Воруй. Убивай. Люби.

— Ты куда? — спросила я и приподнялась на локте. Хранитель сидел на краю кровати и натягивал туфли. С улицы доносились голоса рыбаков и плеск весел. В комнату рвался свет, просачивался сквозь щели в ставнях и рассеивался в воздухе, словно туманная дымка. Пахло лавандой и отсыревшей древесиной. — Никуда, — буркнул убийца. — Спи. Встал, потянулся и ушел на кухню. Совсем не хромал. Наверное, нога уже не болела. Я опустилась на мягкую простыню и зевнула. Много дней мне не было так спокойно, хотя я и просыпалась от каждого шороха: но не из страха, скорей по привычке. Я натянула одеяло до подбородка и поддалась сладкой тьме. Голод, мучительный и дикий, прошел по телу, словно судорога. Я с шумом втянула воздух и с трудом сдержала стон. Совсем не еды мне хотелось, а очутиться на рыночной площади среди пестрой толпы. Делать вид, что выбираю кружевные салфетки или не могу решить, какие ароматические свечи лучше, еловые или медовые. Чувствовать под пальцами тонкое лезвие, такое холодное, такое острое. Как оно перерезает шнурок и как падает в ладонь кошелек. Каждой жилкой, каждой веной, каждым кусочком души ощутить пьянящую радость обладания. Я сжала зубы и зажмурилась. Нет, не сейчас! Попыталась отвлечься, спрятаться в воспоминаниях. В ту осень в Фолкрите пахло пшеницей, спелой тыквой и сырой землей. Я урывала любую минуту, чтобы вырваться из душной таверны и погулять по пшеничному полю на соседней ферме. Дышала свободой и, словно разбитую вазу, собирала себя осколок за осколком. Я сбежала от разбойников на юг Скайрима, нашла работу в фолкритской таверне: подавала еду и напитки, помогала на кухне, мыла полы и протирала столы. К ночи падала от усталости. Клялась, что не стану воровать, но через месяц стащила полсотни септимов у проезжей торговки. Еще сорок у странника-жреца две недели спустя. Это продолжалось снова и снова, но я была очень осторожна: крала только деньги и только у чужаков. В праздник Жатвы в таверне собралась половина города, торговцы со всей провинции и бродячие артисты. От сивушного перегара и запаха пота слезились глаза. Пробираясь сквозь толпу, я держала поднос с кружками высоко над головой, а когда возвращалась, кошельки просились в руки. Так, что зудели подушечки пальцев. Я терпела до позднего вечера. Старый охотник и его пьяные приятели не заметили, как с грязными тарелками юная служанка прихватила кошель. А обнаружив пропажу, устроили драку и вышибалы выставили их за дверь. Я разносила еду, разливала ледяное пиво, а нежданная удача и гордость от собственного мастерства горячили голову. Улыбнулась лысому бретонцу, который бросил на барную стойку несколько монет. Протянула полную кружку, когда он наклонился ближе и тихо произнес: «Когда-нибудь дорога приведет тебя в Рифтен». Кружка выскользнула из рук, но каким-то чудом незнакомец успел ее подхватить, на пол плеснула пена. Время остановилось, только бешено колотилось сердце. Бретонец усмехнулся, словно я сделала что-то смешное, и скрылся в толпе. Целую неделю мне снилось, как он возвращается и сдает меня хозяйке таверны. Как вместе они находят мои тайники и, точно по щелчку, появляется стража. Я пытаюсь убежать, но не слушаются ноги. Целый месяц я вздрагивала, когда в главном зале хлопала дверь. Бретонец не вернулся, но мы встретились через три года в Крысиной норе. Это был Делвин. Я сразу его узнала, а он меня — нет. А может, сделал вид, что не узнал: мы никогда об этом не говорили. С тех пор воспоминание о нашей встрече всегда меня успокаивало. Одержимость воровством приносила только неприятности, но в тот далекий вечер все изменилось. Благодаря Делвину я впервые задумалась, что где-то есть люди, среди которых моя страсть не будет казаться проклятьем. Мысли о Делвине словно нож резанули по сердцу. Я сжала кулаки так сильно, что ногти впились в кожу. Бежать! Бежать в крепость Миствейл! Там всегда есть, чем поживиться! Словно в бреду, я перекатилась на подушку Цицерона, зарылась лицом. Она хранила сладковатый запах его кожи, едва ощутимый, но по телу сразу побежали мурашки, а демон чуть ослабил хватку. Я вспомнила минувшую ночь: горячее дыхание Хранителя на своей макушке, его глаза, поблескивающие в полумраке. Бросило в жар, медленно разжались пальцы. Страсть сменялась страстью, будто они не могли существовать одновременно, будто их питал один источник. Какие у Цицерона губы? Твердые или мягкие? Какие прикосновения? Напористый он или неожиданно уступчивый? На кухне раздался грохот: Хранитель уронил котелок, а может, чугунный ковшик. Видения померкли, словно задутые ветром искры. Демон притаился на задворках сознания, зудел, словно ожог от крапивы. Как только я о нем подумала, зуд стал сильнее. Лежать и вариться в собственных мыслях — худшая затея. — Будешь овсянку? На кухне тоже пахло сыростью, но запах горящего дерева ее перебивал. Цицерон развел огонь и сидел у очага, сжимая в ладонях кружку. Обернулся и поглядел на меня, будто видел первый раз в жизни. — Будешь овсянку? — повторила я и потрясла коробом с крупой. Хранитель нахмурился, словно вопрос был слишком сложным, рассеянно кивнул. Я поставила короб на стол, подняла с пола маленький котелок и наполнила из бочки с водой. Цицерон повесил его на железный крюк и уставился на языки пламени, которые щекотали чугунное дно. Я ожидала, что мы обсудим последние новости, хотела рассказать про смерть Нируина, про встречу Мартина и Мавен, но Хранитель утопал в круговороте собственных мыслей. Я почти ощущала, как они кружат по кухне, словно ожившие тени. Проскальзывают мимо, обжигают, оставляя на коже мурашки. Грудь сдавило дурное предчувствие, заныли на руке раны. Я вспомнила, что со вчерашнего вечера не меняла повязку. Сегодня порезы выглядели лучше, гноя не было. Пока я перевязывала руку, Цицерон ни разу не обернулся. Даже не шелохнулся, когда, перерезая ткань, я уронила нож и он громко стукнулся об пол. Хотела спросить, не закипела ли вода, но проверила сама: она пузырилась и