожа на воронку, только перевернутую — чем выше поднимается девушка, тем сильнее закручивает её узкий проход. Лестница обрывается в нескольких сантиметрах от безопасного покрытия пола второго этажа, и Гермионе приходится сделать довольно длинный шаг, чтобы преодолеть пустое пространство без ступеней. Здесь пыльные витражные окна, со стеклянными красавицами-русалками и эльфами. У дальней стены стоят пустые горшки с землей — раньше здесь, очевидно, росли цветы, от которых остались только непонятные крючкообразные засохшие палки. Присутствуют широкие двери, со своей потрескавшейся белой кожей и длинный извилистый коридор с многочисленными развилками, похожий на лабиринт — она видит это даже отсюда. Заблудиться прямо сейчас, не имея ни малейшего понятия о многочисленных помещениях и комнатах поместья, Гермионе не хочется, и она твердым движением руки отворяет белые двери, открывая своему изумленному взору огромный бальный зал. С навек погасшими хрустальными люстрами и большими зеркалами. — Зачем ты пришла? — раздается где-то над ухом детский голос, почти заставляющий Гермиону, струсив, бежать обратно вниз. Здесь давно никто не живет — она точно это знает, а потому чувствует, как в жилах медленно прекращает свое бурление кровь, а светлые волоски на руках поднимаются из-за леденящих колких мурашек. — Кто ты? — испуганно спрашивает Гермиона, стараясь придать своему голосу твердость. И почти сразу же тишину просторного зала нарушает заливистый детский полувизг-полусмех; он отражается от стен, долетая до слуха Гермионы умножаясь троекратно, эхом звеня в мозгу. — Ответь мне! — требовательно просит Грейнджер, стушевавшись под тяжестью давившей на неё атмосферы замка. — Я Мила, Мила Малфой, — продолжает голосок, — я не буду тебя обижать, — и снова этот озорной смех, от которого хочется избавиться, но он уже где-то внутри, — зачем ты пришла? — Я… — заикается Гермиона, — человек, которого я люблю тяжело болеет, мне сказали, здесь я смогу найти противоядие и остановить течение болезни. И он поправится, — как-то неуверенно проговаривает девушка, периодически оборачиваясь, пытаясь заметить того, кто с ней разговаривает. — Любишь, значит? — задумчиво тянет девчонка, будто призадумавшись. — Ты найдешь то, что ищешь, только действительно ли нужно тебе это? — от детской наивности в этом голосе не остается с каждым следующим словом ни единой ноты, он становится мелодичным, почти взрослым и осмысленным, звучащим как-то магически, немного по-лисьи. — Хватит с ней церемониться! — раздается из какого-то угла зала грубый мужской бас. — Отдайте ей то, что она хочет, и пусть убирается! — властно приказывает он. — Но ведь так нельзя, — серьезно отвечает не звучавший до этой самой секунды голос, — должна ведь эта девчонка знать, на что идет! Хочешь узнать, что тебя ждет в этой семье, а, Гермиона? — Откуда вы знаете моё имя? — начинает было она, но интуитивно осознает, что ответа на этот вопрос не дождется. — Хочу, — зачем-то отвечает девушка, просто понимая, что не получит то, что ей нужно, если не вступит в контакт с этими голосами. — Пусть Мила расскажет, я устал, — раздражение. — Я сестра Драко, — сопливо начинает звонкий голосок, — он утопил меня в искусственном пруду, когда я сказала, что мама любит меня больше, — всхлипывания, — он сказал, что это несчастный случай, и ему все поверили, — последние слова голос будто провывает, и зал наполняется звуками рыданий. Через некоторое время, наступает звенящая тишина. — С нами здесь мальчик, он совсем маленький и часто плачет, но мы точно знаем, что Нарцисса заживо закопала его, потому что он был от другого дяди, — успокоившись, рассказывает детский голос, — у него во рту много земли и под ногтями тоже. — Ещё с тобой разговаривала Саша, она очень красивая, — восторженный шепот, — но у неё лицо всегда синее, потому что Люциус задушил её галстуком, когда она пригрозила рассказать об их отношениях Нарциссе. У неё в животике был ребеночек, — тоскливо тянет голос. — Еще… — Довольно, — останавливает Милу кто-то, — посмотри на неё, она и так вся бледная, пусть забирает кольцо и уходит, — в ту же секунду серость грязного зала нарушает блеск аккуратного серебряного колечка, появившегося из ниоткуда прямо около ботинок Гермионы. Девушка наклоняется и, словно затуманенная действием сильного заклятия, рефлекторно хватает украшение. — Уходи, — надрывно тянет Мила, — ты теперь такая же, как они, — уходи! И огромный зал разрывается отчаянными рыданиями не только детей, даже тот мужской бас, кажется, тоже воет, выпуская в пыль свои страдания. Все эти голоса сливаются в одну ужасающую какофонию, и Гермиона бежит прочь.***
— Теперь ведь у нас с тобой всё будет хорошо? — хрипло спрашивает Драко, позволяя сидящей на скамье Грейнджер надеть кольцо на его костлявый палец. — Да, — отстраненно шепчет она, рассматривая искусственный пруд, в котором плавают два красавца-лебедя. Задумчиво подходит поближе к воде, разглядывая кристально чистую кромку, похожую на самое чистое стекло. Из-под воды на неё непонимающе смотрят два маленьких голубых глаза светловолосой девочки, которая как-то сочувственно улыбается, помахивая своей маленькой ручкой.