Воруй. Убивай. Люби.

Первое время мы ехали молча. Я смотрела по сторонам и наслаждалась прекрасными видами северной провинции. Впрочем, с тем, что окружающие пейзажи хоть сколько-нибудь красивы, согласились бы немногие. Мне не раз доводилось слышать от нордов, что весенний Скайрим довольно унылое зрелище. Чего уж говорить об остальных жителях нашего мира! Едва ли их радовала северная природа, а меня с юных лет очаровывали невысокие холмы, поросшие золотистыми травами и первыми горноцветами. На их фоне массивные горы, покрытые снегом, и холодное небо казались лишёнными красок. Даже сейчас, когда сияло солнце, небо было бледно-голубым, почти серым. А холмы, уходящие далеко вперёд, переливались золотом и бронзой. Это необычное сочетание цветов волновало моё сердце, и если бы воровство не влекло меня с юных лет, возможно, я бы стала художницей и рисовала эти удивительные пейзажи с утра до ночи. Но, к счастью или нет, судьба распорядилась иначе. Впереди показалась Белая сторожевая башня, и беззаботные мысли сразу же вылетели из головы. Как ни крути, мы с Цицероном привлекаем слишком много внимания, а новых проблем со стражей мне не хотелось. Но опасения не оправдались: на дозорном посту так никто и не появился. Я вспомнила, как Адрианна говорила, что местным стражникам приходится несладко: последнее время на башню часто нападают разбойники. Каждый месяц погибает несколько солдат, и ярл Вайтрана вынужден отправлять сюда всё новых и новых воинов. «Конечно, – подумала я. – Граница не должна оставаться без зорких глаз и острых клинков! Иначе кто угодно сможет проехать в славный город Вайтран: мошенники, грабители, душегубы…» – Лора должна рассказать Цицерону правду, – неожиданно сказал Хранитель, когда Белая сторожевая башня осталась позади. Я удивлённо уставилась на него, а по спине пробежал неприятный холодок. – Что ты имеешь в виду? – озадаченно спросила я. – Милая-милая Лора! Такая добрая, такая невинная! Но Цицерон знает, что невинность – всего лишь иллюзия. Он лукаво посмотрел на меня и, заметив на моём лице недоумение, пояснил: – Стражник, которому ты сохранила жизнь, никогда не видел тебя в Морфале. Очень странно, не правда ли? А ещё Лора путешествует по Скайриму совсем одна. Ведь это так опасно! Дороги кишмя кишат бандитами и головорезами! Цицерон не верит, что мамочка и папочка отпустили Лору совсем одну! Кроме того, – он неожиданно дёрнул за краешек платка, и тот с лёгкостью соскользнул с моей шеи. – Откуда у тебя эти красивые синячки? Я закрыла глаза и тяжело вздохнула. Не зря говорят: если боишься дракона, он обязательно прилетит. Промах с алхимической лавкой был слишком очевидным, но, казалось, Цицерон не обратил на него внимания, и я немного успокоилась. Напрасно! Хранитель заметил просчёт и ждал подходящей минуты, чтобы указать на него. Эх, и кто бы мог подумать, что стражник Белого Берега поедет за зельями в Морфал! И не куда-нибудь, а в ту самую лавку, о которой я так воодушевлённо врала. Вот уж настоящая неудача! И окаянный платок развязался так не вовремя... Всё одно к одному! Значит, мне снова придётся врать. Да так, чтобы история звучала хоть немного убедительно, а я не запуталась в собственной лжи. – Может, сделаем вид, что ты ничего не заметил? – я устало посмотрела на Хранителя и криво улыбнулась. – Нет-нет-нет, Цицерон очень-очень хочет знать правду! – воскликнул ассасин, звонко хохотнул, и бросил на меня недобрый взгляд. – Нечего тут рассказывать… – тихо сказала я, опустив глаза. – И гордиться нечем. Я обворовала собственных родителей и сбежала из дома. – Неужели? – изумился Хранитель. – Так значит ты просто неблагодарная девчонка?! Хитрая и злая! Злая-злая Лора! Мне показалось, что сумасшедший шут дразнит меня не просто так, а чтобы посмотреть, как я себя поведу. – Злая?! Неблагодарная?! – крикнула я обиженно. – Да что ты об этом знаешь? – А ты расскажи глупому Цицерону! – язвительно ответил тот и ухмыльнулся. Я вперила в него сердитый взгляд и надулась, а когда молчание затянулось, тяжело вздохнула и неохотно заговорила: – Неудивительно, что стражник никогда не видел меня в Морфале. Я живу… жила невдалеке от города, в старой хижине. Отец построил её на болотах много лет назад. Дескать, до города недалеко, а травы собирать и быстрей, и удобней, – я усмехнулась и, помолчав, продолжила: – Я приёмыш… Родители растили с малых лет, но никогда не любили. Особенно отец. Это он поставил мне синяки. Характер дурной, рука тяжёлая, а хватка крепкая. Чуть что не так – бил или душил. А мать никогда за меня не заступалась … Не могла я так больше жить!.. – И что же случилось? – с искренним интересом спросил Хранитель. – Отец рано утром ушёл на болота, а мать уехала к деду в Морфал, и я подумала, что это судьба. Нагрузила телегу травами из наших запасов и дала дёру. А чтобы случайно не столкнуться с матушкой, поехала через Данстар. А то смешно бы получилось, да? Цицерон ничего не ответил, и я продолжила. – Про Фолкрит я не соврала. Ну, как не соврала… Я, в самом деле, еду к одной женщине, но она мне не тётка, а так… знакомая. Приезжала в прошлом году за болотным стручком и лишайником. Пока отец складывал мешки в телегу, мы говорили по душам… Она сказала, мол, живи мы в одном городе, учила бы тебя алхимии. Наверное, она сказала это просто так... – я теребила краешек платка и не решалась поднять взгляд. – Глупо ехать к человеку, который тебя совсем не ждёт. Наверняка она даже имени моего не вспомнит. Но я еду не с пустыми руками. Отдам все травы задаром, если она меня приютит. А если нет… поживу в таверне или ещё где. На первое время денег хватит, а там устроюсь на какую-нибудь работу… Всё лучше, чем побои терпеть. – А ты не боишься, что твои так называемые родственнички отправятся в погоню? – спросил Цицерон. – Боюсь, – ответила я тихо. – И всё-таки надеюсь на удачу… Мать вернётся ещё не скоро, а отец всегда пробирается в самые гиблые места и торчит на болотах до заката, а то и дольше. Так что время на моей стороне. К тому же никто не знает, куда я поехала, и где меня искать… Цицерон хмыкнул, но ничего не сказал. Да и что тут скажешь? Моя деревенская девочка рассуждала очень наивно. В таких случаях слепая самонадеянность не приводит ни к чему хорошему. В лучшем случае беглянку найдут стражники и отвезут домой, в худшем – её изнасилует или убьёт какой-нибудь лиходей. Как верно сказал Хранитель, дороги кишмя кишат бандитами. Да и не только дороги: в городах тоже не очень-то спокойно. Как ни крути, судьба моей беглянки оставляет желать лучшего. Именно этого впечатления я и добивалась: как раз такие наивные истории выглядят правдоподобно. Но удалось ли мне убедить Цицерона оставалось загадкой. Он больше ничего не спрашивал и пел себе под нос какую-то жуткую песенку. Иногда он кивал головой в такт, и концы шутовского колпака забавно качались в разные стороны. Порой лицо Хранителя менялось, уголки губ взлетали вверх, он начинал тихо хихикать или хохотать во весь голос. Я изумлённо смотрела на него, не зная, как себя вести. Впрочем, в такие секунды Цицерон не обращал на меня ни малейшего внимания. Он был полностью погружен в собственный внутренний мир. Иной раз его сумасшедший хохот был так заразителен, что я тоже начинала смеяться. И казалось, вместе с этим смехом мне передаётся капелька его безумия. Погода начала портиться, напоминая, как переменчива и капризна северная весна. Солнечные лучи, которые так сладко грели после полудня, уже не справлялись с холодным безжалостным ветром. С каждой минутой он становился всё сильней, а на горизонте появилась тяжёлая сине-фиолетовая туча. Я смотрела на неё с тревогой и надеялась, что она обойдёт нас стороной, и буря разразится где-нибудь над Солитьюдом. – Лора чужая среди нордов, – внезапно заметил Хранитель, когда на нас налетел очередной порыв холодного ветра. – Должно быть её родной дом так далеко! Что это: простой интерес или проверка? – Я родилась в Анвиле, – честно ответила я и, подумав немного, снова соврала: – А когда мне было четыре года, родители покинули Сиродил, и мы уплыли в Скайрим. – Зачем? – Точно не знаю, – я пожала плечами. – Мне едва исполнилось пять лет, когда они умерли. Но мачеха была знакома с моими родителями, пусть и недолго. Они рассказывали, что жизнь в