•pg-13• l •ooc• l •au• l •er• l •hurt•comfort• l •ангст• l •драма• l •смерть основного персонажа• l •герои старше восемнадцати лет•
Гермиона когда-то нашла человека, которого решила усадить в свою безопасную просторную лодку, чтобы в ней стало не так пусто и тоскливо — светловолосого язвительного мальчишку, отныне с вакуумной пустотой в серых тоскливых глазах. Драко действительно слишком изменился за последний месяц — он придумал себе новый сюрреалистичный мир, в который окунулся с головой — выпрыгнул из нелепой лодки и нырнул в сладкое море, сотканное из сладкой ваты, стремясь достать широкой ладонью до камней-драже, украшающих дно. Возьми самый яркий оргазм, умножь его тысячекратно — всё равно не испытаешь тех ощущений, в которые юноша мгновенно влюбился; эйфория, наполняющая тело, почти разрывала узелки вен, почти заставляла надрывно кричать от сладостного удовольствия, взрывающего грудную клетку. Ему стало скучно в серой реальности, от неё хотелось отказаться и сбежать в своё маленькое водяное убежище. Жизнь. Унылая и пресная, кислая на вкус — одним словом, абсолютно неинтересная. Неинтересная без них.***
— Что-то ты плохо выглядишь, дружище, — констатирует Забини, желая на самом-то деле спросить: «Что с тобой?». Парень искренне не понимает, чего не хватает поникшему белобрысому другу, сидящему за барной стойкой со своими глазами-стекляшками, в которых не читается ни единой эмоции. Работа, огромный замок с великолепным благоухающим садом, друзья, молодая девчонка под боком — всё это составляющие приторно-идеальной жизни Малфоя, который, кажется, будто бы и не замечает собственного счастья. — Собираешься молчать? — допытывается Блейз, отмечая, что Драко даже не удосужился повернуть голову в его сторону и хотя бы сухо кивнуть. Тогда смуглый парень начинает растерянно общупывать карманы пиджака и брюк. В последних обнаруживает кое-что стоящее. — На вот, держи, — кладет он белого цвета таблетку среднего размера на стойку, ожидая реакции друга. — Что это? — угрюмо спрашивает тот, всё же принимая подачку. — Попробуй, всe сам поймешь, — усмехается друг, жестом подзывая лысого бармена к себе, активно настаивая на ещё одной порции виски.***
Гермиона, лежа в просторной постели, переживая за свою уютную лодку — которая, кажется, так и норовит перевернуться, выбросив в воду двух надоедливых паразитов, поселившихся в её внутренностях — рассказывает улегшемуся на бок и отвернувшемуся к стене мужчине о каком-то помощнике Томасе, который перепутал последовательность важных бумаг протокола номер две тысячи сорок девять о незаконном использовании маггловских изобретений — пытается вывести Малфоя хоть на какой-нибудь разговор, даже самый неинформативный и бесполезный. Но в ответ получает только сухие «ага», от которых нервная система почти разрывается с оглушительным визгом. Тогда Грейнджер с какой-то непонятной жалостью губами касается шеи Драко, оставляя на ней россыпи влажных поцелуев, шепча ему в ухо своё горячее: «Я очень тебя хочу». — Я, пожалуй, лягу сегодня в спальне на четвертом, — устало протягивает он, поднимаясь с мятой постели, сбегая от скучных — таких же как и она сама — поцелуев Грейнджер.***
Они с Гермионой больше не спят в одной постели, почти не разговаривают, но почему-то девушка всё равно не собирается покидать поместье, натыкаясь на ледяное равнодушие Драко, от которого израненное сердце предательски сжимается — хочет побороться за свою уютную лодку желтого цвета. Светловолосый парень предпочитает запереться в одной из пыльных спален четвертого этажа, в той, где хранится огромное множество старинных вещичек вроде шкатулок, подсвечников и различных колдографий — техникой колдографии увлекался дед Драко. И эти двигающиеся картинки, незнакомые люди, которые на них изображены — пожалуй, самые интересные спутники Малфоя в его путешествиях по сахарным глубинам моря. Он видит их перед собой, они разговаривают и смеются. Толстые и тонкие, блондины и брюнеты — все они зовут его за собой, но Малфой почему-то боится и пока не решается схватить их за руки, отправляясь в полет. Далеко-далеко. Блейз назвал другу точные координаты бара, где высокий мальчишка с розовыми волосами щедро делится колесами за кругленькую сумму; попросил быть аккуратнее. На эту просьбу Драко отреагировал мгновенно — заливисто захохотал и бросил вслед Забини какую-то нецензурную фразочку в его цинично-язвительном стиле. Не понимает, что у него все всегда под контролем — он не тот бесхребетный зависимый, о которых писали в Министерских пропагандистских листовках борцы за чистоту генов всех волшебников — те быстренько поняли, что магический Лондон отныне тоже может заболеть такой маггловской болезнью, как наркомания. Никогда Малфой не был ни от кого и ни от чего зависимым — по крайней мере, ему так казалось. Своим цепким умом, который всегда расхваливали