О магах, кроликах и шиншиллах

      Следующие несколько дней прошли для мага в рабочем угаре. Защитой от материнского инстинкта Такхизис, требующего ежечасно рассказывать супругу о шевелениях малышоночка, служило отвратительно воняющее зелье, которое Рейстлин якобы нечаянно пролил в кабинете — токсикоз драконицы от этой вони активизировался на полную катушку. Вот уже несколько раз она порывалась привлечь Маджере к обустройству Бездны под нужды будущего младенчика, но каждый раз вынужденно ретировалась, зажимая пасти то поочередно, а то и разом.       Даламара и Карамона маг бессовестно предоставил их женам в надежде, что хотя бы один из них выживет и поможет привести Ансалон в более или менее приличный вид. Но день проходил за днем, одно заклятье сменялось другим, были испробованы сотни зелий-противоядий... Ничего не помогало. Проклятие пропитанного мочой ельника казалось нерушимым.       В очередной раз лишившись в человечьем обличье рук, Рейстлин вздохнул и смирился с тем, что ему нужна помощь. С трудом ногами разломав доски на двери в кабинет (одной лишь магии колдун уже не доверял, потому забаррикадировался от остальных обитателей Башни по-старинке), Маджере-младший выбрался на лестницу — и не узнал ее.       Паутины не было. Застарелой пыли под ногами — тоже. Более того, было светло, как днем — вечный мрак Башни Волшебства рассеивала тонкая полоса на стене. Рейстлин попытался рассмотреть ее поближе, но по глазам ударило светом так, что маг пошатнулся. Отсутствие рук и узкая лестница довершили дело. Мешая в панической речи магические и матерные слова, колдун ухнул в пролет, с ужасом понимая, что вот-вот встретит свою кончину — и не в погоне за могуществом или властью, даже не в магическом поединке, а в собственной Башне... «Карамон же предлагал установить перила!», — пролетела в голове мага его последняя, как тогда казалось, мысль. Рейстлин закрыл глаза...       — И долго ты намереваешься там лежать?       Рейстлин открыл глаза. И обнаружил себя живым. Под тщедушным телом теперь снова суслоежа мягко пружинила невиданная ткань...       — Что это? — поинтересовался колдун, выбираясь из спасительного плена с помощью брата.       — Сетка страховочная, — буркнул Карамон. — Знаю я вас, распиз... Кхм. Ну, то есть, опасно тут. Вот я и подправил кое-что. Сетка, лента светодиодная...       Братья добрели до кухни, где уже сидел Даламар, выражение морды которого могло бы служить иллюстрацией того, что бывает с заглядывающими в самые темные уголки Бездны.       — А с тобой что? — поинтересовался маг, стараясь не обращать внимания на то, что и кухня преобразилась стараниями скучающих Карамона и Тики.       Ученик посмотрел невидящим взглядом.       — Что еще стряслось?       Ученик отчаянно махнул лапой.       — Пошли, покажу, — вздохнул Карамон и, подхватив суслобрата под костлявую лапку, чтобы снова не проверил высоту лестничного пролета, повел обратно, наверх.       Приоткрыв дверь в покои Даламара, кроль со смесью злорадства и сочувствия шепнул:       — Вот...       На широкой кровати шевелилось нечто. С первого взгляда Рейстлин даже не понял, что это такое: множество маленьких ножек дрыгалось под плоским шерстяным блином, а у кровати отрасли новые декоративные элементы, подозрительно напоминавшие зубы... Зубы! С некоторым ужасом опознав в меховой части композиции с помощью полутора клыков собственную сестру, сусломаг присмотрелся и ахнул.       — И сколько их?       — Тринадцать.       Рейстлин покрылся холодным потом. Быть дядюшкой сразу тринадцати порождениям сестры-хомячихи и ученика-шиншиллокрыса ему не улыбалось вот прям совсем. Хорошо хоть младая поросль была пока слишком мала, чтобы топотать по коридорам Башни и пугать стражей (а заодно и дядюшку, что уж там), а только попискивала пока под теплым животом матери.       