Сборник драбблов по Драмионе

•r (за пределами учебного заведния)• l •ooc• l •au (герои вернулись в школу, чтобы закончить обучение)• l •романтика• l •драма• l •скорее всего, флафф• l •hurt•comfort• l •нехронологическое повествование• l •нецензурная лексика• l •ust• l •герои старше восемнадцати лет•

Заученные слова никак не хотели составлять осмысленное, содержащее информацию предложение, они все яркими пятнами пестрили в его мозгу и позже чернели на фоне светло-бежевого пергамента. Драко чувствовал, как в его теле закипает злость на собственное состояние — сегодня ему никак не удавалось целенаправленно сесть и закончить масштабное эссе по зельеварению, которое, по словам Слизнорта, должно было подытожить все знания семикурсников об основах данного предмета. Малфой не находил себе места с самого утра: за завтраком он выпил только чашку отвратительного бельгийского кофе, так и не притронувшись к овсяной каше — по обыкновению Драко всегда ел её на завтрак — затем он в течение нескольких часов глупо слонялся по окрестностям замка то злясь на теплоту июньского солнца, то с не свойственной ему поэтичностью, с блеском в серых глазах наблюдая за искрящей поверхностью Черного озера. Сегодня, с самого утра, всё происходящее казалось ему неправильным, нерациональным и, в конце концов, бестолковым. В эту самую секунду, когда мысли упрямым стадом устремились к началу дня, и какой-то край сознания начал анализировать произошедшее, Драко со злостью смял пергамент, на котором черным строем уже была выведена добрая половина эссе, и безжалостно откинул все свои мысли, облаченные в бесформенный целлюлозный комок, в самый дальний угол гостиной. Наконец он устало вздохнул и прикрыл глаза, откидываясь на спинку удобного стула башни старост; после чего все воспоминания Малфоя, все его мысли, все решения и доводы, пуще прежнего принялись визжать в его голове, так, будто мозг был самым настоящим ульем, в котором, копошась, жужжали дикие пчелы, внушая страх и повиновение. И вдруг, как чёртово озарение и спасение от этого давящего гудения, один простой вопрос: «Когда это началось?» Когда Малфой на секунду задумался, ему ошибочно показалось, что это взвинченное состояние, состояние, когда хочется одновременно громко заголосить давно забытые песни и содрать с себя всю кожу, жило в нём всегда. Уже в утробе матери он был таким — неуравновешенным, озлобленным, эгоистичным… И вместе с тем чутким, заботливым — пустяк, что забота эта сопровождалась с его стороны колкими замечаниями и недовольным взглядом. Он мог бы ещё целую вечность, наверное, раскладывать свою собственную личность на положительные и отрицательные качества — минутная доброта и склонность к самобичеванию, налево, ненависть и отзывчивость, пожалуйте направо… Но вдруг в высокое окно, с изображенном на нём витражным волшебником, постучался коричневый филин с глуповатыми, вытаращенными цитриновыми глазами, и Драко слишком импульсивно, резко для него сорвался с места и метнулся к окну, мигом открыв форточку. Внутрь гостиной вместе с птицей ворвалась духота летнего дня, смешанная с запахом пошло-сладких цветов. Но Малфой, не обращая ни на что внимания, бесцеремонно выхватил у филина небольшой измятый конвертик. Птица, обиженно ухнув, взмахнула широкими крыльями и вылетела вон, навстречу этому знойному дню, в котором, как казалось сегодня Драко, было место для всех, но не для него самого. С секунду подождав — только для того, чтобы перевести дух и сбросить с плеч мантию собственного нервозного состояния — он распечатал конверт. «Встретимся в четыре в Большом зале. Гермиона». Между словом «месте» и звонким девичьем именем было чёрное, как смоль, пятно, исцарапанное острием пера, и Драко поднес кусок пергамента к окну, чтобы различить, что Грейнджер зачеркнула самую важную, самую правильную и отчаянную фразу. На естественном свету было довольно ясно видно это нелепое «Я соскучилась», настолько нелепое, что мозг Малфоя снова начал вспоминать давно забытые песни, кажется, из детства, и ему опять захотелось содрать с себя кожу. *** — Прошу заметить, Малфой, что я, как и ты, не в восторге от сложившейся ситуации, — Грейнджер разговаривала в дурной манере, не глядя в лицо собеседнику; девушка смотрела то на высокую, почти подпирающую потолок Большого зала елку, то в сотый раз заглядывала внутрь большой картонной коробки, в которой, краснея и зеленея, лежали большие рождественские шары, — на самом деле, я бы тоже с радостью сейчас занималась чем-нибудь другим, к