Перья и пух

В периоды весеннего гона Эрику приходилось непросто. Уже в конце февраля Чарльз становился странным, беспокойным и отстраненно реагировал на жизнь вокруг. Перед работой он принимал подавитель, действие которого заканчивалось как раз к его приходу домой, и Чарльз бегал по комнатам, громко мяукал, обнюхивая углы, терся о шерстяные свитера Эрика и однажды решил унести один в туалет — чтобы оставить метку. В неравном бою — Эрик явно проигрывал в силе бешеному, сходящему с ума от гона коту — свитер был отвоеван обратно. На следующий день Эрик нашел свои ботинки за дверью квартиры — ботинки были безнадежно испорчены. Вонючие и еще сырые, со следами зубов на язычках, они гордо стояли у всех на виду, будто говоря миру, что сюда пока лучше не соваться — территория занята. Под территорией, понял Эрик, подразумевалась не только квартира, но и он сам. В это время обычно воспитанного и аккуратного Чарльза было не узнать. Он по несколько раз в день нюхал Эрика, выискивая чужой запах, агрессивно вылизывал перышки на его затылке, не расчесывался и не мыл хвост. Ночами душераздирающе мяукал — так громко, что это звучало, как крик — и ломился в закрытую дверь мастерской. Брачные инстинкты самого Эрика не были развиты так сильно: ему было достаточно нежного токования, немногословных бесед и взглядов, говорящих куда больше. Чарльз не был настроен на взгляды. Подавитель выветривался; Чарльз дичал. Загнав Эрика в угол, он забирался руками под его одежду, кусал каждый открытый участок кожи и урчал — безостановочно, сердито. В дни гона Чарльз почти не спал — не мог спать и Эрик. Чарльз будил его на закате, забирался в постель и топтался прямо по его ребрам. Сонный, осоловевший от недосыпа Эрик был не раз готов стряхнуть его с себя, насильно накормить подавителем, смешав его с чарльзовой любимой Пуриной — в таком состоянии Чарльз даже этого не заметил бы — но так ни разу этого и не сделал. Эрик знал, что котам с такой сильно выраженной мутацией нужно было проходить через гон. Он также знал, сколько лет Чарльз уже просидел на таблетках, и не мог с ним так поступить. Безумие спадало спустя месяц, в течение которого у них было столько секса, что позавидовал бы самый выносливый порно-актер. Эрик заранее закупался всем необходимым: водой, пищей, кошачьими лекарствами и смазкой, потому что выйти из квартиры, когда его лизал и прижимал к кровати Чарльз, не представлялось возможным. В самый пик — последнюю неделю марта — Чарльз звонил Себастьяну Шоу и хриплым, тяжелым голосом докладывал, что у него возникло небольшое недомогание и ему необходимо взять отгул. После этого Эрик оставался наедине с Чарльзом. С его мяуканьем, взрыкиванием и запахом сумасшедшего мартовского кота — грязная шерсть, терпкий животный запах, пот и моча. Чарльз кусался, вырывал перья и мог трахаться буквально часами, что он, не переставая урчать, и делал. Гон заканчивался; комната походила на поле боя. Чарльз, придя в себя, пил таблетки и со стыдом осматривал пятна на кровати и полу. Повсюду была его шерсть и воняло помойным котом. Эрик, изрядно полысевший на шее и ниже пояса, прихрамывал и мрачно смотрел на него немигающим совиным взглядом. Чарльз отмывал слипшийся от спермы и влажного корма мех, чистил забитый шерстью слив в душе, убирал в квартире и извинялся перед Эриком. Мятые кардиганы и брюки находились под кроватью, там же, где и пустые пузырьки от смазки, там же, где и перья. Скребся когтями в стену потревоженный сосед с нижнего этажа; Эрик, не выходя, сидел в своей мастерской. — Эрик, — тихо позвал его Чарльз. — Впусти меня, ну пожалуйста. В ответ промолчали. — Хочешь, в следующий раз я уеду? Или приму таблетки? Или, ты знаешь, есть специальные процедуры… Дверь в мастерскую открылась — Эрик стоял на пороге, невозмутимый и спокойный, в рабочем фартуке и водолазке. Недавний гон выдавали только следы зубов на щеках и легкая плешивость на затылке. — Надеюсь, ты не говоришь о кастрации? — Я... нет. А что, если и да? — Чарльз опустил голову и зажал хвост между ног. — Я думаю, ты мне нравишься таким, какой ты есть. — И ты готов это терпеть? Каждый год? — Можно поискать подавители на травах. Вдруг они тебя слегка утихомирят. Чарльз услышал в голосе Эрика смех и улыбнулся в ответ. — Без кастрации? — Без кастрации. — Боже, я так рад, что ты это сказал, — Чарльз не выдержал и обнял Эрика за плечи. Тот поморщился — видимо, под водолазкой тоже хватало синяков. — Только если пообещаешь мне быть хорошим котиком. — Для тебя — все что угодно. — А теперь, — Эрик распахнул дверь шире, приглашая Чарльза внутрь, — может быть, шахматы и теплое молоко?