поднималась паром. Я взяла большую ложку и открыла короб. С отсутствующим видом Цицерон смотрел как овсянка сыпется в кипяток. — В чем дело? — вопрос вырвался помимо воли и звучал грубо. Ассасин поднял глаза: взгляд потемнел, словно я спросила что-то недозволительное. На щеках от жара очага играл румянец. Хранитель медленно поставил кружку, встал. Я попятилась, прижав короб к груди, но убийца прошел мимо. Остановился и вдруг увидел свою сумку, принялся что-то искать. Я заглянула через плечо, но Цицерон обернулся и протянул маленький конверт с темно-красной печатью. По спине пополз холодок. — Что это? — Посмотри. Я отложила короб и взяла конверт. На обратной стороне чернели буквы: «Теренсии». Почерк Адрианны. Волнение пробежало по телу сотней маленьких иголочек. — Откуда это у тебя? — Заходил в Данстаре в таверну. Спросил, нет ли писем на имя Теренсии, было два. Первое — такое же, что ты получила в Виндхельме. Второе — это. — Прочитал, значит? Я провела пальцем по сломанной печати. — У нас ведь нет секретов. Цицерон расплылся в улыбке, которая из-за пореза над губой казалась зловещей. Я достала из конверта сложенный в два раза лист. Письмо было коротким, как и прошлое, всего пара строк: «Дорогая Теренсия! Твой портной не успевает cшить платье в срок. Сделала все, что могла. Встретимся в оговоренном месте в четвертый день месяца Второго зерна». Мысли заметались, но усилием воли я попыталась собрать их воедино. — Мирон не успевает сделать саркофаг ко Дню Шута, — проговорила я и лишь сейчас поняла, какую важность придавала этому празднику. Словно он должен был принести удачу. — Насколько это плохо? — спросил Цицерон. Нет сомнений, он уже успел обдумать все плюсы и минусы и теперь хотел услышать мою точку зрения. Я вздохнула и на мгновение зажмурилась. — Не знаю. Возможно, Мартин потеряет терпение. С другой стороны, неделя — не так уж много, зато у нас появилось время, чтобы еще раз все обдумать и спланировать. Тревога нарастала, я не могла понять причину. Еще раз пробежала глазами по строчкам и вздрогнула от внезапной догадки. Что если письмо подделали, а Адрианну убили? Я опустилась на ближайший стул. Нет, какая глупость! Убийца охотится на Гильдию! Зачем ему убивать Адрианну? Интересно, что скажет Цицерон? Развеет страхи или подтвердит? Еще вчера я бы спросила, но сейчас грызли сомнения: Хранитель странно себя вел и чего-то не договаривал. Не успела я об этом подумать, как он навис надо мной и схватил за плечи. — Твоему другу вставили в глазницы камушки. Ты знаешь, что это означает? Кровь застучала в висках. Я дернулась, пальцы сжались крепче. — Больно. Ложь, но она помогла: Хранитель поморщился, не то с досадой, не то с нетерпением, и чуть ослабил хватку. — Ответь. — Что за дерьмовый допрос? Ты совсем спятил? Хранитель снова поморщился. Он был так близко, что я могла разглядеть каждый волосок в его рыжей щетине. — Я должен знать правду. — Какую, к даэдра, правду?! Я не могла понять, чего во мне больше: злости или обиды. — Черный и белый камушки — ты знаешь, что они означают? — он выговорил каждое слово. Хотелось крикнуть, что не имею понятия и чтобы он меня отпустил, но в голове, точно яркая искра, вспыхнуло осознание. — Ты знаешь! — воскликнула я и схватила Цицерона за локти. — Скажи! Он прищурился, изучая мое лицо, словно сложную загадку. — Если не блефуешь, ответ тебе не понравится. — Говори, твою мать! Он дернул уголком рта, словно я сказала что-то смешное. Освободился от моих рук и отступил на шаг. — По одной из версий Мать Ночи, как и ты, была воровкой. Однажды она поняла, что убивать выгоднее, чем воровать. У влиятельных людей всегда много врагов и они готовы щедро заплатить за несчастный случай или кровавую расправу, — ассасин замолчал, покачнулся с пятки на носок. — Матушка начала убивать и придумала отличительный знак. Она вкладывала жертвам в глазницы по камушку… — …черному и белому, — прошептала я одними губами, еще не сознавая смысла собственных слов, но уже догадываясь, как много они значат. Повисло молчание. Булькала в котелке каша. — Но, — я сглотнула, — Мать Ночи мертва… Хранитель покачал головой и вздохнул, словно говорил: «Вот это новость!». Тишину разорвал грохот. Три резких настойчивых удара в заднюю дверь. Я встала. — Ждешь кого-то? — спросил Цицерон. — Нет. Он снова прищурился, взмахнул рукой — мол, «оставайся тут!» — и скрылся в комнате. Я не собиралась подчиняться, поэтому скользнула следом. Увидела, как Хранитель подошел к окну. Медленно, очень осторожно отворил ставню, и тонкая полоска света прочертила лицо. Увидела, как на мгновение у Цицерона расширились глаза, и от того, что в них мелькнуло, по венам ледяной волной побежал страх. Я подбежала к окну и за это короткое мгновение в мыслях родился план: кто бы там ни был, сбежим через главную дверь, а если дом окружили — вылезем через чердачное окно и попробуем удрать по крышам. Дождь перестал. Сквозь облака виднелось голубое небо, но крыльцо оставалось мокрым. Как и гостья: на плечи падали почерневшие от воды волосы, блуза тоже потемнела и прилипла к телу. Но гостью это не смущало. Она стояла, уперев руки в боки, и даже сквозь оконное стекло чувствовалось, как горит ее взгляд. Казалось, что Карлия — а это была именно она — пришла, чтобы обрушить мой дом, а вместе с ним и меня, в самое сердце тьмы. Облегчение накрыло, словно теплое одеяло. За дверью ждали не алик’рские убийцы, не стражники с мечами наперевес и даже не принцы даэдра во главе с самим Ситисом. Всего лишь Карлия. Что же напугало Цицерона? Или я неправильно поняла то, что увидела в его глазах? Еще один удар в дверь. — Открывай! Я тебя вижу! — голос недобрый. Злость передалась и мне. Я запрещала кому бы то ни было из Гильдии приходить в Медовик: это могло подорвать мое положение в городе, а то и вовсе разрушить легенду. Карлия явилась при свете дня да еще и привлекала внимание! Я повернула ключ — раз, другой, третий — и собиралась открыть дверь, но данмерка опередила. — Ты