тому же, у меня не совсем готова практическая часть моей работы по травологии… — Ты хотела сказать «нашей» работы, Грейнджер, — Драко, не подумав, выговорил это, запнулся и посмотрел прямо на гриффиндорку, которая тоже на секунду замерла, сжимая в руках стеклянный фиолетовый шар, но эта их неловкость продлилась всего мгновение, — нашей чёртовой работы по травологии, — грубо закончил он и, пнув мысом ботинка внушительных размеров коробку, стремительными шагами начал удаляться из огромного зала. — Куда ты? — обиженно, но вместе с тем категорично и твердо спросила Гермиона в его удаляющуюся худую для мужчины спину, а затем, сама не осознавая собственной глупости, побежала вслед за ним, намереваясь высказать абсолютно всё, что она думает о нём, об их совместном выпускном проекте и о его несостоятельности в вопросах сегодняшней работы по украшению зала; но только для того, чтобы вернуть Драко на место и заставить выполнить поручение директора. — Я с тобой разговариваю, Малфой! — слишком громко крикнула Гермиона, уже нагнав Драко и дернув его за рукав рубашки жемчужно-белого оттенка. — Я больше не собираюсь выслушивать твои нравоучения, при жизни канонизированная героиня войны, — злобно выплюнул Драко, с театральным отвращением одергивая руку; он постарался вложить в свой взгляд как можно больше желчи, но ему самому казалось, что всё это представление одного актера выглядит по меньшей мере жалко и неубедительно, — если тебе хочется тратить свое свободное время на поручения МакГонагл, то пожалуйста, хоть ночуй в этом зале, а я планирую выпить огневиски в компании своих друзей, которые, к слову, давно уже ждут меня, — он посмотрел на левую руку, демонстрируя этим своим взглядом, что стрелки его несуществующих часов показывают молчаливое «пора», но почему-то стоял на месте, со злобой сжав челюсти, вероятно, ожидая незамедлительной реакции Грейнджер. Драко, жадно вдыхая холодный сырой воздух, смотрел прямо в карие глаза Гермионы, в которых отчего-то плескалась еле ощутимая насмешка и что-то озорное, то, чего обычно не было ни в ней самой, ни в её поведении. Он понял, что всё, абсолютно всё изменилось за какой-то год, который включал в себя войну и те моменты, когда они на шестом курсе решили, будто повзрослев, не стоит даже и внимания обращать друг на друга. Понял, когда она просто, откинув все сомнения, со своим взрослым не по годам взглядом и обыкновенной твердостью в тоне глухо произнесла: «Мне нужна твоя помощь». Тогда он выдохнул, сжав кулаки, и они оба вернулись на свои места. Она по-прежнему, как и пару минут назад, стирала с рождественских шаров пыль, а потом, ловко взмахнув палочкой, заставляла их принимать нужные места на ветках ели, что источала свой праздничный аромат, навевая им обоим мысли о предстоящем празднике. Драко проделывал тоже самое, но плечи его были ужасно напряжены, в нём не было той лёгкости, что свойственна была Гермионе, оттого, что он приходил в ту секунду к тем выводам, к которым до этого прийти не решался ввиду страха и привычного хода мышления. Он ещё сильнее осознавал, что той Гермионы Грейнджер, которая на каждом уроке тянула ввысь руку и блистала своими знаниями, навязывая каждому собственную точку зрения, больше не было. Она вдруг резко, пожалуй, даже слишком, повзрослела, и вся злость Малфоя была направлена не на неё саму, не на их совместный проект по всем предметам, который по решению МакГонагл на этот год стал заменой СОВ и ЖАБА, не на сегодняшний вечер даже, но на себя самого, потому что рядом с Грейнджер он чувствовал себя ребенком, чувствовал, что она умнее и мудрее его… — Что ты там говорил о выпивке? — наконец прервав молчание и цепи мыслей в голове Драко, спросила она, и Малфой на секунду даже мысленно обрадовался, что перемен на самом деле нет, он стоял в ожидании долгой и нудной речи о том, что в Хогвартсе запрещено употреблять спиртные напитки, так как об этом ясно говорится в уставе школы. — Думаю, нам предстоит долгий вечер, — устало вздохнула Грейнджер, оглядев простор зала, мысленно отметив, что им ещё необходимо было сделать слишком многое, — тащи сюда свой огневиски, — с такой же усталостью проговорила она, теперь прямо посмотрев на него, и уголки её губ дрогнули, вытянувшись в подобие теплой дружеской улыбки. Малфой не улыбнулся в ответ, он даже не удосужился хоть что-нибудь ответить — сейчас ему не хотелось ни разговаривать с Грейнджер, ни смотреть на неё — он только стремительно вышел из зала и через некоторое время вернулся, крепко