Волшебница

      Рука машинально сжала нож, а тело перешло в боевую готовность. В любой момент нужно суметь мобилизоваться, чтобы дать отпор или наоборот напасть. Я видела напуганный и растерянный взгляд Лулы, направленный на меня. От него всё внутри сжималось, и в мысли приходило весомое чувство волнения. Она ждёт помощи, спасения, но не знает, что сейчас мы обе в недоумении и страхе от происходящего. Отличается лишь то, что подруга находится в лапах соперника, а мне нужно искать выход из ситуации для двоих. Враг, кажется, один, что приравнивает шансы в борьбе с ним, но ситуацию усложняет то, что он может причинить вред Луле. Этот мужчина должно быть много раз фигурировал в криминальных делах. Он хладнокровно сжимал подругу, словно в любой момент без сомнений готов покончить с ней. Убийца без чувств, которому приносит удовольствие наблюдение за мучением людей, бессердечный исполнитель заказов своих хозяев — всё, что навевает враг своим видом. Но я не понимаю, что ему от нас нужно и кто этот человек. Почему же он безмолвно стоит? Чего выжидает? Неужели подмоги? Обстановка всё накалялась, а я не могла понять, как же мне действовать. Вдруг головорез вплотную прислонил нож к области сонной артерии своей жертвы. В тот момент я морально не выдержала и решила первой начать разговор: — Кто вы и что вам нужно? — сердце выстукивало бешеный ритм. Холод атаковал организм так, что мне казалось, словно ладони превратились в сплошной лёд. На лице того человека не дрогнула ни одна морщинка, будто он и ждал такой реакции. — Я тот, кто пришёл завершить начатое, — разум бил тревогу, меня бросило в холодный пот. Зачем же он медлит и скрывает свои намерения? Чего этот головорез добивается? Ведь всё происходит неспроста, и он действует по продуманному плану, но какому именно? — Зачем вам я и Лула? — пытаюсь как можно лучше скрыть сковывающий страх за безопасность Мэй и звучать уверенно. Может смысл его тактики — вывести меня из равновесия? Ведь он наверняка понимает, что я привязана к тому, чтобы ей не был причинён вред. — Вопросы здесь буду ставить только я. Ты же не хочешь, чтобы твоя миленькая подружка пострадала? Впрочем, мы можем немного подправить её идеальное личико, — он искаженно улыбнулся и направил оружие к щеке Мэй. «Нет!» — вырвался громкий, пронзительный и дикий крик будто не моим голосом. Лула начала плакать и молить о благоразумии, но смысл её следующих слов было невозможно разобрать из-за его ладони. — Я сделаю всё, что вы потребуете. Только не причиняйте ей вред и назовите свои условия, — на миг враг поджал губу, его глаза словно загорелись нездоровым пламенем. Тупым концом ножа он провел к обратно к шее Лулы. Подруга дрожала и хныкала, заглатывая боязнь, а я изо всех сил пыталась держать себя в руках, иначе не смогу помочь ни Луле, ни себе. — Если хочешь, чтобы эта бесценная выжила, то отправишься со мной. Конечно, можешь попытаться сбежать, но будь уверена: ты не успеешь пикнуть, как она всплывет кровью.       Внутри пробежала кошмарная волна, что сдавила всё в один ком неизменного ужаса. Перед глазами пронеслась эта чудовищная картина. То, как он безэмоционально, безразлично дернул рукой, а бездыханное тело подруги свалилось на пол. Под моими ногами расплывалась алая кровь, в которой я полностью увязла. Нет, у меня нет ни единого морального права бросить её. Она не должна расплачиваться за чужие грехи. Несмотря на то, что я хочу спастись, это непомерная цена за свободу. Лишь самый жестокий человек способен сознательно разжать руки и отпустить друга, висящего над пропастью. Лучше погибнуть самой, чем позволить кому-то убить родного человека у тебя на глазах. Из раздумий меня вывели внезапные вопли Лулы о том, чтобы я бежала. С другой комнаты выходил тот самый старик. Но в его виде что-то изменилось. Он не кричал свою мантру, не бросался на нас — ничего из своих прошлых привычек. Мужчина лишь поклонился перед моим шантажистом, сложив руки накрест. — Если она так долго тянет, может прикончите эту вопящую? От неё уже голова болит, — предложил тот самый безумец. Головорез сначала замешкался, но потом уверенно развернул холодное оружие в сторону Лулы. — Нет! Я согласна. Но только при условии, что вы не тронете её, — сердце буквально ушло в пятки, как только я увидела, как натянулась кожа подруги в области шеи. Но противник успел остановиться перед совершением кровавого поступка.       