Воруй. Убивай. Люби.

До Рифта оставалось не больше часа, когда издалека донёсся гам и цокот копыт. Съехав с тракта, я завела коня в густой подлесок и укрылась тенью. Сквозь ветки и листву виднелся исчезающий в утренней дымке большак. Стук копыт становился громче, что-то звенело, гремели голоса. Из тумана выскочили всадники, замелькали красные плащи и плюмажи на шлемах. Легионеры, не больше двадцати. Следом скакали рифтенские стражники, похожие друг на друга, как воробьи. Я попыталась сосчитать их, но сбилась на шестом десятке. Потом появились всадники без гербов и отличий, в броне и без брони, со сколоченными из досок щитами. Перекрикивались и подгоняли коней, привыкших скорее к плугу, чем к верховой езде. Я сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Синий дворец обвалился в море. Откуда у Братьев Бури такая сила? Что если на месте Солитьюда рифтенское войско найдёт лишь развалины? Затянутое тучами небо медленно темнело. В листьях лениво шелестел ветер. Пахло прелым деревом, смолой и сыростью, а воздух был непривычно тёплым даже для конца весны. Казалось, что ворота никто не охранял, но подъехав ближе, я заметила караульного в маленьком окошке наверху сторожевой башни. Когда я потянула поводья и остановилась у конюшни, он высунул голову, блеснув остроконечным шлемом, но ничего не сказал. Двор вокруг конюшни был начисто вытоптан, ни камня, ни травинки. Корыта, из которых поили лошадей, высохли, от сена не осталось и клочка. Я слезла с коня и, привязав его к столбу, пошатываясь от усталости, зашла в конюшню. Здесь стояла сумрачная тишина и воняло навозом, хотя стойла пустовали. — Есть кто? Отмахиваясь от комаров, я прошла по тёмному проходу мимо денников и в дальнем стойле, где тускло горел фонарь, увидела Ржавку — гнедую кобылу, которую купила в прошлом году у фолкритского заводчика. Молодая и горячая, она оказалась слишком упрямой. Мне не хватало ни терпения, ни времени её объезжать, поэтому о лошади заботился Лоуп, мальчишка-конюший. Где он теперь? Ржавка равнодушно поглядела на меня и, дёрнув ухом, принялась жевать соломенную подстилку. Скрипнула дверь, в полумраке появилась высокая женская фигура. — Вот вы где! В тусклом свете я увидела болезненно-худую нордку лет тридцати. На ней было простое платье и цветастая шаль, похожая на ту, что в день Шута купил у каджитов Цицерон. — Это же ваш конь на улице? — спросила она. — Да, я как раз ищу Хофгира. Нордка едва заметно поморщилась. Я вспомнила, что где-то её видела. Кажется, время от времени она приезжала откуда-то с запада и торговала на рынке глиняной посудой. — Уехал он, меня за главную оставил. Вы местная? — Да, я Лора Имиральд. — А я Хейла, сестра Хофгира. Погодите-ка, кобыла эта, значит, тоже ваша? — Она кивнула на Ржавку и усмехнулась. — Значит, лошадей у вас больше, чем у любого в Рифтене. Она оглядела пустые стойла и продолжила: — Всех на войну забрали, даже осла у старика Элгрима. И Ржавку хотели, Иона ваша разрешила, да Лоуп убедил всех, что кобыла дикая: что не по ней — на дыбы. Значит, Иона вернулась. Придётся зайти в Медовик, и только потом в Гильдию. — Ну, что мы стоим тут! — воскликнула Хейла. — Пойдёмте, коня я вашего пристрою, Лоуп им займётся. Он в таверну удрал, за новостями. Мы шагнули в сумрак. — И как? — спросила я. — Вы же знаете про Синий дворец? Я кивнула и, сообразив, что она не заметила, сказала: — Да. Нордка вздохнула. — Говорят, это алхимия. — Алхимия? Мы вышли во двор. Окна дозорной башни светились оранжевым, напоминая глаза какого-то сказочного создания, каменного исполина, пробуждённого к жизни. Стражника не было. — Ну да. Вы же не думаете, что это магия? Целый утёс рухнул! Во всём Скайриме столько волшебников нет, — она снова усмехнулась и понизила голос. — Говорят, какая-то смесь появилась — одна горстка дерево с корнем вырывает. Огненная пыль. Твёрдая и сыпучая, словно песок, перемешанный с бусинками. Мы с Карлией купили её у знакомого алхимика перед тем, как спуститься в Аванчнзел. Я вспомнила, как встряхнула мешочек и бросила в двемерских стражей, как горячая волна ударила в спину, и голову заполнил грохот. — Откуда она взялась? Смесь эта. Мы подошли к серому. Я похлопала его по шее и принялась отвязывать от столба. — Да всякое говорят, — так же тихо ответила Хейла и погладила коня по морде. — Что Ульфрик всегда на алхимию тратился и это, наконец, дало плоды. А кое-кто из стражников Талосом божится, что ещё в конце зимы видел, как «рассветники» дрянью этой упырей изводили. Её, мол, тайно везут из Блэклайта. Я попыталась припомнить хоть что-то из морровиндской контрабанды, напоминающее песок или странное зерно, а нордка сказала: — Не удивлюсь, если дрянью этой «медведей» снабжала Лайла. Я застыла. — Что? — А вы не знаете? — Хейла прищурилась. — Давно вас не было? — Около недели. — Вы столько пропустили! — воскликнула она и, словно позабыв, что миг назад шептала, затараторила в полный голос: — Сидим мы, значит, на рынке — в прошлый Фредас это было — спорим, будет ли дождь. Небо уж больно потемнело, а мы пока всё соберём — до нитки промокнем. Вдруг шум какой-то, ворота открываются. Въезжает Цезенний, а следом солдаты его: все при параде, плащи развеваются. Пленников везут. Мы даже не поняли сначала, рты раскрыли, смотрим, а мясник говорит: «Это же Умнид!». Не узнать его! Лицо в крови, распухло, руки связаны, в седле еле держится. Я округлила глаза, и Хейла ещё сильней воодушевилась: — Мы совсем растерялись, давай остальных пленников разглядывать. А их не меньше дюжины, все норды молодые. Мясник троих узнал — из стражи нашей, говорит. Что за бесовщина? А потом смотрим: телеги везут. Три их было. Большие, с ящиками и бочками. Шлёпнув себя по щеке, нордка размазала большого комара и вытерла ладонь о платье. — Народ сбежался, горланит, а Цезенний у крепости остановился, отправил туда солдат. Люди кричат, мол, почему Умнид связан, а легат руку поднял, дескать, тише, сейчас узнаете. Тут