сжимая в руке тёмно-зеленую бутылку. *** В просторном зале библиотеки было непривычно тихо и немноголюдно, обычно с декабря здесь толпились ребята со всех курсов — почему-то все брались за учебу тогда, когда снег покрывал окрестности замка, и настроения сидеть на заднем дворе и подолгу разговаривать ни у кого не было. Малфой на секунду удивился, но тотчас же вспомнил, что на сегодня был назначен первый поход в Хогсмид, и цепь ассоциаций в его голове потянулась сама собой: Блейз, проснувшись раньше обычного — что было этому юноше несвойственно — ворвался в башню старост, изрядно испугав Энн Джонс, которая недавно проснулась и мерила шагами гостиную, заучивая наизусть параграф по нумерлогии. Парень, даже не поздоровавшись с пуффендуйкой, которая в тот год являлась второй старостой, взбежал вверх по лестнице и, не постучавшись, влетел в комнату Малфоя, который стоял подле настежь открытого окна, выпуская в серость зимнего дня облако табачного дыма. Драко не вздрогнул, не вскрикнул, но по лицу его было видно, что он слегка насторожен и даже испуган таким поведением однокурсника. — Это дверь, Блейз, — строго сказал Драко, указывая рукой, в которой он держал сигарету, истлевшую почти до конца, в сторону уже закрытой двери, ведующей в его спальню, — в неё принято стучаться, если ты хочешь войти, — таким же размеренным тоном, с львиной доли иронии и насмешки произнес он и щелчком выкинул окурок на улицу. — Ты ни черта не понимаешь, — взвыл Забини и принялся вертеть в руках миниатюрную статуэтку, изображающую Хогвартс, что до этого покойно стояла на небольшой деревянной полке. — Вот если бы ты был девчонкой… — Что-то мне не слишком нравится ход твоих мыслей, — перебил Драко, усмехнувшись. Он подошел к другу, ловким движением выхватил из его холодных рук статуэтку и с таким же выражением сухого лица поставил её на законное место, словно продемонстрировав, что никто не смеет нарушать уют его импровизированного дома, мол, хотите трогать что-нибудь, так это в общей гостиной курса, хоть все там перелапайте, а здесь, будьте добры, сидите смирно и, к тому же, не дышите. Малфой тем же вальяжным движением руки указал Блейзу на массивное фиолетовое кресло, приглашая присесть, и когда парень сел, и сам последовал его примеру, устроившись на кровати, сев по-турецки. — Я повторяю, — взволнованно и тяжело дыша, затараторил Забини, рассерженно поглядывая то на своего друга, то на идиотскую статуэтку миниатюрного Хогвартса, — Малфой, если бы ты был девчонкой, то что бы ты хотел получить в качестве рождественского подарка? Нормальной девчонкой, конечно, — добавил он и, видимо, слегка успокоившись, откинулся на мягкую спинку кресла. — Нормальной? — Ну, да, нормальной, — как бы удивляясь непониманию Драко. — Таких полоумных, как Грейнджер, сейчас в расчёт не берем, ей вот точно подавай книги охапками и позволяй на подвиги бегать, тогда-то она и будет самой счастливой, — он нервозно рассмеялся своим большим ртом и взглянул в сторону Малфоя. — Уходи, — отрешенно проговорил Драко, поднявшись с места, и немедленно принялся изображать иллюзию деятельности: схватил бардовое покрывало, до этой секунды бесформенным комом валявшееся около кровати, аккуратно поправил подушки, показывая, что намерен заправить кровать, хотя до этого никогда не делал этого, — встретимся за завтраком, — так же сухо и твердо сказал он, даже не смотря в удивленное лицо Забини, который всё еще сидел, не решаясь двинуться с места. — Что с тобой творится в последнее время? — риторически вздохнул он, наконец встав и выйдя из прокуренной комнаты, оставив Малфоя наедине с собственными мыслями и оглушающей тишиной, которую нарушало только противное монотонное щебетание Энн, доносившееся снизу. Как только он остался один, то как-то непроизвольно упал в объятия кровати. Драко расстроенно и рассерженно хмурился, ворочался с боку на бок, не зная, то ли вновь ложиться спать и не выходить из комнаты целый день, то ли сорваться с места и догнать друга, вбить в его глупую маленькую голову, что те, кого Забини называет «нормальными девчонками» на самом деле такие же глупые, ограниченные сознания, которым только и подавай баснословно дорогие платья и бирюльки. И мысли сами собой в сотый раз наткнулись на образ Грейнджер, который, как ему казалось, слишком чётко с той ночи, когда они выпили вдвоем эту бутылку огневиски, обрисовался в его голове, обещая остаться в ней надолго. В ту ночь, покончив с украшением зала, они долго разговаривали, и весь этот диалог, вся