Всё, что прозвучало далее — самодовольное «Связать!» и ответные крики Лулы. Я же неподвижно ждала своей участи. Несмотря на то, что эти люди невзлюбили компанию Мэй и давно бы уже избавились от ненужного балласта, теперь они не имели права её тронуть. Со спины ко мне подошел ещё один мужчина в черном шарфе с верёвкой в руках. Он туго затягивал узлы на моих запястьях и коленях, сделал несколько кругов пут. В то время старик подошел к лидеру врагов и попросил о вознаграждении. В ответ тот получил лишь ехидное «спасибо», а когда безумец стал возмущаться, мой соперник приказал своим подчиненным избавиться от лишнего свидетеля. Ужасное ощущение забилось внутри: неужели эти люди настолько жестоки? Как они могут расправиться с этим человеком? Неужели они не предают жизни хоть какую-то цену? Как можно настолько фанатично идти за животными повадками убивать? Тот старик вырывался и умолял о пощаде, но его словно никто не слышал, кроме меня. В тот момент я осознала, в насколько опасном и трудном положении мы оказались. Любое неверное действие приведёт к смерти. Нужно быть предельно осторожной, ведь от меня сейчас зависели две жизни. На глаза надевают повязку скорее всего, чтобы не увидела, куда будут вести. В последний раз бросаю взгляд на подругу и обещаю, что всё будет хорошо. Хотя сама не уверена, увидимся ли мы вновь. Когда последний штрих перед отъездом был готов, тот человек грубо сдавил мою руку в области локтя и повёл меня в неизвестном направлении.       В момент, когда я лишилась возможности видеть, обострились два других чувства — слух и тактильная составляющая. Насколько мне удалось понять, меня загнали в багажный отсек фургона. Двигатель протяжно взревел — и машина двинулась в неизвестном направлении. Темнота, как водится, усугубляет тревогу. Она оживляет страхи, которые в свете дня прячутся, но не исчезают. Заставляет проснуться самые худшие опасения. А вокруг — зловещая, напряженная тишина, что нарушалась лишь звуками движения машин. Пугающая атмосфера ужасно психологически давила. Ты не можешь увидеть, что скрывается за черной тканью, пошевелиться, чтобы защитить себя — становишься беззащитной добычей в лапах хищника. Руки и ноги онемели от сдавливающих пут. По ощущениям это похоже на «снегопад» по телевизору, когда какой-то канал отключили. Конечности казались отростками, которые еле чувствовались и, казалось, вскоре отпадут.       Я не понимала, куда мы едем, где сейчас Лула, что мне вообще делать. В один миг меня лишили возможности выбрать, шанса повлиять на происходящее. Теперь я напрямую зависела от этих людей, иначе пострадает подруга. И у меня нет никаких гарантий, что её или меня не тронут. Хотя я определённо знала, что если бы мой ответ был отказом, Лула оказалась бы на том свете. Неизвестность страшна, но предопределённость хуже стократ. Тот старец уже не имеет возможности рассуждать о грядущем, у него отняли это преимущество. Но даже это время и ограниченный обстоятельствами объем информации, что есть в наличии, надо использовать с пользой. Получается, что тот старик не безумец — с самого начала его заданием было найти меня и Лулу. Мы встретились на следующий день после прибытия в ту деревню. Если с тем человеком так легко расправились, получается, что он не из их группировки. Но кому было выгодно искать нас в то время? «Serpents» — немой ответ в голове. Значит, вскоре я вновь встречусь с нашими главными врагами.       