легионеры Лайлу вывели. Думала, она в обморок грохнется! Легионеры её к Цезеннию привели, а он говорит, — нордка понизила голос: — «Лайла Рука Закона, ты помогала Братьям Бури и предала Империю. Признаёшь ли ты свою вину?» — Не может быть, — пробормотала я. Для тана Лайлы новость была крайне опасной. — Может, может. Мы тоже сначала не поверили. Заголосили, засвистели, а Лайла молчит, смотрит на легата, а в глазах такая ненависть, не передать! А он коня к толпе развернул и говорит: «Сегодня ночью у заброшенный шахты на границе с Истмарком личная стража Лайлы во главе с Умнидом Снегоходом передала Братьям Бури обоз с провизией». И велел солдатам показать, что в ящиках и бочках. А там чего только не было! Солонина, сыры, сухари, мёд, даже мука! И это сейчас, когда зерна почти не осталось! Я бессильно прислонилась к столбу. Притворяться не пришлось — от усталости и правда, не держали ноги. — Цезенний сказал, что Империя давно подозревала Лайлу в помощи Ульфрику. В прошлом году Туллий отправил в Рифтен лазутчиков. Один втёрся в доверие к Умниду и поступил на службу в стражу Лайлы. Смотрел, слушал, доносил Империи. Цезенний-то не зря приехал! Разыгрывал любовь с Мавен, а сам ждал, когда Лайла осмелеет. — И она осмелела. — Потому что Ульфрик помер. Это последней каплей стало. Она так и написала Галмару. А ещё — как же там было? — что всем рискует, поскольку верит, что он, Галмар, сумеет отомстить и наведёт в Скайриме порядок, вернув нордам их права и исконные земли. Я вскинула брови, тоже вполне искренне. — Вы видели письмо? — Его нашли у одного из «медведей» — тех, что в плен взяли. Да и какое это письмо! Записка скорее. Цезенний её пекарю дал, у него голос зычный, на всю площадь слышно. Да и человек он надёжный. Всем записку показал. Печать Лайлы там, я сама видела! Какая удивительная неосмотрительность… — А как легат про обоз узнал? — Так я же сказала! Лазутчик в личной страже был, время и место знал. Цезеннию оставалось только в засаде ждать. Либо Гильдия разгадала то зашифрованное послание, перехваченное на дне Шута, либо Туллий и в самом деле подослал к Лайле шпиона. — А сейчас они где? — спросила я. — Повесили. — И Умнида? Я облизала пересохшие губы. — Конечно. Первым вздёрнули. — А Лайлу? — Тоже хотели, но Мавен повременила. Хочет, чтобы старуха увидела, как Империя бунт подавит. — Мавен? — Её ярлом выбрали. Ну как выбрали... Совет не скоро соберётся, время тяжёлое, а как без ярла? Хорошо, у Цезенния полномочия есть, он и даровал Мавен титул. А кому ещё? Она человек большой, её во всём Скайриме знают! Вот и сбылась мечта медовой королевы. — Такой праздник закатила! Медовуха рекой текла! Из лучших запасов! Уж народ её славил! Да и знать её любит, чего уж! Она же многих помиловала. Хейла прихлопнула ещё одного комара. — Может, и вас пощадит. В Медовике было непривычно чисто, хотя Иона вернулась несколько дней назад и почти никуда не выходила. Посуда аккуратно стояла в буфете, даже котелок был надраен до блеска. Почти целый месяц нордка жила на ферме у сестры недалёко от Вайтрана: помогала с хозяйством и нянчилась с племянниками. На прошлой неделе выбралась в город, где узнала про переворот в Рифтене. Сестра уговаривала её не ехать, повторяя, что Иону казнят, но нордка не послушала. Рифтен встретил её не слишком дружелюбно. Хофгир содрал за постой коня в три раза больше, чем обычно. Медовик пустовал. Иона пошла в трактир и разыскала Кираву. Аргонианка спрятала подругу на кухне и рассказала обо всём, что случилось. В том числе про огромное войско Братьев Бури у ворот Солитьюда. Из-за этой новости ненависть к Лайле и её прислужникам вспыхнула с новой силой. Никто не знал, помогала ли Лора Имиральд Братьям Бури, поэтому Кирава посоветовала Ионе не высовываться. Нордка вышла через чёрный ход и заперлась в Медовике. На следующее утро кто-то постучал в дверь. Увидев стражника, нордка решила, что сестра была права. Но стражник сунул ей свиток с приказом, в котором говорилось, что Рифтен изымает у Ионы коня, и ушёл. Нордка снова пошла в таверну, где узнала, что Братья Бури обрушили Синий Дворец, и Цезенний собирает войско, чтобы помочь Туллию. Иона очень хотела поехать, но капитан стражи прогнал её, сказав, что покуда тан Имиральд не присягнёт новому ярлу, Иона — отщепенка, и никто не захочет сражаться с ней бок о бок. Всё это она рассказала мне в мельчайших деталях. Я никогда не видела Иону такой подавленной. Казалось, моё возвращение немного успокоило её, но сердцем и мыслями нордка оставалась в Солитьюде. Пообещав всё уладить, я велела Ионе взять моего коня и ехать в столицу. Она ответила, что во время войны хускарл обязан охранять тана, и она меня не бросит. Особенно теперь, когда в родном городе мне грозит виселица. Тогда я призналась, что в Солитьюде живёт мой отец и попросила его защитить. Тайный проход в Гильдию в старинном склепе никто не охранял. Освещая дорогу волшебным сиянием, я шла по затхлым коридорам Крысиной норы, и в сердце нарастала тревога. Когда впереди в полу показался лаз, я замедлила шаг и погасила свет. В отверстии виднелась ржавая лестница и отвесная стена в бугорках и неровностях. Я выждала, вслушиваясь в тихое завывание сквозняка, и, накинув тень, спустилась в Цистерну. Огромный зал утопал во тьме. Единственный островок света окружал мой стол. На одном углу горели свечи в серебряном канделябре, на другом лежал развёрнутый свиток, сверху и снизу прижатый книгами. За столом никого не было. Я вгляделась во мрак. Вдоль стен стояли пустые кровати, на самой дальней кто-то спал. Подойдя ближе, я узнала Руна: он спал на спине, запрокинув голову и свесив с кровати босую ногу. Я собиралась его разбудить, когда услышала свист стрелы. Бросилась на пол и замерла, испуганно озираясь. Стрела просвистела опять, на этот раз немного тише. Проклятье! Я встала и, обойдя кровать, свернула в длинный коридор. В тренировочной комнате горел свет. Остановившись на пороге, я увидела Карлию. На