эта атмосфера впервые за них говорила: «Я личность, а не тот образ, который ты привык/ла видеть». Грейнджер без всякого превосходства, которое, как говорили, прочно поселилось в лицах Долгопупса, Поттера и Уизли после финальной битвы, рассказывала обо всем, что приходило ей в голову: о хореографии, на которую ходила в детстве — даже продемонстрировала парочку па, которые ввиду хмельного состояния получились смешными и неестественными — о том, что давно увлекалась рисованием и искренне обещала при следующей их встрече, посвященной работе над разделом «зельеварение», включенном в итоговый проект, показать толстенный альбом с собственными рисунками. Драко слушал внимательно, изучая её радостное, оживленное лицо, считая родинки на бархатной коже, через которые ему тогда захотелось провести одну бесконечную линию указательным пальцем — эта минутная мысль, откровенно говоря, напугала его, но взгляда Малфой не отвел, только скупо улыбнулся и спросил: «Я похож на человека, который в совершенстве владеет латинским языком?» Гермиона рассмеялась, колко заметив, что иногда он вообще не похож на человека. И Малфой, никак не отреагировав на этот выпад, так же искренне рассказывал о себе, о детстве, проведенном в Мэноре до казни родителей, про свои безобидные шутки над старыми преподавателями по пению, фехтованию и конной езде. Всё это было так просто, живо и интересно, что, разойдясь с нею, уже лежа в холодной постели, он подолгу улыбался, всё время пытаясь подавить это проявление радости на своем лице, но, откровенно говоря, ничего из этого не выходило. Поэтому он, выкурив две сигареты, позволил себе признать, что этот вечер был самым счастливым за последние полтора года, и только тогда Драко впервые стало интересно, что чувствует Грейнджер, лежит ли она так же в своей постели и думает обо всем, о чем думал он, прокручивая, как кинопленку, события этой ночи, или она уже давно спит. А если спит, то что ей снится? У неё цветные или чёрно-белые сны? Но так же ясно, как и минуту назад минувший совместный вечер, ему представилась картина: сгорбившись, Грейнджер сидит за письменным столом, и своей тонкой рукой пишет идиоту Уизли, потешаясь над слабостью Драко. Она пишет ему, что любит и ждет встречи. В эту самую секунду Драко возненавидел Гермиону так, как, ему казалось, он не ненавидел её никогда прежде, он со злостью сжал кулаки, перевернувшись на другой бок. В ту ночь он долго ворочался в постели, проклиная ужасную кровать, её отвратительную твердость или, наоборот, мерзкую мягкость. И сейчас он брел в сторону дальнего стеллажа библиотеки, где находились все собрания Уильяма Каммингса о сущности зельеварения, всё еще прокручивая в голове мысли о сегодняшней встрече с Забини, с которым, к слову, он так и не встретился за завтраком. Малфой тщетно старался анализировать собственную выходку, он боялся себе признаться, почему выставил друга, почему разозлился, когда тот назвал Грейнджер полоумной. Ему не хотелось об этом думать, но в то же время ему хотелось думать только об этом. Драко так бы и утонул в собственных мыслях, но его отвлекла птичья девичья фигурка — рядом с тем стеллажом, куда он подошел, за столом сидела та, кого он не ожидал здесь увидеть, потому что был уверен, что она умчалась в Хогсмид вместе со всеми. Грейнджер сидела тут, трепетно скользя по сухим строчкам толстого талмуда указательным пальцем и что-то тараторила, периодически загибая пальцы левой руки, вероятно, что-то подсчитывая. И вдруг на Драко накатила такая волна злобы на себя самого, на эту ни в чем не повинную Грейнджер, на всю библиотеку, на проклятого Забини, что он не удержался и слишком бурно отреагировал на присутствие девушки: — Ну, и что ты тут забыла? — рявкнул Малфой так, будто вся библиотека принадлежала ему, а мадам Пинс была его личным секретарем. — Прости, не заметила на двери надписи «Это хранилище — собственность Драко Люциуса Малфоя», — тихо, почти беззвучно, произнесла она, будто бы вовсе не удивившись его присутствию, однако, от глаз Драко не скрылось, что узкие девичьи плечи дрогнули от мгновенного испуга, — могу задать тебе тот же вопрос, — она развернулась лицом к нему и взглянула в глаза. — Неужели ты добровольно отказался от возможности поиздеваться над младшими курсами и напиться в компании своих дражайших друзей? — Гермиона почему-то знала, что Малфой уж точно ни над кем давно не издевается, но упрямо гнула свою линию, решив, что на колкости отвечают колкостями, и, на самом же деле, она была