Через некоторое время автомобиль остановился настолько резко, что я немного отлетела назад. Враги со всей силы захлопнули двери машины. Я пыталась разобрать, что происходит, используя единственный в запасе способ — слух. Несколько минут те люди о чем-то разговаривали на улице, а после принялись за то, чтобы вытащить меня из кузова. Один из них жёстко схватил меня за колени и обрезал верёвку, а потом вытолкнул из фургона. Ватные ноги буквально впились в землю, не давая ступить и шагу. Приток крови возобновился, по ощущениям нижние конечности буквально набухли. «Чего застыла? Пшла впрёд!» — за макушкой раздался чудовищный голос головореза, который не выговаривал всех гласных звуков. Тот мужчина со всей мощи ударил меня по спине, от чего я не удержала равновесие и свалилась на землю. В колени врезались камни вперемешку песком. Не успела я приподняться, как меня схватили за подмышки и бросили прямо. Кто-то спереди взял часть моей верёвки и начал тянуть за собой. Я едва плелась за ним и, не видя ничего, наталкивалась на все препятствия. Шаг за шагом, поворот за поворотом, мы куда-то завернули. Злодей остановился, разрезал путы, стянул мою повязку и забросил меня в комнату.       От резкой перемены освещения, глаза раздражал свет, но вскоре неприятное последствие оставило меня в покое. Я сразу же начала рассматривать помещение. Оно казалось сырым, холодным и необжитым. Впереди находилась кровать, слева от неё кресло со стулом, а справа дверь, которая вела в ванную комнату. Слишком роскошно, как для узника, и слишком бедно, как для важного пленного. Но резко из раздумий меня вывел чей-то голос. — Надо же, какие гости почтили меня своим присутствием. Смею спросить, как вам моя обитель? — резко обернулась к человеку сзади. Отчетливо помню эту манящую привлекательность и отталкивающую мерзость — я вновь встретилась с Седриком. — Поверьте, я бы сюда никогда не наведалась, если бы не ваши бесцеремонные подчиненные. А оценить дом не смогла из-за великолепной повязки на глазах, — я пыталась держать между нами как можно большее расстояние и мысленно искала пути бегства. Он лишь пристально рассматривал меня и самодовольно улыбался, но до моего сознания доходило, что так будет недолго. — Человек может осознать собственные чувства только тогда, когда веки его сомкнуты, ведь именно тьма — родная стихия нашего существа, а не свет, более привлекательный для нашей бренной оболочки, — враг начал приближаться ко мне, а я сразу же попятилась назад, сохраняя дистанцию. Он поднял обе руки на уровне плеч, словно хотел притянуть меня к себе. — Спасибо, но я прекрасно понимаю голос своего разума и сердца даже без этого, — я не могла ступить и шагу в сторону, ведь тогда его рука притянет меня к нему ещё ближе, но сзади был тупик. Глубоко вдохнула, зажмуривая глаза, Седрик оказался рядом со мной. — А здесь вы неправы. Разве может человек, который осознает свои чувства, не знать, кого любит? — мужчина наклонился к моему уху, неприятно щекоча его горячим дыханием. Я замерла в непонимании того, что мне предпринять. Это очередная игра, но какие здесь правила? — С чего же вы так решили? Я люблю Дэниела, — услышав это, он громко рассмеялся и завел свою руку за мою спину. Я попыталась оттолкнуть его, но второй ладонью Седрик сжал запястье и притянул к своей щеке. Мне было страшно, ведь действия этого человека невозможно предугадать, а здесь никто меня не защитит. В сознание закрались самые жуткие мысли о том, какой будет исход такой встречи. Кровать сбоку всё больше заставляла меня дрожать и молиться, чтобы ему ничего не взбрело в голову. — Увы, не в каждой истории любви есть шанс на счастливый конец, — зрачки расширились в ужасе от сказанного им. Паника словно яд расползлась по всему телу. Мне уже было всё равно на себя, но неужели он что-то сделал с Дэниелом? — Что вы имеете в виду? Что случилось с Дэниелом? Что вы с ним сделали? — я в замешательстве смотрела в его глаза. Но Седрик лишь удовлетворенно расхохотался и отпрянул от меня. Он направился к выходу, а я бросилась за ним. В последнюю секунду перед запиранием двери мужчина добавил: — Не скажу…       Я стучала со всей дури, отчаянно кричала, но Седрик и не собирался возвращаться. Я как загнанное в ловушку животное метаюсь из одной крайности в другую. Сейчас спектр эмоций накалён до замешательства. Это жестоко. Вкидывать мне слова о дорогих людях, как голодному волку в вольере маленький кусок мяса на растерзание. Это лишь продлевает время до смерти хищника, но не дает ему достаточно жизненных сил. Седрик отлично понимает, кто меня волнует, и специально подначивает, чтобы вывести из строя. За это время душегубы могли сделать с ребятами всё что угодно, и это пугает. Мне нужно найти внутренние силы, чтобы не сломаться, чтобы спасти их.       