хоть знаешь, во что впуталась?! — крикнула она, едва не сбив меня с ног. Я увернулась и захлопнула дверь. Не хватало, чтобы рыбаки услышали, как мы выясняем отношения. Карлия обернулась и заготовленные слова застыли на губах — она заметила Хранителя. Сдавлено выдохнула. — Кто это? — Цицерон. Я скрестила руки на груди. — Во имя Ноктюрнал… Эльфийка спрятала лицо в ладони, всего на миг или два. — Ты в своем уме? Она проговорила это так устало, словно скопившийся гнев растворился в воздухе. — Да в чем дело? Я подошла ближе и ощутила едва уловимый смрад: запах разложения и смерти. Значит, Карлия занималась телами, возможно, не сомкнула глаз. — Он из Темного Братства! Что, если это он убил Делвина и Векс? — В ту ночь Цицерон был со мной, мы ехали в Данстар. Я узнала у Бриньольфа точный день трагедии — ночь с седьмого на восьмое Месяца Руки дождя. Утром мы с Хранителем навестили Маллия на медоварне, повидались с Адрианной у конюшни Вайтрана и отправились на север. По моим расчетам в час убийства мы давно покинули холд и проехали половину Белого берега. — Хорошо, — данмерка кивнула так, будто говорила с умалишенной, — он был с тобой. Пусть. Убить мог другой! Любой из этих сумасшедших фанатиков! А этот, — она ткнула пальцем в сторону ассасина, — тебя отвлекал. Сумасшедшие фанатики? Я с трудом сдержала усмешку. Карлия пропадала в Сумеречной гробнице неделями, а то и месяцами. За полгода готовилась к призыву Ноктюрнал, и порой становилась совершенно невыносимой, настаивая, как важно соблюдать традиции, особенно Соловью. — Кто это такая? — спросил Цицерон. Он разглядывал эльфийку с нескрываемым интересом. От былого испуга — или что это там было? — ни осталось и следа. — Карлия, — ответила я и, чтобы объяснить хоть что-то, добавила: — она из Гильдии. — Это я и так понял, — усмехнулся ассасин, а эльфийка издала какой-то сдавленный звук, больше всего напоминающий стон. — Что он с тобой сделал? Как ты можешь ему верить? Карлия закусила ноготь на большом пальце. Потом как будто вспомнила, чего касалась руками, и сплюнула. Даже этот грубый жест у нее выглядел женственно. — Ты велела, чтобы я никому не показывала тела. Почему? Я нахмурилась. — Чтобы в Гильдии не началась паника. — Это все? — А что еще? — Треклятые камни, Лора! В глазах Делвина! Не говори, что не знаешь, чей это знак! Так вот в чем дело! Я опустила голову и несколько раз глубоко вздохнула. — Этому не учат на занятиях историей. — Так все-таки знаешь? — усмехнулась Карлия. Я подняла глаза. — Цицерон рассказал. Как раз перед тем, как ты сюда ворвалась. Она недоверчиво скривилась. — Думаешь, я вру? — сама не ожидала, сколько в голосе прорежется обиды. Несколько мгновений мы глядели друг на друга. — Нет, — выдавила Карлия. Я снова вздохнула. — Если хочешь выяснять отношения, давай делать это на сытый желудок. Каша слегка пригорела. Я отскребала ее от котелка, радуясь, что могу ненадолго отвлечься. Карлия сидела за столом и поглядывала на Цицерона. Тот стоял в дверном проеме, прислонившись плечом к косяку и, не смущаясь, рассматривал ее. Она встречала взгляд спокойно, но то и дело касалась брошки на вороте блузы. Кажется, украшение досталось эльфийке от кого-то из родителей. Однажды она дала мне его подержать. На одной стороне было распахнутое птичье крыло, на другой, скрытой, крошечный соловей с аметистовым глазом. Будет странно, если я снова попрошу посмотреть? Карлия первой отставила тарелку. — Спасибо. Я выдавила улыбку. — Что у тебя с лицом? — вдруг спросила эльфийка. — А что с ним? Данмерка сделала неопределенное движение рукой. — Ты вся чумазая. — Что? Я провела пальцами по щеке, но они остались чистыми. Вернулась в спальню и посмотрелась в зеркало. Даэдра меня побери! Неужели я так хожу все утро? После вчерашних рыданий с глаз потекла краска и засохла грязными разводами, а умыться я забыла. — Так значит, вы заботитесь о мумии Матери Ночи? — донеслось с кухни. Я застыла. Не знаю, что удивило больше: что Карлия заговорила с Цицероном или что обратилась к нему на «вы». Он не ответил, но, судя по всему, кивнул, потому что эльфийка спросила: — А как? Я думала, ассасин промолчит или переведет разговор, но ошиблась. — Обмываю маслами и читаю заклинания. — Заклинания? — в голосе Карлии звучал неподдельный интерес. — Да. — Расскажите. Послышался смешок. — Вы обвиняете меня в убийстве ваших друзей, а теперь ждете, что я поделюсь с вами тайнами? — Ну, так бы вы меня к себе расположили. Смешок превратился в смех: громкий и звонкий. И хотя он утратил визгливые нотки, по-прежнему резал слух. — Зачем мне это? Я достала из шкафа маленькое льняное полотенце и вернулась на кухню. Смочила водой из кувшина и принялась вытирать лицо. — А какие масла? — не сдавалась Карлия. Цицерон положил ногу на ногу. — Откуда такой интерес? Эльфийка поглядела на меня, словно не знала, отвечать или нет. Я не видела причин скрывать. — Карлия занимается погребальными ритуалами. Когда в Гильдии кто-то умирает, она бальзамирует тело и проводит обряд. Цицерон изогнул бровь, словно не поверил. — Какой обряд? — Вы своих тайн не раскрываете, я тоже не стану. Карлия откинулась на спинку стула и сцепила пальцы в замок. Как малые дети! Я покачала головой и отложила полотенце. — Давно в Скайриме? — вдруг спросила эльфийка. Хранитель усмехнулся. — Семь долгих-долгих недель. — И как семья? Приняла? Усмешка исчезла, словно стерли ладонью. — Мы еще не встречались. — Полтора месяца в Скайриме и ни разу не навестили семью? Почему? Цицерон чуть склонил голову. Лицо, лишенное эмоций, напоминало маску. Неужели он и правда не виделся с Астрид? — Я как раз ехал в Братство, когда мне повстречалась Лора. Взгляд в мою сторону, пустой и безразличный. — Что же произошло? Я вздохнула. Сколько можно это вспоминать? — А вы не знаете? — Хочу услышать вашу версию, — эльфийка пожала плечами. Неужели Карлия в самом деле мне не доверяет? — Она прикинулась деревенской простушкой и украла Матушку. — Почему вы ее не убили? На