Анвиле была не слишком сладкой. Чтобы хоть как-то заработать на кусок хлеба, отец подался в матросы на один из торговых кораблей. Несколько лет он плавал в Хаммерфелл и Саммерсет, а однажды появился необычный заказ: отвезти какие-то товары в Скайрим. Отец уговорил капитана, и нам с мамой разрешили плыть с ним. Так мы покинули Сиродил и остались жить в Скайриме. Почему-то отец думал, что здесь мы будем жить лучше… – Это странно, – заметил Хранитель. – Цицерон знает, что Скайрим пользуется дурной славой в Сиродиле. Имперцы считают, что здесь слишком холодно, а норды очень много пьют и чуть что лезут в драку! Цицерон расхохотался, а я усмехнулась. Северная провинция стала мне родным домом, и я давно привыкла к суровой погоде. И, конечно, мне доводилось встречать очень многих нордов. Некоторые стали мне лучшими друзьями и казались совершенно непохожими друг на друга. У каждого свои слабые и сильные стороны, свои привычки, пристрастия, страхи. И всё-таки в словах шута была доля истины. Единственное, что объединяло моих северных друзей – любовь к выпивке. И если быть до конца честной – после кружки-другой некоторые из них не раз устраивали мордобой… – Даже и не знаю, что сказать, – я слегка нахмурилась и посмотрела вдаль. – В наследство мне достались только книги… Почти все так или иначе посвящены Скайриму: история, культы, обычаи. Мне нравится думать, что родители были очарованы Скайримом и мечтали жить здесь… Быть ближе к легендам, гулять по руинам, находить следы древних обрядов… – Древние обряды, – задумчиво повторил Хранитель и несколько раз кивнул, словно соглашаясь с невидимым собеседником. – Может и так. А что случилось с твоими родителями? – В Скайриме оказалось гораздо холодней, чем они думали, – угрюмо ответила я, разглядывая носы своих пыльных сапог. – Как только ударили первые морозы, мать заболела и, как говорят в таких случаях, угасла на глазах. А вслед за ней и отец. – Грустная-грустная история, – равнодушно сказал Цицерон и потерял ко мне всякий интерес, а я обрадовалась, что расспросы прекратились, и можно немного отдохнуть. Врать на ходу оказалось совсем не просто. Через четверть часа мы выехали к Вайтрану. Он каменной громадой нависал над маленькими фермами, которые теснились возле городских стен. Первая на нашем пути ферма принадлежала клану Сынов Битвы. В огороде работала белокурая девушка-норд, а рядом с ней вертелся маленький рыжий мальчик. Услышав звук приближающейся повозки, он что-то радостно прокричал и вприпрыжку побежал к воротам. Забравшись на нижнюю балку, мальчик с интересом уставился на нас и, заметив Цицерона, разинул рот от удивления. Наверняка в свои малые годы он даже не слышал о скоморохах, но яркий шутовской наряд произвел на него впечатление. Я поймала любопытный взгляд маленького норда и приветливо улыбнулась. Он смутился и, опустив голову, посмотрел на меня исподлобья, а на его бледных щеках выступил румянец. Мне хотелось, чтобы мальчишка поскорей вернулся к нордке, но он и не думал убегать: снова уставился на Хранителя и, уже не смущаясь, разглядывал с головы до ног. Цицерон задумчиво посмотрел на ребёнка и таинственно улыбнулся. Когда мы проезжали мимо него, ассасин слегка склонил голову набок и, глядя маленькому норду прямо в глаза, пропел: – Глядит мальчишка на шута, Не думая о зле. Ведь он ещё не искушён В кровавом ремесле! Крестьянка положила лопату и встревожено посмотрела в нашу сторону. Я была уверена, что она не расслышала слов песенки, но почувствовала её нездоровое настроение. – Ларс! Иди сюда! – сурово крикнула она. – Быстро! Ребёнок испуганно оглянулся и не стал спорить: спрыгнул и, сверкая пятками, побежал к нордке. Мой сумасшедший спутник проводил мальчика взглядом и тихо засмеялся, а я покачала головой и подумала, что у Хранителя слишком странное чувство юмора. Дорога начала подниматься в гору, и нам открылся красивый вид на золотисто-жёлтую степь. Вдалеке одна за другой вырисовывались соседние фермы: маленькие домики с соломенными крышами и высокие мельницы. Я пыталась разглядеть среди них силуэт Западной сторожевой башни, ведь где-то там, по словам Адрианны, лежат останки настоящего дракона… Эх, взглянуть бы на настоящее чудо! – А откуда родом Цицерон? – спросила я, чтобы отвлечься от досадных мыслей. Ассасин напевал что-то про страшные сказки и, услышав вопрос, запнулся на слове «дремучий». – Я приехал из Чейдинхола, – уклончиво ответил он и, закончив свою «весёлую» песню, добавил: – Мы с матушкой проделали долгий путь! – Погоди, хочешь сказать, ты везёшь гроб прямо из Чейдинхола? – я изумлённо посмотрела на Хранителя, стараясь не переборщить с удивлением. Ассасин нахмурился, а потом неожиданно хихикнул и кивнул. – Невероятно! – воскликнула я. – Значит, я не ошиблась, когда врала стражнику? Твоя матушка родилась в Фолкрите? – В Фолкрите живёт наша семья, последние братья и сёстры... – тихо ответил Хранитель и грустно улыбнулся. – Больше никого не осталось. Матушка должна быть рядом со своей семьёй, а Цицерон должен быть рядом с матушкой. На секунду мне стало жаль этого чудака. Он проделал непростой и очень долгий путь, и чего ради? Мартин сказал, Цицерон хочет вернуть традиции и возродить Тёмное Братство в былом могуществе. Но неужели Астрид в самом деле ждёт Мать Ночи и её верного Хранителя? Кажется, она не раз говорила Делвину, что не видит смысла в древних обычаях. С трудом верится, что тёмная семья ждёт Цицерона с распростертыми объятиями. А он, судя по всему, не на шутку серьёзно относится к своим обязанностям. Что же с ним будет, когда я украду у него Мать Ночи?.. Я с удивлением поняла, что во мне просыпается чувство вины, и тряхнула головой. Какая глупость! Ушли те времена, когда вор крадёт у богатых, защищает бедных и жалеет слабых. Да и кто назовёт Цицерона слабым? Чудаковатым, безумным, одержимым, но никак не слабым. Ещё неизвестно, останусь ли я жива! Как бы он ни выглядел, он остаётся ассасином, хладнокровным жестоким убийцей. Вот уж кого точно не стоит жалеть! Нелепое чувство вины угасло, но на душе всё равно оставалось тяжело и тревожно. Я разозлилась на себя за слабость и решила: самое время готовиться к следующей части представления. Кое-какие мысли были у меня с самого начала, но окончательный план созрел только сейчас. С каждым часом ветер становился всё холодней и гнал в нашу сторону тяжёлые серо-фиолетовые тучи, которые не сулили ничего хорошего. Я зябко поёжилась, обернулась и достала из телеги свой тёплый шерстяной плащ. Хранитель равнодушно покосился на меня, а я накинула плащ на плечи и, натянуто улыбнувшись, сказала: – Холодно… – Угу, – согласился Цицерон и хмуро посмотрел на небо. Кажется, он тоже опасался, что нам не миновать дождя. Через некоторое время я накинула капюшон и посильнее закуталась в плащ. – Знаешь… Я уже второй день в пути и ни разу не разводила костёр. Боялась, огонь привлечёт незваных гостей, а сейчас страшиться нечего... Может, остановимся ненадолго? Я очень замёрла и проголодалась. – Лоре придётся потерпеть, – ответил Цицерон и бросил на меня суровый взгляд. – Как скажешь, – сказала я расстроено и заёрзала, кутая ноги в плащ. – Просто мне не хочется попасть в дождь на голодный желудок. Тогда уж точно будет не до привала… С другой стороны, через пару-тройку часов мы приедем в Ривервуд и сможем переждать непогоду в таверне! Всё бы отдала за говяжью похлёбку или жареную рыбу! Я мечтательно зажмурилась и, блаженно улыбнувшись, замолчала. На самом деле, останавливаться в Ривервуде мне совсем не хотелось. За последние годы я часто проезжала деревеньку и много раз ночевала в местной таверне, поэтому боялась, что хозяйка и некоторые жители могут меня узнать. Конечно, я была иначе одета и вела себя совсем по-другому, но всегда находятся те, кто хорошо запоминают лица. А ещё чутьё подсказывало избегать людных мест: чудак в шутовском наряде и потрёпанная девчонка в рваном платье привлекут к себе слишком много внимания. И если мы задержимся в деревне хотя бы ненадолго, обязательно посыпятся вопросы, а это очень-очень опасно! Один не вовремя заданный вопрос может разрушить любую легенду. Мне казалось, Цицерон тоже не захочет терять несколько часов в Ривервуде, поэтому я надеялась, что мои слова заставят его задуматься, и мы устроим