ней была светлая рубашка с закатанными до локтя рукавами и тёмные штаны, заправленные в сапоги. Перевязь с колчаном крепко стягивала грудь и спину, от чего рубашка топорщилась. Эта лёгкая небрежность придавала данмерке какое-то особое изящество. Опустив лук, она задумчиво глядела куда-то в сторону и кусала губы. Я стряхнула тень. — Тренируешься? Данмерка уставилась на меня, словно видела первый раз в жизни. — Думала, ты не приедешь. — Почему? Она не ответила. — Где все? — Уехали на войну. — Все? Карлия положила лук на лавку возле двери и принялась расстёгивать ремешки на перевязи. — Рун остался и Сапфир, она сейчас в Вайтране. А ещё Випир, обчищает Рифтен. — Мы уж думали, ты в столице застряла, — раздалось из-за спины. Потягиваясь, по коридору шёл Рун. — У магов в Винтерхолде. — Почему там? — Они общаются с волшебниками в Солитьюде, сразу узнают все новости. Рун остановился рядом со мной и прислонился плечом к дверному косяку. — Жива Элисиф? — Не знаю. Я уехала, как только узнала про дворец. Карлия вздохнула, сняла колчан и поставила рядом с лавкой. — Говорят, это огненная пыль. Откуда Галмар достал её в таких количествах? — В Блэклайте? Эльфийка усмехнулась. — Если это контрабанда, мы должны были знать. Я кивнула. — Должны были. — Не вся контрабанда идёт через Гильдию, — заметил Рун. — Что знаешь про Солитьюд? — Там довакин. Имперец вскинул брови, а Карлия нахмурилась. — Это точно? — Да. — Твою мать! Она прошла по комнате, потирая висок. — Наверное, Туллию хватит мозгов его где-нибудь запереть, — усмехнулся Рун. — Вряд ли кто-то сможет его запереть, — огрызнулась Карлия. Мы переглянулись с Руном. — Вы не голодные? — спросил он. — Я бы что-нибудь сожрал. Дверь в кухню была открыта. Нычка и Отмычка встретили громким лаем и радостно завертелась вокруг Руна, стуча когтями по каменному полу. Он потрепал их по плоским макушкам, и собаки, по-щенячьи поскуливая, принялись лизать ему руки. — Надо было волков заводить, — сказал имперец. — Этих разок покормил, и они твои с потрохами. Пахло мясом и луком, но аромат был старый, почти выветрившийся. Огонь в очаге не горел, а в корзине на полу лежало одно единственное поленце. — Значит, Векел тоже уехал? — Они с Тониллой первые собрались, — ответил Рун и присел на корточки возле тумбы в углу. — Кто будет пиво? Отмычка положила морду ему на плечо, а когда имперец её оттолкнул, попыталась просунуть голову под локоть. — Я буду, — откликнулась я и села за стол. — И я. Карлия повесила факел в кольцо на стене, достала с верхней полки буфета большую тарелку, накрытую полотняной салфеткой, и поставила на стол. — Значит, мы остались без повара и главной перекупщицы, — сказала я, снимая салфетку. На белой фарфоровой тарелке лежали обветренные овсяные лепёшки и ломти копчёной свинины. Собаки потеряли интерес к Руну и уселись у стола, зачарованно глядя на тарелку. — Так кормить некого и продавать нечего, — заметила Карлия и устроилась рядом со мной. — Слышала про Мавен? — Ваша работа? Данмерка кивнула. — Ключ к шифру был в комнате Вайландрии. — Как ты туда попала? Дверь в покои волшебницы охраняло защитное заклинание, снять которое мог только хороший чародей. Когда я уезжала, Карлия сказала, что у неё есть кое-какие идеи. — Не я, Рун. Мы посмотрели на имперца. — Это всё Бриньольф. Я просто делал, что он сказал. Позвенев посудой, Рун вытащил из тумбы большую железную миску, подошёл к пузатой бочке, возвышавшейся на подставке возле буфета, и выдернул пробку. Из крана хлынуло янтарно-золотое пиво — имперец едва успел поднести миску. — Почему ты? — Я не примелькался. Когда пена поднялась до самого края, он заткнул кран и поставил миску на пол. Собаки посмотрели на неё с недоверием и снова уставились на тарелку. Рун вздохнул. — Я вчера это пиво пил и не помер. Рискнём? — Что остаётся? Рун достал из буфета кружки и снова вытащил пробку. — Так как ты нашёл ключ? — О, это было шикарно! Я даже не знал, что ищу. Бриньольф сказал, что это какая-то хреновина с буквами или цифрами. Мол, сразу пойму, как увижу. В общем, втолковал, что делать, и я двинул в крепость. Прихожу, говорю стражникам, что к госпоже Вайландрии, по поводу яиц оригмы красношеей, которые она у Элгрима заказывала. Они переглядываются, спрашивают, а что, мол, не так, с этими яйцами. Я отвечаю, что оригма краснобрюхая с зимовки не вернулась, теперь до лета ждать. Она птица капризная, весенней сырости боится. А вот оригма синешеяя вовсю гнездится. Я, мол, в горы ходил и сам видел. Скоро яйца будут, и ничем они не хуже. Возможно, госпоже волшебнице тоже сгодятся. Заткнув бочку, Рун принёс кружки и сел напротив. — Один стражник пошёл узнавать, примет ли меня Вайландрия, а второй давай расспрашивать, кто я и что. Ну, я напарил, что собираю для алхимиков хрень всякую. Поговорили «за жизнь», душевно так. Рун сдул пену и сделал большой глоток. — Первый вернулся, пошли, говорит. Идём в крепость, а он спрашивает: «Так ты от Элгрима?», а я говорю: «Можно и так сказать». Делаю, мол, за алхимиков всю работу, а им лень язык помозолить. Легче покупщику отказать, чем другое что-то предложить, а для меня, мол, каждый сорняк — хлеб, и невыгодно в пещеру лезть ради пары поганок. Имперец широко улыбнулся и заправил волосы за уши. — А он что? — Сказал, что если я задумал старика надуть, в дураках останусь. С Вайландрией сложно дела вести. Пришли к ней. Cтражник стучит — тишина, он опять. Раз на пятый открыла, взлохмаченная, на щеке клякса. Стражник говорит: «Вот человек, что вас видеть хотел», а она глаза вытаращила: «Какой человек?». Он давай снова объяснять, тут и я вклинился. Повторил легенду про яйца. Спрашиваю, мол, возьмёте яйца оригмы синешеей? Они, дескать, у всех шипоклювиков похожи. — Откуда ты всё это знаешь? Я отпила из кружки. Пиво было мутное и тёплое. — Бриньольф с дочкой Мавен перетёр. Она же сама не своя до алхимии. Ну так вот, магичка выслушала и давай повторять «яйца оригмы, яйца оригмы». Как