лбу выступил пот. Цицерон запретил говорить, что Мать Ночи выбрала Слышащей меня. Я негодовала, но сейчас осознала, как сильно разозлится Карлия, если узнает правду. — Я хотел, но Матушка запретила, — он на мгновение замолчал. — Спустя столько лет она наконец-то заговорила. Она считает, Лора важна для Братства. — Важна? Карлия подалась вперед и положила локти на стол. Блуза натянулась и стало заметно, какие худые у эльфийки плечи. — Только Лора может найти того, кто желает Братству зла. Как только она это сделает, Матушка ее отпустит. Но не отпустит Цицерон. Я вспомнила уговор, который мы заключили в таверне: я буду приезжать каждый месяц, слушать Мать Ночи и записывать имена. Каждый месяц до конца жизни. От страха свело живот. — И тебя это не смущает? — Карлия смотрела на меня. — Что? Я тяжело сглотнула. — Если бы не Мать Ночи, он бы давно тебя убил! А ты притащила его домой, кормишь, поишь и доверяешь. Карлия, как никто другой, умела видеть самую суть и не боялась о ней говорить. Мне нравилось это качество — оно не давало впасть в самообман — но сейчас от слов эльфийки сдавило грудь. Словно что-то холодное и склизкое обвивалось вокруг сердца. Что ответить? Что мы — те, кто мы есть? Мое дело воровать, а его — убивать? Блеснуть мудростью, выглядеть сильной и твердой. — Смущает. Карлия вскинула брови, словно не ожидала честности. Потом прищурилась и, будто что-то поняла, перевела глаза на Цицерона. Он нахмурился. — Ты уже занялась телами? — спросила я. Глупый вопрос. От эльфийки пахло смертью, на блузе темнели пятна, о происхождении которых совершенно не хотелось знать. Карлия опустила взгляд, как-то вся разом сжалась. — Да. Прокашлялась, посмотрела исподлобья. — Почти всю ночь я занималась Векс. Я не смогу ее забальзамировать. Я сдавленно вздохнула. — Почему? — Разложение зашло слишком далеко. Как и у Делвина, — эльфийка замолчала, пальцы перебирали брошь. — Правда, я не успела как следует его осмотреть. Увидела лицо и сразу пошла тебя искать. Я не знала, что сказать, и она добавила: — Нужно скорее их похоронить. Я потерла переносицу. — Когда? Карлия зажмурилась. — Постараюсь подготовить все за три дня. Она открыла глаза. — Хорошо. Снова раздался стук в дверь и снова со стороны озера. Мы резко встали. — Уверена, что никого не ждешь? — усмехнулся Цицерон и, не дожидаясь ответа, направился в спальню. Мы с Карлией — следом. — Это твой верзила. — Бриньольф? Я оттолкнула ассасина от окна. На крыльце и правда стоял Бриньольф, на этот раз в плаще, но голова была не покрыта. Проклятье! Скоро в Медовик стянется вся Гильдия! Когда я распахнула дверь, в глазах вора появилось облегчение. Он открыл рот, но заметил за моей спиной Цицерона и Карлию и замер. Облегчение сменилось удивлением и почти сразу — злостью. — Вот это компания. — Заходи быстрей, — буркнула я. На середине озера плыла лодка: достаточно далеко, и все же мне не хотелось, чтобы рыбаки — или кто бы там ни был — заметили, что Лору Имиральд навещают подозрительные гости. Бриньольф перешагнул порог, а я захлопнула дверь. Повисло неловкое молчание. Вор медленно обвел нас взглядом, остановился на Карлии. — Что ты здесь делаешь? Я вздохнула. — Пойдемте на кухню. — Мавен уехала? — спросила я. Бриньольфу не хватило стула, и мы спустились в подвал, чтобы взять табурет из комнаты Ионы. Вор мог сходить один, но я хотела разузнать последние новости. — Рано утром, — ответил Бриньольф и, предвосхищая следующий вопрос, добавил: — Долг отдала, слава Ноктюрнал. Одной головной болью меньше! Он выглядел более отдохнувшим, хотя под глазами все еще темнели синяки. — А что Сапфир? Ты ее видел? — Она все еще в таверне, повторяет вчерашний подвиг. Мы переглянулись. — Думаешь, пора что-то делать? Бриньольф поскреб бороду. — Дай ей время. Я забыла, что Цицерон взломал замок и попыталась открыть дверь в комнату Ионы ключом, но она распахнулась. Свет свечи вырвал из темноты простую деревянную кровать, тумбочку, заставленную грязными кружками, и широкий комод с наполовину выдвинутыми ящиками. Заваленный одеждой табурет мы нашли не сразу. Бриньольф освободил его, собрался поднять. — Погоди, — попросила я. — Ты был в Гильдии? Вор выпрямился и с раздражением вздохнул. Ему явно не нравилось, что мы оставили Карлию наедине с Цицероном. — Да. — Как Синрик? — Я его не видел. Говорят, оклемался, получил мавенские деньжата и свалил. — Куда? Бриньольф пожал плечами. Интересно, помнит ли он, что еще вчера подозревал Синрика в причастности к убийствам? Ведь именно Бриньольф вспомнил, что когда-то давно бретонец работал на Темное Братство. — А как Рун? — Бледноват, но не жалуется. Нашел всем работенку, в Норе почти никого нет. Я присвистнула. Занять делом две дюжины воров не так-то просто. У каждого свои слабые и сильные стороны, каждому нужна задача по силам. И уж не дай Ноктюрнал, кто-то решит, что его обделили, подогнав другому дело понаваристей. Матерые ворюги бывают хуже детей. — Что здесь делает Карлия? Я прижалась спиной к холодной стене. — Она занималась телами и увидела камушки. Пришла сказать, что они означают. Бриньольф пожевал губами, будто в рот попало что-то горькое. — И что? Я уставилась на носки своих туфель. — Есть легенда, что Мать Ночи вставляла своим жертвам в глазницы камушки, черный и белый. Повисла тишина. Вор прошел по комнате, споткнулся о сапоги Ионы, пнул. — И вы решили перетереть об этом с Хранителем? — я не помнила, чтобы Бриньольф говорил с такой желчью. — Или Слышащим, кто он там? — Карлия не знала, что он здесь. Вор покачал головой, ничего не ответил. — Не хочу защищать Цицерона, но во время убийства он был со мной, недалеко от Данстара. — Не верю, что ты стала такой наивной. Я вздохнула. — Мы много лет работаем с Братством. Зачем им нас убивать? — Предложили куш пожирней. — Кто? — Да кто угодно, детка! Мавен, Лайла, весь Синий дворец! — Бриньольф с шумом выдохнул, словно пытался с собой справиться. — Все указывает на Братство, Лора, и глупо закрывать на это глаза. Он