преподаватели Хогвартса в прошлом, он никак не мог понять, что был зависим всегда — это жило внутри ещё до употребления беленьких симпатичных таблеток. Не умеющий зарабатывать деньги — бессовестно пользующийся накоплениями и сбережениями покойного отца, живой — благодаря Грейнджер, которая осенней холодной ночью нашла его, трясущегося от собственной слабости на Астрономической башне, упрямо желающего освобождающего полета, свободный — благодаря показаниям великодушного спасителя-Поттера. Он просто не понимал, что его мнимая уверенность в свободе и независимости — ещё одна придуманная составляющая его сюрреалистичного — нового и манящего — мирка. — Драко, открой пожалуйста, — девичий голосок Грейнджер и настойчивый стук кулачка по твердой поверхности деревянной двери, — Драко? — хнычет она, снова и снова разрывая тишину и спокойствие комнаты, где Малфой задумчиво сидит на кровати по-турецки, веером разложив перед собой любимые колдографии. — Я очень волнуюсь за тебя, — после этой реплики она срывается на какой-то отчаянный визг, от звука которого Драко недовольно хмурит брови. — Ну, милый, — истерически тянет она уже спокойнее, — пожалуйста, — понимая, что ответа не последует, девушка сползает вниз по стене и обессиленно плачет, задыхаясь собственной беспомощностью и ненужностью. У Драко задумчивый вид, он рассматривает магглов и волшебников на своих любимых маленьких карточках, сжимая во влажной ладони двух своих подруг — беленькую и белую, которые отныне живут в кармане его дорогого кашемирового пиджака всегда не потому, что он искренне желает связать с ними жизнь — они воздух, без которого юноша не может существовать. Только сейчас Малфой ощущает что-то подозрительное — тяжелый камень, тянущий его на самое дно не того моря из сахарной ваты и карамели, а грязного и вонючего, в котором нет ни намека на существование жизни. Пустота. Черная, раскрывающая свои грязные огромные лапы, чтобы прижать к себе и растворить. Идти ко дну, пока Гермиона сидит в безопасной лодке — одиноко и страшно, а потому Малфой приближается к двери, медленно отворяя её. — Хочешь, проведем вечер вместе? — неуверенно спрашивает он, обращаясь к сидящей на холодном камне девушке. Её глаза красны от слез, но в них дикая необузданная нежность, которая так раздражает Драко в последнее время. Слабый кивок головы. Гермиона медленно встает и начинает брести к дверному проему. — Сначала проглоти вот это, — просит Малфой, протягивая ей одну таблетку. — Что это? — удивленно спрашивает она, сжав большим и указательным пальцами белый кружок. — Попробуй, всё сама поймешь, — он понимает, что она догадывается о действиях таблетки с запертым в ней «волшебством», что она слишком расстроена и влюблена, чтобы отказаться. Гермиона с жаром окунается в горячее сахарное море, удерживаясь на поверхности воды, дружелюбно помахивая желтой лодке, скрывающейся из виду. Отныне они вместе. В воде.***
— Ты правда хочешь завязать? — спрашивает он трясущуюся Грейнджер, которая сильно скулит, у неё такое навязчивое ощущение, что болеет гриппом. Только в сто раз сильнее. Словами точно не описать. У Гермионы остро развито чувство самосохранения — она отчетливо понимает, что её организм не справляется с этими белыми таблетками. Понимает. Через три месяца, когда становится слишком поздно что-то менять. Она больше не ходит на работу — весь её мир состоит из светловолосого мужчины рядом и нарисованного мира, в котором она постепенно растворяется, чувствуя полную отчужденность и страх. Да. Животный. Потому что все заходит слишком далеко — таблетки больше не приносят эйфории, только становятся чертовой необходимостью. — Ты права, — задумчиво проговаривает Драко, — нам точно нужно завязать. Но у меня ещё остались, давай в последний раз, а? — ему страшно, что он снова окажется тонущим в очередном дерьме один, без малышки Грейнджер, которая всегда была сильнее его — переборет всё это и переступит через него, оставляя в прошлом, которое назовет отвратительным. — Давай по три напоследок, чтобы запомнить, — улыбается он согласию в карих глазах, протягивая телу Грейнджер противоядие от адской физической и психической боли, от ломоты, которая грызет тоненькие девичьи кости. Казалось, Грейнджер почти удалось — она продержалась целых два дня, почти вдохнула чистый прохладный воздух. Привычный. Которого не хватало. Но сильные руки Драко вновь затянули её в мутную воду, заставляя расслабиться и смириться со своим положением. И это их общая ошибка. Её заключается в уступчивости и бесхребетности, его — в животном страхе и жалости к самому себе. Три — слишком много для её слабенького женского организма. Сегодня Драко удастся в очередной раз удержаться, проигнорировать притягивающую магнитную силу кровожадного дна, Гермионе — нет. Жаль, ведь ей почти удалось. Она почти вдохнула воздух. Которого нет. На дне.