зачарованная. Шлёп себя по лбу: «Вспомнила!» Надо, говорит, посмотреть про оригму твою, и дверью хлоп. А стражник: я, мол, предупреждал, она баба непростая, не память — решето. Стоим, ждём. Снова дверь открыла. Зырк на меня: пойдём, говорит, поможешь. Стражник по плечу меня похлопал: давай, брат, расхлёбывай сам. Рун взял большую лепёшку, разломил пополам и бросил собакам. Они уставились на имперца с разочарованием, явно рассчитывая на кусок свинины. — Простите, ребята, не всё сразу! Заходим мы к чародейке, а там… — Рун покачал головой. — Такого бардака отродясь не видел. Словно ураган прошёл. Я даже подумал: может, так и есть? Магичка же! Идём, а под сапогами хрустит что-то, клочки бумаги валяются, осколки стекла. Подводит к шкафу, говорит: «На верхней полке книга в синем переплёте, достань». А шкаф высокий. Нет ли, спрашиваю, табурета? Она пальцем куда-то тычет, смотрю: среди кучи тряпья ножка торчит. Иду туда, сам озираюсь, хреновину эту с буквами ищу. На столе книги, камни какие-то, мешочки, горшок с цветком. Кровать тоже книгами завалена, в углу сундук вроде, под барахлом не разберёшь. Освобождаю табурет, ставлю у шкафа — шатается. Под ножкой стёклышко. Вытаскиваю, залезаю обратно, изучаю втихую полки. На одной шкатулка, на другой часы песочные. Снимаю с верхней чучело грязекраба, там — книги, синей нет. Магичка на соседнюю полку тычет, там тоже нет. Она ногой топнула и к столу, в ящиках копаться. Я все полки обшарил, пока она не видела, нифига. Рун развёл руками. — А магичка под кровать залезла, вытащила кукол каких-то, башмаки, мусор всякий и книгу! Довольная! Подошла к столу, открыла. Какие, спрашивает, яйца добыть можешь? Я ещё раз называю, рядышком встаю, а она пальцем по строчкам водит. На губах имперца мелькнула едва заметная улыбка. — Я стол рассматриваю, думаю, как бы в ящики залезть, но магичка уж больно близко, говорит: «Яйца синешеей не подходят. Чешуйчатка разве что сгодится, причём та, что на сосновых пнях растёт». Как два пальца, говорю, места знаю. Сколько, мол, нужно? Она за счёты, давай костяшками стучать. Я заскучал, на цветок в горшке гляжу. Думаю: как он тут вообще без света выжил? А он зелёный такой, листья крупные, блестящие. Так и хочется потрогать! Протягиваю руку, а их нет. Рун откинулся на спинку стула и скрестил на груди руки. — Чего нет? — спросила я. — Листьев. Иллюзия это, как и весь цветок. Я нахмурилась, а имперец продолжал: — Я так прихренел, что чуть не спалился. На цветок поглядываю. Думаю: для красоты что ли? Или это босмерское что-то? И подставка странная. С прорезями, бечёвкой обмотана. Да ещё и деревянная. Рун многозначительно покачал головой, дескать, в Валенвуде бы за это убили. — Присмотрелся, а там буквы! На подставке этой. Всё, как Бриньольф говорил! Я присвистнула. — И что? Стащил? — А то! — Не заметила магичка? — Её расценки мои волновали. Низкие больно. Целый список накатала, что ещё раздобыть. Я рассмеялась. — А с подставкой-то что? — Это и был ключ, — ответила Карлия. — По кругу алфавит и цифры. Помнишь, как верёвка выглядела, которую Сапфир украла? — Метки помню. — Ну, вот, каждая букве соответствовала или цифре. Нужно было только правильно верёвку на подставку намотать. Мы помучались, конечно, но разгадали. Я снова присвистнула. — И что там было? — Время и место, куда люди Лайлы должны были обоз для Братьев Бури привезти. — К Северной шахте, пятого Второго зерна, — добавил Рун. — А где ключ этот? Посмотреть можно? — Так я его вернул. — Как? — удивилась я. — Принёс магичке ингредиенты — не все, что у Эрлана было. Ну, и сунул подставку обратно. — И она не заметила? — Может, и заметила да забыла, — Рун пожал плечами и вздохнул: — Теперь уж не узнаем. — Почему? — Казнили её. Я откинулась на спинку стула и посмотрела на Карлию. — Кто ходил к Мавен? — Брин, конечно. Рассказал, как мы перехватили послание на дне Шута, как расшифровали. Мавен орала. Что уговор был держать её в курсе, что мы без её ведома ни шага не сделаем. — А Брин? — Сказал, что мы боялись, что наводка ложная, думали, что не выгорит. Что и сейчас, мол, уверенности нет, что не подстава. Ну, ты знаешь, в общем, как он может. Карлия грустно улыбнулась. — Где он кстати? — Бриниольф? Эльфийка посмотрела на меня как на дуру. Такой я и была. — На войну уехал. Я открыла рот, но не придумала, что ответить. — Многим бошки посрывало, когда про Синий дворец узнали, — сказал Рун и вздохнул. — Многие мародёрствовать двинули, но Брин был конкретно так зол. — Можешь, пожалуйста, оставить нас ненадолго? — попросила Карлия Руна. — Конечно. Имперец взял несколько ломтей свинины и ушёл. Собаки дружно заспешили следом. Карлия отставила пустую кружку и сказала: — Дары Ноктюрнал больше не работают, мой и Бриньольфа. Ты проверяла свой? Когда мы стали Соловьями и поклялись вечно служить Ноктюрнал, она подарила нам три таланта: раз в сутки Бриньольф мог становиться невидимым, Карлия вызывала в сердце противника сильнейшую боль, а я наводила на врагов морок и заставляла их сражаться друг с другом. — Нет, — ответила я и облизала пересохшие губы, — случая не было. — Проверь на мне. — С ума сошла? — Можешь связать мне руки. Несколько долгих мгновений мы глядели друг на друга. Я закрыла глаза. Где-то капала вода, тихо шуршал сквозняк. Мягким покрывалом окутывала тьма. Я осторожно позвала её, приоткрывая дверь в наш мир. Я предлагала ей то, что она любила — изъяны в человеческой души: маленькие трещинки и большие разломы. Сколько раз я чувствовала, с каким восторгом она сочится в них, как чёрный дым, и отравляет, разжигая потаённые страхи. Сколько раз… Но не сейчас. Я приоткрыла веки и встретилась глазами с Карлией. — Мы больше не соловьи, Лора. По телу пробежала дрожь. — Ноктюрнал не отвечает. Ходят слухи, что другие даэдра тоже. Что-то происходит в Обливионе. — Что? — Не знаю. А ты? — Я? Карлия вздохнула и дёрнула уголком рта. — Макий умер. Я прищурилась. — От ломки? Чтобы медовар не разболтал