to the wonder

У Юры застывшее в ногах напряжение, острозаточенные лезвия на коньках и внимательно следящий за каждым его движением друг. У Юры пустяковые соревнования, застегнутая до последних пуговиц рубашка и ощущение потерянности. У Плисецкого собранный наспех хвостик, дикая усталость и объявление, что ему выходить на лед через пару минут. Юра чувствует нехватку воздуха и дикий жар, что охватывает его тело, не смотря на то, что на катке довольно холодно. Он расстегивает пару пуговиц, ища глазами Отабека в зале. Поймав взгляд парня, Отабек поднял большой палец вверх. Отзеркалив движение друга, блондин выехал на лед. У юного фигуриста самые сложные прыжки во второй части выступления, отработанная техника и 99 процентов из ста на победу. У него подкашиваются ноги и неудачный последний прыжок, кажется, перечеркивает все выступление. Плисецкий влетает головой в бортик, ощущая резкий хлопок где-то на уровне правого уха. Хлопок перерастает в протяжный гул, что разносит боль к каждой напряженной мышце парня. Во рту чувствуется стальной привкус крови. Рот оказывается слишком маленьким для такого количества жидкости, и по контуру тонкой линии губ стекает алая полоса крови. Сглатывая ее остатки, парень незамедлительно покидает зону риска заканчивая движение, и выходя идеально проработанной дорожкой шагов на заключительную позицию. Все произошло ужасно быстро. Юра не мог себе позволить распластаться на манящем успокоительной прохладой льду. Кажется, если бы пылающее тело парня прикоснулось к нему, то покрытие катка превратилось бы в огромную, никчемную лужу. Не сегодня. Не сейчас. Не на глазах у Алтына. Лицо Юрия не выражает ни капли эмоций. На нем застыла непоколебимая гордость. Сладкое ощущение того, что зал стоя рукоплещет лишь тебе, не волнует и толики субъединиц организма парня. И сейчас, когда зрители завороженно следят за каждым взмахом его ресниц, крича о его богоподобности, Плисецкий думает лишь о своих ошибках. Анализ, анализ, анализ. Вечный самоанализ. Вечная самоидентификация. Почувствовав впервые одурманивающий вкус победы на первых соревнованиях, маленький Юра пообещал, что не станет профессионалом для самого себя. Возношение себя к Олимпу высшей профессиональности означает лишь одно - ты не получишь наслаждение от занятия этим делом. Он боялся потерять тот вкус свободы, что получает выходя на лед. Боялся не насыщаться чувством того, что он находится на своем законном месте. Всем, кто окружает Плисецкого, давно понятно - есть лишь одна вещь, способная потушить то, что выедает его самого каждую чертову секунду. Это фигурное катание. И в этом есть что - то правильное: пожар, внутри него самого и лед. Гармония противоречий. Не дождавшись оценок и не подходя к тренеру Юра покинул пределы зала. Алтын следовал за ним подобно тени. Беззвучно, незаметно, но не отставал ни на шаг. Не проронив не слова они покинули пределы комплекса, и точно так же проехали весь путь в такси. Погода не рисовала ничего утешительного: вчерашний снег — это, как бы глупо не звучало, сегодняшняя грязь. Любой триумф — предвестник грядущего разочарования. Или бесконечной череды разочарований. И с этим ничего не поделать. Триумф не вечен. Уж тем более не вечен и снег в Питере. Всю поездку Плисецкий думал о своей ошибке. Чего-то не хватало. Концентрации, например. Точности. Нет. Проблема в том, что он слишком много думает. Идиотский каламбур: он думает, что много думает, вызвал нервную ухмылку. Эта ухмылка исчезла через мгновение, так как любая эмоция на лице вызывала глухую боль. Ни одно падение не проходит бесследно. Он молчал. Он сдерживался. Контролировал все свои действия. Ровно до того момента, когда ключ в двери отсчитал два оборота в крепких руках Отабека. Первым полетело к чертям собачьим все то, что находилось на ближайшей к входной двери тумбочке. Что-то с гулким хлопком разбилось. Алтын суматошно старался нащупать включатель, думая, что Юра оступился в темноте. Следующим был первый попавшийся под руку торшер. Свет включился. Отабек не ожидал увидеть то, что вставало перед еще ослепленными резким появлением света глазами. Все оказалось сложнее. Плисецкий опирался тонкими руками о стену, пытаясь поддерживать хрупкое равновесие. Его необъяснимо трясло. По разгоряченному лицу, обычно имеющее фарфоровый оттенок, текли слезы. Он задыхался. Да. Ему, черт возьми, так не хватало воздуха. Но он надрывно выталкивал его остатки