короткий привал. Дорога петляла между каменных глыб и могучих сосен и постепенно поднималась всё выше и выше. Мощные стены Вайтрана и возвышающийся над ними Драконий Предел давно скрылись из виду. Время от времени мы выезжали к Белой реке, стремительно бегущей по перекатам и порожкам на северо-восток, всё дальше и дальше, к морю Призраков. Цицерон крепко сжимал поводья и смотрел по сторонам, насвистывая себе под нос какую-то незнакомую мелодию. Я больше ничего не говорила и, кутаясь в плащ, ёрзала на месте, пытаясь размять затёкшее тело. Всё было спокойно, как вдруг на следующем повороте конь оступился и чудом не повалился на землю. Телега дёрнулась и резко остановилась, а я почувствовала, что вот-вот упаду, но в последнюю секунду схватилась за Цицерона и удержалась. После секундного замешательства Хранитель освободился от моей крепкой хватки и спрыгнул на землю. – Глупое животное! – осматривая коня, воскликнул Цицерон, но раздражения в его голосе было больше, чем злости. – Он цел? – спросила я встревоженно и вытянула шею, чтобы лучше видеть, что происходит. – Цел твой конишка, не переживай! Но тяжести возить не привык… Чудом нас не угробил! Бедная-бедная матушка! Дорога полна нелепых опасностей… – Хранитель покачал головой. – Цицерон поменяет коня на свою кобылу. Она тварь выносливая! – Прямо здесь? – я оглянулась и посмотрела на гнедую лошадь, привязанную позади повозки. – Нет, дорога слишком узкая, – Хранитель похлопал коня по шее и вернулся обратно. – Твоя взяла, воровка Лора! Мы устроим небольшой привал! Воровка? Мне не послышалось? Я уставилась на ассасина, пытаясь уловить в его взгляде угрозу или, в крайнем случае, злую насмешку. – Цицерон думал, ты обрадуешься, – сказал он озадаченно, пожал плечами и снова взялся за поводья. Через несколько секунд Септим уже тащил телегу по дороге, а я смущённо улыбалась и мысленно смеялась над собственной мнительностью. Кажется, Цицерон не собирался перерезать мне горло, а воровкой назвал совершенно справедливо: ведь я «обокрала собственных родителей»! – Прости, – тихо сказала я, пряча руки под плащ. – Просто не привыкла, что к моим просьбам прислушиваются. Отчим… он сказал бы, что я слишком много ною или попросту ударил, без лишних слов. – Цицерон тоже так может, – ассасин звонко рассмеялся, а потом покосился на меня и серьёзно добавил. – Но не будет, нет-нет. И всё-таки не сильно радуйся, Лора. Это наш последний привал до самого Фолкрита. – Как скажешь, – проговорила я покорно и прикрыла глаза, чтобы скрыть свою радость. Не зря я рисковала жизнью ради этого чудесного коня! Спасибо, Септим! Благодаря тебе, всё складывается лучше некуда. Но найти место для привала оказалось не так-то просто. С одной стороны бежала быстрая река, а с другой путь преграждали вековые сосны с длинными узловатыми корнями, торчащими из земли, и огромные валуны. Несколько раз нам попадались большие удобные поляны и прогалины, но проехать к ним было невозможно. Я уже решила, что слишком рано обрадовалась и спугнула удачу, но через некоторое время мы заметили колею, которая уходила в сторону от тракта и скрывалась за поворотом. Цицерон натянул поводья, ловко спрыгнул на дорогу и пошёл смотреть, куда ведёт колея. Через пару минут он выбежал из-за поворота, а на его выразительном лице сияла довольная улыбка: – Отличное-отличное место! Лучше не придумаешь! Цицерон очень доволен! Окружённая высокими соснами и поросшая золотистой травой поляна оказалась довольно просторной и в то же время уютной. Путники нередко останавливались здесь на ночлег: посередине поляны я заметила кострище, трава вокруг которого была помята и вытоптана. – Приехали! – пронзительно прокричал Цицерон и полез в телегу: где-то там, среди мешков с травами лежала его сумка. Путаясь в плаще, я неуклюже спустилась на траву и сладко потянулась. Как же приятно размяться после долгой дороги! – Не будем терять времени! Цицерон повесит котелок, а Лора соберёт хворост! – Хранитель слегка подтолкнул меня к сосновой роще, а сам, закинув сумку на плечо, пошёл к кострищу. «Вор ты или убийца, в своём уме или безумец, – усмехнулась я про себя, – а правила для всех одни: хворост собирает женщина, а костром занимается мужчина…» Смирившись со своей временной участью, я скрылась в сосновой роще. В конце концов, хоть ноги разомну да прогуляюсь! Но найти хворост оказалось не так-то просто. Видимо, путники останавливались здесь слишком часто: несколько сухих веток и всего четыре шишки – всё, что мне удалось найти. К счастью, рядом с кострищем лежал сухой сосновый лапник, разломать который не составило труда. Когда я закончила, Хранитель уже поставил знакомый мне подвес и, протянув котелок, велел сходить за водой. Я подумала, что уже довольно давно не была такой послушной и, не сказав ни слова, отправилась к Белой реке. Что не стерпишь ради большой кражи! Расплёскивая на ходу ледяную воду, я вернулась на поляну и поставила котелок рядом с кострищем. Пока меня не было, Хранитель принёс из телеги козьи шкуры, положил одну на другую и уселся сверху. Возле его ног лежала большая тёмно-коричневая сумка, ободранная и перепачканная дорожной грязью. Цицерон сгорбился над ней, и, поджав губы, что-то сосредоточенно искал. На земле один за другим появились разноцветные бутылочки, старый черпак, кружка и несколько свёртков. – Где же огонь? – грустно спросила я и, кутаясь в плащ, села на шкуру рядом с Цицероном. – Будет тебе огонь! – с раздражением откликнулся Хранитель и, сняв свои шутовские перчатки, по самое плечо засунул руку в сумку. Я улыбнулась и подумала: «Ещё чуть-чуть, и он залезет туда с головой». Но через несколько секунд Цицерон радостно рассмеялся, извлёк из сумки холщёвый свёрток и аккуратно его развернул. Я увидела самый обычный кремень и небольшую бутылочку из толстого тёмно-зелёного стекла. Хранитель протёр бутылочку холщёвой тканью и принялся откручивать крышку, а я скользнула взглядом по его бледным, усыпанным веснушками, рукам. Поразительно! Мне не раз встречались убийцы, наёмники и ассасины, но ни один из них даже отдалённо не был похож на Цицерона. Наверное, безобидная внешность, как и мне, помогает ему в тёмном ремесле. Только взгляд выдаёт: внимательный, тяжёлый и нездоровый. – Что это? – с интересом спросила я, глядя как из бутылочки на хворост стекает вязкая жидкость янтарного цвета. – Масло, просто масло, – ответил Хранитель, закрыл бутылку и, взяв кремень, принялся высекать искру. Но ветер оказался слишком сильным, поэтому я встала на колени рядом с кострищем и ладонями защищала маленькие искорки от новых порывов. Через несколько минут яркое пламя вспыхнуло и заплясало по сухим сучьям. Цицерон подложил в огонь несколько крупных веток, а я вернулась на шкуру и подставила руки теплу. Когда костёр разгорелся, Хранитель повесил котелок на подвес и пошёл менять лошадей, а я сбегала к повозке и принесла свой заплечный мешок. – У меня есть бутылка нордского мёда, можем его разогреть, – предложила я, когда Цицерон вернулся к костру. Ассасин поморщился и, покачав головой, поднял с земли маленький мешочек. – У Цицерона есть кое-что получше, – двумя пальцами он помял мешочек и, развязав, дал мне понюхать. – Сладкие листья из Хаммерфелла, смешанные с алоэ. Придают сил. Цицерон купил их по пути в Скайрим, в твоём родном городе. – В Анвиле? – почему-то удивилась я. Хранитель кивнул и, засыпав сухие листья в котелок, начал медленно размешивать странный напиток черпаком. – Расскажи про Анвил… – попросила я, пряча лицо от холодного ветра. – Говорят, там красивый маяк и удивительные дома, а я почти ничего не помню. Только красные крыши и маленькие голубые цветы… – Шумный город, – пожал плечами Цицерон. – Там тяжело найти одиночество. Весь день очень солнечно, воздух сырой и тёплый и корабли-корабли-корабли. Слишком много проклятых кораблей! Но поздно вечером наступает тишина и становится очень спокойно. Лучшее время для неспешной прогулки, – его губы расплылись в мечтательной улыбке, которая почти сразу сменилась усмешкой. – Но милым девушкам вроде тебя лучше не покидать своих уютных домов… «Это точно», – мрачно подумала я, но промолчала. Цицерон неторопливо размешивал напиток в котле и вдруг пропел: – В котле моём кипит отвар, Его коль выпьешь, бросит в жар, Затем в