Среди ярких огней, Где кометы водят хоровод Мы кружим над луной И мотив заводной К приключениям новым нас зовёт С песней этой ты взлетаешь над землёй! Нас уже не удержать!
Эти три месяца пролетели незаметно. Но была одна проблема. Она заключалась в положении Мисаки. Его животик рос, как на дрожжах. Он все время носил мои футболки, а на вопросы мамы, почему он так делает, братишка отвечал: «Не люблю, когда вещь обтягивает тело, братик ведь у нас большой, и его футболки такие свободные и удобные!» Но теперь эти мучения закончились! В Японии мы уже как полчаса и в данный момент едем к нашему новому жилищу. Приедем домой, и я сразу же запишу Мисаки к лучшему врачу, чтобы он вёл его беременность. Так, коробки с вещами я принёс, помог Мисаки их убрать, потом «слетал» за продуктами, фильмами, играми и прочими безделушками. — Братик! Ау! Земля вызывает Акихико. Блин, Аки! Мисаки и маленький волчонок вызывают своего папу! — Прости задумался. Ты что-то хотел? — Не хочу, чтобы ты учился в университете! Ты у меня и так умный! Я хочу просыпаться с тобой, а не один! — Малыш, если я не буду учится, то не смогу обеспечить тебя и нашего малыша. — Можно попросить папу! Он даст тебе работу! — Я не хочу зависть от родителей. Я хочу вступить во взрослую жизнь, хочу, чтобы ты гордился мной, моими достижениями, чтобы наш ребеночек в школе хвастался мною! — он прижался ко мне сильнее — Я узнавал, у меня будет три-четыре пары в день. Я буду возвращаться ближе к двум часам дня, а все остальное время я буду проводить только с тобой! — Мне будет одиноко… — Я взял его на руки, и поцеловал. — Если будешь каждый раз опаздывать без предупреждения на двадцать минут, два дня меня вообще не трогаешь! — Как скажешь, малыш! Буду стараться возвращаться вовремя!***
За эти пять месяцев ничего не изменилось. Я хожу на пары, а когда они заканчиваются, лечу домой к своему беременному муженьку. Да-да, именно к мужу. Когда Мисаки был на шестом месяце, я сделал ему предложение, он согласился! Теперь на его на безымянном пальце красуется золотое кольцо, а на другом - обручальное. В данный момент, я спокойно сижу в гостиной и тут… — Я ненавижу тебя, Усами Акихико! — раздался вопль, сотрясший всю квартиру. Устало потерев глаза, я отложил в сторону ноутбук, на котором пытался написать доклад. Последние несколько дней мне давались особенно тяжело. Настроение брата менялось со скоростью света, хотя, мне казалось, период буйства гормонов должен был уже пройти. Но факт оставался фактом. Мне еле удавалось сдерживать его истерики, что вспыхивали на пустом месте. Мисаки, готовый метать глазами молнии, с топотом маленького неповоротливого бегемотика появился в гостиной. Но почему-то весь его разъярённый вид вызывал у меня лишь улыбку. Мой муж слишком уж умилительно поддерживал живот при ходьбе и был похож больше на злого хомячка, чем на грозного волка. — Что не так, солнышко? — спросил его я, стараясь сохранить серьёзное лицо, чтобы не злить его ещё больше. — Где сумка с вещами, что я собрал в больницу? — спросил меня он, кипя от негодования. — Я перебрал в ней вещи и положил в дальний угол, чтобы ты больше не трогал её, — честно признался ему я, — Малыш, в больнице ты пролежишь от силы неделю или две, тебе не нужно столько вещей, как на северный полюс. И ребёнку не нужно столько игрушек в первые дни жизни. — Мой мальчик насупил нос и поджал губы, пытаясь показать своё недовольство. — Не волнуйся, у меня всё под контролем. И если чего-то будет не хватать, то ты всегда можешь попросить это привезти. Мисаки обречённо вздохнул, принимая поражение. Наверное, он всё-таки понимал, что глупо было собирать целый походный набор в больницу. Но я прекрасно понимаю, что он волновался и не знал, чем себя ещё занять, кроме перебирания вещей в обустроенной нами детской или в сумке, собранной в больницу. Ребёнок должен был появиться уже на днях. Я хотел сначала положить его в больницу заранее, но понял, что он с ума там сойдёт, раз мечется так по дому, не в силах усидеть на одном месте. Все необходимые обследования уже были пройдены, и Мисаки был готов к естественным родам. — Еда уже готова, — буркнул мой муж, поворачиваясь ко мне спиной. — Чтоб ты подавился этим супом. — Это самое милое пожелание смерти из всех, что я слышал в своей жизни, малыш, — задумчиво произнёс я. Но, кажется, мужа моя шутка не порадовала. Я понял, что снова оплошал, когда он повернулся, снова прожигая меня взглядом. — Ты! — крикнул он мне, но тут голос его дрогнул, — просто невыносим, — продолжил он почти шёпотом. Я сразу же подскочил с места, когда Мисаки, согнувшись, обнял руками свой живот. — Началось… — прошептал он, поднимая на меня испуганный взгляд и содрогаясь всем телом. Мисаки тяжело дышал, всё ещё переживая боль первых схваток. Он полностью отдался моим надёжным рукам, контролирующим сейчас весь его мир. Я корил себя, что ещё насколько минут назад как