секретов Гильдии, мы с Бриньольфом спрятали его в тайной темнице в поместье Рифтвельд, которая принадлежала когда-то Мерсеру Фрею. Мы совершенно не представляли, что делать с Макием — у Гильдии были проблемы, куда посерьёзнее. Раз в два дня Бриньольф приносил медовару поесть и прибирал за ним. Это было не особенно сложно, потому что имперец страдал от ломки и почти ничего не ел. — Наоборот. — В смысле? — Кто-то принёс ему скууму. Два флакона. Он умер от передоза. Я прикрыла веки и медленно вздохнула. — Кто это сделал? — Я думала, ты скажешь. — Я? — Ты же дружишь с убийцами. — Думаешь, это Цицерон? Карлия пожала плечами. — Макий знал слишком много. Это могло повредить не только Гильдии, но и Братству. — Пожалуйста, пощади меня! Я не знала, что Лайла помогала Ульфрику и Братьям Бури! Её предательство для меня огромное потрясение. Клянусь богами, я всегда была верна Империи и готова отдать за неё жизнь! Я стояла на коленях перед Мавен в тронном зале Рифтена и смотрела на собственное отражение, расплывающееся в больших стальных пряжках на её сапогах. — Как ты думаешь, в Рифтене есть хотя бы один идиот, который всерьёз считает, будто чистокровная имперка помогала Братьям Бури? Едва не заехав мне по лбу носком сапога, Мавен положила ногу на ногу. Трон тихо скрипнул. — Не знаю, мой ярл. Я опустила голову ещё ниже. На холодном каменном полу, прямо под моими коленями, темнели пятна, подозрительно напоминающие кровь. — Ну, хватит, поднимайся. Мавен оттолкнула меня в сторону и встала. — Муэта! В зал вошёл высокий имперец в фиолетовом кафтане. Медовая королева не стала мелочиться и даровала своему главному помощнику титул управителя. — Да, госпожа? — Всё готово? — Да, госпожа. — Тогда начнём, — она направилась к выходу и кивнула, чтобы я следовала за ней. Стражники открыли тяжёлые двустворчатые двери, и мы вышли на улицу. Яркое утреннее солнце слепило глаза, веял весенний ветерок, непривычно тёплый для Скайрима. Город казался вымершим. Впечатление усиливали виселицы, наспех сколоченные на площади. На одной болталось огромное, грузное тело, в котором с трудом узнавался Умнид Снегоход. На другой едва заметно покачивалось маленькое, щуплое тело Вайландрии. Мавен остановилась на верхней ступени и оглядела пустые улицы. Сжимая в ладони длинный рожок, из крепости вышел Муэта и встал рядом с Мавен. Она взглянула на него и кивнула. Управитель поднёс рожок к губам, надул щёки и затрубил. Я вздрогнула. Звук был таким громким, что в ушах задребезжало. Когда гудение стихло, на несколько мгновений повисла гробовая тишина, а потом захлопали двери и зазвенели голоса. В считанные минуты площадь перед крепостью заполнили рифтенцы. Женщины, старики и дети. — Доброе утро! — с улыбкой любящей матери обратилась к ним Мавен. — К сожалению, у меня нет новостей из столицы. Надеюсь, что в ближайшее время что-нибудь узнаю и смогу вам рассказать, но пока увы. Раздались разочарованные возгласы. — Мне тоже жаль, — сказала Мавен и посмотрела на меня. — Все вы знаете Лору Имиральд, правда? По спине побежал холодок. — Сегодня она пришла ко мне и молила о пощаде. Она сказала, что не знала о предательстве Лайлы и поклялась богами, что всегда была верна Империи и готова отдать за неё жизнь. У меня нет причин ей не верить. А у вас? Рифтенцы глядели то на меня, то на Мавен, будто пытаясь угадать, чего она ждёт: осуждения или милости. — Она бы никогда не предала Империю! — откуда-то сверху раздался детский голос. Все посмотрели на высокую берёзу рядом с крепостной стеной. На толстой раскидистой ветке сидел пацан лет двенадцати. Не Хроар, но без сомнения — кто-то из сирот. — Мы верим ей! По толпе пробежал одобрительный смех. — Да! Да! Верим! — поддержали рифтенцы. — Лора Имиральд, я сохраняю тебе жизнь и титул. Ты будешь, как и прежде, служить Империи и Рифтену. Мавен снисходительно улыбнулась, а я опустилась на одно колено и поцеловала ей руку. — Благодарю тебя, мой ярл. Нордка ухмыльнулась и тут же обо мне позабыла. — Ну, а теперь самое главное, — она вздохнула и внимательно поглядела в толпу. — Мне нужна ваша помощь. В крепости осталось много вещей, которые принадлежали Лайле и её прислужникам. У меня не хватает людей, чтобы всё разобрать и сжечь. Пожалуйста, войдите и заберите всё, что может пригодиться вам в это тяжёлое время, а остальное соберём вот здесь, на площади, и сожжём. Стражники открыли двери в крепость, а Мавен отошла в сторону, освобождая путь. Мы с Муэтой последовали её примеру. Рифтенцы удивлённо уставились на ярла и зашептались. — Неужели вы откажете мне? Кто готов помочь? Ну же, смелее! В толпе поднялась рука, вперёд вышла коренастая нордка лет сорока. Кажется, она торговала на рынке свечами и благовониями. — Пожалуйста, проходите! Нордка неуверенно оглянулась и начала подниматься по лестнице. — Кто-нибудь ещё? Из толпы выступили два старых рыбака, а следом жена пекаря, и заспешили за нордкой. Она уже поднялась и нерешительно топталась на пороге, но увидав рыбаков и жену пекаря, мгновенно скрылась в крепости. Толпа загудела. Один за другим, толкаясь и ругаясь, рифтенцы заспешили наверх. Я невольно попятилась, опасаясь, что меня затопчут. — Кстати, жду от тебя взнос, — не оборачиваясь, бросила Мавен. — Какой ещё взнос? — Страна переживает тяжёлое время, Лора. Казна пуста, а мне нужно спасать людей от голода. — Ну ты и сволочь. Она вскинула брови и ухмыльнулась. — Вечером пришлю слугу. Я приехала в Данстар ещё до заката. В убежище воняло падалью, стоячей водой и перепревшей под снегом травой. Вокруг стоял тяжёлый душный воздух. На блестящих от сырости стенах плясали оранжевые отсветы из комнаты снизу. Увидев их, я обрадовалась и в то же время испугалась, сама не зная чего. Встречи с Цицероном? Странного смеха в его комнате? Разговора с Матерью Ночи? Спустившись, я увидела ящик с саркофагом. Кто-то подвинул его в середину комнаты, освободив двери. Они были распахнуты, в левой створке зияла дыра. Я пробила её в