груди начнётся боль, А после вечный ждёт покой! – Ты понимаешь, что после этой песенки мне совсем не хочется пробовать твой странный напиток? – я посмотрела на Хранителя с укором, а он вскинул брови и расхохотался. – Глупая девчонка! Если бы Цицерон хотел, он давно бы тебя убил! Я поджала губы и, тяжело вздохнув, покачала головой: – Ты меня успокоил… – Вот и чудесно! Давай сюда кружку! Ты ведь не забыла захватить её, когда удирала из дома? – Не забыла, – передразнила я, достала из своего мешка железную кружку с погнутой ручкой и протянула Цицерону. Он наполнил её горячим ароматным напитком до самых краев и вернул мне. Тёплый металл мягко согревал руки, а пар щекотал нос. Я зажмурилась и сделала несколько глотков: странный напиток оказался удивительно приятным, терпким с долгим сладковатым послевкусием. – Вкусно, – похвалила я и улыбнулась, глядя, как Цицерон наполняет свою кружку. С видом человека, который никогда не ошибается, Хранитель кивнул, уселся на шкуру и, протянув к огню ноги в остроносых сапогах, отхлебнул большой глоток из кружки. «Пора», – подумала я и извлекла из своего заплечного мешка три свёртка. – А у меня есть немного домашней еды, угощайся! Может быть, хочешь сладкий рулет? – Цицерона уже тошнит от сладких рулетов, – поморщился ассасин и равнодушно посмотрел на мои припасы. – Есть ещё грибная запеканка и медовый пирог, – сказала я как можно непринуждённей и развернула салфетку с пирогом. Заботливо порезанный на несколько кусков, он выглядел очень аппетитно, но Цицерон не спешил угощаться. Неужели он настолько мне не доверяет? Я почувствовала, что начинаю волноваться, глубоко вздохнула и взяла себя в руки. Если это правда, нужно убедить Хранителя, что ему нечего бояться. Небо потемнело, а ветер гудел в вышине и всё сильнее раскачивал ветви деревьев. Я, не спеша, допила свою порцию терпкого напитка и, протянув Цицерону кружку, виновато улыбнулась: – Боюсь обжечься... Хранитель снисходительно посмотрел на меня и взялся за черпак, а я быстрым тихим движением достала из мешка ещё один кусок пирога и незаметно поменяла на тот, что уже лежал на салфетке. Красть, подбрасывать и подменивать – то, что я умею лучше всего. Цицерон протянул мне горячую кружку, сел рядом и мрачно посмотрел на тяжёлые тучи, а я потянулась за пирогом и с неподдельным аппетитом начала его уплетать. – Алхимик из меня никакой, а вот пироги пеку вкусные, – проговорила я с набитым ртом. – Глядишь, стану поваром в таверне! Не так уж и плохо, да? Хранитель взглянул на меня с нескрываемой жалостью и вместо ответа взял с салфетки кусок пирога. С замиранием сердца я смотрела, как ассасин пробует медовик. – Вкусный, вкусный домашний пирожок! – пропел ассасин и, склонив голову на бок, добавил: – До чего же норды любят всё медовое! Это кажется Цицерону очень-очень странным. Мёд такой сладкий, очень сладкий. Но твой пирожок и правда хорош! – Спасибо, – сказала я смущённо. Обязательно передам похвалы Адрианне, которая пекла этот чудесный пирог! Ей будет приятно. Моя работа заключалась в другом: медовый пирог, сладкий рулет и грибную запеканку я пропитала сонным зельем без запаха и вкуса. Это оказалось не так-то просто – несколько сладких рулетов размякли, и их пришлось выбросить – но, в конце концов, у меня получилось. Немного зелья я добавила и в медовуху, но кто же знал, что Хранитель не очень жалует мёд! Могучие деревья жалобно скрипели на ветру, а пламя в костре суетливо металось с места на место. В воздухе пахло дождём. – Лучше нам поспешить, – сказал Цицерон. – Угу, – согласилась я и задумчиво улыбнулась, глядя, как он ест пирог. – Знаешь, поначалу ты меня пугал, а сейчас… Сейчас мне очень спокойно рядом с тобой. Цицерон прищурился и, внимательно посмотрев на меня, разразился визгливым смехом. – Мне никто не говорил таких глупостей! – воскликнул он. – А я многое, многое слышал о себе! Я уже открыла рот, чтобы ответить, но в следующую секунду раздался оглушительный треск. Старая высохшая сосна не выдержала сильного ветра. Краем глаза я заметила, что дерево падает прямо на нас и услышала крик Хранителя: «Берегись!». Тело откликнулось в тот же миг: сделав кувырок через голову, я увернулась от тяжёлого удара. Ствол дерева упал на котелок, и по поляне прокатился пронзительный звон, а потом послышалось недовольное шипение костра. Меня накрыло большой колючей веткой и засыпало сухой хвоей. «Просто прекрасно!» – мрачно подумала я и, пряча лицо от острых иголок, выбралась из своей «ловушки». Ссутулившись, Цицерон сидел на траве между ветками и смотрел на меня исподлобья. Я поймала его тяжёлый мутный взгляд и поняла, что ассасина уже одолевает сонное зелье. Оно действовало мгновенно: мягко, плавно и почти незаметно. Я знала не понаслышке, как поначалу тебя окутывает лёгкая сонливость, а в теле появляется едва ощутимая слабость, словно сидишь у очага после долгой дороги. И не чувствуешь подвоха до тех пор, пока не попытаешься встать. Чудо, что Хранителю удалось увернуться от дерева! – Какая удивительная ловкость для простой деревенской девочки, – проговорил Цицерон и расплылся в зловещей улыбке. – А ты совсем не так проста, да? Я почувствовала, как в груди что-то оборвалось, но, сохранив невозмутимый вид, ответила: – Не знаю, как так вышло… Хранитель схватился за живот и разразился громким пронзительным смехом, а я испуганно попятилась. Ассасин резко замолчал, скользнул по мне презрительным взглядом, и его бледное лицо исказила гримаса ненависти. – Коварная девчонка!.. Зачем ты усыпила бедного Цицерона? – прошипел он и попытался встать, но пошатнулся и упал на колени. Сонный туман околдовывал Хранителя. Он закрыл глаза и отчаянно затряс головой, пытаясь вырваться из подступающего забытья. «Ещё немного, – подумала я и почувствовала, как понемногу отступает страх. – Он уже засыпает…» Но шут оказался хитрей: в следующую секунду он вскинул голову и, выхватив кинжал, метнул в меня. Движение было умелым и ловким, но как следует прицелиться ассасин уже не смог: кинжал пролетел рядом с моей головой и с глухим звуком воткнулся в сосну. Я почувствовала, как душа ушла в пятки. Паршивая работа, Лора! Паршивая… Ты чудом осталась жива. Цицерон захрипел. Ненависть и презрение в его взгляде сменились ужасом, а губы зашевелились в тщетной попытке что-то сказать. Хранитель сопротивлялся изо всех сил, но не смог справиться с затягивающей тьмой. В следующий миг он закрыл глаза и повалился на траву. – Вот и всё, – прошептала я, но подходить к ассасину не спешила. Он хитрый, этот странный Цицерон. Вдруг он всего лишь притворяется спящим, копит силы для последнего удара! Мне больше не хочется рисковать своей шкурой. Когда не осталось сомнений, что зелье подействовало, я подошла к Хранителю и опустилась на колени. Удивительно! Несколько минут назад его лицо искажали ненависть и злоба, а сейчас оно кажется таким безмятежным и умиротворённым… Я тяжело вздохнула, пытаясь приглушить непонятное чувство вины, и обыскала Цицерона с ног до головы. Ничего ценного кроме кошелька мне найти не удалось, и золотые монеты в тот же миг перекочевали ко мне. Что дальше? Я должна где-нибудь спрятать спящего ассасина. Вряд ли кто-нибудь появится здесь в ближайшие несколько часов, и всё-таки мне не хочется искушать судьбу. Я встала и, оглянувшись по сторонам, заметила в сосновой роще густые кусты можжевельника. – Там тебя никто не найдёт, – сказала я посапывающему Цицерону и, крепко взяв его за руки, потащила к кустам. В это время, словно в наказанье, по траве забарабанили крупные капли дождя. – Проклятье! Как не вовремя! Но небо меня не услышало, и дождь превратился в настоящий ливень, который больно хлестал по спине и полуголым ногам. Пыхтя и ругаясь, я волокла Хранителя по мокрой траве. Невысокий ассасин оказался на удивление тяжёлым, и дотащить его до кустов удалось с большим трудом. Я остановилась, чтобы перевести дыхание, и прислонилась к могучей сосне, которая росла рядом с можжевельником. Тяжёлые раскидистые ветви надёжно укрывали от холодного ливня, но это не имело значения: за несколько минут я успела промокнуть до костей. Как и Цицерон. Его шутовской наряд был перемазан травой и заляпан грязью, вдобавок с головы слетел колпак и остался лежать на поляне. В волосах застряли мелкие веточки, травинки