взял табурет и вышел. — …Это обычное бальзамирование, а есть долгое и сложное, — с кухни доносился голос Карлии. — Родом из Морровинда, из культуры эшлендеров. Они удаляли мертвецам внутренности, промывали, наполняли смолой и зашивали. Потом помещали в особую соль на два месяца. — В соль? — удивился Цицерон. — Зачем? Когда мы с Бриньольфом переступили порог, ассасин даже на нас не поглядел, а Карлия удостоила мимолетным взглядом. — Чтобы тело высохло, — пояснила она. — Правда, после этого приходится пришивать ногти. Бриньольф поморщился, опустил табурет, но остался стоять. Я тоже. Цицерон облизал губы и откинулся на спинку стула, глаза затуманились. Я догадалась, что он думает о Матери Ночи и попыталась вспомнить, как выглядят ее ногти. Наверное, если бы они были пришиты, я бы запомнила. — Но если честно, — продолжала данмерка, — в Скайриме ни к чему такие сложности. Здесь холодно и… — …плоть лучше сохраняется, — закончил ассасин. Они переглянулись так, будто полжизни провели в чужеземной стране и наконец услышали родную речь. Бриньольф скрестил руки на груди и прочистил горло. Карлия подняла глаза, смутилась. Видимо, Цицерон все-таки поделился каким-то секретом, раз у нее развязался язык. — Лора рассказала про камни и Мать Ночи, — заявил вор и посмотрел на ассасина. — Что скажешь, приятель? Цицерон вытянул губы, будто собирался засвистеть, причмокнул и спросил: — А что ты хочешь услышать? — Все, что ты об этом знаешь. — Я знаю не больше вашего и не больше вашего мне это нравится. Бриньольф уперся кулаками в столешницу. Рубец на щеке покраснел. — Послушай, жучила, ты привозишь в Скайрим Мать Ночи, а вскоре кто-то убивает наших друзей и оставляет ее знак. Думаешь, это совпадение? Я ожидала очередного дурачества, но Цицерон лишь поглядел на Бриньольфа: пристально, с едва заметной жалостью. — Нет, не думаю, — ответил он неохотно. У вора заходили желваки. — Что будет, когда Мать Ночи воссоединится с Братством? Хранитель улыбнулся, точнее, чуть растянул губы. — Отвечай! Злость исходила от Бриньольфа горячими волнами. Цицерон молчал. — Ничего, — не выдержала я. Вор посмотрел на меня, выпрямился. — Тогда зачем он пер ее из Сиродила? — Чтобы она выбрала Слышащего. И она выбрала. — И что это значит для Братства? Цицерон обжег меня взглядом, но я все равно ответила: — Черное таинство больше не проходит впустую. — И? — Братство получает надежду на возрождение. Бриньольф развел руками, будто это все объясняло. — Что ты хочешь сказать? — Что убийцы возвращают господство в Скайриме, — ответила Карлия. Цицерон фыркнул. — Чушь. Мы уставились друг на друга. — Астрид знает, что у Братства появился Слышащий? — спросила я. Хранитель облокотился о стол и сцепил под подбородком руки. — Нет. Я глядела в карие глаза, пытаясь отыскать хотя бы бледный намек на ложь, когда меня оглушила новая мысль. Цицерон мог навестить семью две недели назад: в день, когда я валялась без сознания в пещере. Она была так близко к Фолкриту, а значит, и к Убежищу. Хранителю ничего не мешало встретиться с Астрид и поведать, что Матушка выбрала Слышащую. Слышащую, которая оказалась главой Гильдии воров, а она не уйдет из Гильдии по собственной воле. Ее нужно подтолкнуть: убить друзей, лишить опоры, разрушить жизнь. Я вдруг осознала, что все смотрят на меня. Сглотнула. Безумная идея! Плод больного, загнанного в угол воображения! Или нет? Я опустилась на стул, прокашлялась. — Почему у Нируина не было камушков или других знаков? — Его убил кто-то другой, — предположил Бриньольф. — Ты знаешь, что это не так, — вздохнула Карлия и потерла веки. — Нируин что-то знал и его убрали. — Кто такой Нируин? — вмешался Цицерон. — Один из наших, — ответила я. — Шесть дней назад уехал в Вайтран, чтобы выяснить что-нибудь о смерти Делвина и Векс, а вечером его принесла лошадь, мертвого. Рыжие брови взметнулись вверх. — Почему ты сразу не сказала? — Я не обязана перед тобой отчитываться. Хранитель отмахнулся от моих слов, словно от надоедливых мух. — Как его убили? — Да, давайте все ему расскажем, — усмехнулся Бриньольф. — А что мы теряем? — спросила Карлия. — Если Цицерон замешан, то и так знает. Вор покачал головой, отошел к очагу. — Нируину воткнули нож в поясницу, — начала я. — Он чудом скрылся. Привязал себя поводьями, чтобы не упасть. По крайней мере, так считает Карлия. Хранитель скривился. — Профанская работа. — Нет-нет, — оживилась эльфийка. — Работал мастер. Нож попал точно в цель и перебил аорту. Нируин должен был умереть сразу, но кровь образовала в ране пробку. Так иногда случается. Если бы у Нируина было зелье, он бы выжил, — она поджала губы. Цицерон приподнял бровь. — Откуда вы знаете такие детали? Данмерка пожала плечами. — Я вскрывала тело, знаю, на что смотреть и что искать. Что-то изменилось в лице Хранителя. Мне доводилось видеть его таким всего несколько раз: когда он говорил о Матери Ночи. Ужалила ревность. Но удивиться я не успела: в дверь снова постучали, на этот раз со стороны города. — Это уже не смешно, — прошептала я. — Стража! — рявкнули с улицы. Тишина показалась оглушительной. В следующий миг мы оказались на ногах. — На чердак, — скомандовала я. — Ни звука. Бриньольф и Карлия скользнули в спальню: там за перегородкой скрывалась лестница наверх. Я сунула грязные тарелки в буфет и накрыла полотенцем. Обернулась и увидела, что Цицерон не ушел. — На чердак! — громким шепотом выдохнула я. — Быстро! Он не шелохнулся. Стук повторился, резкий и сильный. — Пожалуйста! Тебя не должны видеть! Хранитель молчал. Я с трудом сдержала злость. — Если что-то пойдет не так, я дам знак. — Какой? Я лихорадочно оглянулась. — Уроню котелок. Цицерон сжал губы в тонкую ниточку, кивнул и ушел. Слава Ноктюрнал! По дому прокатился третий стук. — Именем ярла! Открывайте! Трясущимися пальцами я закатала рукава и плеснула на платье воды из кувшина. Оглянулась, не вернулся ли Хранитель, и отперла дверь. Стылый воздух коснулся кожи, в глаза ударил солнечный свет. — Доброе