Продажная любовь

Как только Маринетт уснула, в глазах Адриана вспыхнуло недоброе пламя, которое постепенно разгоралось ещё с момента встречи с его отцом и, совершенно позабыв о какой-либо безопасности, выжимая газ по полной, он продолжал трястись в болезненной лихорадке, самозабвенно теряясь в полыхающей ярости и страшном гневе. Его окутывали только негативные эмоции, пытающие поглотить и одурманить, убивая все оставшиеся положительные. Ему хотелось вернуться в это садистское жильё и проделать с его «любимым» папашей всё то, что он проделывал с совершенно невинными девушками, которые, как беззащитные мухи, путём наивности и неопытности попадали в его цепкие паучьи лапы, иногда даже ценой собственной жизни. Но на взгляд блондина — это было далеко не самое страшное, что могло когда-либо произойти с ним, его окружением и душевным состоянием. Совсем недавно он сам был таким; он сам был садистом; он сам жестоко насиловал девушек и сам требовал выполнять их все свои гнусные прихоти, а главное — ему это приносило удовольствие, от чего на душе становилось ещё более мерзко и противно, и поделать с этим ничего уже было нельзя. Свои ошибки нужно признавать, и Адриан сделал это без каких-либо оправданий, отрицаний или самозащиты. Машина остановилась около офисного здания, такого высокого, что не было видно и вершины, её окутывали тяжёлые густые тучи, такие мрачные, как настроение Агреста, вышедшего из своей иномарки, громко захлопнув дверь автомобиля, что заставило Маринетт проснуться, сонно потянувшись, потирая опухшие глаза. Острая боль, где-то внизу живота болезненно пронзила брюнетку, распространяя крупную дрожь по всему телу девушки. Скрутившись в калачик, она устало прикрыла глаза, надеясь на то, что безудержные судороги сжалятся и покинут её, но расчитывать на это было нельзя, потому что все мечты сбываются только в сказках, а это к сожалению была не она. Ей срочно нужно было в больницу, терпеть она больше не могла и, еле выбравшись из салона, медленно поковыляла к ближайшей лечебнице. Яркий белый свет бил в глаза, из-за этого всё перед собой казалось мутным и расплывчатым. Боль внизу живота немного утихла, но не настолько, чтобы попытаться привстать. Немного придя в себя, можно было разглядеть капельницу и препарат, поддерживающий жизнь, то и дело напоминающий о том, где ты сейчас находишься. В нос ударил резкий запах спирта, голова сильно кружилась — это была ещё одна причина оставаться в постели и не совершать каких-либо лишних действий, которые могли привести только к ухудшению физического состояния, опять же, не говоря о душевном. В палату зашёл довольно пожилой мужчина в белоснежном халате. Типичный доктор с седыми аристократическими усами и небольшой бородкой, а также округлёнными чёрными очками, придающими ещё большую схожесть с таким персонажем, как «Доктор Айболит». — Мисс Дюпэн-Чэн? Как вы себя чувствуете? — поинтересовался он, внимательно оглядывая побледневшую пациентку поверх своих очков. — Я? Э? Спасибо! Всё замечательно? Э? Точнее всё в порядке! Всё нормально! Я гораздо лучше себя чувствую, чем раньше! Точнее, чем тогда, когда я ещё не приехала в больницу! Точнее, прибежала! Приползла? Или всё-таки пришла.? — Так-так, лёгкий гиповолемический шок, — перебив, не обращая внимания на её слова, пробубнил «Айболит», записывая что-то в толстую медицинскую тетрадь. — Ваши родители не могут заплатить за ваше дальнейшее лечение, поэтому заберут вас через пару часов, долечитесь дома, — равнодушно добавил он и вышел, продолжая снова и снова, дополнять журнал новыми и на взгляд Маринетт совершенно бессмысленно-бесполезными записями. В любом случае она была рада тому, что не задержится надолго в этом злополучном месте, и ей глубоко наплевать на её довольно плачевное состояние и этот гиподолевический… Нет, не так, гипородевический… Ну и черт с ним — на этот гребаный шок! Наконец-то она была дома. Здесь она чувствовала себя в полной безопасности, даже на какое-то время позабыв о самой ужасной ночи в её жизни, пока что самой ужасной. Родителям она не стала рассказывать о произошедшем. Она боялась за их здоровье, особенно за здоровье своего отца, ведь совсем недавно он лежал в больнице по причине сердечного приступа, и ей очень бы не хотелось, чтобы этот кошмар повторился вновь. Вспоминая бессонные ночи, горькие слёзы и лицо мамы, ей становилось страшно, даже страшнее того, что с ней произошло вчера, как бы это глупо не звучало, здоровье её близких было на первом месте, превыше всего без каких-либо исключений. Маринетт лежала на кровати и наблюдала за ночным небом, за его невероятным синим оттенком, таким глубоким, что можно было захлебнуться; за падающей звездой, следом за которой шло заветное желание и за невероятным светилом, разливающим свой лунный свет по всему городу. В