и сосновые иголки, а несколько мокрых прядей прилипло к лицу. Я задумчиво прищурилась, разглядывая спящего Хранителя, и подумала, что его сложно назвать красивым. И всё же поймала себя на мысли, что мне нравится его выразительное лицо. Немного отдохнув, я побежала к телеге. Септим, привязанный позади повозки, заметил меня, зафырчал и забил копытом землю. – Прости, приятель. Но эта ноша и правда тебе не под силу… – сказала я коню и, дрожа от холода, забралась в телегу. Огромный ящик потемнел от воды, а в воздухе пахло сырой древесиной. Главное, дождь не повредит каменный саркофаг, и я доставлю его в целости и сохранности! А вот некоторые мешки с травами заметно потяжелели и просели ко дну. Я выбрала один из них и освободила верёвку, достаточно длинную и крепкую, чтобы связать ассасину руки. Но прежде чем приступить к делу, я подошла к повалившейся сосне и, забравшись под большую колючую ветку, вытащила козьи шкуры, на которых мы с Хранителем отдыхали ещё полчаса назад. В Скайриме очень холодная, мёрзлая земля, которая не прогревается даже летом, а в середине весны и подавно. Если не постелить лежак, пара часов под ледяным дождём обернётся для Хранителя неминуемой смертью. Я – воровка, а не убийца. По той же причине мне не хотелось обездвиживать Цицерона полностью. Я свяжу ему руки и, в случае чего, это на некоторое время его задержит, а большего и ненужно. К тому времени, когда он проснётся, мы с матушкой будем уже далеко... Пушистые ветки можжевельника цеплялись за волосы и щекотали шею маленькими иголками. Я разложила в кустах шкуры, затащила на них спящего Цицерона, перевернула его на живот и села сверху. Грубые щепки и острая хвоя впились в мои голые колени, но я не обращала внимания на боль. Мокрая шершавая верёвка ловко петляла вокруг бледных запястий ассасина и оставляла на его коже ярко-красные следы. Я заметила, что ладони Хранителя очень нежные и мягкие, без единой мозоли. Такие бывают у маленьких детей или знатных особ, которые не знают тяжёлой работы, не утомляют себя изнурительными тренировками. Но на первый взгляд жизнь Цицерона не казалась беззаботной, скорее наоборот. «Ещё одна маленькая загадка», – грустно подумала я, затянула последний узел и встала. Вот, кажется, и всё… Без ошибок и просчётов не обошлось, и всё-таки мой план удался на славу. В такие минуты меня охватывал горячий восторг и сладкое предвкушение награды, но в этот раз успех не принёс знакомого наслаждения. Я радовалась, что перехитрила ассасина и осталась жива, но меня не отпускало гнетущее чувство вины, которое казалось слабостью, недостойной главы Гильдии Воров. Проклятый Цицерон! И почему меня беспокоит его судьба? Да, он не замёрзнет насмерть, но незачем себя обманывать: увидев, что саркофага нет, он окончательно свихнётся и будет убивать всех, кто попадётся на пути, пока не найдёт свою смерть от меткой стрелы или острого меча. Глупо думать, что я проявляю милосердие и сохраняю Хранителю жизнь. – Ты такая же убийца, как и он, – сказала я себе, вглядываясь в безмятежное лицо ассасина и, не сдержав грустной усмешки, пошагала прочь. Медленно и неотвратимо надвигались сумерки, а тяжёлая пелена сине-фиолетовых туч приобретала зловещий красноватый оттенок. В сапогах хлюпала вода, а сырая трава хлестала по полуголым ногам. Мне не терпелось переодеться, поэтому я отыскала мешок с воровской бронёй и укрылась от дождя под ближайшей сосной. Шерстяной плащ промок до нитки и тяжело свисал с плечей, заставляя сутулиться. Я освободилась от него, небрежно бросила в траву и, стуча зубами от холода, принялась снимать мокрое платье, которое неприятно липло к телу. Словно насмехаясь надо мной, дождь припустил с новой силой, и холодные струйки воды побежали по обнажённой спине. Сдержав очередное проклятье, я ещё тесней прижалась к дереву и с лихорадочной поспешностью начала одеваться. Грубая льняная рубаха с трудом налезала на мокрое тело, а кожаная броня казалась на несколько размеров меньше, и всё же я знала, что она гораздо лучше, чем платье, защитит меня от ледяного ливня. В наступающих сумерках поляна выглядела мрачно и уныло, от былого уюта не осталось и следа. Я подбежала к кострищу, укрытому колючими ветками упавшего дерева, и собрала вещи, которые могли пригодиться в дороге. Невдалеке, словно пятно крови, растёкшееся по золотистой траве, лежал тёмно-красный колпак Цицерона. Помедлив секунду, я подняла его, и задумчиво повертев в руках, убрала в заплечный мешок. Двадцать тысяч септимов – это очень хорошие деньги, но Гильдия быстро потратит звонкое золото, и единственное, что останется мне на память – этот колпак. Повозка глухо заскрипела, когда я забралась на облучок, а гнедая кобыла вскинула голову и громко зафырчала. – Но! – хрипло крикнула я и, покрепче ухватив скользкие от воды вожжи, бережно шлёпнула лошадь по крупу. – Пошла! Кобыла медленно пошагала вперёд, а телега дёрнулась и снова затряслась по ухабам, заполненным дождевой водой, которая в сумерках казалась тёмно-зелёной. Грязные брызги с травой и мелкими камнями летели в разные стороны, а лошадь шла всё быстрей. Через несколько минут, скрипя и подпрыгивая, повозка выехала на тракт, ведущий в Ривервуд. *** Над дорогой высились мрачные силуэты деревьев, и в их высоких кронах пронзительно завывал ветер. Северная природа, которая уже начала просыпаться от зимней спячки, снова замерла, оцепенела под беспощадным ледяным дождём. Промозглый ветер обжигал влажное лицо, а изо рта вырывались маленькие облачка пара. Казалось, что с минуты на минуту с неба посыпятся серебристо-белые хлопья снега. Время от времени я доставала из кармана маленькую серебряную флягу с выгравированным соловьём, и делала небольшие глотки. Кожаная броня неплохо защищала от дождя, но всё-таки я начинала замерзать под порывами холодного ветра, а крепкий алкоголь мягко обжигал горло, согревал приятным теплом, и подступающий мороз слабел. Дождь не прекращался, но по счастью стал реже, и я вздохнула с облегчением, в глубине души опасаясь, что ливень размоет дорогу. Чуть больше часа назад стемнело, и небо, застланное плотной пеленой тяжёлых дождевых туч, светилось тревожным тёмно-красным цветом. Это зловещее сияние выхватывало из темноты силуэты деревьев, края острых камней, нависающих над повозкой, и, самое главное, дорогу. Но если природа полностью погрузится во мрак, мне придётся воспользоваться магическим светом. Я изучала заклинания Школы Изменения, но не могла похвастаться особыми успехами. Мне не хватало времени, усидчивости и терпения, чтобы овладеть магическим искусством, однако заклинания «Свеча» и «Магический свет» получались у меня лучше всего. Наверное, потому что не требовали особой концентрации и очень медленно тратили энергию. И хотя яркий сияющий шар привлечёт к себе слишком много внимания, это лучше, чем застрять в темноте посреди дороги. Мысли то и дело возвращались к Хранителю. Я вспоминала его таинственный облик, а в голове звучал безумный пронзительный хохот, и вопросы рождались сами собой. Что свело Цицерона с ума, и каким он был прежде? На душе снова стало тяжело и неспокойно, и я попыталась отвлечься от смятенных мыслей. Интересно, что сейчас творится в Гильдии? Наверняка Делвин и Векс снова потягивают мёд в «Буйной фляге» и вспоминают былые подвиги, высмеивая и подначивая друг друга. А где пропадает Бриньольф – одной Ноктюрнал известно! Возможно, в эту секунду, прячась в тени, он взламывает замок в каком-нибудь доме или крадёт дорогую статуэтку из Храма Богов в Солитьюде… Этот рыжий вор может быть где угодно! Я задумчиво улыбнулась и, зябко поведя плечами, снова потянулась за флягой. К моему удивлению, она почти опустела. Похоже мне придётся сделать небольшую остановку в Ривервуде: без хмельного зелья я рискую превратиться в ледышку. А ещё мне нужно написать Делвину небольшую весточку: жива, здорова, скоро буду. Я приехала в деревню за полночь. Всё так же шёл дождь, а где-то невдалеке заливалась пронзительным лаем собака. В редких окнах горел свет. Большая часть деревни давно спала: а что ещё делать в такую скверную погоду? Я опасалась, что нынешней ночью таверна «Спящий великан» не принимает гостей, но подъехав ближе, поняла, что беспокоюсь напрасно. Несмотря на промозглую погоду, дверь в таверну