Самоцветы для мятежницы

Всё свое свободное время Нарвэндэ теперь уделяет Тьелкормо. Терпеливо и требовательно к себе доводя работу до конца, она со всех ног бежит из мастерской, стараясь не попадаться никому на глаза. А особенно — Фэанаро. Фэанаро очень любит своих учеников. Нагружать. Тьелко всегда там, пугающее близко, всегда рядом. Он незаметно следит за ней из засады, словно самый лучший охотник из всех, и всегда появляется внезапно, когда Нарвэндэ его совсем не ждет. Но ждать ей никогда не приходится. Они всегда разговаривают словами, хоть Охотник и рвется к ней внутрь, в самые глубины осанвэ. Он хочет разгадать её, как самый большой секрет. Пламенная не знает, что кроется внутри неё самой, и спасается от напора Третьего сына Фэанаро позорнейшим бегством, под его громкий и заливистый смех, которому позавидует даже сам Тулкас. Тьелко много смеется. Даже когда ему грустно. Даже когда он зол. Даже когда Нарвэндэ своим сознанием удается нащупать в нем что-то мягкое и теплое, теплее и мягче шерсти огромного пса Хуана. Они во весь опор верхом несутся по бескрайним полям Валинора прямо в глухие леса Оромэ, где их, кроме самого Оромэ никто не найдет. Ни братья, ни отец, ни Отец Фэанаро, ни дедушка Финвэ, ни Ириссэ, никто. Там, под густо зеленой листвой, Тьелко отдыхает душой, отдыхает душой вместе с ней, и нолдиэ учится тайнам природы, поет вместе с ветром, танцует с мягкой травой, и внимает силе земли. Там звучит музыка Айнур в каждом выдохе их и вдохе, а магия Ауле и Йаванны играет им свой лейтмотив. Там Нарвэндэ черпает вдохновение для всех своих бесконечных идей, и снова бежит творить сломя буйную голову, а Тьелко снова несется за ней, пришпорив своего скакуна, прыгая через глубокие ручьи и мягкие кочки. — Догоняй! — весело и свободно кричат, почти орут они друг-другу, и весь мир, вся Арда принадлежит им. Тьелко держит их вылазки в строжайшем секрете, и Нарвэндэ тоже старается не подавать виду, что знает, что отменно проводит досуг с одним из нолдорских принцев. Когда она видит Тьелко в компании брата Курво, сестрицы Ириссэ и своих кузенов, то прячется в тень, завистливо задыхаясь от ревности. Но разве эльдар присуща зависть? Эти чувства сразу же испаряются как роса на палящем солнце. Нарвен знает, что самый лучший досуг Охотника принадлежит ей. Тьелко же знает, что стоит лишь ему раскрыть рот, Нарвэндэ быстро заберут у него, разорвут на части дражайшие братья и любимый отец. Братья начнут преследовать их обоих вопросами, а отец нагрузит работой по самое горло, и никогда не отпустит больше гулять. Нечего талантам таким прохлаждаться! У Тьелко в отличии от Атаринкэ, Морьо, Нельо, Кано и даже Амбаруссар есть самая большая привилегия в мире — свобода. Ему не надо часами корпеть с инструментами, чтобы создать очередной шедевр. Он сам есть шедевр, законченное творение Фэанаро, что знает как построить большой и уютный дом из ничего в самом густом лесу, как поймать самую крупную и опасную добычу, как с помощью птиц узнать, о чем говорят Манвэ с Вардой, и какие диковинные дары природы принести на будний и праздничный стол. Рядом с Охотником всегда праздник. И даже весть о том, что из заточения должны выпустить падшего вала Мелькора, не омрачает его. И потому секрет их сердец знают немногие. Больше догадываются о нем. Тьелко всегда может взглядом намекнуть аммэ*. Аммэ понимающе улыбнется, и мягко кивнет. Вильялин в её представлении, скопление светло-голубых юбок, черных, тяжелых кос и вихров на маленькой голове, и легкий стук каблуков. Нарвен в понимании Тьелко, это алое пламя, в голубоватой вазе из прозрачного сталактита. Она для него камень, стекло, огонь и кристалл, пусть и поет свои сладкие песни и слушает щебетание птиц. Об их свободе знает и Курво, и покрывает её. Он видит те недочеты и места, где за незнанием дела халтурит Нарвен, и незаметно, в помощь и брату и пламенной эльдэ, исправляет и корректирует их. Ему не сложно, а