Троянские хроники

      Браконьерствовал как-то Агамемнон в заповедных лесах. Сезон охоты еще не начался, разрешения на отстрел у него не было, да и ксива на лук была давно просрочена. А тут прекрасная мишень — трепетная лань. Потом лесники долго со слезами объясняли богине Артемиде, почему специально приготовленная для нее лань не бегала по лесу — только настроение вконец испоганили. Артемида отомстила по-своему.       Собралось несметное число ахейских кораблей в беотийской гавани, а ветра — нет. Агамемнон волосы на себе рвал, к богам взывал — все без толку.        Тут Калхант вовремя и выступил:       — Лань Артемиды убил?       — Ну, было вроде… — глаза Агамемнона воровато забегали, — кто ж их, ланей, разберет.       — Без лицензии.       — Естественно!       — Вот теперь придется дочурку свою Ифигению в жертву Артемиде принести, иначе мы так до старости не отчалим, — прорёк Калхант.       Были бы они тогда один на один, Агамемнон бы плюнул ему в лицо и прибил по-тихому, но слова Калханта услышало почти все войско. Делать нечего — придется привезти из дома Ифигению. Агамемнон, конечно, впереди всех не побежал, затаился, но активность проявили Одиссей с Паламедом: быстренько письмо в Микены для царицы Клитемнестры «накатали», подделали подпись с печатью. Ифигения, конечно, обрадовалась — папа мужа хорошего нашел — героя Ахилла, быстренько собрала вещички, прихватила маму и бегом в Беотию.       Там их собственно, никто не ждал. Заговорщики не учли прыть молодых микенских девушек, особенно когда речь заходит о замужестве.       Известие о том, что не свадьбу она приехала справлять, а собственные похороны стало для Ифигении сильнейшим ударом. Они с матерью кинулись в палатку к Ахиллу, моля о заступничестве.       — Не вопрос! Конечно, я вас защищу! — воскликнул Ахилл, который не присутствовал во время пророчества Калханта, правда, ворвавшиеся следом, Одиссей с Паламедом быстренько ему все растолковали.       — Нет, — ответил Ахилл, — что-то я погорячился, хочу воевать с Троей, а вас, тетеньки, я в первый раз вижу! Попрошу покинуть помещение!       — О, Офиногения уже здесь! — радостно воскликнул Аякс Большой, проходя мимо плачущих женщин.       Одиссей временно выпав из роли (перевернул табличку с именем на груди), став безымянным: « — Такое впечатление, что я нахожусь среди сволочей и подонков!».       Ифигения бросилась к отцу:       — Папа, я не хочу умирать, ты же сильный, ты же меня защитишь!       — Ну, — погладив покладистость бороды, промолвил Агамемнон, — что я могу сделать? Дочка, даже если я тебя сейчас увезу, эти милейшие люди, — показал он в сторону ахейского войска, — порвут нас в клочья. Ничего не поделаешь, воля богов!       Ифигения зарыдала:       — Папа, ты понимаешь, как мне сейчас больно? Я ведь, одна, совсем одна теперь в этом мире! И не кому мне помочь. Будь ты проклят, будь проклята эта война, будьте все вы прокляты!       Но миф нельзя изменить — Ифигения добровольно зашла на жертвенный алтарь. Почему?       — Я это сделаю, потому что всех вас презираю, я вам покажу, как умирает женщина, которую, вы, великие герои, предали! Покажу вам, мои родители, как безмолвны вы, когда у вас умирает ваш собственный ребенок, как неспособны вы быть сильнее, чем боги. Приносите свою жертву, я теперь ничего не боюсь!       Зал рыдал — такой силой обладали слова Ифигении. По слухам, Артемида тоже была потрясена таким поступком маленькой девочки, поэтому в самый последний момент на алтаре заменила ее на лань, а Ифигению спасла и унесла в свой дальний храм.       Ветер изменился, и ахейское войско поплыло к берегам Трои.