рада, что теперь находится здесь не одна. — Представь себе, — фыркнул Драко, всплеснув руками, — а вот от тебя я другого не ожидал, у тебя ведь страстный роман со всеми этими… книгами, — он оглядел высоту старых стеллажей, а потом взглянул на Гермиону. И она вновь показалась ему такой же, как и в тот вечер: в карих глазах, кипя, растекалось то же веселье, взгляд был не строгим, а азартным, горячим, как раскаленное олово. — Обмен любезностями можно считать оконченным? — Да, — как будто бы устало ответил Драко, театрально выдохнув и помотав головой якобы от изнеможения, он вновь взглянул на неё, и они оба звонко рассмеялись: Грейнджер — потому что была действительно рада видеть Малфоя, как бы ей ни хотелось это отрицать, а он — потому что все тяжелые мысли, давящие на черепную, вдруг со свистом улетели куда-то. Потому что они именно сейчас поняли, что после той ночи ничего между ними не будет так, как было прежде, теперь уже глупо Малфою язвить о её пристрастии к знаниям, а Гермионе надевать маску мудреца и ставить Драко на место, пытаясь принизить его достоинство любым образом. — Вот что, — с тем же выражением счастливого лица, которое безумно шло ему, потому как было чем-то особенным: да, такое выражение было редким, не свойственным ему, он опустился на скамью прямо рядом с ней, — к черту этот проект и Слизнорта, ясно? Ты прямо сейчас одеваешься, и мы идем в Хогсмид, — Драко непроизвольно, наверное потому, что какое-то новое чувство охватило его с головой, дотронулся до её холодной руки, и на секунду сам испугался этого нелепого действия, но она, вопреки ожиданиям, не одернула руку, только выжидающе улыбнулась, по-рыбьи округлив глаза. — Я не собираюсь упускать свою возможность поиздеваться над младшими курсами и напиться! — громко крикнул он, уже удаляясь от нее и испугав этим озорным криком почти задремавшую мадам Пинс. — Встретимся у главного входа через пятнадцать минут! — громче прежнего выкрикнул Малфой и успел скрыться прежде, чем мадам Пинс начала бурчать что-то о необходимой тишине и невоспитанности молодого человека. *** Ровно через пятнадцать минут они брели в сторону деревни, улавливая, что где-то вдалеке все громче гудит поезд, и уже отчетливо слышится радостный говор студентов, которые снуют по главной улице туда-сюда, оживленно переговариваясь и поедая всевозможные сладости. Последнее им, разумеется, только казалось. Какое-то время они шли молча, и было слышно, как здорово скрипит под ногами пышный, как самый лучший крендель, снег. Они, кажется, слышали стук собственных сердец, которые из-за быстрого темпа бились с большей скоростью. Единственное, что заставляло их обоих не наплевать на собственную затею и не развернуться в обратный путь, было то, что оба они боковым зрением периодически замечали улыбки на лицах друг друга, и тогда всё им казалось правильным, словно по-другому и быть не могло. Наконец они увидели Хогсмид вблизи. С раскрасневшимися лицами они брели всё дальше и дальше; когда они прошли мимо «Трех метел», Гермиона выжидающе посмотрела на Драко, намекая, что лучшего заведения для отдыха и не сыщешь, но Малфой только отрицательно покачал головой и шмыгнул носом. — Мой друг в этом году открыл свой собственный паб, мы обязаны зайти к нему, а не к старухе-Розмерте, — сиплым голосом обозначил он план их действий, и Грейнджер только молча согласилась, хотя могла бы поспорить насчет того, что владелица «Трех метел» вовсе и не старуха, а идти в паб друга Малфоя ей совсем не хочется. Хочется. Конечно, хочется, если быть до конца откровенной с самой собой, к тому же, ей почему-то польстил тот факт, что Драко не стесняется познакомить её со своим товарищем, не стесняется так просто идти с ней по улице, потому что на них смотрели с самой первой секунды. Смотрели почти все и оборачивались. Кто-то глядел равнодушно, а кто-то с нескрываемым удивлением и даже злобой, были и те, кто после встречи с этой парой ускоряли шаг, затем подбегали к знакомым и друзьям и тыкали в их спины пальцами. — На нас смотрят, — с толикой стеснения заметила Грейнджер, и вдруг подумала, что будет с ней и её репутацией, если Гарри и Рон узнают, с кем она разделила свой первый в этом году поход в Хогсмид. Гермиона чувствовала, что если она сейчас же не развернется и не пойдет обратно, то это их перемирие не останется просто их общей победой над обидами детства. Её все сильнее затягивало в эту воронку странных эмоций, и она с любопытством, со страхом, сама добровольно ныряла в этот омут, не давая