была распахнута, и мягкий манящий свет струился через порог. Возле лестницы стояла крытая повозка, запряженная двойкой необыкновенно красивых лошадей. Первая была вороной, и в ночном полумраке её мокрая шерсть отливала иссиня-чёрным цветом, а вторая, наоборот, оказалась белой, без единого пятнышка, с пышной гривой и мускулистой шеей. Я подумала, что знаю как минимум трёх человек, которые с удовольствием расстались бы с парой-тройкой тысяч септимов за каждого из этих скакунов. Впрочем, конокрадство никогда не приносило мне особого удовольствия! Я спрыгнула на дорогу и, увязая в грязи, добралась до лестницы, ведущей в таверну. Мне не хотелось оставлять свой драгоценный груз без присмотра, но умирать от холода и голода хотелось ещё меньше. В таверне пахло горячим хлебом и печёной рыбой, а огонь в очаге горел так ярко, что после тёмной улицы мне пришлось зажмуриться, чтобы не ослепнуть. – Хорошей ночи, – услышала я спокойный женский голос и, прищурившись, увидела высокую светловолосую бретонку, хозяйку «Спящего великана». – Паршивая погода для путешествий. – Да уж… – согласилась я и, оставляя за каменном полу грязные следы, подошла к стойке. – Приготовить комнату? – спросила хозяйка, разглядывая меня со сдержанным интересом и искренним сочувствием. – Нет, спасибо, – ответила я и, тяжело вздохнув, достала из кармана флягу. – Налейте чего покрепче. Ночь сегодня очень холодная… А ещё не откажусь от какой-нибудь еды в дорогу. Бретонка молча кивнула и забрала флягу, а я положила на старую обшарпанную стойку несколько золотых монет, которые ещё недавно позвякивали в кошельке Цицерона. Но прежде чем светловолосая хозяйка таверны скрылась на кухне, я попросила лист бумаги, чернильницу и перо. Написать Делвину весточку оказалось непросто: замёрзшие пальцы не слушались, а с мокрых волос на бумагу капала вода. С горем пополам я справилась с задачей и, пока бретонка суетилась на кухне, завороженно смотрела, как медленно засыхают на бумаге чернила. Через четверть часа хозяйка вернулась и протянула мне флягу. – Можжевеловая настойка, очень крепкая. А здесь, – она положила на стойку холщёвый свёрток, – печёный лосось, свежий хлеб и несколько кусков эйдарского сыра. Я хотела поблагодарить бретонку, но меня перебил красивый мужской голос из дальнего угла таверны: – Эй, хозяйка! Ещё пива! За длинным деревянным столом сидели трое мужчин: двое невзрачных бретонцев, один из которых потрясал железной кружкой, и широкоплечий норд в стальной броне. Он сидел к огню спиной, и на гладкой поверхности его тяжёлых доспехов отражались янтарные языки пламени, пляшущего в очаге. Мучимый жаждой бретонец поймал мой быстрый взгляд и приветливо улыбнулся. Я кивнула в ответ и отвернулась, стараясь не привлекать внимания. – Хотите отправить письмо? – спросила хозяйка. Она не спешила наполнять кружки своих гостей новой порцией пива. – Верно, – откликнулась я и протянула бретонке записку, в которой была всего пара строк: «Самое сложное позади, осталось немного. Скоро вернусь, не скучайте». Едва ли можно догадаться, о чём идёт речь, и я не беспокоилась, что весточку кто-то прочтёт. – Посыльный уехал рано утром, – сказала хозяйка и досадливо поморщилась. – Но, пожалуй, за полсотни септимов кто-нибудь из крестьян согласится совершить небольшое путешествие. Куда доставить письмо? – В Рифтен, таверну «Пчелу и жало», для Дерога, – медленно говорила я, глядя, как бретонка макает перо в чернильницу и выводит на бумаге название и имя. Через день-другой Делвин заглянет в таверну и, представившись Дерогом, получит мою весточку. Это самый простой способ держать связь на расстоянии, не привлекая внимания к Гильдии. К тому же редкий посыльный осмелится сунуться в Крысиную нору… Я отдала хозяйке деньги и, положив в заплечный мешок свёрток с едой, попрощалась. На улице приятно пахло мокрой древесиной: в нескольких десятках шагов от таверны мокла под дождём лесопилка. Я вдохнула полной грудью и спустилась по лестнице, пряча лицо от холодного ливня. Как же быстро мы привыкаем к теплу и уюту! Ничего, через несколько дней я как следует отдохну: помоюсь в бадье с горячей водой, лягу спать на мягкую удобную кровать и просплю целые сутки! Мечтательная улыбка против воли заиграла на губах, и вдруг мой взгляд упал на повозку. – Только не это… – испуганно пробормотала я. Колёса завязли в грязи на добрую треть… Проклятье! Как такое могло случиться? Меня же не было совсем недолго! Не обращая внимания на грязные брызги, летящие во все стороны, я подбежала к гнедой кобыле и, схватив поводья, потащила лошадь вперёд. Телега заскрипела, дёрнулась, но с места не сдвинулась. Пытаясь справиться с волнением, я попробовала ещё раз, потом ещё и ещё. Бесполезно. Колёса завязли слишком глубоко, и вытащить телегу из ловушки кобыле не под силу. Сделав несколько медленных вдохов, я закрыла лицо руками, пытаясь сообразить, что делать. – Телега застряла? Я вздрогнула и, обернувшись, увидела на крыльце бретонца, который несколько минут назад просил пива. Его короткие кудрявые волосы казались золотисто-жёлтыми в мягком свете, падающем из распахнутой двери. Бретонец, сложив на груди руки, с интересом разглядывал мою повозку. – Да… – откликнулась я и, хватаясь за спасительную соломинку, добавила упавшим голосом. – Как такое могло случиться? – Бывает, – спокойно сказал бретонец и кивнул на деревянный ящик. – Видать, твоя ноша слишком тяжёлая, вот колёса и завязли. Ты там что ли камни везёшь? – Можно и так сказать, – я усмехнулась. – Это статуя Аркея для Святилища в Фолкрите. Я должна привезти её до обеда, а из-за этой проклятой телеги застряну здесь на несколько часов! А то и вовсе на всю ночь… – Не расстраивайся, – кудрявый пристально посмотрел на меня и улыбнулся. – Сейчас что-нибудь придумаем. Подарив мне надежду, он мягкой плывущей походкой скрылся в таверне и через несколько минут вернулся вместе с нордом и вторым бретонцем. Не тратя время на пустую болтовню, мои спасители спустились по лестнице и подошли ближе. Высокий широкоплечий норд, позвякивая доспехами, взял из моих рук поводья и убедился, что телега застряла прочно. – Что будем делать? – спросил второй бретонец. Кряжистый и слегка сутулый, он был на голову ниже своего собрата. – Ясно дело, – спокойно ответил кудрявый. – Привяжем ещё одного коня. Глядишь, вместе вытянут… Мои благодетели несколько минут ходили вокруг повозки и решали, как лучше привязать коня, а Септим вертел головой и фыркал, словно радовался, что на него обратили внимание. Могучий норд сходил в таверну и принёс длинную прочную верёвку, которая больше напоминала морской канат. Один конец он протянул бретонцу, а вторым начал перевязывать беспокойного Септима. Судя по проворным, умелым движениям, суровый воин отлично знал, что делает. – Зачем тебе второй конь, красавица? – спросил кудрявый, затягивая другой конец верёвки на металлической балке, к которой крепились колёса. – Дорога дальняя, непростая, – спокойно ответила я, наблюдая, как он ловко, не боясь перепачкаться, завязывает крепкий узел. – А статуя тяжёлая. Приходится раз в день менять лошадей. – Почему же сразу двух не запрягла? – Торопилась. Телега не моя, а искать другую упряжь не было времени… Да и желания, честно говоря. Фермеры в Вайтране ужасные скряги. – В Вайтране, говоришь, – задумчиво сказал кудрявый и выпрямился, вытирая грязные ладони о кожаные штаны. – Мы слышали, на прошлой неделе на город напал дракон… – На Западную Сторожевую башню, – невольно поправила я. – Кажется, с драконом расправился ваш земляк. Говорят, он недавно приехал из Хай Рока, а уже прослыл героем! – Правда? – улыбнулся бретонец и бросил на друга быстрый взгляд. – Лестно. Он хотел спросить что-то ещё, но норд перебил его. – Готово! – рявкнул он. – Давайте вытащим эту проклятую телегу! Пытаясь справиться с волнением, я отошла в сторону и наблюдала, как бретонцы тянут лошадей, а могучий норд изо всех сил толкает повозку. Она скрипела, а колеса хлюпали в грязи, но не желали вырываться из ловушки. Усталость, накопившаяся за несколько дней, давала о себе знать: мне почудилось, что удача оставляет меня. Может быть, Ноктюрнал надоели или попросту наскучили мои приключения? Может быть я больше недостойна её благословения? Но мои спасители не сдавались. Пыхтя