Перья и пух

А потом пришла пора весеннего токования. Эрик подолгу прятался в темных местах — на кухне или в мастерской — и нежно, мелодично оттуда ухал, подзывая Чарльза к себе. Выманить его оттуда не составляло труда — достаточно было поухать в ответ, и Эрик тут же, распушив перья на всех видимых участках кожи, возвращался. В такие периоды он становился совсем ручным, сбрасывал свою обычную холодную вежливую непроницаемость, сбрасывал и однотонную одежду. В бордовой рубашке и розовых брюках — лежащих в другое время года на дне шкафа и приберегаемых специально для токования — Эрик ходил за Чарльзом следом, просительно поухивал и танцевал странные, диковатые танцы. Сначала Чарльз только смеялся. Смеяться он перестал, когда Эрик начал забирать его после работы. В плаще цвета маджента, с букетами пионов и роз он топтался под окнами, издавая пробирающее до самой души, но, по мнению Эрика, соблазнительное пение. — Профессор, там, на улице, ваша сова, — первым заметил обладающий острым слухом Шон. — Да, стоит на парковке. Танцует. Класс сгрудился под окнами, чтобы не пропустить самое интересное. Алекс завороженно, приоткрыв рот, смотрел, как Эрик ритмично двигает обтянутыми розовым шелком ногами. Чарльз во имя всего святого надеялся, что никто из учеников не вздумает повторять подобные фокусы внутри школы. — Эрик, у меня еще идет урок, — сказал он в трубку мобильного телефона. Эрик издал безумный влюбленный свист и помахал Чарльзу букетом. На выходные Эрик увез Чарльза в отель для молодоженов. Там, в розовом диснейлендовском интерьере, в ароматах мышей и одеколона Sweet Owl Romantique Blue, обнаженный Эрик танцевал перед Чарльзом, потрясая членом и распушенными перышками в паху, разбрасывал открытки, подписанные «для одного сладкого котика» и осыпал Чарльза «перьями токовальными» из пакета. Чарльз, моргая, следил за любовным танцем из кучи розовых одеял, забытая книга покоилась на его коленях. Танец казался бесконечным. От случайно включившейся по радио Селин Дион Эрик завелся только пуще, закатывал глаза, с клокотанием дергал локтями и под конец зажег розовую свечу в форме сердца. — Может, уже потрахаемся? — спросил Чарльз, пытаясь прервать романтический поток. Эрик обиженно посмотрел на него. Позже в постели он намеренно избегал любых сексуальных контактов, вместо этого прижимал Чарльза к себе и гипнотически медленно поглаживал ему плечи и короткую шерстку на груди. Это могло продолжаться бесконечно, и Чарльз не выдержал. — Мы собираемся сегодня спать? — Ур-р. — Если хочешь, можешь трахнуть меня, и давай отдыхать. Эрик зашипел и ласково укусил его за ухо, не забывая, впрочем, раз за разом отпихивать руку Чарльза от своего члена. Пытка закончилась два дня спустя, в течение которых Чарльза обнимали, массировали вонючим лосьоном, покусывали и купали в пенной ванне — и ни одного раза так и не трахнули. Эрик заворачивал Чарльза в махровое полотенце, с кряхтением нес его на руках в постель, нашептывал что-то про милых котиков и пел совиные колыбельные — щедро снабженные свистом и уханьем, которые напугали бы до энуреза даже графа Дракулу. В день отъезда Чарльз чувствовал себя смертельно утомленным и вымотанным до кончиков меха между пальцами ног, но Эрик выглядел довольным. Он не упускал возможности наклониться и ухнуть Чарльзу прямо в ухо — признак редкой признательности с его стороны — а Чарльз, к счастью, уже перестал от этого вздрагивать. — Так рад вернуться, наконец, домой, — сказал он, дремля под коробкой на заднем сиденье машины. — Тебе понравилось? Чарльз зевнул и спрятал голову под хвостом. — Очень. Только немного не хватало секса и сна. Может быть, в следующий раз мы могли бы погулять по окрестностям? Между... обниманиями. Эрик улыбнулся ему через зеркало заднего вида. — Конечно, в следующий раз я придумаю что-нибудь получше. Улыбка была зловещей, но, к радости Чарльза, следующий раз ожидался только следующей весной. А до этого времени у Чарльза был целый год, чтобы изобрести противодействие сногсшибающей (во всех смыслах) романтической деятельности Эрика.