Самоцветы для мятежницы

В кузнях Аулэ всегда много эльфийского народу. Есть там, конечно, и ваньяр, да и тэлери иногда заглядывают, но темноволосых макушек нолдор там подавляющее большинство. Нарвен все меньше времени проводит дома, творя на пару со своим отцом. Сначала она мастерит только кольца да венцы, но вскоре из-под её ловких пальцев выходят и другие вещи, вплоть до домашней утвари и наконечников для охотничьих стрел на кабана. Ещё ей нравятся ножи. Лезвия у неё выходят особенно широкими и изящными. А уж как она любит украшать их резьбой и драгоценностями! Диво-дивное! Заброшена арфа и занятия в Доме Менестрелей, заброшены краски и письмо — в голове у окрылённой успехами нолдиэ заместо крови стучит металл. Кто-то из особо талантливых майар первым изобретает светильники, что не гаснут даже в самой темной ночи, и часто бывающий там принц Фэанаро со своими сыновьями загорается идеей сделать целую такую люстру во дворец своего отца, короля Финвэ. Нарвэндэ часто отвлекается от своей работы и смотрит в сторону великого уже сейчас мастера Фэанаро, не может не восхищаться им, не может не трепетать. Весь мир меркнет, когда он колдует над наковальней, меркнет, когда отец Тирн почтительно, но по-дружески общается с ним и берет с собой восхищённую дочь на короткие разговоры. Фэанаро умён, весел, вдохновлён, трудолюбив и уверен в себе. Он подшучивает над непутевыми подмастерьями, без страха и благоговения смотрит на самого Аулэ, и творит, творит, творит… Однажды она спешит в кузни Аулэ и сворачивает на боковую улочку Тириона, что не украшена драгоценными камнями, и едва не сталкивается с Огненным Духом лицом к лицу. Она до сих пор летает в облаках, и до сих пор сама не заводила разговоров с великим мастером и не знает, куда ей убежать от него и от своей глупой неловкости. Казалось, Фэанаро не заметит её, но он тоже выныривает из своих дум, и смотрит в упор. Свет Лаурэлина играет в его чёрных волосах, а ей светит прямо в лицо. Золотые лучи безмятежно скользят по тихим белокаменным стенам, а лёгкий ветерок доносит до их чуткого эльфийского слуха звуки высокой арфы. — Тирниэн! — восклицает он, словно вспомнив, кто находится перед ним. — Мастер, — растерянно опустив голову, тихо приветствует его она. Он кажется таким далёким, хотя смотрит ей прямо в лицо. Кажется, у него в голове созревает какой-то план — его собственные думы, несущиеся вдаль быстрым потоком, заметны на его светлом лице. — Ты снова к Аулэ? — слегка небрежно осведомляется Искусный, и его низкий, бархатистый голос заставляет хрупкое тело юной нолдиэ болезненно сжаться. — Впрочем, не говори, и так видно, — его серые глаза сверкают, и ей кажется, что он горделиво смеётся над ней. — Да, — сухим и слабым голосом отвечает она без тени бравады. — Я хочу научиться… — произносит она, но Фэанаро грубо перебивает её. — Аулэ тебя ничему не научит, — жёстко чеканит великий нолдо с усмешкой. — У него тьма своих собственных подмастерьев, а мне твоя помощь нужна. Как насчет того, чтобы стать моей ученицей? — вдруг предлагает и он, и Нарвэнде чуть не роняет все инструменты на землю. —  Да, — хрипло выдыхает она, и Фэанаро смеется. — Идём, поспешим, мне не терпится доделать ту люстру, — он хлопает её по плечу и ведёт за собой обратным путём в свои кузни. Так она, сделав свой выбор, оказывается в гостях у Первого Дома. Фэанаро во всем зовёт себя Первым, и даже дом у него самый первый в белокаменном Тирионе. Но внутри дворец Фэанаро тёмен, просторен и пуст. Здесь столько коридоров, залов и комнат, что у нолдиэ кружится голова. Везде статуи и картины, откуда-то слышится музыка и шумы других мастеров. В огромном мраморном холле великий мастер оставляет её одну, чтобы представить своим ученикам перед началом рабочего дня. Нарвэндэ переминается с ноги на ногу, не зная, куда себя деть. Она пятится к высокой, широкой лестнице, и прячется в тени света исходящего от узких, высоких окон. Внезапно где-то наверху с грохотом открываются двери, словно кто-то распахнул их с ноги, и слышится смех, столь высокий и громкий, что юная нис едва не оседает на пол. Вниз по гладким ступенькам, грохоча охотничьими сапогами, ей навстречу спускается сам Тьелкормо, а за ним едва поспевает его младший брат Атаринкэ, на пару столетий младше его. — Нарвэндэ! — весело приветствует её не менее веселый Охотник, и свет играет в его длинных серебристо-золотых волосах. — Не ожидал увидеть тебя у себя дома, — широко улыбается он, а затем его улыбка становится таинственной и коварной, и она инстинктивно отступает назад. Охотник раскрывает свои широкие объятия ей навстречу, чтобы сгрести и обнять, но Нарвен делает ещё один шаг назад, пока всё дело не спасает Младший Искусник. — Турко, не пугай деву! — низким голосом, с легкой улыбкой осаждает брата Куруфинвэ, спускаясь следом за ним. Его серо-голубые глаза с чёрной каймой вокруг радужки видят конфуз Нарвендэ насквозь, и нис по острые уши заливается краской. Охотник снова громко смеется и, перехватив руку девы, галантно целует запястье. — Я только чуть-чуть, — продолжает ёрничать он, не сводя с красной, как мак, нолдиэ пытливого и весёлого взгляда. Нарвен искренне хочет дать должный отпор, но не может. Слишком юна и неопытна она. Пока. Через пару лет её ожидает совершеннолетие, вот тогда она ему покажет, где тени зимуют! Курво не впечатлён выходками старшего брата от слова совсем и приходит растерянной юной деве на помощь. — Будь нашей гостьей, Тирниэль, — приветственно кивает он. — У тебя дело какое к отцу? — Да, — отвечает она, наконец будучи в силах мыслить трезво и браво. — Я собираюсь стать его ученицей, — не без гордости кивает она, и, кажется, оба брата находятся в шоке. — Зачем тебе кузня, Нарвэндэ? — искренне недоумевает Искусник. — Может быть, ты лучше поедешь со мной на охоту? — ухмыляется он, и Тьелко ошарашенно смотрит на брата. Что такое Курво только что соизволил ей предложить?! — С нами, — скрипнув зубами, нехотя поправляет Искусника Тьелко, и Нарвен с тревогой смотрит на них. — Я пришла, чтобы учиться, — твёрдо и тихо отвечает она, и в серых глазах её играет чистая сталь. Теперь настал черёд смущаться обоим братьям. Где-то за их широкими спинами маячит белая шёрстка Хуана, но охотничий пёс подозрительно тих, словно всё понимает. Тревожный момент окончательно рушит громкий глас Куруфинвэ-старшего. — Нарвэнде, поди сюда! Будем работать! — слышит она в нарастающем шуме голосов где-то неподалеку и, позабыв о тонкостях этикета, спешит на их зов. — Моё предложение всё еще в силе, Нарвэндэ! — успевает крикнуть ей в след Атаринкэ, и Нарвен едва успевает кивнуть ему вполоборота. — Пойдём, Тьелко! Сестрица Ириссэ и Арфинги ждут…