Я присела на кресло и устало прикрыла глаза. Нужно обдумать план действий, пальцы машинально потёрли виски, отгоняя пришедшую головную боль. Сколько всего навалилось за один день, и расхлёбывать сиё распрекрасие придётся также мне. Есть два варианта того, как можно выбраться из этого места — сообщить координаты Дилану либо же сбежать, а потом уже выйти на связь с Родсом. Так или иначе мне нужно найти человека, который передаст моё сообщение либо одолжит мобильный. Также понадобится разузнать о друзьях и их состоянии. Хоть бы все мои наихудшие опасения не оправдались, и они будут в целости и сохранности.       Я оказалась в безвыходном положении, когда мной управляют как куклой и вертят в угодном ключе. И лишь моя вина в том, что друзья страдают здесь. Это ноша родителей, которая перешла мне в наследство, но не им. Всадники стали инструментом для управления мной. Все увечья, страдания, а может и кровь друзей останется на моих руках. И я несу ответственность за их жизни. Я бы сама перенесла все мучения, но только бы они не пострадали. Друзья — моя слабость, которой могут шантажировать. Лучше самой погрузиться во тьму, чем из-за твоего груза будут страдать другие просто за то, что однажды ты посмела полюбить. А у тебя нет никакого права это делать, пока твою судьбу вершит прошлое, иначе невинные будут отвечать за проступки не их рук дела.       Человек в жизни не может быть один, он всегда ищет и ищет того, с кем ему быть, но не каждая история имеет шанс на счастливый конец. Прошлое, на котором не поставлена точка, будет тянуть вниз, пока ты не увязнешь по горло в его болотах. Оно выпьет все соки, заберёт твою жизнь. Его ветви обовьют твоё тело, словно кокон, и не отпустят никогда. Но самое худшее — осознать, что любимый погрузился во тьму с тобой.       Сознание начало возвращаться, и в полудрёме я почувствовала запах сырости и плесени, а по телу пробежали мурашки от холода. Веки не хотели поддаваться, поэтому, чтобы открыть глаза, потребовалось много усилий. Под собой чувствовала твердую и холодную поверхность, от которой начинала побаливать спина, видимо, я долго была без сознания, что аж перележала. Глаза скользнули по помещению, стараясь хоть что-то разглядеть. Единственным источником света была свечка, стоящая на тумбочке рядом, но её освещения хватало только на меня. Плюс ко всему в глазах немного плыло, поэтому рассмотреть что-либо было невозможно. Попытка пошевелить рукой стала очень неудачной, так как сразу всё тело пронзила боль. На мгновение показалось, что в меня вонзили тысячу иголок. От приступа боли зажмурила глаза и стиснула зубы, стараясь держать себя в руках и не привлекать лишнего внимания. Но послышался звук в стороне, и я на автомате сделала резкую попытку привстать. Из-за этого ужасные ощущения повторились, только уже намного сильнее. В этот раз сдержать себя было выше моих сил, и я вскрикнула. — Да не ори ты. Не так уж оно смертельно больно, — послышался женский голос из темноты. Он был до жути знакомым, но что-то словно помутнило рассудок, и я не могла ничего вспомнить. — Кто ты? — изнуренно прохрипела в ответ. Внутри была жуткая обессиленность, словно я отбыла каторгу. Мысли затуманены, и я не могла понять, что со мной произошло. — Долго же ты приходила в себя. А что не помнишь меня, Милана? — она язвительно выговорила моё имя по слогам, с пренебрежением игнорируя вопрос. Пускай я не могла нормально рассуждать, но в памяти всплыл