утро, — поприветствовала я, не видя, к кому обращаюсь. Заслонилась от солнца ладонью. У порога стояли два стражника. Первый был высоким и широкоплечим, второй — сухощавый, на полголовы ниже. Глаза темные, холодные. Я сразу их узнала. Этот стражник возглавлял дозорных, которые прошлым утром остановили нас с Бриньольфом и Сапфир по дороге в Рифтен. — Мы уже собирались ломать дверь, — заметил темноглазый. — Я стирала в подвале, не слышала. Что случилось? Стражник посмотрел на мое мокрое платье и засученные рукава, заметил повязку. — Как самочувствие? — Прихожу в себя, благодарю. Мы снова встретились взглядами. — Так что случилось? Мимо, придерживая подол юбки, чтобы не испачкать в луже, прошла высокая рыжеволосая нордка, хозяйка соседнего магазина. Кивнула мне и улыбнулась. Я улыбнулась в ответ и помахала рукой. Дозорные недовольно переглянулись. — Плохая примета говорить через порог. Я не слыхала о такой примете, но посторонилась, пропуская их в дом. Стражники протопали тяжелыми сапогами, оставляя на полу грязные следы. Остановились, рассматривая кухню с таким видом, будто собирались здесь жить. — Где же ваш хускарл? — спросил темноглазый. — Уехала. Я закрыла дверь. — Бросила тана в тяжелое время? — Мне не нужна нянька. Стражник усмехнулся, взгляд остановился на рубахе и гамашах, которые сушились над очагом. По спине пробежали мурашки, но я не подала виду. В случае чего я могу выдать его одежду за свою. — Где же ваши спутники? Сердце подпрыгнуло. — Какие спутники? Стражник оглянулся, в прорези шлема блеснули глаза. — Которые охраняли вас в дороге. Я поджала губы и как можно непринужденней пожала плечами. — Не знаю. Наверное, в таверне. — А мертвецы с ними? Хлещут пиво и хватают девок за зад? Темноглазый засмеялся, здоровяк его поддержал. Я почувствовала, как внутри все леденеет. До стола всего несколько шагов. Подойти и взмахнуть рукой: котелок упадет и покатится по полу. Как быстро появится Цицерон? Какую выберет смерть для этих шутников? А может, стравить их даром Ноктюрнал? Возможно, сил уже хватит. На губах заиграла улыбка. — Думаю, их уже предали земле, — ответила я. Стражники переглянулись. Моя радость привела их в недоумение. — Слышал, Торвид? — воскликнул темноглазый. — Похороны уже прошли, а нас не позвали! Досадно, досадно. Он скрестил на груди худые жилистые руки и неторопливо, словно прогуливаясь, подошел ко мне. От него пахло железом и крепким потом. — И где же их похоронили? Я снова пожала плечами. — Где-то на окраине Рифта. Тела забрала старая родственница. — Родственница с окраины Рифта, — повторил темноглазый, смакуя каждое слово. — Кто бы мог подумать! Должно быть, несчастная старушка мать или — нет-нет! — одинокая тетка! Он покачал головой. — Как же она так быстро узнала о трагедии? Стражник был не слишком высок, но я все равно смотрела на него снизу вверх. — Мы отправили гонца. — Как благоразумно. Значит, вы покажете дорогу? Я театрально нахмурилась. — М-м-м, боюсь, что не смогу. — Отчего же? — в голосе темноглазого прозвучало такое же наигранное огорчение. — Убитые были друзьями моих спутников. Я не знаю, где они жили и откуда родом. Пока я говорила, стражник понимающе кивал. Глаза оставались холодными, с каждой секундой в них сильнее разгоралось что-то недоброе, опасное и злое. — Но могу узнать, — добавила я и пожала плечами в третий раз. — Окажите честь. Капитан стражи без сомнения захочет навестить старушку. Я выдержала взгляд. — Сделаю все, что в моих силах. Еще секунд десять мы играли в гляделки. Стражник отвернулся первым. — Тогда ждите в гости, — сказал он и кивнул Торвиду. — Пошли. Когда дверь за ними закрылась, я заперла ее и прижалась спиной. Уверена, пара-другая сотен монет убедят каких-нибудь фермеров устроить небольшой спектакль. Нужно их отыскать и как можно скорей! Я смачно выругалась и, вытерев лоб, отправилась на чердак. Здесь Лора Имиральд отвечала на письма, рисовала ювелирные украшения, вела подсчеты и принимала редких гостей. Преодолев последнюю ступеньку, я увидела за рабочим столом Цицерона. Он сидел в пол-оборота к лестнице и, словно веером, обмахивался одним из моих неудачных набросков. Бриньольф развалился на бархатном диване, Карлия стояла рядом, хотя выглядела самой усталой. Конечно, они слышали, что враг ушел и царящее спокойствие было нарочитым, обманчивым, и все же казалось совершенно неуместным. — Вы должны уйти, — сказала я. Хранитель приподнял бровь, а Бриньольф и Карлия переглянулись, почти как стражники десять минут назад. — Здесь слишком опасно. Нужно найти другое место. — И куда ты предлагаешь пойти? — спросил вор. Подвинулся на край дивана и уперся локтями в колени. Мы не могли появиться в городе вместе, а соловьиное убежище считалось священным. — В Гильдию. — Что? — Бриньольф не верил ушам. — Ты рехнулась, детка? Может, покажем ему все тайные пути? — А что ты предлагаешь? Пикник в лесу? — я вздохнула и прошла по комнате, туфли утонули в мягком ковре. — Слышал, что сказали стражники? Вор неохотно кивнул. — Они хотят прижать меня к стенке. И вас с Сапфир, кстати, тоже. Почти уверена, что за нами будут следить. По меньшей мере приглядывать. Крысиная нора — единственное место, где мы можем спокойно поговорить. — А еще мы можем поговорить без него, — Бриньольф кивнул на Цицерона. — Это решит все проблемы. Но не прибавит доверия и сильнее все запутает. — Чего ты боишься? Что он запомнит дорогу? — Например. Я скрестила руки на груди и посмотрела на Хранителя. Он поймал мой взгляд и чуть вскинул подбородок, словно говорил: «Ну и что ты будешь делать?» — Завяжем ему глаза. Я понимала, что повязка может не помешать Цицерону запомнить дорогу. От ассасина из Темного Братства, тем более Хранителя, стоило ожидать особого мастерства, поэтому завязать ему глаза и отвести в Гильдию я доверила Карлии. В умении путать следы ей не было равных. Бриньольф боялся оставлять эльфийку с Цицероном, но чутье подсказывало, что убийца не причинит ей вреда. Восхищение, приправленное