комнату постучались, и брюнетке пришлось оторваться от своего любимого занятия. Зашла Сабин. Её руки тряслись, а лицо было настолько бледным, что нельзя было сравнить с лицом Маринетт, когда она ещё находилась в больнице. — Что-то случилось? — не на шутку испугалась брюнетка, наблюдая за нездоровыми действиями её матери. Та не сказала ни слова, а только протянула конверт, предназначавшийся для Дюпэн-Чэн. Как оказалось, он был вскрыт, не удивительно почему, но его содержание видимо не несло ничего хорошего, что сказалось на выражении лица её мамы. Достав от туда лист пергамента с длинным текстом, выведенным красивым каллиграфическим почерком, Маринетт сглотнула и немного помявшись на месте, решилась прочесть его содержание. «Тебе просто повезло, милая. Если бы не мой сын, ты бы навсегда осталась в той замечательной комнате блаженств, но раз так сложились обстоятельства, придётся всё повторить по новой. И да, тебе от меня уже никак не отделаться, я никогда не оставляю дело незаконченным, запомни, никогда. Как видишь я знаю твой адрес, что уж тут говорить, я знаю о тебе всё: твой номер телефона, пароль от почты, с кем живёшь, как их зовут и где они работают, но это всё мелочи, по сравнению с тем, что я могу сделать. Один щелчок пальцем и я лишу тебя всего, что у тебя есть и кто тебе дорог. Я бы мог стать неплохим спонсором для тебя и в частности для твоих родителей, но только с одним малюсеньким условием. Ты должна выйти за меня замуж. Откажешься — я уничтожу тебя, растопчу в пыль о которой никто и никогда не вспомнит, подумай о родных. Считай, что это услуга для нас обоих» Маринетт упала на холодную плитку. Слезы ручьями покатились из глаз. Она не плакала, не рыдала, а кричала, кричала от боли и несправедливости, заполнявших её сердце. Молодая девушка сидела на кровати и горько плакала. Рядом с ней находились её родители и, обнимая свою девочку, пытались хоть как-то успокоить, понимая, что всё это — абсолютно напрасно, ведь она была глубоко подавлена и по просто безутешна. Крупные слёзы градинами стекали из опухших глаз по ещё таким детским щекам. Казалось только вчера, маленькая девочка с двумя иссиня-чёрными хвостиками бегала по двору, прячась за маминой юбкой, а затем, досчитывая до десяти в игривую припрыжку, бежала искать своего отца. — Маринетт, девочка моя, перестань плакать, мы с папой прекрасно понимаем, как это тяжело, но ты должна выйти за него замуж и спасти нашу семью, ты же знаешь, это единственный шанс вытянуть нас из долгов. В этот момент ей хотелось прокричать, что ни черта они не понимают, какого это быть игрушкой садиста; маньяка, которому страдание других доставляет неимоверное удовольствие и наслаждение; что не понимают, какие гнусные и отвратительные вещи он с ней делал; что не понимают, какого это возвращаться в дом, где тебя по просто насилуют, грубо и безжалостно; что не понимают, что ей пришлось перенести, какие мучения, побои и издевательства; что не понимают, какого это молить бога о том, чтобы ты осталась жива, скованная чугунными цепями, истекая собственной кровью. Немного успокоившись, она вытерла свои слезы дрожащими ладошками, продолжая тихо всхлипывать и скулить, как брошенная собачка, оставленная своими хозяевами. Затем сказав, что ей нужно побыть наедине, скрылась в неизвестном направлении. Она бежала по улице, закрыв лицо, тем самым, не замечая никого и ничего вокруг. Ночь отступала, сменяясь предрассветными сумерками. Из таинственной темноты постепенно проступают неясные очертания — силуэты домов, деревьев. Вокруг царит сонная тишина, заставляющая шарахаться от каждого шороха или постороннего звука. На горизонте появляется светлое пятно, становившееся всё больше и больше. Утренняя прохлада стелется над землёй. Лёгкий ветерок дует прямо в лицо, развивая слегка вьющиеся локоны волос по оголенной спине. Окружающие предметы становятся всё чётче и чётче, помогая видеть всё дальше и глубже. Наконец, где-то у самого горизонта вспыхивает совсем маленькая, но ослепительная каёмка солнечного круга. Природа просыпается. Птицы поют, но они не радуют Маринетт, а только заставляются опечалиться ещё больше. Солнечный диск разгорается всё ярче, поднимается всё выше, рассылая во все стороны свои тёплые лучи, но и они ни капли не поднимают настроение брюнетке. Показался полный круг, плавно возвышавшийся вверх, плывя в голубом небе. Наступил новый день. День, навсегда изменивший жизнь совсем юной девушки. В тёмном помещении, где проходили пытки Маринетт, на кожаном кресле сидел мужчина. Его безумное выражение лица освещалось только на половину, а на его губах читалась довольная улыбка, которая скрывала плотоядное сверкание белоснежных зубов. В руках он держал фотографию, на которой улыбалась молодая девушка, счастливо обнимающая своих родителей.