только один человек. — Силиция. — Ничего себе. Не все мозги прополоскали, ещё можешь думать, — только сейчас она вышла на свет, и я уверилась в своем предположении. Но это не отменяло того факта, что со мной провели какие-то манипуляции, о чем выразительно сигнализировало моё состояние. — Что произошло? — я медленно повернула чугунную голову, в висках сразу же начала нарастать боль. — Скажем так, над тобой немного поколдовали, чтобы менее борзела. А сейчас пожри, а то скончаешься раньше срока, — Силиция пренебрежительно бросила мне тарелку с содержимым неизвестного происхождения, которое не то что не напоминало еду, а даже на продукты жизнедеятельности человека отдаленно похоже. — Ты же не думаешь, что я дура, и буду есть эту отраву? Здесь наверняка подсыпана какая-то гадость, что превратит меня в овощь. — Овощем ты была два дня подряд, а здесь ничего нет. Какой смысл травить тебя едой, если мы и так сделали с тобой всё необходимое. Впрочем, мне без разницы. Сдохнешь — только порадуюсь. Ты очнулась, еду получила — моё время сиделки закончилось.       Она встала со своего места и направилась к выходу. Я попыталась приподняться, но боль в ногах, которая не дала даже опереться на них, усадила меня обратно в кресло. После этого дверь захлопнулась. Я осталась наедине с метаморфозами моего организма, вызванными непонятно чем. Два дня… какую гадость они влили мне, чтобы на столько времени лишить сознания? Почему так больно двигаться? Руки жглись так, словно держала в них раскалённую докрасна кочергу. А ноги будто полоснули острым ножом. До чего же беспомощна — не способна даже встать из этого кресла. Как ты собираешься помочь друзьям, если сама обезоружена и парализована спустя короткий промежуток времени? Перед лицом колоссальных проблем, вероятных в будущем, легко ощутить бесполезность. Да только как бороться с этим? Резкая боль от указательного пальца до головы заставила приоткрыть рот от пронизывающего чувства. Машинально встряхнулась от нахлынувшего ощущения. В тот момент я осознала, что снова могу безболезненно двигать головой. Всего пара секунд, и организм вновь принялся выполнять приказы разума, однако короткое ощущение ничтожности оставило после себя неприятное чувство.       Пренебрегая острыми ощущениями, я отбросила «еду» и отодвинула рукав кофты. От кисти до локтя рука была исполосована красными точками. Значит, вакцина. Они не могли ввести мне смертельную отраву, ведь я нужна им живой, иначе враги не утруждались бы при похищении. Получается, всё было сделано с другой целью. Причем «колдовство» подействовало лишь на короткий срок. Тогда зачем весь этот цирк? Чтобы запугать и пресечь попытки сбежать? Или же чтобы проделать какие-то махинации, пока я была без сознания? Зачем всё это? Вскоре я получу ответ на этот вопрос, ведь так или иначе они потребуют от меня что-то, ради чего похитили Лулу.       На кровати кто-то великодушно оставил одежду и полотенце. Надо же какой сервис для пленников. Какой спрос так обходиться с человеком, которого до этого насильно отключили на несколько дней? Либо это снова хитрый план, либо всем руководит какой-то безумец. Но мне действительно не мешало бы освежиться. Изнемогая от сопровождаемой каждый шаг и минимальное движение боли, я медленно шагала к двери. В ванной был старый потрепанный душ, маленькая раковина и унитаз. Как для камеры заточения, это шик невиданных граней. Быстро сбросила грязную одежду и залезла в кабинку. Холодные струи воды растекались по телу, утоляя судороги и даря расслабление. Туман, заполонивший мысли, рассеялся, и теперь я могла трезво мыслить.       Когда я покинула комнату, привычную тишину нарушил звон. Сначала показалось, что у меня какие-то глюки, ведь откуда может идти этот звук? Но на тумбе возле кресла я заметила стационарный телефон. Но ведь его при первом моем осмотре комнаты не было. И что они от меня хотят — взять трубку? — Да? — растерянно спросила, рассчитывая на то, что это лишь очередной способ сбить меня с толку. — Рад слышать ваш голос, — ласково и вкрадчиво произнес Седрик. — Как вам мой подарок? Ведь это невежливо постоянно приходить в комнату гостьи. Так что теперь мы каждый день будем разговаривать. — Ради этого вы обкололи меня какой-то дрянью? — Что вы, это всего лишь лекарство. Я бы никогда не сумел тронуть такой хрупкий цветок. — Вот и поговорили, — недовольно выпалила я и сбросила трубку.       