любопытством — вот что читалось во взгляде Хранителя, когда он глядел на Карлию. Возможно, Бриньольф тоже это почувствовал, потому что спорил недолго и вскоре ушел в таверну. Ему предстояла нелегкая задача: забрать Сапфир — после визита стражников это казалось необходимым. Напиваясь до беспамятства в самом сердце города, она ставила нас под удар. Когда Медовик опустел, я переоделась и пошла на рынок. Слухи о нападении на Лору Имиральд растекались как чернила по воде, оставалось лишь добавить красок. Поведать как дорога домой превратилась в настоящий кошмар. Как накренилась и едва не перевернулась телега, когда разбойники полезли через бортик. Как один из наемников заслонил меня от меча и в лицо брызнула теплая кровь. Как злые руки дернули куда-то, как вспыхнули перед глазами искры и опустилась тьма. В этом месте я показывала свежий шрам на виске, лавочники ахали, шептали имя Талоса или угрюмо молчали. Самое главное, Лора Имиральд не злилась на дозорных, которые остановили ее у самого Рифтена и едва не бросили за решетку. «Они делали свою работу, — говорила она, расплачиваясь за покупки, — поэтому в Рифте не случилось бы такой беды». Меня слушали не только лавочники, но и простые горожане. Кто-то сочувствовал, кто-то предлагал помощь, а Гуда, пожилая швея, подарила сверток медовых конфет. Еще недавно эта игра принесла бы настоящее удовольствие, но сейчас разболелась голова и с каждой минутой становилось сложнее владеть собой: брошки, подвески и милые безделицы так и просились в руки. Когда я вышла из лавки алхимика, день уже близился к вечеру. Сверху доносился звон кузнечного молота и собачий лай. Воняло испражнениями, тухлой рыбой и плесенью. Магазин находился в самом бедном районе, у канала, зажатого между высокими каменными стенами, поросшими желтоватым лишайником. Из-за ливня вода поднялась и почти затопила без того подгнивший помост. Приходилось внимательно смотреть под ноги, что не мешало иногда останавливаться и глядеть по сторонам. Убедившись, что слежки нет, я свернула в глухой проулок и остановилась возле одной из стен. Если бы кто-то поднес к ней факел, заметил бы, что некоторые камни немного стерты. Пять сильных нажатий и стена отъехала в сторону: я проскользнула внутрь и она закрылась. Этот проход в Крысиную нору был самым старым. Единственный, о котором рассказывали новичкам, пока они не заслужили доверия. Когда-то и я, целую жизнь назад, в первый раз шла этой дорогой в Гильдию. Тогда здесь не было ни тайной двери, ни ловушек, только темные вонючие лабиринты коридоров и голодные злокрысы. Миновав ловушки, я просвистела соловьем и услышала такой же свист в ответ. Проход охранял Гартар. Сказал, что Бриньольф велел не пускать никого в «Буйную флягу», только меня, Карлию и какого-то маленького имперца. — Ситис когда-нибудь с вами говорил? — послышался голос Карлии, когда я подошла ко «Фляге». Дверь была приоткрыта, по ногам тянуло холодом. Каждый, кто впервые приходил в таверну, поражался, что под городом скрывался столь большой зал. Идеально круглый, с высоким сводом, он достался Гильдии в наследство не то от древних меров, не то от первых нордов. Посередине в свете факелов поблескивало озеро, такое же круглое. Я знала, что оно неглубокое, а пить из него осмелился бы только сумасшедший. Над водой возвышалась деревянная площадка с пивными бочками. Чуть дальше стояла барная стойка и несколько столиков. В любое время дня и ночи здесь раздавались хохот, брань и крики, в любое, но не сегодня. Родные стены казались чужими. С пугающей ясностью я поняла, что так будет всегда. Таверна наполнится гомоном, но никогда я не услышу Делвина, не услышу Векс и звонкий смех Нируина. — Да, — короткий ответ пролетел по залу эхом. Цицерон. Впрочем, кому еще Карлия могла задать такой вопрос? — Расскажите? Я тихо вошла. — Не могу, — откликнулся убийца. Что это? Нотки сожаления? Я обернулась тенью, словно плащом, и сделала несколько шагов вокруг озера. Цицерон и Карлия сидели за барной стойкой, Бриньольф — за дальним столиком, изучал какую-то книгу. Сапфир не было. — Ответьте хотя бы, — не сдавалась Карлия, — вы его видели? Хранитель покачал головой: то ли не мог сказать, то ли отвечал на вопрос. Я ступила в свет от факела, но тень не соскользнула. Словно я и в самом деле завязала ее как плащ. — Ситис! — протянул хмельной голос. Сапфир? Но где? — Кто он такой? Один из этих даэдрических засранцев? — Нет, — ответила Карлия и сделала глоток из маленькой кружки. — Не даэдра и не аэдра, хотя многие называют его богом смерти. Цицерон усмехнулся. — Это крайне, — задумался, подбирая слово, — узколобо. — Почему? — Потому что не передает и сотой доли его сущности. Называть Ситиса богом смерти все равно что называть солнце — искрой! Последние слова он прокричал, срываясь с табурета. Мгновение, и лезвие кинжала уперлось мне в грудь, проткнуло невидимый кокон, тень рассыпалась. Карлия вскочила, Бриньольф едва не опрокинул стул. — Что там? — проворчала Сапфир, кажется, откуда-то из-за стойки. — Всего лишь я. Я мягко опустила кинжал. Отметила, что он необычный: лезвие волнистое, весь покрыт тончайшими узорами. Цицерон спрятал кинжал в ножны. В глаза сверкнул не гнев — лукавство. — Что за скамповы прятки? — завелся Бриньольф. В который раз за сегодня. Я пожала плечами. — Проверяю вашу осторожность. Мы обменялись долгим взглядом. Вор покачал головой и, скрипнув стулом, вернулся к чтению с таким видом, словно меня и не было. Перелистнул страницу: мелькнули знакомые столбики и линейки. Бриньольф читал конторскую книгу, в которую мы записывали заказы и вели подсчеты. Я обернулась к Карлии. — Как добрались? — Довольно быстро. Она улыбнулась. — Хотя постоянно петляли и кружили, — добавил Цицерон. — Петляли и кружили. Он осклабился и покрутил пальцем в воздухе. Эльфийка покосилась на убийцу, на губах мелькнула улыбка, самоуверенная и снисходительная. Похоже, оба были уверены, что друг друга одурачили. — Как на рынке? — спросила