себе возможности опомниться и разложить свои взаимоотношения с Малфоем, что называется, «по полочкам». Прошло всего несколько месяцев с того момента, как она вернулась по просьбе МакГонагл на седьмой курс с целью помощи в восстановлении замка, но решительно отказалась от должности старосты, потому что уже была осведомлена, что вторым на эту должность был назначен Малфой. Но кто знал, что преподаватели решат, что совместный итоговый проект они должны будут сделать вместе? Все эти мысли не давали девушке покоя, и она полностью была вовлечена в этот школьный мир, за пределами которого, казалось, не существовало ничего. — Тебе не плевать, Грейнджер? — Драко спросил это, развернув к ней свое раскрасневшееся от мороза лицо, и по сосредоточенному взгляду серых глаз было ясно, что если сейчас он не получит утвердительный ответ, то немедленно уйдет и больше никогда даже не посмотрит в сторону Гермионы. Ему тоже было страшно. — Плевать, — улыбнулась девушка, осознав, что это была абсолютная правда. Она уже несколько месяцев назад поняла, что не любит Рона как мужчину, с которым, как все уже решили, она должна была связать жизнь, и её письма к нему становились редкими и холодными. Она относилась к их общению, как к работе, нахмурившись, садилась за письменный стол и кратко излагала события минувших недель скорее из уважения, нежели из любви, но почему-то всё никак не решалась написать, что их отношения не имеют будущего. К тому же, как докладывала Джинни, Рон в последнее время появлялся в Норе слишком поздно, взъерошенный и счастливый, от него пахло женскими духами, и Уизли призналась в этом подруге, написав короткое письмо, понимая, что на её месте Гермиона поступила бы точно так же. И именно в этот момент, когда Малфой победоносно, но вместе с тем почти ласково улыбнулся, Гермиона поняла, что ещё никогда она не испытывала подобного ликования, вызванного полной свободой действий. Ликования, вызванного тем, что Малфой крепко сжал её холодную руку и, ускорив шаг, повел вперед. — Холодно, — невпопад заметил он, зная, что сейчас их душам тепло. *** Выслушав глупую болтовню Нотта, выдержав его удивленный и обеспокоенный взгляд, Гермиона и Драко сели за самый дальний столик и принялись дожидаться свой заказ. Желудок Малфоя напомнил ему, что он с самого утра пуст, и Драко выбрал в меню парочку аппетитных блюд, предварительно поинтересовавшись, чего хочет Грейнджер. Наверное, около минуты они изучали лица друг друга, прислушиваясь к собственным ощущения. Ни Грейнджер, ни Малфой не хотели признаваться, что в помещении слишком душно, что дышится тяжело; обоим поочередно хотелось то вскочить с места, то, наоборот, растянуться на стуле в неприличной в высоком обществе позе. Наконец когда они поняли, что оба чувствуют что-то похожее, отделавшись от стеснения и скупого анализа, вновь рассмеялись, непроизвольно в этом движении наклонив друг к другу головы. Их заливистый хохот для других немногочисленных посетителей был слишком громок, и эти «другие» повернули в их стороны лица, недолго рассматривая нарушителей спокойствия. — Кто-то, кажется, хотел напиться, — отсмеявшись, проговорила Гермиона, намекая, что она и сама не прочь составить ему компанию. — «Кто-то», — недовольно фыркнул Малфой, — когда ты уже запомнишь мое имя, Грейнджер? — О, наверное, тогда же, когда и ты моё, — с той же теплой улыбкой, в которой не было ни намека на злобу или что-то подобное, ответила она, не сводя с него своих лучистых глаз. — Хорошо, Гермиона, — растянув букву «о», Малфой взглянул на приближающегося к ним официанта, который не знал, кому именно ставить жаренный лосось. — Это заказывал Драко, — констатировала девушка, серьезно глядя на молодого официанта, и помещение паба вновь пронзил общий смех странной пары, сидящей поодаль ото всех. Прошло время, и они опустошили первую бутылку огневиски. Разговор стал непринужденным, откровения произносились легко и приятно, а за окном тем временем всё стремительнее темнело. Нужно было возвращаться, но они всячески оттягивали этот момент, всё оживленнее и оживленнее обсуждая, почему Гермиона на третьем курсе ударила Малфоя, почему Драко всякий раз обзывал ее грязнокровкой, а став постарше, еще и добавлял к прилагательному «грязнокровая» всякие неприятные существительные. В конце концов, они попросили того же официанта, уставшего от их болтовни, принести ещё одну бутылочку. Всё было просто и весело, так, будто бы и не было этих долгих лет вражды, будто бы они были старыми знакомыми, и им