из своей груди. Это было похоже на безумие. На очередной ночной кошмар, что мучает на протяжении долгих лет. — Юра? — Единственное, что смог произнести Отабек. Блондин медленно повернул голову в его сторону, смотря прямо в глаза Алтыну. В его взгляде был, как бы пафосно это не звучало, океан безысходности. Истерика. Жалость сжимала всепоглощающими щупальцами брюнета изнутри. Юра был похож на потерянного мальчика, что ждал, когда его заберут из его собственного сумасшествия. А пока, единственное, что ему остается — тонуть в своих слезах. Плисецкий зажмурил глаза, закидывая голову вверх. Он сейчас так слаб, непростительно слаб. Единственное, что сейчас ему действительно хотелось, так это сжаться в комок и бесследно исчезнуть. Навсегда. Блондин собирает остатки сил, вытирает влагу с лица рукавом и растворяется в дверном проеме одной из комнат. И Отабек остается один. В комнате с погромом и ужасно сжатым воздухом, пропитанным чувством павшей надежды и разочарованием. Гробовая тишина прерывается заглушаемыми надрывными всхлипами. Брюнет пробирается через осколки и разлетевшийся по всему коридору торшер, навстречу звукам. Его останавливает резкий грохот и прилетевшие в сторону двери осколки. Осколки, вроде, кружки. Нарастающим эхом по всей квартире разнеслись отголоски истерики. Рыдания. Такого непривычного - точно опустошенного, когда теряешь что-то очень важное. И вместе с этим «чем-то» теряешь себя. Плисецкий сидел, охватив колени, и немного покачиваясь, точно в исступлении, посреди крохотной кухни. Отабек бесшумно спустился на пол рядом с ним. Он встал на четвереньки, упираясь кулаками об старый паркет. Брюнет аккуратно взял Юрио за подбородок, направляя лицо парня на себя. Плисецкий открыл глаза и отвернулся от парня, закусив тыльную сторону ладони, чтобы хоть как-то заглушить свое рыдание. Но это не помогало. Бек трепетно подхватил невесомое, содрогающееся тело блондина. Ослабший парень не сопротивлялся, лишь иногда судорожно выгибался. Отабек плечом включил свет в комнате, отдаленно напоминающую ванную. Он поставил Юру в душевую кабину. Ватные ноги не слушались, подгибаясь и заставляя то и дело сползать тело парня по стеклянным стенкам. Придерживая его за плечо, Алтын нашарил кран, и повернул его. В сознание ударила ледяная вода. Струи торопились куда-то, стекая по волосам парня, попадая на легкую ткань. Вода смывала напряжение, и попадая за ворот уже прилипшей к телу рубашки отрезвляла. Так легче. Отабек аккуратно расстегнет первую пуговицу на рубашке Плисецкого, наблюдая за реакцией ее обладателя. За первой пуговицей последуют другие. Юра непонимающе следит за действиями друга. Алтын шагнет в душевую, сокращая до неприличия расстояние между ними. И позже, он вряд ли найдет разумное объяснение своему поступку. Но освобождая напряженную грудную клетку от прилипшей ткани, он осторожно коснется губами где-то чуть ниже острых ключиц. Всхлипы прекратятся. И еще раз: он оставит свой затерявшийся поцелуй чуть выше предыдущего, собирая целую дорожку неловких прикосновений губ к бледной коже. Прижав Плисецкого к себе, Бек охватит его подбородок, приподнимая, нежно прильнет губами к пылающему лбу парня. В каждом движении читается нескрываемый трепет и нежность. В каждом поцелуе уют и честность. Ни капли вульгарности и пошлости. И это все кажется слишком картинным и переоценёно высоким: такое бывает лишь в книгах. Но нет. Это происходит здесь и сейчас. Это обыкновенный Юра, и такой же обычный Отабек. Алтын отнесет вжавшегося в него друга на кровать, и завернет в большое покрывало. Сбросив с себя намокшую одежду на батареи, он ляжет рядом, так, чтобы следить когда Плисецкий заснет. Долго ждать не придется - Юра закроет глаза через минут десять. Но Отабек так и не заснет, потеряв счет времени и сосредоточившись на ровном дыхании парня. Он поймает себя на мысли, что сейчас ужасно похож на рыцаря, охраняющего сон прекрасной принцессы. Принцессы со скверным характером и остро выраженным ПМС в придачу. Но сейчас это не важно. Мелочь. За скверным характером наверняка прячется что-то действительно стоящее. Спрятанное от чужих глаз. Отабек уверен: если бы они существовали в мире, где Плисецкий был самой прекрасной розой с самыми острыми шипами, он был бы человеком с самым чутким обонянием, самым острым зрением и самыми нечувствительными руками. Истинная красота лишь для тех, кто достойно вынес все жертвы ее безумия.