прошлый раз, чтобы попасть в основную часть убежища. От смрада подступила тошнота. Стараясь дышать ртом, я зашла в коридор и оглянулась. Справа, как и прежде, стоял саркофаг Матери Ночи. Его окружало не меньше десятка свечей, но горели только две. На пьедестале лежал букетик лаванды и какие-то камушки. Я подошла к решётке, отделяющей коридор от огромного зала. Он утопал во тьме. Вытащив из кармана септим, я просунула руку между прутьями и бросила монетку в темноту. Булькнуло совсем близко. Похоже зловонная лужа, натёкшая из пещеры тролля, превратилась в целое озеро. Откуда-то издалека донёсся детский голос, звонкий и тоненький. Сердце ударило невпопад. Что это? Опять какая-то бесовщина? Я попятилась. — Полезай в гроб! — Мать Ночи ворвалась в моё сознание, словно вспышка молнии. — Быстро! Взгляд метнулся к двери. — Не успеешь и тень не спрячет. Там вампирша, она тебя почует. А в гробу нет?! — Это когда было-то? — второй голос принадлежал женщине. — Лет семьдесят назад, — откликнулся ребёнок. Кажется, девочка. Твою мать! Чудом не растоптав цветы, я взбежала на пьедестал и просунула пальцы между створками саркофага. А если он заперт? Но дверца охотно поддалась, и в полумраке показалось костлявое, обтянутое кожей тело. — Ну а сейчас здесь жить невозможно, — продолжала неизвестная, хотя её голос казался смутно знакомым и звучал уже совсем близко. — Тут скоро всё к херам затопит. Я залезла в гроб, нащупала на внутренней стороне створки выступ, схватилась пальцами и потянула. Дверца медленно закрылась, и я очутилась в полной темноте и душном запахе лаванды. — Добро пожаловать, — усмехнулась Мать Ночи. Казалось, голос исходит прямо из мумии. В висках стучала кровь. — Ты должен переехать в Фолкрит, как мы сначала и договаривались, — продолжала незнакомка. Впрочем, я уже почти не сомневалась, что это Астрид. — Такие решения принимает Мать Ночи. Цицерон! — Так спроси её. Голоса звучали приглушённо, будто кто-то заткнул мне уши пушицей. Я приложила ухо к щели между створками, но это не помогло. — К сожалению, я не могу говорить с ней, когда захочу. — Но ты можешь хотя бы попробовать? — Могу. На минуту повисло молчание, доносились только шорохи и тихие стуки. — Дражайшая Мать Ночи, это я, твой верный слуга. Всё Братство считает, что Слышащий — он. Интересно, знает ли об этом Мать Ночи? — Пожалуйста, услышь меня. Я должен узнать твою волю. Снова повисло молчание. Его нарушила Астрид: — Ну, что? — Ничего, — ответил Цицерон, не сумев или не пожелав скрыть злорадные нотки. — Мы можем подождать, — вновь раздался детский голос. — Что это за ребёнок? — мысленно спросила я. — Это Бабетта, — ответила Мать Ночи. — Моя самая старая дочь. — Старая? — Она вампир. Её обратили ещё девчонкой. Я поёжилась. — Сколько же ей лет? — Около трёх сотен. — Сколько ты обычно ждёшь? — спросила Астрид. — По-разному. Иногда день, иногда неделю. — Да чтоб меня! Это всего лишь переезд! В чём проблема? Зачем тебе её совет? Ты сам решить не можешь? — Ни я, ни ты. Никто кроме неё. — Срань траханая! — в сердцах бросила Астрид, послышался какой-то шорох и заговорила Бабетта: — Последние годы мы жили не так, как было принято в Братстве. Мы не привыкли спрашивать разрешения. Нужно время, чтобы привыкнуть. Странно, что не она там главная. — Несложно дёргать вожжами, куда сложней найти послушную лошадку. Тебе ли не знать? — заметила Мать Ночи. Я нахмурилась. Что она имела ввиду? — Я понимаю. Оставайтесь. Рано или поздно Мать заговорит. — Здесь так воняет, что у меня глаза слезятся! Какие-то шорохи, вздох. — Что? Мать? Я слышу твой голос! — воскликнул Цицерон. — Конечно! Сейчас! Я затаила дыхание. — Она говорит с тобой? — обрадовалась Астрид. — Да, велела записать имена! Одну минуту, милая Мать, я достану бумагу и уголь! Наверное, он нашёл список, который я оставила в его комнате. — Спроси у неё про гроб. Цицерон не ответил. Некоторое время царила тишина. — Спасибо, дорогая Мать! Я передам эти имена Астрид. Она здесь, вместе с Баббетой. Милая Мать, наше убежище затапливает, и Астрид великодушно предложила переехать в фолкритское. Что ты об этом думаешь? — Ну чего там? — Она не ответила, — на этот раз в голосе Цицерона слышалось неподдельное сожаление. — Что это значит? — Не знаю. Где-то рядом с моей головой раздался щелчок. — Пойду перепишу, а то не разобрать ни слова. Цицерон что, запер саркофаг? Кажется, Астрид что-то ответила, но я не услышала. В голове зашумело, стало трудно дышать. Нужно позвать Цицерона! Сейчас же, пока он не ушёл! — Расслабься, они скоро уедут, — сказала Мать Ночи. Я прислонилась лбом к холодному камню. Вдох-выдох, вдох-выдох. Повисла оглушительная тишина. Я повернулась и, вжавшись спиной в створки, медленно села, пытаясь не коснуться мумии. Нужно успокоиться, Цицерон скоро вернётся. Зачем, зачем он запер гроб? Неужели так не доверяет Астрид? Время остановилось. Волнами накатывал страх, а мысли скакали как блохи в тщетной попытке отвлечься. Что творится в Солитьюде? Успел ли Цезенний на подмогу? Жив ли отец? Иона? Бриньольф? Я вытянула руку в поисках удобной позы и вскрикнула, коснувшись чего-то липкого. Замерла, не то с надеждой, не то со страхом, но меня никто не услышал. Интересно, что подумает Цицерон, когда найдёт моё бездыханное тело? Я поджала ноги и свернулась на дне саркофага, стараясь не дотрагиваться до мумии. Всё вокруг было заляпано маслом и невыносимо пахло лавандой. В какой-то момент я провалилась в сон и увидела Цицерона. Он сидел на лавке рядом с гробом и рассказывал Матери, что Астрид не взяла новый список, заявив, что в нём, как и в прошлом, нет свежих имён. Что приходить к заказчикам, опоздав на пару-тройку лет — это смешно. Также, как и ждать, когда Тамриэль снова поверит в Братство и Чёрное таинство. Цицерон говорил что-то ещё, но я не могла разобрать слов и сон постепенно растаял, превратившись в вязкую безвременную черноту. Издалека донёсся смех, раскатистый и звонкий. Он становился