Китиара мрачно посмотрела на братцев, впустивших сквозняк. В глубине ее глаз-бусинок отчетливо виднелось, что она думает о своем счастье материнства, Даламаре, собственной хомячьей сущности и в целом об изменениях мира вокруг... Но под лапой были только братья. Утробно зарычав, Китиара попыталась двинуться к двери, но Карамон, очевидно, не впервые предпринимавший сей маневр, тут же ловко ее захлопнул.       — Куда угодно хуже, — в сотый раз прокомментировал Рейстлин перед тем, как из его собственного кабинета раздался призывный клич драконицы.       С Такхизис последнее время отношения были напряженные. Всебесцветная собиралась высиживать ребенка из яйца прямо в Бездне, Маджере кипятился и доказывал, что раз уж отец ребенка он, то родиться тот должен человеческим путем и в мире. Желательно не в рабочем кабинете, а где-нибудь... В лаборатории. Споры обычно заканчивались изгнанием «скотины игольчатой» куда подальше с предварительным нанесением ей легких телесных.       Не ожидая ничего хорошего, Рейстлин, как в холодную воду, шагнул за Врата, и немедленно был вознагражден зрелищем умильно щерящихся пяти пастей. Холодея от предчувствия, суслоеж поджал иголки и осторожно подошел поближе.       — Рейсточка, — просюсюкала Такхизис, пребывавшая в слишком уж хорошем настроении.       — Даааа? — протянул маг, вжав голову в костлявые даже в суслоежином воплощении, плечи.       Вместо ответа Всебесцветная сделала шажок в сторону, чтобы зрению мужа открылось ОНО. Переливающееся всеми цветами радуги, негромко гудящее, высотой Рейстлину по пояс, яйцо было покрыто, очевидно, гибкой скорлупой, под которой угадывались очертания дракончика, подрагивающего во сне лапами и крыльями.       Налившись краской, Рейстлин открыл было рот, но Такхизис предусмотрела столь очевидное развитие событий, тут же перехватив супруга поперек тушки и затыкая ему рот поочередно поцелуями всех пастей.       — Еще пара недель, и мы — родители! — с энтузиазмом провозгласила Всебесцветная, когда Рейстлин безвольно повис в сильных лапах супруги, устав дрыгаться в попытках обрести свободу передвижения и ругательств. — А теперь посиди с ним. Можешь сказку почитать.       Тремя часами спустя маг вышел из Врат Бездны с одним-единственным желанием: вернуть все на круги своя. Казалось бы, ужас происходящего вокруг осознавался суслоежом и раньше, но лишь когда Такхизис в порыве предвкушения будущего семейного счастья попросила его немного повысиживать яйцо, этот ужас свалился на Рейстлина в полном объеме.       Запечатав Врата и забаррикадировав двери, маг принялся за дело. Оставался лишь один способ нивелировать последствия драконьей урино-магии. Мир нужно было уничтожить, желательно — эффектно настолько, чтобы какой-нибудь Реоркс не задался целью сотворить сразу после этого новенький.       Посох Магиуса даже в этом благом деле помогать отказался. Соорудив ламен, используя полученные от Фистандантилуса знания и изведя все запасы помета летучей мыши, тертой драконьей чешуи, крови грифона и вообще едва ли не всех известных взрывоопасных магических компонентов, Рейстлин сотворил магическую бомбу такой мощности, что и лунам бы досталось.       — Помирать — так с музыкой, — мрачно и торжественно озвучил суслоеж, раздумывая, стоит ли попрощаться хотя бы с поумневшим Карамоном, чей возросший интеллект был единственной отрадой мага в эти мрачные времена.       Конец сомнениям положил сам братец-кролик, влетевший в кабинет Рейстлина вместе с обломками двери и запирающего заклинания, и бешеный до мышиной бледности Даламар, вошедший следом.       — Ссс дороги, шшшалафффи, — скомандовал шиншиллокрыс и спросил уже у помятого Карамона, отряхивающегося с виноватым видом:       — Так я бракодел, зззначит?       Карамон примирительно воздел лапы.       — Дружище, все тринадцать — девочки. Это просто шутка. Согласен, неудачная...       Даламар рванулся к нему.       — Мышка бежала, хвостиком махнула... — только и успел прошептать Рейстлин слова из сказки, которую читал яйцу, глядя, как тонкий голый хвост его ученика сносит со стола орудие уничтожения мира.