последний дурак злил своё беременное чудо. Шепча Мисаки, что всё будет хорошо, я бережно усадил его в машину. Путь до больницы был недолгим, и я заранее предупредил врачей о нашем прибытии. Но вот нас встретили холодные тона больничных стен. Зажавшегося в моих объятьях Мисаки тут же усадили в кресло-каталку и увезли куда-то от меня. Бросая взволнованные взгляды ему в след, я отчаянно старался отбросить сейчас ненужное и бесполезное волнение, сосредоточившись на речи медсестры. Сейчас я не мог помочь моему мальчику ни бушевавшим в груди волнением, ни своим присутствием. Это убивало. Роды, как и ожидалось, были долгими, но мне казалось, что я успел поседеть за те девять часов, что Мисаки не было в поле моего зрения. Я пытался усмирить больно сжимавшееся в груди сердце. Врачи говорили что с ним все хорошо. Для них если орет, как резанный, это хорошо. Но он сразу же утешил меня тем, что Мисаки спокойно перенёс болезненный укол. Но он не помог, и через пять минут мой волчонок уже кричал. Старый знакомый и наш семейный врач пытался отвлечь меня от тяжёлых мыслей, но сейчас этого никто не смог бы сделать. Он обещал что ничего не скажет родителям, потому что у него самого муж - его родной брат. Но вот по родильному отделению разнёсся звонкий первый плач, и я тут же подорвался с места. Нашего малыша вынесла на руках медсестра, плотно обернув его пелёнкой. А я стоял там, в коридоре, смотря на это маленькое сокровище, что только перестало плакать и смотрело на мир своими, пока ещё расфокусированными, зелеными глазами. Пересилив себя, я сделал ещё несколько шагов в его сторону, протягивая руки к свёртку в руках медсестры. Девушка, улыбнувшись мне, позволила взять на руки сына, проинформировав, как правильно нужно держать. Но я уже и так знал, мой прекрасный муж успел несколько раз об этом рассказать. Такой лёгкий, такой маленький и беззащитный кроха лёг на мои руки, и я с небывалым трепетом стал всматриваться в его маленькое детское невинное личико. Улыбка тронула моё лицо, слёзы были готовы брызнуть из моих глаз, как у последнего несмышлёного мальчишки, от накатившего на меня облегчения и щемящего сердце счастья. — Привет, — прошептал я, нежно касаясь щеки новорождённого сына, — добро пожаловать в мир. — Какое имя вы решили дать мальчику? — спросила меня медсестра. — Можно немного с этим подождать? — спросил я, не поднимая на неё взгляда, — Мисаки долго выбирал ему имя, но мне так и не сказал. — Хорошо, — отозвалась девушка. — Позвольте, я отнесу его на первые необходимые процедуры. Немного дрожащими руками я протянул ей ребёнка. А она уже обыденным для себя жестом приняла у меня из рук маленького Усами. Мой прекрасный сын. — Как там Мисаки? — спросил я девушку, всё же отрывая взгляд он малыша. — Всё хорошо, — сказала она, покачивая младенца на руках, — он постоянно кричал, и немного сорвал голос. Никаких осложнений. Можете подождать его в палате. Сейчас он спит. Когда он проснётся, я принесу ребёнка, — улыбнулась она мне. — Спасибо, — сказал я, силясь улыбнуться в ответ. И медсестра покинула меня, унося с собой моего новорождённого сына. Мне уже с нетерпением хотелось снова взять маленький свёрток вновь и поднести его к Мисаки, показывая ему нашего сына. Глупая улыбка снова расползлясь по моему лицу. Боже, как я сейчас был счастлив! Нашего новорождённого сына принесли в палату Мисаки незадолго до его пробуждения. Наш сын тихо лежал в кроватке, когда я склонившись над ним уже в который раз пересчитывал маленькие пальчики на его руках и ногах. По пять пальчиков на каждой. Какое же это чудо. Но вот мой прекрасный волчонок пошевелился, простонав. Я, сразу оказавшись подле него, перехватил его руки, что сразу же потянулись к животу. Мой муж что-то недовольно промычал, тяжело отходя от послеродового сна. Между его бровей тут же залегла глубокая складка, и я, не удержавшись, наклонился его поцеловать. — Аки, — прошептал малыш. — Да, моё сокровище? — сказал я, улыбаясь мужу. — Ты молодец, всё прошло хорошо. Мисаки попытался слабо улыбнуться в ответ. А наш сын, будто почувствовав пробуждение своей мамы, стал хныкать, привлекая к себе внимание. Я, снова улыбнувшись Мисаки, поцеловал его и отстранился, отходя к колыбельке. Подняв малыша на руки, я поднёс его к мужу, что попытался привстать на локтях, чтобы поскорее увидеть наше чудо. Взглянув в зеленые глаза нашего сына, Мисаки весь задрожал. Я осторожно помог мужу взять наше сокровище на руки, и тот, не скрывая своих чувств, расплакался, прижимая к себе ребёнка. — Ты молодец, волчонок абсолютно здоров. Вес три и девять; рост ровно пятьдесят; и ровно по пять пальчиков на каждой ручке и ножке, — сказал я, снова целуя своего замечательного Мисаки. — Боже… — только это мог сказать Мисаки. — Я сказал пока повременить с именем. Ты ведь выбирал его? — сказал я, вытирая слёзы с щёк мужа. — Да, — сказал он снова дрожащим голосом, — Хироки… Усами Хироки.