громче и, нарастая, превращался в хохот. Раздался голос, высокий и игривый: — Она такая затейница! Ах, если бы ты только знала! Но ты узнаешь! Обязательно узнаешь! Голова разрывалась от боли, а горло стискивало удушье. Я вырвалась из забытья, попробовала сделать вдох и не смогла. Дёрнулась от ужаса, но не сумела даже приподняться — тело, онемевшее от неудобного сна, отказывалось слушаться. Я могла лишь трепыхаться, стукаясь затылком и коленями в стенки саркофага. Словно выброшенная на берег рыба, пыталась поймать губами хоть каплю воздуха, но её не было. Где-то далеко раздался щелчок, и на меня упала полоса света. Я жадно вдохнула зловонный воздух и закашлялась. Кто-то помог сесть, тёплая ладонь убрала с лица волосы. — Зачем ты влезла в гроб? — спросил Цицерон. — Мать Ночи, — прохрипела я и снова закашлялась. Мокрая от пота рубаха липла к телу. — Мать Ночи сказала, вампирша меня тут не почует. Цицерон ничего не сказал. Я подняла голову, и мы встретились взглядами. В свете свечей его лицо казалось золотым, глаза блестели. — Долго ты там просидела? — Не знаю, — я поглядела в коридор. — Давно они уехали? Астрид и… — Бабетта, — подсказал Хранитель. — Часа три как. Я вытерла лицо ладонью, шмыгнула. Голова раскалывалась. — Мне нужен свежий воздух. Цицерон помог встать. — Сможешь идти? — Думаю, да. Он подставил локоть. Я взяла его под руку и мы, не спеша, пошли к выходу. — Твоя работа? Цицерон кивнул на дыру в двери, когда мы проходили мимо. — Да, — я поморщилась. — Расскажешь? — Стражи положили ящик так, что я не могла войти. Пришлось сломать дверь. — Почему ты не приказала его подвинуть? — Они сразу исчезли и больше не появлялись. — А ты звала? — Конечно. Хранитель нахмурился. — Как ты объяснил всё это Бабетте и Астрид? Я имею ввиду дверь и ящик. — У меня было время прибраться. Дверь они не заметили, а ящик… Я сказал, что собираюсь заделать проход в пещеру тролля и купил камней. Мы вышли из убежища. В лицо ударил ветер, солёный и свежий, и кожа покрылась мурашками. День клонился к закату. Небо над морем Призраков уже приобрело лиловый оттенок, над горизонтом плыли тонкие нежно-розовые облака. Где-то кричали чайки. Оставляя на песке глубокие следы, мы подошли к большому валуну на берегу. Я села и глубоко вздохнула, наслаждаясь чистым морским воздухом. — Прости, что не приехал в Рорикстед. Прищурившись, Цицерон поглядывал по сторонам. Ветер трепал его волосы. — Я собирался, но на пол пути к Морфалу понял, что за мной следят. — Кто? — Тот седой, что следил за мной здесь, в Данстаре. Помнишь, я рассказывал? — Да. — Я решил не рисковать и поехал в Вайтран. Там-то седой и подвалил. Такой таинственный и внезапный, — Цицерон хмыкнул. — Сказал, что он из Братства и что семья хочет познакомиться. Я вскинула брови. — Пришлось ехать в Фолкрит. Я хотел тебе написать, но решил, что это может нам навредить. — Значит, ты познакомился с Братством? — Ага. Цицерон всё также поглядывал по сторонам. — Устроили допрос. Он поморщился. — Я выкрутился, но уже начинаю путаться в нашем с тобой вранье. — Прости. Он посмотрел на меня и снова хмыкнул. — Как прошло в Рорикстеде? Я вспомнила о довакине, битве с драконом и разговорах у костра. — Нормально. Ты ещё не видел саркофаг? Цицерон покачал головой. — Не успел. Может, посмотрим? — Не хочу туда возвращаться. По крайней мере пока. Хранитель приподнял бровь. — И что ты предлагаешь? Сидеть здесь? — Можем поговорить в таверне. Он скрестил руки на груди и нахмурил лоб. Поглядел на виднеющиеся из-за скалы приземистые деревянные дома и одинокий корабль в порту. — Пойдём. Народу в таверне было немного. Трактирщик уехал на войну, и всем заправляла его дочь. Несколько часов назад она уже рассказала мне последние новости, но я всё равно спросила, не слышно ли чего из столицы. В последние дни до меня доходило много известий и слухов, иногда довольно противоречивых. Говорили, что Братья Бури использовали в камнемётах ту же алхимию, что и при взрыве скалы под Синим дворцом, но почему-то, на счастье Империи, не разрушили ничего кроме главных ворот. Обсуждали, как легаты собирали по всему Скайриму войска, но никто не знал, добрались ли они до столицы. Ругали довакина за безрассудный риск и восхищались смелостью, ведь он не просто участвовал в битве, а лез в самое пекло. Новостей не было, но трактирщица вспомнила, что несколько раз в таверну заходил какой-то бретонец и разыскивал рыжую имперку. Брюнет лет сорока, высокий и очень худой. У меня не было ни одной идеи, кто это. Перебирая в памяти всех бретонцев, которых знала, я провела Цицерона в комнату, которую сняла ещё утром. Она была удобной и тёплой. У окна стояло плетёное кресло с широкой покатой спинкой и стул с подлокотниками. На кровати лежала перина и мягкая овечья шкура. Я накинула её на плечи и с облегчением села в кресло. На дорогу ушли последние силы, зато утихла головная боль. Цицерон закрыл окно и, подвинув стул, устроился напротив. Предзакатное солнце окрашивало его волосы в огненно-красный цвет. — Мать Ночи велела мне найти некроманта, — сказала я и поплотнее укуталась в шкуру. Он прищурился. — Что? Зачем? — Она хочет вернуться в наш мир. Цицерон расхохотался. — Каким образом? — Не знаю. — И ты не спросила? — Нет, но она сказала, что не очень важно, сильный некромант или нет. Главное, чтобы хотел стать частью семьи. — Частью семьи? Хранитель изогнул бровь. — Да, она хочет, чтобы он вступил в Братство. — И кто его должен принять? Ты? — Когда я найду некроманта, она скажет, что делать. Цицерон поставил ногу на перекладину между ножками стула и обхватил руками колено. Глаза смеялись. — И зачем она хочет вернуться в наш мир? — Она сказала, что довакин не справляется, что Алдуин победит и никто кроме неё не может помочь. Хранитель покачал головой, всем видом показывая, что давно не слышал такого бреда. — Не пойму, зачем ты это делаешь. Зачем врёшь. Я вздохнула и продолжила молча на него глядеть. Совершенно не хотелось