и ругаясь, на чём свет стоит, они старались изо всех сил, и на пятый раз колёса начали поддаваться. – Ещё немного! – проревел норд, и повозка с пронзительным скрипом и неприятным чавканьем вырвалась из вязкого плена. Я ахнула от удивления и поджала губы, укоряя себя за недостойные мысли и минуту слабости. Мне просто нужно как следует отдохнуть, а после… После я заглажу все свои грехи перед Дочерью Сумрака блестящим золотом, тысячами звонких монет, которые доверху заполнят сундуки Гильдии! Телега проехала несколько домов, прежде чем бретонцы остановили лошадей. – Тише, тише, – проговорил кудрявый, успокаивая животных, и посмотрел на меня. – Здесь дорога лучше, но всё равно советую поторопиться. – Даже и не знаю, как вас отблагодарить, – искренне сказала я. – Не представляю, что бы делала, если бы не вы… – Мир не без добрых людей, – подмигнул мне бретонец и, нагнувшись над колесом, лёгким движением развязал верёвку. «Моряк, – догадалась я. – А это настоящий морской канат, и дарить его мне явно никто не собирается». Вторя моим мыслям, широкоплечий норд хрипло прокашлялся и, подойдя к коню, принялся его освобождать. – Треклятый дождь, – с раздражением бросил второй бретонец и поёжился. – Надеюсь, у хозяйки осталась хвалёная настойка... Он поднял воротник и, не оборачиваясь, пошагал к таверне. – В следующий раз будь осторожней, красавица, – сказал мне на прощание кудрявый. Норд забрал канат, и они пошли следом за приятелем, манимые тёплым гостеприимным светом, льющимся из таверны. – Спасибо… – тихо проговорила я и отправилась в путь. И снова телега тряслась по ухабам и колдобинам, разбрызгивая стылую дождевую воду. Надеюсь, повозка в самом деле так хороша, как говорила Адрианна, и выдержит эту жуткую тряску. По правую руку шумела Белая река, которая становилась всё шире и шире, а течение её бурных вод быстрей. Я попыталась вспомнить, как это место выглядит при свете дня: из тёмно-синей воды поднимаются серые каменистые уступы, а чуть дальше над рекой возвышаются могучие иссиня-зелёные, словно вырезанные из малахита, сосны. А сейчас я вижу только бурые блики на поверхности воды и угольно-чёрный силуэт леса на горизонте. Безрадостная картина. Я повела плечами, чувствуя, что снова начинаю замерзать, но пробовать можжевеловую настойку не спешила. Пара глотков на голодный желудок, и мир поплывёт в пьяном тумане. Как жаль, что нельзя остановиться и разжечь огонь: если телега завязнет вновь, мне уже никто не поможет. Не выпуская из левой руки поводья, правой я развязала заплечный мешок, который лежал на облучке, и извлекла холщёвый свёрток с едой. Запах печёного лосося и пряных трав приятно защекотал в носу. Только сейчас я поняла, что безумно проголодалась. Но одной рукой с рыбой не управишься, поэтому мне пришлось обойтись ломтём белого хлеба с куском эйдарского сыра. Через четверть часа жизнь уже не казалась такой скверной. Я достала флягу и, отвинтив двумя пальцами крышку, сделала маленький глоток. Настойка обожгла горло и нёбо и оставила во рту мягкое послевкусие можжевеловых ягод. «Недурно!» – подумала я и улыбнулась, наслаждаясь приятным теплом, разливающимся по телу. Скудного света, льющегося с неба, становилось всё меньше, пока он не исчез вовсе, и дорога погрузилась во мрак. Я протянула руку ладонью вверх и, собравшись с мыслями, прочла заклинание. На кончиках пальцев загорелись маленькие разноцветные искры, которые в тот же миг слились воедино и превратились в небольшой шар, сияющий бело-голубым светом. Он взмыл в воздух и повис над моей головой, освещая дорогу на несколько метров вперёд. Оставалось надеяться, что впереди нет больших ям или выступающих камней. Когда магический шар вырвет их из темноты, будет уже слишком поздно. Представив, как телега разбивается вдребезги, я слегка натянула поводья, заставляя лошадь сбавить шаг. Но меня поджидала другая опасность. С каждым часом становилось всё холодней, и можжевеловая настойка уже не спасала от мороза. Мелкий противный дождь, наконец, перестал, но через несколько минут на смену ему с неба посыпались пушистые хлопья снега. Холодный северный ветер кружил их в лучах магического света и уносил во тьму. Меня била мелкая дрожь, а мир вокруг плыл и время от времени терял очертания. Я всё-таки не рассчитала с алкоголем… «Но лучше быть пьяной, чём мёртвой», – пронеслось в голове. Зачем я бросила плащ? Плевать, что он промок до нитки! Так хочется укутаться во что-нибудь, спрятаться от ледяного ветра... Неужели даже шкуры не осталось? Не отпуская поводья, свободной рукой я вытащила из телеги мешок, покрытый тонкой морозной плёнкой, и швырнула на дорогу. Один за другим я выбрасывала мешки в беспросветной надежде отыскать хоть что-нибудь. Когда мои заледеневшие пальцы нащупали какую-то ткань на дне повозки, мне показалось, что я начинаю бредить и выдаю желаемое за действительное. Я окончательно уверилась в этом, когда достала из телеги тёплый широкополый плащ, но воспалённое сознание быстро раскрыло эту загадку. Это плащ Цицерона! Не веря своему счастью, я торопливо завернулась в колючую шерстяную ткань и замерла от удовольствия. Не знаю, согреюсь ли, но насмерть не замёрзну, а это главное. Жёсткая ткань покалывала щёки и подбородок и нагревалась от моего горячего дыхания. Я чувствовала душистый сладковатый запах, и представляла, как ещё вчера в этот самый плащ кутался Хранитель. Какая ирония… Магический шар мерцал, а бело-голубое сияние с каждой минутой становилось всё бледней. Силы кончались. Мне с трудом удалось поддержать заклинание до рассвета. Как только ночное небо окрасилось тёмно-синим, и скудный сумрачный свет упал на дорогу, магический шар растворился в воздухе. Я скользила взглядом по каменным уступам и далёким верхушкам гор, пытаясь понять, куда нас занесло. По правую руку всё тянулась и тянулась Белая река, и я давно поняла, что пропустила поворот на Хелген. Значит, придётся сделать крюк и ехать через Фолкрит. Самое время рвать на себе волосы! «А может плюнуть на всё и отвезти Мать Ночи Тёмному Братству? Кажется, Делвин говорил, что убежище скрыто в сосновом бору неподалеку от Фолкрита! Отличный был бы поворот!», – подумала я и хрипло рассмеялась. – Будь осторожней… Тихий женский голос прозвучал так близко, что я сняла капюшон и изумлённо завертела головой. – Кто здесь? – Не бойся, – голос казался удивительно мелодичным и спокойным. – Ты всё поймёшь, но не сейчас... Пытаясь подавить волну подступающего ужаса, я оглянулась и посмотрела в телегу. Последние два часа она еле ползёт по дороге, и неудивительно, если кто-то смог незаметно забраться в неё. Покрытый тонкой корочкой льда и пушистого снега, в телеге стоял деревянный ящик, а рядом валялось несколько мешков и перевёрнутый котелок. Ни души. Только привязанный позади повозки понурый конь. – Надеюсь, это не ты! – воскликнула я, в тщетной попытке себя развеселить и успокоить. Не поднимая головы, Септим дёрнул ухом. На несколько секунд воцарилась тишина, и мне показалось, что странное наваждение рассеялось, но не тут-то было! – Будь осторожней, – снова услышала я и вдруг поняла, что голос звучит у меня в голове, с каждой секундой всё глубже заполняя сознание. – Мой бедный Цицерон, ты очень его разозлила. Боюсь, что он тебя убьёт… Убьёт? Не может быть! Я усыпила его, и он остался далеко позади! Неужели больная голова и потаённые страхи играют со мной злые шутки? – Возьми себя в руки, дорогая. На слабость нет времени, – внезапно я почувствовала, как по телу разливается приятное, баюкающее тепло. – Ты должна сказать Цицерону связующие слова. Он уже близко, я слышу. Скажи ему: «Тьма наступает со смертью тишины», и может быть, он пощадит тебя. Я изо всех сил сопротивлялась ласковому теплу, которое пыталось насильно меня успокоить. «А вдруг это магия? – пронеслось в голове. – И кто-то пытается меня околдовать… Но зачем? Про Цицерона знаю только я и Мартин. Неужели ему настолько не хочется расставаться с деньгами? Нет, тогда бы он придумал что-то попроще… А может быть это сон? Странный жуткий сон! А мне всего лишь нужно проснуться!» В следующий миг издалека донёсся стук копыт, такой ясный и отчётливый, что сомнений не осталось: всё происходит наяву. – Тьма наступает со смертью тишины, – тихо повторил голос и освободил моё