Буквально через секунду раздался ещё один звонок, но я принципиально не отвечала. За первым прозвучал второй, третий, четвертый, и каждый иглами страха впивался в сердце. И вновь слышу протяжный звонок, и по спине чувствую влажный холод, каменею, стыну, рука тянется ответить. — Ну зачем же так? Я ведь старался для тебя, Вероника. Не хочу каждый день пугать своим присутствием. Ты ведь постоянно от меня убегала, а теперь, когда переехала, снова будешь бояться. А я не хочу, чтобы ты убегала. Ну же, ответь, ответь мне, давай! — с нетерпением он взревел. По телу пробежались мурашки: неужели Седрик и вправду настолько обезумел? — Скажите, как мои друзья? — Если будешь послушной, узнаешь. А может когда-то кто-то из них возьмет трубку. — Я буду отвечать. Умоляю, скажите, они живы? — Вот и хорошо. Позвони мне… или я тебе, но надо обязательно созвониться, ладно? Я хочу сказать, это же не соревнование. Никто не проиграет, если позвонит первым.       А дальше раздались гудки. Снова и снова они эхом играли в ушах. Я хотела кричать от всего навалившегося на меня. Потом протянуто замычала и медленно подняла глаза — такой безысходной тоски прежде проживать мне не приходилось. Чувства, одно за другим, приходили в молчащее сердце, надолго в нём не задерживаясь. Сначала непонимание сменилось ненавистью. Чёрной, засасывающей, испепеляющей весь здравый смысл.       Как они могут манипулировать человеческими эмоциями, судьбами, жизнями? Кто им дал разрешение ломать чужие семьи? Кто позволил втаптывать любовь или привязанность в землю? Кто разрешил использовать чувства против тебя же? Как можно отбирать самое ценное, а потом вертеть им, заставляя выполнять собственные прихоти? Почему все злодеяния спустя столькие годы остались безнаказанными? Неужели в мире не существует никакой силы, что сможет противостоять им? Сколько, сколько ещё они будут играться нами? Месяц? Два? Или мы надоедим — и враги выбросят нас как ненужный мусор? Выпотрошат души и бросят в огонь, как безликих кукол? Я не могу дышать от переизбытка этими издевательствами. Упала на кровать и закрыла глаза в отчаянной попытке забыться. — Может наконец проснешься или мёртвой решила прикинуться? — глаза еле разлепились после крепкого сна, и я увидела перед собой Силицию с тарелкой в руке.       Она довольно улыбнулась, добившись желанного результата и подошла к тумбе. За это время я поднялась и присела на кровати, выжидая её действий. Силиция опустила взгляд на нетронутую вчерашнюю порцию и недовольно повернулась ко мне. — Послушай сюда: мне по барабану то, как и когда ты откинешь ноги. Убейся хоть сейчас. Так что вперёд и с песней — могу поспособничать. Но сейчас порцию сожри: с сегодняшнего дня моя обязанность за этим следить. А если ты не поешь, я насильно запихаю каждую крошку тебе в рот. — А тебе не должно быть всё равно? Или же так хочется выслужиться перед новым руководством? — Силиция собиралась выходить, но на секунду остановилась и бросила: — Хорошо. Аргумент будет другим: сколько съешь, столько и достанется твоей миленькой подруге, гниющей в подвале. Думаю, она обрадуется тому, что ещё один день пройдет без крохи.       И опять перед носом запертая дверь. Несмотря на то, что я подозреваю, что в блюде замешаны вещества, что могут навредить мне, вынуждена съесть, чтобы не оставить Лулу голодной. Три дня как-то обходилась без питания, видимо, инъекция содержала компоненты, что снабжали организм энергией. Сегодня на тарелке более сносный вариант — овсянка. С отвращением приступила к поглощению пищи. Неужели они поместили Лулу в подвал? Почему подруга должна гнить там? Если бы был способ как-то пробраться к ребятам и помочь им.       