переубеждать или что-то доказывать. Некоторое время царила тишина. — Ты понимаешь, как это звучит? — спросил Цицерон, поставил ногу на пол и сцепил пальцы на животе. — Да. Он усмехнулся. — И что, нашла некроманта? — Я узнала про троих, но один нам точно не подходит. Это Вунферт, некромант Братьев Бури. Вряд ли он захочет вступить в Братство, — на этот раз усмехнулась я. — Вторая — редгардка. Говорят, она живёт в Рифте, в старой башне. Я заезжала туда пару дней назад, но никого не нашла. Кажется, там давно никто не живёт. Почувствовав лёгкую одышку, я перевела дыхание и продолжила: — Есть ещё вариант, хороший, но вряд ли выгорит. Цицерон слушал, и ухмылка становилась всё бледнее. — Это «мясник» из Виндхельма, маньяк, про которого рассказывали Амбарис и Малтир. Его зовут Каликсто. Настоящий псих, пытался оживить свою сестру. Но я не знаю, жив ли он. Дело в том, что после убийства Ульфрика в Виндхельме была резня. Братья Бури убили всех, кто не был нордом, а этот «мясник» — имперец. Солнце скрылось за верхушками деревьев, и комната погрузилась в лиловый сумрак. — Кстати, с ним дружил Авентус. Если, конечно, это можно назвать дружбой. Так вот, пацан уверен, что Каликсто жив. Если это так и он вернётся в Виндхельм, Авентус передаст моё предложение. — Какое предложение? — тихо спросил Цицерон, от ноток в его голосе веяло холодом, а на лбу едва заметно вздулась жила. — Что если он вступит в Братство, мы дадим ему укрытие. Место в убежище, где он сможет продолжать свои опыты. — Ты сошла с ума. — Почему? — Ты не имела права принимать такое решение. — У меня не было выбора, Мать Ночи велела спешить. Я бы с огромной радостью посоветовалась с тобой, но не знала, где тебя искать. Цицерон медленно вздохнул, закрыл глаза и облизал потрескавшиеся губы. Встал, прошёл по комнате и остановился посередине, уставившись в стену. На мгновение показалось, что время остановилось. — Мать Ночи в самом деле хочет вернуться? Снова стать… Живой? — спросил он чуть слышно. — Она так сказала. Цицерон не ответил и вышел из комнаты. Я проснулась, как только скрипнула дверь и в комнату пролился жёлтый свет. На пороге стоял Цицерон. В руке дрожала свеча, а по стенам метались тени. — Который час? — спросила я и приподнялась на кровати. — За полночь. Цицерон закрыл дверь, пересёк комнату и, поставив подсвечник на пол, присел на край кровати. — Ты можешь найти других некромантов? От него пахло морским ветром. Я прислонилась спиной к изголовью и потёрла глаза. Этот вопрос уже приходил в голову. Скорее всего Ёрш мог найти чернокнижников, но я не знала, сбежал ли он из Солитьюда. Можно было ещё раз поговорить с Дж’Зарго, но где его искать, я тоже не знала. — У Каликсто есть дневник, в котором он упоминал контрабандистов из Сиродила. Они привозили ему какие-то запрещённые книги. Скорее всего эти контрабандисты знают и других некромантов. У Цицерона блеснули глаза. — Как их найти? — На северо-западе есть рыбацкая деревня, у самого моря. Туда причаливают лодки с контрабандой с кораблей, плывущих в Солитьюд. — Ты там бывала? — Давно, но мы не сможем туда проехать, пока не кончится война. В дверь постучали. Мы посмотрели на неё и переглянулись. — Да? — спросила я громко. Снова раздался скрип, и в комнату вошёл незнакомец. Высокий бретонец, одетый во всё чёрное с завязанным удавкой шарфом. — Простите за беспокойство. Я слышал, что вы не спите. — Что вам надо? — с нескрываемым раздражением спросил Цицерон. Бретонец бросил на него быстрый взгляд и перевёл глаза на меня. — Вы — Лора? Во что ещё я влипла? — А вы? — Меня зовут Кристоф, я друг Каликсто Корриума. Вампир. Я тут же встала. — Почему он не пришёл сам? Бретонец вздохнул и закрыл дверь. — Он сейчас на Солстхейме, приходит в себя после бойни в Виндхельме. — Его ранили? — Да, но всё уже в порядке. Вы не возражаете? — вампир указал на кресло. — Пожалуйста. Пододвинув его поближе, бретонец сел и, откинувшись на спинку, посмотрел на Цицерона. — Простите, как вас зовут? Несколько мгновений Хранитель молчал, рассматривая вампира. — Цицерон. — Очень приятно. У него были тёмные, чуть выпуклые глаза, небольшой нос с едва заметной горбинкой и маленькие, изящно изогнутые губы. — Я был в Виндхельме, заходил к Каликсто, чтобы забрать его вещи, и встретил Аретино. Мальчик рассказал о вас и вашем предложении. Тёмные глаза снова остановились на мне. — Вы передали его Каликсто? Я обошла кровать и села рядом с Цицероном. — Да. Он попросил меня узнать детали. — Что именно его интересует? — Всё. Кристоф улыбнулся, обнажая клыки. — Мать Ночи ищет некроманта, чтобы кое-кого оживить. — Кого? — Это важно? Вампир задумался. — Чем старше тело, тем сложнее задача. — Мать Ночи сказала, что это неважно. Главное, чтобы некромант вступил в Братство. — Зачем? На этот раз задумалась я. — Ритуал будет проходить в убежище, а попасть туда может только член Братства, — сказал Цицерон. Интересно, это правда? Кристоф хмыкнул. — Значит, Каликсто должен продать душу Ситису. Что же он получит взамен? — Убежище, где никто не помешает… — начала я, но Хранитель перебил: — Дар Ситиса. Вампир вскинул брови. — Что это значит? — Как только Каликсто выполнит первый заказ, Пустота подарит ему то, что он хочет сильнее всего. Что-то, в чём он больше всего нуждается. Больше всего я хотела, чтобы нестерпимый зуд, заставляющий воровать, стих, и после убийства Грелод он исчез. Интересно, что Ситис подарил Цицерону? — Он поможет ему возродить сестру? — спросил Кристоф. — Не знаю, — откликнулся Хранитель и, помолчав, добавил: — Может быть. — То есть уверенности нет? — Как и ни в чем в этой жизни. Кристоф рассмеялся. — Мы бы хотели поговорить с Каликсто, — сказал Цицерон. — Это можно устроить? — Хоть сейчас. Я могу перебросить кого-то из вас на Солстхейм. — Как это «перебросить»? — Мы возьмёмся за руки и через секунду окажемся в Тель-Митрине среди гигантских грибов, — вампир положил локти на ручки кресла и сплёл пальцы. — Кто готов?