сознание. Внутренняя борьба прекратилась, и мне стало легче дышать, но ненадолго. Стук копыт становился всё громче и громче, и в сердце закрался неприятный липкий страх. Мне не хотелось верить, что голос в моей голове, кому бы он не принадлежал, говорил правду. Это не может быть Цицерон! Он не мог найти меня так быстро! Но что если нашёл?.. Времени на размышления не оставалось. Я потянула за поводья и, когда повозка остановилась, спрыгнула на дорогу. Под сапогами затрещала тонкая корочка льда, и правый сапог провалился в глубокую лужу. Проклятье! Несколько часов я сидела почти неподвижно, и теперь меня плохо слушались мышцы, а каждое движение отдавалось неприятной ноющей болью. Что же делать? Позорно бежать или дождаться всадника? Может быть, у меня помутился рассудок, а этот всадник всего лишь одинокий путник, который спешит в Фолкрит… Но в глубине души я знала – это Цицерон, и в следующий миг увидела его. В тусклом утреннем свете белый конь, словно снежный вихрь, мчал Хранителя по дороге. Старые привычки брали своё: очертя голову, я прыгнула в высокую траву и, превозмогая боль в мышцах, побежала. Скрыться, спрятаться в тени – моё единственное спасение! Я знала, что не справлюсь с Цицероном, он – ассасин, умелый убийца, сильнее, ловчее и проворней меня. Вся надежда на то, что он не сможет меня догнать. Мимо проносились высокие деревья и раскидистые кусты. Острые ветки хлестали по лицу, цеплялись за волосы и хватали за плащ. Быстрее, ещё быстрее! Мне нужна тень! Вдалеке я заметила густые заросли кедрового стланика и, сломя голову, побежала к ним. Сердце бешено колотилось, лёгкие горели огнём, и я с ужасом поняла, что начинаю слабеть. Бессонная ночь, холодный ливень и накопившаяся усталость лишили меня сил. «Не оглядывайся! Только не оглядывайся!» – кричал внутренний голос, но я не справилась с губительным любопытством и обернулась. Словно голодный волк, с лёгкостью проламываясь сквозь кусты, Хранитель гнался за мной. На долю секунды наши взгляды встретились, и я с трудом удержалась на ногах. В этом взгляде было всё: обжигающая ненависть, ярость, презрение, смерть и торжество. Ассасин не сомневался, что поймает меня и, предчувствуя победу, наслаждался сладкими минутами погони. Дыхание сбилось, а лёгкие разрывал обжигающий воздух. «Не может быть, что всё закончится так!» – билась в голове отчаянная мысль. Ещё недавно удача улыбалась мне, и до заветной цели оставалось совсем чуть-чуть, а сейчас величайшей наградой кажется собственная жизнь… Чудом не споткнувшись о гнилой пень, я собрала последние силы, готовясь юркнуть в густые заросли, но в следующий миг почувствовала ловкий удар в спину. Земля ушла из-под ног, а в голове пронеслось «Вот и всё…» Я уткнулась щекой в холодный мох и, не желая сдаваться, попыталась встать, но Хранитель грубо прижал меня к земле и сел сверху. Я задохнулась под тяжестью его тела, а слуха коснулся тихий лязг: с таким звуком вынимают из ножен кинжал. В тот же миг сильная рука схватила меня за волосы и задрала голову, чтобы перерезать горло. Жизнь много раз испытывала меня на прочность и казалось, со временем я перестану бояться смерти. Воровской запал и жажда наживы заставляли меня вновь и вновь искушать судьбу, и с годами я научилась владеть собой: сдерживать крик и до последнего не поддаваться эмоциям. Всё это время мне везло, и случай сохранял мою жизнь, но я по-прежнему безумно боялась смерти. Казалось, что кровь превратилась в раскалённое железо и обжигает меня изнутри. Мысли метались в голове, словно стая встревоженных птиц. Никто не знает, где меня искать, и не спасёт в последнюю секунду. Так бывает лишь в старых легендах и детских сказках… Я почувствовала, как Цицерон заносит руку и, цепляясь за последнюю надежду, прохрипела: – Тьма наступает со смертью тишины… Ещё секунда, и одно резкое умелое движение лишило бы меня жизни, но стальной кинжал замер над моим левым плечом. Убийца дрогнул и на мгновение ослабил хватку, но я всё равно не смогла бы вырваться из этой ловушки. Повисла тяжёлая гнетущая тишина, и сердце, скованное страхом, колотилось оглушительно громко. «Что же ты медлишь, Хранитель? – думала я, боясь пошевелиться. – Неужели голос звучал наяву, а эти странные слова в самом деле обладают какой-то таинственной силой? Иначе я была бы уже мертва…» В следующий миг холодное лезвие прикоснулось к шее, а Хранитель наклонился вперёд и прошипел мне в самое ухо: – Откуда ты знаешь эти слова, дрянь? Его горячее дыхание обжигало кожу. Я чувствовала, как он почти беззвучно хватает ртом воздух. – Это прозвучит странно, – прошептала я, глядя в холодное серое небо. – Четверть часа назад я услышала женский голос. Он как будто бы звучал у меня в голове… Этот голос предупредил, что ты уже близко и велел сказать те слова, чтобы… Чтобы ты меня пощадил. Цицерон замер, а я ощущала, как он колеблется, пытаясь справиться с мучительным желанием перерезать мне глотку. – Кто ты такая? – прошипел он, и сильная рука ещё сильней вцепилась в мои волосы, а я вскрикнула и мучительно зажмурилась от резкой боли. «Если хочешь жить, – сказал внутренний голос. – Расскажи ему правду…» Я знала, что не стану рисковать жизнью ради Мартина и его загадочных целей, но с ответом не спешила. Сказать правду значило провалить дело и подвести всю Гильдию… Слова застряли в горле, но ассасин отлично знал, как меня разговорить. В следующий миг острое лезвие порвало нежную кожу на шее, и тонкая струйка горячей крови побежала вниз. – Я глава Гильдии Воров… Нам заказали украсть у тебя Мать Ночи, – упавшим голосом сказала я и, усмехнувшись, добавила: – Добро пожаловать в Скайрим, Хранитель. Цицерон спрятал кинжал и грубым рывком перевернул меня на спину. Я презрительно посмотрела на него и вздрогнула: рыжие волосы слиплись от крови и бурыми прядями падали на лицо. Я опустила взгляд и увидела, что вся шутовская одежда залита кровью. Но Хранитель не выглядел раненым… – Ты врёшь, – сказал он тихо, а в его тёмных, почти чёрных глазах читалась искренняя нескрываемая ненависть. – Я докажу… – проговорила я и, с трудом оторвав взгляд, медленно потянулась к нагрудному карману. Цицерон напрягся, словно ожидал подвоха, но не пытался меня остановить. Я осторожно вытащила из кармана тонкий конверт из тёмно-коричневой кожи и трясущейся рукой протянула ему. – Вот… Эти рисунки мне дал заказчик. Помедлив секунду, Хранитель взял конверт, ловко встал, и в тот же миг тяжёлый остроносый сапог прижал меня к земле. Казалось, ассасину очень не хватало его шутовского колпака. Он с раздражением спрятал грязные волосы за уши, развязал конверт и достал два сложенных пополам рисунка: себя и гроба Матери Ночи. Я боялась, что проклятый дождь добрался до них, и чернила потекли, но обошлось. Сдвинув брови, Цицерон очень долго рассматривал рисунки, а я лежала на холодной земле не в силах поверить, что всё ещё жива. Снова зашуршала бумага. Хранитель сложил рисунки, спрятал обратно в конверт и бросил его на землю. – Кто заказал тебе Мать Ночи? – Он представился Мартином, – равнодушно ответила я и отвернулась. – Я никогда его раньше не видела… – Куда воровка везла гроб? – тяжёлый сапог вдавил меня в землю. Цицерон хотел видеть мои глаза, чтобы понять, вру я или говорю правду. – Грот «Серая вода». Это пещера, недалеко от Хелгена. – Мы на полпути к Фолкриту, воровка, – спокойно заметил ассасин, но его взгляд мне не понравился. – Я пропустила поворот, – сказала я угрюмо и, тяжело вздохнув, устало закрыла глаза. Пусть терзает меня, сколько хочет… – Если не веришь, в сумке лежит карта. На ней отмечена пещера, посмотри. – Цицерон посмотрит, – заверил убийца. Я открыла глаза и увидела в его руках кинжал. Широкое лезвие поблёскивало в утреннем свете и отражало моё беспомощное тело, распластавшееся на земле. Сердце снова бешено заколотилось, а к горлу подступил крик. Какая же ты дура, Лора! Он узнал всё, что хотел, а теперь прирежет тебя, точно свинью! Я попыталась отползти, но остроносый сапог крепко прижимал меня к земле. Хранитель расплылся в зловещей улыбке, подбросил кинжал в воздух и ловко поймал за лезвие. – Сладких снов, воровка! – воскликнул он и, размахнувшись, приложил меня рукояткой по голове. Прежде чем провалиться в темноту, я подумала: «Кажется, мне снова повезло… Или нет?»