С последней ложкой отодвигаю посуду и переседаю на кровать. Кажется, недомогания нет, что уже неплохо. Вдруг я услышала звонок. Губы сжались в тонкую полоску, с дрожащими руками я потянулась к трубке. Неслышно сглотнула перед неприятным «да», который начинает эту пытку. Есть большая разница между тем, как ты рассказываешь о каких-то вещах, и тем, как ты о них думаешь. И, кроме того, всё это больше зависит от того, что чувствуешь. Но здесь нужно сдерживать каждое слово ненависти, что вырывается из груди. Я слушаю, пытаюсь умолчать это безумие. Воля не дает выползти ужасам, что пугают ещё больше, когда всё прекращается. Каждый обрывок его фразы приводит в оцепенение, в понимание того, что твоя жизнь в руках сумасшедшего. И снова гудки… такие спасительные гудки, что оставляют после себя осадок паники. И опять ничего о ребятах: ни утвердного ответа, ни одного слова, которое успокоило бы разбушевавшие тревоги.       Я смотрела в потолок. Серый, со старым и потрескавшимся ремонтом, который медленно отслаивался, как и моё сердце в ожидании ответов. А здесь и нечего делать — сидеть, лежать и постоянно думать. Говорить с самим собой. Искать выхода из всестороннего тупика. А в конце ещё одной дилеммы в очередной раз решить бороться и уверенно ставить галочку в вымышленном списке, что ты не бездействуешь, а разрабатываешь план побега. И тишина — гробовая, мёртвая тишина, которую лишь нарушают звонки. Чувствуешь себя комнатным растением, которого лишь один раз поливают и оставляют на попечение фортуны из-за ненадобности. Или же лучше — игрушкой, которой пользуются в удобное время, а потом выкидывают в пыльный шкаф и вскоре снова достают, а далее круг замыкается и запускается обратно.       Прошла неделя бесконечного круговорота безумия. Окончательно боли прошли только к началу второго дня, оставив после себя лишь небольшую тяжесть внутри, но физически я спокойно двигалась. Прожигала каждый день без возможности поспособствовать прекращению этого. Теперь время суток различаю по тому, когда приходит Силиция и в последний раз звонит Седрик. С первого начинается мой день, другим завершается. Будто существую, как игрушка: когда нужно, мной играют, всё остальное время должна ждать внимания. Когда в очередной раз за сутки я ждала звонка, в комнату наведалась Силиция. Она пренебрежительно бросила: «За мной», — и открыла дверь. Я неуверенно взглянула на неё, но девушка ничуть не изменила свои намерения и ждала моего выхода. Мы шли вдоль темного коридора, где освещением служили факелы над головами. Постоянно заворачивали, как и тогда, во время моего прибытия. И вот соперница остановилась, а потом приказным тоном потребовала, чтобы я зашла внутрь.       Как только за спиной закрылась дверь, я подняла взгляд, рассматривая помещение. Оно почти не освещалось и само по себе было в тёмных тонах. Откуда-то мелодично играла классическая музыка из того рокового бала, а с ней в унисон звучал камин с потрескивающими дровами. Я не осмеливалась отойти от выхода, предчувствуя что-то неладное. Кресло возле камина развернулось, а на нем удобно расположился Седрик с бокалом красного вина. — Присоединишься, Вероника? Еды и выпивки полно, угощайся, — он вальяжно поманил меня указательным пальцем и обратил внимание на банкетный стол, что гнулся от закусок. — Долго тяните. Вы обещали наградить меня информацией о друзьях и гарантировали то, что не тронете их. Но я узнаю, что кто-то из них пухнет от голода в подвале, — я ни шагу не ступила ближе, всеми недрами гордости пытаясь держать себя уверенно. — Видишь ли, здесь некому бросить мне вызов. И мы в кои-то веки хозяева. — Мы? — скривила зубы от негодования. Что же ему взбрело в мысли? — Когда-то ты выбрала Джейсона, а не меня. Но на троне новый король. Так к чему эта гордыня? — Седрик поставил бокал на стол и подошёл ко мне. Я не знала, как реагировать на всё, связанное с родителями, ведь он давно потерял грань между мной и и погибшей мамой, а настаивать