Нарвэндэ так и останется одной из преданных мастериц Фэанаро. Однажды их все же замечает Кано. Он сидит подле корней Тельпериона и играет на арфе целому отряду девиц. С другой стороны великого дерева, эльдар слушают златовласого Финрода. Менестрели негласно соревнуются в том, кто лучше поет и играет. Но Финдарато не дано перепеть Кано, и Тьелко с Нарвэндэ, что лежат в высокой траве и смотрят на это поодаль, усмехаются в один и тот же момент. Кано поворачивает темную голову и долго и в упор смотрит на них. Тьелко мрачнеет. Он кажется слишком много, передал по осанвэ, случайно. Нарвэндэ с тревогой смотрит на него. Кано не улыбается, и снова отвернувшись, продолжает петь и играть. Толпа девиц вокруг Кано, кажется даже не смотрит в их сторону. Тьелко прекрасен. Но с Кано не может тягаться даже сам Артафиндэ. — Что он сказал? — с придыханием интересуется Нарвен, когда лицо Прекрасного снова становится светлым, и он обратно падает на траву, подложив руки под голову. Нолдиэ следует его примеру, и смотрит на сияющую серебряную и золотую листву над своей головой. Так хорошо… Такое блаженство. Тьелко улыбается, лукаво прикрыв глаза. — Сказал, что девы любят его больше, чем они любят меня, — отвечает ей он, улыбаясь. Нарвен лежит рядом, повернув к нему свою голову. — Зачем любовь тысячей, если есть одна, что будет любить тысячи лет? — вопрошает она, и улыбка медленно гаснет на лице Охотника, оставляя серьезность. Тьелко не открывает глаз, но Нарвен знает, что он думает про неё, хоть и не смотрит. — Ты любишь меня, Нарвэндэ? — серьезно и требовательно осведомляется он, взирая на неё строго, как Фэанаро, цепляя черной каймой вокруг радужки своих ясных глаз. — Больше чем я люблю кузницу, и тщеславные творения рук моих, и творения рук наших атто, — без запинки, протяжно выдыхает она, смотря на него с приоткрытым ртом. Тьелко задумывается, опускает глаза, и смотрит куда вниз, в сторону, лежа к ней полубоком. На его белой, льняной рубахе порхают красные птицы и бабочки, цветут розы и алые маки. Нарвэндэ хочет к ним прикоснуться. Это Нэрданэль вышивала их своей нежной рукою. Нарвен совсем не умеет шить. Или же вышивать. Она любит либо плотные, либо совсем легкие ткани, и мысли её утекают в даль, как вода, словно пугаясь ответа Тьелко на её громкий ответ. Нарвэндэ самой не страшно. Все же не страшно, нет. Тьелко хранит молчание, пока на его лице вновь не возникает, таинственной и волшебной улыбки, сказочной по сути своей. Его глаза затянуты легкой, серебряной дымкой, и он смотрит куда-то вдаль, теперь поверх её головы. — Любовь тысячи мне не нужна, Нарвэндэ, — он вновь смотрит на неё, заглядывая в лицо, — Мне навсегда хватит одной. Она соглашается, не совсем понимая, на что. А Тьелко что-то решил, что-то задумал. Нолдиэ снова смотрит на свет листьев Великих Древ. Что будет дальше она не знает. Скоро бал во дворце Финвэ. Туда пригласят и её, петь и плясать, и праздновать свое совершеннолетие. Тьелко знает, кого ей подарит. Живого, белого кролика, если найдет. Пусть отпустит потом, когда ему надоест быть её гостем. Съест морковку в огороде её матери, Ильмо, будет жевать капусту, и веселить Нарвэндэ, отводя её подальше от кузни, домой, к рисункам и акварели. Отводя к природе, свободе и к нему. Звери в лесу, они сами в гости не ходят. Как и его мать, Нерданэль. Она тоже занята искусством, и часто лепит скульптуры в доме деда Махтана, с близнецами на пару. Они помогает ей, потому что глина мягче железа. Туда пойдут они, он, она и славный лорд-кролик. Охотник прячет улыбку, утонув в этой фантазии, а Нарвендэ вопросительно смотрит на него, думая, поделиться ли он ей с ней, но Тьелко отрицательно ворочает головой, хитро ей улыбаясь. Кажется, это пока самый коварный план в его жизни. И только ткачиха Вайрэ знает, что они будут еще, сильнее, коварнее, страшнее и хуже. А пока и он, и Нарвэндэ дышат свободно, слушая шелест листвы и пение лучших бардов мира сего.