Карлия. — Грязно, — я вздохнула, бросила на барную стойку сверток конфет. — Угощайтесь. Под стойкой кто-то завозился. Среди мешков с мукой и зерном лежала Сапфир. В той же одежде, в какой встретила меня в Виндхельме. Волосы свисали сальными прядями и закрывали половину лица. На полу стояла бутылка. — Прохлаждаешься? — спросила я. Воровка приоткрыла глаз — возможно оба, но видно было только один — и оглядела меня с ног до головы. — Цирк, что ли, приехал? На мне были ярко-красные штаны, тонкая голубая блуза и приталенная туника из желтой парчи. — Катись в Бездну, — сказала я без всякой злобы. Воровка кисло улыбнулась, взяла бутылку. — Твое здоровье. Теперь я понимала, почему Сапфир сбежала в город, хотя напиваться во «Фляге» было в сотню раз безопасней. Казалось, с минуты на минуту вернется Векс, гаркнет что-нибудь свирепое или ухмыльнется по-кошачьи. Или окликнет Делвин. Он всегда сидел за крайним столиком, а сейчас я изо всех сил старалась туда не глядеть. Встала за барную стойку, где изо дня в день Векел, наш трактирщик, наливал пиво и подавал закуски. Цицерон вернулся на табурет и я спросила: — Расскажешь про солнце? Он почесал конопатый нос. — Что? — Ты сказал, что называть Ситиса богом смерти все равно что называть солнце искрой. Почему? Кто, по-твоему, Ситис? Цицерон чуть прищурился: будто не поверил, что мне в самом деле интересно. — Не думаю, что кто-то сможет ответить. Ну конечно! Я с трудом прикусила язык. Хранитель заметил мое раздражение, расплылся в улыбке. — Но я попробую, — добавил он, и лукавство разом пропало. Будто засыпали снегом костер. — Ситис — это бесконечное изменение, разрушение старого и начало нового. Он везде. В каждом плане бытия, в каждом моменте времени. В тебе, во мне, во всех нас, и мы можем его почувствовать. — Как? — спросила Карлия. Она тоже вернулась за стойку, в глазах блестело любопытство. — Каждая мысль, которая рождает действие — это Ситис, — начал Цицерон, увидел на моем лице непонимание и вздохнул. Взял из свертка конфету, повертел в пальцах. — Представь, что ты идешь на рынок и видишь торговца сластями. В твоей голове появляется мысль: «Как было бы здорово его обокрасть!» Ты идешь и воруешь. Я сдвинула брови. — Это Ситис? — Да. — А если я думаю «Надо помочь той оборванке» и даю ей несколько монет? — Это что-то в тебе меняет? Я задумалась. — Совсем немного. — Много или мало — не имеет значения. Он улыбнулся и сунул конфету в рот. — Значит, забирая жизни, Темное Братство вершит изменения? — спросила Карлия. Цицерон поморщился: не то от вопроса, не то от излишней сладости. — Мы всего лишь возвращаем Ситису то, что ему принадлежит. Эльфийка рассмеялась. — Как это понимать? Хранитель проглотил конфету, спросил: — Вы знаете, кто такой Шезарр? Она покачала головой. — Бог Людей. В Сиродиле так называют Лорхана, — ответила я. Карлия усмехнулась. — А в Морровинде — Ситиситом. Кажется, я понимаю, куда вы клоните. — Куда же? — Он был одним из первых Эт’Ада, сыном Ситиса. Обманом вынудил Аэдра создать Нирн. А значит, смертных. Цицерон выглядел очень довольным. — Но вынудить обманом — не значит создать, — заметила я. — Верно, — согласился убийца. — Но значит дать начало изменениям. Он вдруг подался вперед и крепко сжал мою ладонь. По телу пробежали тысячи иголочек. — Мы — дети Хаоса, Лора. Ни ты, ни я, никто из смертных не способен понять совершенный покой Ануиэля. Я замерла, не зная, что ответить. Рука Хранителя казалась почти такой же горячей как слова. — Лора! — голос Бриньольфа прокатился по залу. — И Карлия! На пару слов. — Где Рейвин? Посмотрел все записи, ничего не нашел. Вор захлопнул книгу, посмотрел на меня, потом на Карлию. Словно верные стражи, мы стояли от него по обе стороны. — Уехал, — ответила эльфийка. — В Айварстед, к знахарке. — Зачем? — С лошади упал, я же говорила. Колено совсем распухло, от зелья отказался, а примочки Эрлана не особо помогали. Бриньольф нахмурился. — Давно его нет? Карлия задумалась. В лиловых глазах появилась тревога, лоб прочертили морщины. — Неделю. Мы переглянулись. По спине побежал холодок. — Думаете, его убили? — спросила я. Но ответить не дали. Дверь с грохотом распахнулась, в зал влетел незнакомец — словно кто-то толкнул его в спину — и рухнул на пол, едва не угодив в озеро. Мгновением раньше Бриньольф оказался на ногах, звякнул меч. Карлия достала свой, а я выхватила из сапога кинжал. Повисла гробовая тишина, а потом незнакомец зашевелился. Судорожно всхлипнул, попытался что-то крикнуть, но издал лишь жалобный стон. — Какого даэдра? — прошептал Бриньольф. Незнакомец приподнялся на локтях. Я различила мертвенно бледное лицо, измазанное чем-то — кровью? — и ахнула: — Это же Макий! Сделала несколько шагов, когда в открытую дверь вошла незнакомка: высокая женщина в темной обтягивающей броне. Вошла спокойно и уверенно, будто вернулась домой. — Стой, где стоишь! — Бриньольф вскинул меч. Незнакомка остановилась, неохотно, будто делала одолжение. Теперь я видела ее гораздо лучше. Белокурая нордка, но не чистокровная: слишком тонкие черты, особенно нос. — Я ищу Делвина, — сказала она. Такой голос кажется тихим, но его слышит каждый. — Ты кто такая? — спросила я. Рукоятка кинжала стала липкой от пота. Нордка перевела на меня взгляд, холодный, цепкий. Повторила: — Я ищу Делвина. — А я спрашиваю, кто ты такая. Незнакомка прищурилась, изогнула в полуулыбке губы и двинулась на меня. Клинок не достала — он болтался на поясе в ножнах — но я откуда-то знала, что это не имеет значения. Словно из ниоткуда, возник Цицерон. Кинжал замер у живота нордки. Еще шаг и она бы напоролась на острие. — Тебе задали вопрос, дорогуша, — проворковал убийца. Он был на голову ниже незнакомки, и она уставилась на него в немом изумлении. В глазах вспыхнул гнев, но губы не дрогнули. Она посмотрела на Карлию и Бриньольфа, на меня, словно оценивала силы. Едва заметно вздохнула, но не с сожалением, а раздражением или даже досадой. — Меня зовут Астрид. Я глава Темного Братства.