на правде — слишком опасно, ведь может привести к приступу агрессии. — Гордыня не мой порок. Я лишь хочу, чтобы вы следовали условиям нашей договорённости, — Седрик придерживался расстояния, словно моя позиция как-то оградила меня от него. Но от этого спокойнее не становилось, и я готовилась к чему-то ужасному. — Я хочу одного: стань моей королевой. И всё закончится, мы будем вместе пировать, — он обнажил зубы в искаженной улыбке и хотел коснуться меня, но я решительно отступила назад. Шок забил каждый уголок сердца. Я не могу согласиться, но какие будут последствия отказа? — Я не стану рядом с вами, — на миг его взгляд показался стеклянным. Выражение лица резко сменилось, это было больше похоже на чудовищную гримасу, обозначавшую истерию и бешенство. — С этого дня всадники подходят к еде после остальных, а мы ненасытны. Силиция! — воскликнул он в крайнем раздражении. Рыжеволосая в спешке забежала в комнату и растерянно поклонилась, характерно сложив руки накрест. — Увести!       Только Силиция хотела что-то переспросить, как он бросил бокал с алкоголем в её сторону. Ведьма успела увернуться, но если бы не выработанная реакция, удара было бы не избежать. Жидкость медленно расползалась по стене, оставляя красные подтеки, но никого это не волновало. В глазах Седрика читалась нечеловеческая жестокость, которую он был готов излить. А потом он внезапно пошатнулся, вдохнул, а воздух словно разжег пламя злости в его голове ещё больше. В прищуренных глазах мужчины плескалась с трудом скрываемая жажда отомстить. Мурашки шли по коже от этого зверского вида, жуть пробрала меня до костей. Я аккуратно двигалась к заветной двери, а перепуганная Силиция также поспешила выйти. Как только за нами заперлась дверь, послышался рык какого-то животного, далеко не человека. Крики ужаса, ярости и вопли безумия — всё перемешалось, и эта адская какофония преследовала меня, я бежала, бежала, чтобы поскорее скрыться в заточении.       Оказавшись в комнате, я прикрыла глаза, а новая волна мурашек пробежалась каждым уголочком кожи. Боязнь окутала разум и вовлекла в свои путы меня. Это не был порождённый ночью страх или фантом блуждающего во тьме воображения, а самый настоящий ужас. Причём он казался паническим — меня затрясло, я нервно хныкнула, сдерживая поток испуга, и начала сползать на пол. Что ждёт нас дальше? Если раньше надежда на спасение, помощь Дилана или ещё какое-то чудо грело душу, то сейчас я поняла: наше будущее — погибель. Да только различаться будет то, какой она окажется — в мучениях или от отравы во сне. Нам не дадут выжить. Они не оставят в покое нас, пока последний не будет гнить в могиле или в земле. Сердце выстукивало бешеный ритм, а прерывистое дыхание всё быстрее разгоняло холод паники по организму. Они не позволили ни одному из орлов спастись — выжгли мир от их существования, то же самое ждёт и всадников. Змеи выловят последнего и того не оставят ходить по грешной земле. Нас никто не спасёт, мы так и останемся здесь, в этом убежище. Навсегда утерянные следы не приведут никого на помощь. Лишь сердца людей будут греть мысли, что мы в лучшем месте.       И вот тишину разрезал звонок. Он обжигал слух своим чудовищным звучанием, а разум осознанием того, что это он — человек, который убил родителей и сделает то же с моими друзьями. «Недостойны — все. О чём тут говорить? Грешник на грешнике. Неблагодарные. Хоть вы и исчерпали себя, вам не следует стыдиться сделанного вами. Вы сделали достаточно, используя свои ограниченные способности, но в конце концов, были слишком жадными и хрупкими для продолжения жизни в среде, созданной вами. Я покажу вам что-то прекрасное — все умоляют пощаде. Вы хотите изменить мир, но не позволяете ему измениться. Каждый из вас связан, узами спутан. Это и мешает помочь миру стань лучше. Вы сделали всё, теперь пора оставить это нам. Я свободен: пелены уже нет…», — я отбросила телефон в сторону, как нечто гадкое, и в отчаянии воскликнула: «Да что вообще, чёрт возьми, со мной происходит?!».