определенно было что вспомнить. Не хватало им также времени на то, чтобы понять, что у них на самом-то деле не так много времени на счастье и что до этого они почти впустую тратили собственную жизнь. Чуть позже пара, очнувшись от колдовства этого вечера, поняла, что идти куда-либо уже поздно. Гермиона и Драко твердо решили остаться здесь до утра, сняв небольшую комнату на втором этаже, Нотт выдал им ключи и только понимающе усмехнулся, на что Малфой одними губами прошептал ему своё: «Иди к черту». Когда Драко, пропустив Грейнджер внутрь небольшой, но хорошо убранной комнаты, затворил дверь, он почувствовал, как Грейнджер аккуратно и несмело дотронулась до его спины, и Малфой повернулся на этот зов, столкнувшись со смущенным и горящим взглядом широко распахнутых карих глаз. Он мгновенно протрезвел, когда понял, что сейчас может произойти и что она сама уже из-за этой их близости избавилась от объятий хмеля. Грейнджер нервничала, и Малфой знал, что именно он решает сейчас судьбу этого вечера: девушка, хоть и сильно изменилась, но ни за что бы не сделала первый шаг сама. Но нужно ли это было им обоим? — Драко, — несмело шепнула Грейнджер, словно даже извиняясь за этот свой жест. И у него сорвало крышу. Малфой рывком прижал её к стене, затем со всей силой прижался к её телу, и ему потребовалась сотая доля секунды, чтобы удержаться и случайно не ляпнуть три слова, которые угрожали перевернуть и его, и её сознание. С нервозностью и нетерпением Драко накрыл её губы своими, и он почувствовал, что все его внутренности словно окатили кипятком, когда Гермиона со страстью, на которую, как Малфой считал, она не способна, обхватила его шею руками, и, осмелев, ответила на этот поцелуй. Девушка выгнула спину ему навстречу настолько, насколько это было возможно в данном положении, и он, что-то несвязно прошептав в её влажные припухшие губы, пальцами правой руки обхватил её мягкие волосы, сильно оттянув назад. Жаркие поцелуи начали покрывать шею Гермионы, и комната, и прямоугольник её потолка поплыли перед нею, она только, как безвозвратно тонущий, крепко хваталась за плечи Драко, прижимая сильнее, чтобы отчетливее ощутить эту дурманящую близость, не осознавая сумасшествие происходящего. Ей понадобился первый тихий стон, чтобы удержаться и не прошептать ему три слова, которые угрожали перевернуть и его, и её сознание. Левая рука Малфоя то обнимала талию Грейнджер, прижимая к себе ещё ближе, так, что девушка чувствовала его эрекцию, то скользила под свитер, и тогда Гермионе хотелось поскорее сорвать и с него, и с себя всё это не нужное сейчас тряпье. Она, понимая, что находится в его власти, хрипло прошептала: «Драко, пожалуйста». И он покорно стянул с неё свитер. И на утро всё это показалось им странным далеким сном. Они с угрожающей быстротой отдалились друг от друга, когда она, вместо того, чтобы ответить на его ласковое «доброе утро» и поцелуй таким же «добрым утром» и таким же поцелуем, быстро пролепетала: «Пора в замок». *** — Как думаешь, какие ленты лучше повесить: красные или лиловые? — спросила Грейнджер, когда он, последовав её приглашению, явился в Большой зал, где она, изображая полную заинтересованность в украшении помещения для выпускного, копалась в коробках, доставая оттуда многочисленные ленты. Ему было так похуй на ленты, он с самого момента, как вошел в зал, следил за тем, как она то наклоняется, и юбка-карандаш выгодно обтягивает её бедра, то неуклюже взмахивает каштановыми волосами. Наступил июнь, и завтра должен был состояться выпускной вечер. Кое-как после той ночи они делали проект: откровенно говоря, они просто разделили обязанности и разговаривали друг с другом по мере крайней необходимости. Как быстро они сблизились, так стремительно и отдалились друг от друга, Грейнджер даже лишний раз не смотрела на него, то ли из-за идиотского чувства стыда, то ли из-за собственной, такой же идиотской гордости. Малфой поначалу пытался выловить её в коридоре и поговорить, но весь этот вид неприступной крепости с каждым днем все больше и больше раздражал его, и наконец Драко даже перестал лелеять мысль о том, чтобы вбить что-нибудь в её тупую голову. Временами он откровенно высмеивал поведение Грейнджер, думая что-то вроде: «И не поздновато ли она решила играть в стеснительную заучку?» И эти мысли казались ему особенно веселыми, когда он вспоминал ту их совместную ночь в пабе Нотта, то, как громко она стонала и изгибалась под ним. Сначала с веселостью Малфой вспоминал это, а потом ему