На коньках по росе

      Вообще это жутко — просыпаться в незнакомом месте. В первые минуты даже сложно понять, сам ты ли это вообще. Вообще бы Юре хотелось, чтобы на его месте и был кто-то другой. Кто-то без ужасной вчерашней ошибки и без горы острых мыслей в голове. Хорошо хоть боли в лопатках почти нет — так, покалывает только немного.       Вчерашние события возникают в памяти смазанными кадрами и нехотя расползаются по верным углам черепной коробки. Вообще Юра готов признать — ему хорошо спалось. Хотя и вырубился он вроде как на жёстком диване, но сейчас вообще был не готов выползать из тёплой удобной кровати. Ортопедический матрас на ней, что ли?       Немного откидывая одеяло, Юра прислушивается — вроде откуда-то доносится тихий разговор, но слов не разобрать. А после и оглядывает комнату, небольшую и светлую. Не может оторвать взгляд от целого технического рая на большом компьютерном столе: громадный монитор, яркие колонки, серебристый ноутбук, куча проводов и всяких мелких классных штук. На спинке стула висит косуха, и Юра едва слышно бормочет:       — Отабек.       Ангелы-хранители носят косухи и ездят на байках? Юре даже не хочется думать, в какое дерьмо бы он мог попасть, если бы не этот странный парень. Чёрт или ангел знает, что у него там на уме, но… хороший он вроде. Юра не из породы доверчивых, он, если честно, и себе-то не верит, но теперь — так сложно удержаться и не поверить этому Отабеку. Наверное, потому, что другого больше и не остаётся ничего.       Взгляд цепляется за собственный рюкзак на полу, и Юра подрагивающими пальцами вытаскивает из бокового кармана телефон — выключен. А, может, и разряжен. Но экран вспыхивает после нажатия на кнопку, и на Юру обрушивается очередь оповещений — Крис звонил несколько раз. И телефон очень хочется вырубить снова.       В голове тут же вспыхивают неоном укоряющие слова, расстроенный голос Криса, как всегда в те моменты, когда Юра творит всякую ерунду. Виктор же не злится никогда — только выдаёт едкую шпильку и легко смеётся. Юре хочется снова услышать этот смех и понять, что всё хорошо. Что после того, как Виктор заржёт, Крис выхватит у него телефон и скажет: «Топай домой, мелочь».       Не отрезвляют даже долгие громкие гудки в ухо — Юра просто бормочет сдавленно: «Ну же», — после каждого. А потом бессильно облизывает сухие губы на сонное: «Алло».       — Виктор, ты… как? — выдыхает он, запинаясь на последнем слове. В ответ на пару секунд повисает неловкая тишина.       — Простите, но кто это?       — Не узнал, что ли, спросонья? Это же я, — хрипло хохочет Юра, но снова не находит ответа, и следующий смешок выходит уже с ноткой истерики. — Хэй, это же я, Юра.       — Ну, неплохо, что это Юра. Плохо, что я вроде как не знаю никакого Юры, — раздаётся безразлично в трубке, и Юра крепко сжимает телефон пальцами.       — Прикалываешься, что ли? То есть… Прости, Виктор, прости. Я вчера… Я такую хуйню натворил. Я не специально. Я… когда ты потерял сознание, я думал… Не злись на меня. Хэй, Виктор, — быстро тараторит он. Чужое дыхание в трубке срывается на сбивчиво-недовольное, и Юра ёжится от этого. Что-то… Что же не так?       — Прости, парень, но я совсем не понимаю, о чём ты. Лучше проспись, что ли.       После сонно-злых слов летят короткие гудки, вгрызаются в беспорядочно мечущиеся мысли, и Юра хватается за самую нестрашную — что Виктор просто так хреново шутит, потому что чувство юмора у него вообще так себе. Это самый лучший вариант. Крис просто не имеет права сказать, что это не так.       — Крис, я… — выпаливает Юра в трубку сразу, как только гудки сменяются настороженным дыханием.       — Юра… Ты Юра же, да? У меня просто на телефоне высветилось. Хоть что-то, да?       — Крис, ты… шутишь, да? Только не говори, что ты меня тоже не помнишь, — обескураженно бормочет Юра, и в трубке раздаётся неловкое покашливание:       — На самом деле… Я всего лишь знаю, что ты Юра, что у тебя светлые волосы, зелёные глаза и отличная улыбка — я вчера раскопал фотографии. Как же повезло, что закон подействовал лишь на нашу с Виктором память, но всё остальное — оно осталось. Ты всё равно остался в нашей жизни, и теперь мне есть за что ухватиться.       — Закон? — севшим голосом спрашивает Юра. Крутящийся в голове самый ужасный вариант тут же захватывает все мысли.       — Может, ты и знаешь, ну, что мы не должны причинять вред людям своей силой. Иначе всё будет… Как вот сейчас. Я, честно, всегда думал, что это лишь так, выдумки, но… Но я что-нибудь придумаю.       — Крис, не надо.       — Что? — в голосе Криса мелькает удивление. — Ты там чего скис? Ты же… Я знаю, что ты сам не хотел, ну… Если уж тот парень, Юри, сам это сказал. Может, всё и наладится. Я просто хочу попробовать.       — Хэй, Крис… Ты же ведь хочешь другого. Ты устал от этой фейской хреновой жизни и хочешь побыть человеком. Я же ведь знаю это. Я знаю, что ты уже, чёрт возьми, человек. У тебя уже нет тех сил, которые смогли бы что-то исправить. У Виктора их нет. У меня их нет, — зло бормочет Юра и немного повышает голос: — Дерьмово быть просто людьми, да? И не надо теперь этого, ну… Пытаться ухватиться за то, чего нет. Фей нет уже, Крис. Даже странно, что подействовало какое-то из странных правил. Но уж как есть.       — Хочешь сдаться? По-твоему, это самый лучший вариант?       — Ты не помнишь, но ты же знаешь, Крис, я сдался давно. Я уже сдался, когда вы с Виктором меня приютили. Просто… Спасибо вам. За всё. Я всё равно буду это помнить. Крис, не ищи меня, пожалуйста. Я хочу просто попробовать не сдаться до конца. Думаю, мне просто жизнь подкинула хороший шанс. Мне есть… что понять сейчас.       — Мне надо понять, кто я, — ровно говорит уже Юра сам себе, нажимая на кнопку отбоя. Небольшая симка оказывается в ладони через секунду — он вынимает её и с ловким щелчком снова ставит на место заднюю крышку телефона. Симку бы выкинуть, отказаться от всего, что держало, чтобы начать всё с нового шага, но… Юра просто сжимает её в ладони. Решить всё так легко, но не значит, что сделать это тоже просто. Он не сможет — сейчас не сможет, пока думает, что ему есть, куда вернуться.       — О, ты проснулся. Как самочувствие? — раздаётся за спиной, и Юра поворачивается на голос медленно — надо же успеть растянуть губы в улыбку. Это уже привычка, наверное, плохая, но он уже давно прячется вот так. Когда улыбаешься, тебя не особо достают глупым вопросами о том, что случилось и всё ли хорошо. Как может быть что-то плохо у того, кто улыбается?       — Не так дерьмово, как вчера. Можно даже сказать, что хорошо.       Отабек легко кивает, разглядывая его, и Юра не остаётся в долгу. На Отабеке опять яркая белая футболка, и на плечах темнеют пятна воды — капли рвутся с кончиков волос. Отабек только из душа, и от него веет яблочно-мятной свежестью. Почему-то Юре от этого приятно морозно — даже кажется, что встают дыбом волосы на руках.       — Пойдём, позавтракаем, — Отабек выходит из комнаты, и Юра слышит, как голодно урчит живот. Завтрак будет как нельзя кстати. Он шлёпает босыми ногами по полу и по пути ловит сползающие шорты. Да в слишком свободной футболке как-то непривычно, но вряд ли у Отабека есть вещи размером поменьше. Только если у той девчонки взять. Милы, что ли…       Та самая Мила чуть не сносит его рыжим вихрем, успевая одновременно жевать подгоревший тост и расчёсываться.       — О, котик! Выглядишь бодрячком, я рада, — тараторит она, воюя с ремешками на босоножках. В тот же момент на улице громко сигналит машина, и Мила подрывается к двери: — Ой, Сала меня убьёт. Ладно, меня нет!       Юра даже не успевает возмутиться, что он не «котик». Отабек только невозмутимо кивает на звук хлопнувшей двери и даже не поворачивается от плиты. Живот Юры снова несчастно урчит на вкусный запах поджаренного бекона.       — Такой переполох на самом деле каждое утро. Мила никогда не научится не опаздывать, — говорит Отабек, ставя перед Юрой полную тарелку и забирая со стола большую кружку в фиолетово-розовые полоски.       — Ну, зато симпатичная. Ничего так девчонка, тебе повезло.       — Мне?       — Ну, не мне же, — фыркает Юра и жадно глотает кофе. — Ты с ней живёшь, ну и…       — Мы не спим вместе, если ты об этом.       — А, вот оно как, — наверное, в голосе Юры звучит едкое недоверие, потому что Отабек странно хмыкает:       — Мила может изобразить мою девушку, когда это надо, да и я могу притвориться её парнем, если нужно. Хотя нам уже не приходится так друг друга выручать, родители Милы смирились, что та и не думает расставаться с Салой.       — А, ясно, — Юра кое-как выцарапывает из памяти смутный образ тёмноволосой девчонки — вчерашний вечер всё ещё помнится лишь смазанными кадрами. Следующий вопрос слетает с языка быстрее, чем он успевает подумать, что, может, и не стоит его задавать:       — Так ты гей?       — Это проблема? — настороженно спрашивает Отабек после небольшой паузы, и Юра фыркает и чуть не давится последним ломтиком бекона:       — Сбрендил? Сейчас что, средние века? Нормально всё.       Отабек едва заметно улыбается и прижимает край своей кружки к губам, и на небольшой кухне повисает тёплая тишина. Юра задумчиво разглядывает чужое лицо и не шугается чужого прямого взгляда в глаза.       — Знаешь, ты странный, — говорит он вместо ответа на молчаливый вопрос, и Отабек удивлённо хмурит брови:       — С чего это?       — Притащил незнакомого полуживого парня к себе и кормишь его завтраком. Хотя ладно, я забуду про то, что ты про меня пытался что-то разведать. Добрая душа, принц на байке. А, может, ты просто на меня запал и это — коварный план соблазнения. Но что бы ни было — спасибо. Ты мне действительно помог, — Юра выпаливает это на одном дыхании. Лучше уж сразу, без всяких недомолвок — он терпеть это не может.       — Ты называешь какие-то слишком простые варианты, — со странной улыбкой произносит Отабек, и Юра с интересом щурится:       — О как. Пояснишь?       — Ты всё равно скажешь, что я странный.       — Ну, если ты не маньяк и не закопаешь меня где-нибудь на заднем дворике, то другая какая странность меня устроит. Но ты на маньяка не тянешь, уж прости.       — И на том спасибо, — неловко улыбается Отабек и задумчиво обводит пальцем край кружки. Похоже, он не сразу решается продолжить, и Юра старается громко не дышать.       — Я в Казахстане родился. Ну, ты, может, по имени понял, — осторожно начинает Отабек, и Юра медленно кивает. — Мне пять лет было, когда родители решили переехать сюда. Не просто так решили — в Америке давно уже живут наши родственники, да и здесь один мой дядя в Академии искусств преподаёт. Преподавал — на пенсию сейчас ушёл. Однажды он нас позвал сюда погостить. Тогда полгода или год с нашего приезда прошёл. Я не очень хорошо помню всё… Точнее, я помню… — Отабек на несколько секунд замолкает, облизывает губы. — Я помню, как потерялся в одном из садов здесь. Я и сейчас иногда в них почти что теряюсь — целые лабиринты. А уж тогда… Я тогда даже разревелся. Страшно было, я и сам не понял, куда забрёл, но место было красивое. А потом меня вывел оттуда парень один. Только он с десяток раз назвал меня сопляком, и это было даже обидно, но… — тут Отабек тепло улыбается, и Юра обессиленно откидывается на спинку стула. — У него глаза такие зелёные-зелёные были. И волосы светлые, длинные, до лопаток. Я так чётко запомнил его лицо и его голос… Юра?       — Сопляк ты, — хрипло бормочет Юра, давясь вдохом. Вчера уже было что-то такое — тихая истерика, когда в рёбрах гудит волнение, которое расходится дрожью до самых кончиков пальцев. Вчера она была опустошающей, сейчас же… Освобождающей, да? Перегнувшись к нему через стол, Отабек осторожно треплет его по волосам:       — Если честно, я думал, что с ума сошёл, когда тебя увидел. И опять в саду. Ты ни капли не изменился. Я уверен, что это ты, хотя это и невозможно… Пятнадцать лет прошло, а ты… Кто же ты такой?       — Человек. Теперь — просто человек, — устало говорит Юра и прикрывает глаза. Ладонь у Отабека большая и тёплая. Пятнадцать лет назад она была крошечной и холодной от страха.       Пятнадцать лет назад один взъерошенный мальчишка тоже восхищённо сказал ему, что у него глаза «такие зелёные-зелёные». Как же вырос этот сопляк.