***

Нарвен работает до поздней ночи, выбиваясь из сил. Куруфинвэ Финвион суров, требователен, но справедлив. Вместе с другими нолдор она нагревает, куёт и плавит, и ей кажется, что за этот день она научилась тому, чему бы даже за век не научилась у самого валы Аулэ. Феанор объясняет, показывает, хвалит и громко ругает, но видит каждого из своих подмастерьев и к каждому знает подход. Для Нарвен всё происходящее кажется раем, и она знает, что больше никогда не вернётся назад. Великий мастер становится для неё божеством, каким никогда не станет для неё даже сам Аулэ. Под вечер, когда серебряный свет Тэльпериона играет на небесах, нолдиэ почти спит на рабочем столе, положив руку под щёку, внимая тем сновидениям, которыми её манит в свои объятия Ирмо. — Посмотрите на это диво! Ученица атто* спит на столе, — слышит она за спиной звонкий, насмешливый голос, и вздрагивает так ощутимо и громко, что все инструменты рядом разом летят на пол. — Добрый вечер, Тьелкормо, — хрипло и сонно приветствует его она. — Уже ночь на дворе, Нарвэндэ, — с легкой насмешкой отзывается он, смотря на неё пытливым, пронзительным взглядом, слегка кривя капризные губы, и в сердце нис алым цветом расцветает тревога. Она безучастно трёт усталые глаза, снимает кожаный фартук и распускает длинные чёрные волосы. Охотник разглядывает её с ног до головы, словно хищник, раздумывая над судьбоносным броском. — Тебе стоит заночевать в нашем доме, — после долгой паузы произносит наконец он, и нолдиэ лишь устало кивает в ответ, вкладывая свои уставшие от долгой работы пальцы в его большую ладонь. — Такие нежные пальцы созданы для украшений, а не для чёрной работы, — с неким недовольством отмечает он, неспешно ведя её в сторону гостевых комнат. — Не твоё дело! — вдруг резко огрызается она, вырывая свою руку из его крепких пальцев. — Я здесь, чтобы учиться, — сухо и твёрдо отвечает она и тем самым будит азарт в глазах Тьелкормо, что принял вызов юной девы, списав всё на свой счёт. — Ничего не мешает тебе иногда отдыхать, — миролюбиво говорит он, когда она, не раздеваясь, падает на мягкую постель в небольшой, но уютной комнате на втором этаже, напротив комнаты Амбарусса. — Будешь ездить со мной на охоту. — Никогда, — успевает отозваться она, прежде чем провалиться в омут из звёзд под прикрытыми веками. — Никогда…