становилось невыносимо одиноко и тоскливо, будто кто-то бесцеремонно вырвал часть его души. — Так и будешь изображать этот дешевый цирк, Грейнджер? — устало вздохнул Драко, подходя к ней вплотную, приближаясь к коробке и тоже делая вид, будто его интересуют эти мерзкие атласные ленты, которые с того года кто-то бросил в коробку в спутанном виде. А потом она посмотрела на него. — Куда ты после Хогвартса? — у Грейнджер были несчастные глаза, пожалуй, такие же, как и его собственные, и она готова была заплакать, одним только этим взглядом прося прощения за то утро и за то, что она так просто всё разрушила. На самом деле она сейчас спрашивала: «Что будет с нами, Малфой?» — Не знаю, — глуповато ответил Малфой, — сначала вернусь в поместье, потом… — он пытался рационально взглянуть на своё будущее, но на самом деле всё, на что он мог смотреть — это Грейнджер, и он понимал, что если сейчас они так и разойдутся на этой ни к чему не обязывающей беседе, то, возможно, никогда больше и не встретятся, Гермиона выскочит замуж за своего Уизли, он, наверное, женится на Астории, которая в последнее время хвостиком бегала за ним, Драко даже подумал, что лучшей партии и не сыщешь. — Какая же ты тупая, Грейнджер, твоё поведение вообще не вяжется с образом самой умной волшебницы столетия! — рассвирепев от собственных мыслей, крикнул он прямо ей в лицо, нахмурив брови. — И я, видимо, не многим умнее, если люблю тебя, блять, больше всего на свете. Когда Грейнджер, плача, целовала его лицо, и шепча заветное «я тебя тоже», Малфой прижал девушку к себе и мысленно кивнул в знак приветствия чертям в её тихом омуте. Он понял то, что теперь ему было всё равно, куда отправляться после Хогвартса, самое главное, чтобы эта сумасшедшая шла вместе с ним, крепко сжимая его руку. ____________________________ 5.12.2017. Скопировано из любимой группы по любимому пейригну. "Я отсрочивала этот момент, как могла, выжидала и вновь пыталась писать, сочинять истории и выдумывать вселенные, но, как ни грустно мне это сейчас осознавать, сегодня я отчетливо поняла, что исписалась. Мне пора прощаться с группой, обитателей которой я любила и обожала на протяжении почти трех лет. Я жила здесь. С утра проверяла стенку, читала колдографии многих авторов, общалась в комментариях и сама не заметила, как Драмиона стала для меня чем-то вроде отдушины, стала частью меня самой и моего внутреннего мира. Спасибо огромное тем, кто всё-таки дочитал эту затянутую и глупую историю, пропитанную штампами, до конца и сейчас чекает комментарии. Эта группа подарила мне читателей и возможность проявить себя в новом деле, подарила уверенность в собственных силах, я поняла, что смогу достичь всего, чего бы мне ни захотелось. Также группа подарила мне родных людей, с которыми я действительно с нетерпением жду встречи: Вита, Тотося, Диванна, Оля, если вы l вдруг l это читаете, то знайте, что я вас люблю очень сильно, хотя сейчас мы общаемся мало и редко. Я знаю, что когда-нибудь мы с вами увидимся, и это греет мне душу, по крайней мере, я сделаю все возможное, чтобы когда-нибудь сесть с вами на кухне и выпить чаю (лучше водки). Сейчас я сижу и думаю, что все это нелепая ошибка. Тогда, 26 февраля, когда от моего имени здесь была опубликована первая работа, мне казалось естественным то, что мне нрвится то, что я делаю, и так будет всегда. Я не понимала авторов, которые то прощались со всеми, то возвращались опять, мне думалось, что я никогда не перерасту свой интерес к этому пейрингу, но тепрь мои колдографии перестали приносить мне приятное удовольствие. Мне больно и хочется кричать, но одновременно с тем на душе легко и спокойно, будто я знаю точно, что мы встретимся со всеми вами ещё не один раз. Наверное, в глубине души я все ещё надеюсь, что всё это временно. Поверьте, я любила каждого, кто проявлял в мою сторону интерес, кто комментировал мои работы и читал, я сейчас мысленно вас и обнимаю и прошу прощения, что иногда не оправдывала ваших ожиданий. Но в любом случае, я пыталась подарить вам те работы, которых вы заслуживаете - качественно написанные и интересные. Композиция получается глупой. Я прыгаю с мысли на мысль, и мне ни чуточки не стыдно. Спасибо Лизе Чернявской, Аксинье, Варваре Швед, Полине Трибунской, всем-всем, кто помогал мне, болтал со мной, тем, чьи работы я читала и радовалась. Спасибо всем админам, которых я застала. Всё, я слишком много пишу. Снова. Точка. Даша Холодная. Точка". ____________________________ Всем спасибо за то, что читали.