Воруй. Убивай. Люби.

Языки пламени набросились на сено и неохотно принялись за ветки. Большая вязанка хвороста, как и обещал Мартин, ждала в пещере, но за пару с лишним месяцев отсырела, покрылась плесенью и мхом. Пришлось вернуться в ближайший подлесок и заново собирать валежник. Я спешила и набрала много намокших веток, поэтому костёр дымил, и всё же пламя постепенно разгоралось. До рассвета оставалось недолго. Небо бледнело и меркли звёзды. Отблески костра сверкали на влажной от росы траве и пахло утренней свежестью. Я опасалась, что при свете дня костёр не заметят, и придётся торчать тут до следующей ночи, а может, и дольше. Кто знает, следит ли кто-то за этим местом? Может, у Мартина давно поменялись планы? Сложив под деревом свежесрезанный лапник, я накрыла его плащом и села, прислонившись к шершавому стволу. Раскидистая сосна с пушистыми ветками больше всего годилась для укрытия. Впрочем, выбирать не приходилось. Поляна возле грота была идеальной ловушкой. Высокие скалы обступали её полукольцом, отрезая пути к отступлению. Грот был затоплен. На утёсе среди каменных выступов, поросших лишайником, таилось много укромных уголков. Поляна и ведущая к пещере дорога казались отличным местом для обстрела. Спрятаться можно было только под сосной и в орешнике у дороги, но кто бы стал вести переговоры из кустов? Массер и Секунда едва угадывались на небе. Тихонько шуршал ветер. Я прислонилась затылком к дереву и уставилась на повозку. Она стояла на середине поляны, примяв колёсами траву. Под тяжестью груза они постепенно увязали во влажной земле. Боги! Хоть бы не пришлось тут застрять. Новый ящик был сколочен из тёмного вощёного дерева. Казалось, что внутри не саркофаг, а королевский трон или свитки из Имперской библиотеки. Может, Мать велела положить туда настоящий гроб? Зачем он ей теперь? Впрочем, она ведь однажды умрёт. Что тогда будет? Древний саркофаг примет тело Астрид, или дух Нечестивой навеки привязан к данмерской мумии? Я развязала лежащую под деревом сумку и достала неровный кусочек желтовато-белой кости. Ушло немало сил, чтобы отрезать его от драконьего клыка. Я была не лучше вельмож, о которых рассказывал Герсей — тех, что вешали драконьи зубы над кроватью, надеясь вернуть ночам огня. Впрочем, мои цели были менее приземлёнными. Памятуя, как стражам из убежища не понравился клык, я уповала на то, что сделанное из него кольцо или подвеска станет неплохим талисманом. К тому же нужно было как-то коротать время. Вытащив из сумки кожаный чехол с инструментами, я принялась резать кость и даже не заметила, как рассвело. От земли шёл пар и окутывал поляну призрачной дымкой. Солнечные лучи золотили далёкие горные пики, с радостными криками носились стрижи. Пахло хвоей. Драконья кость поддавалась плохо. Я сломала уже два резца, а когда услыхала стук копыт, сломала и третий. Сердце едва не выскочило из груди. Спрятав кусочек клыка и инструменты в сумку, я закинула её на плечо и встала, уставившись на дорогу за кустами орешника. Почуяв чужака, Ржавка вскинула голову и застригла ушами. Я давно распрягла её и привязала у дороги на случай, если придётся бежать. Стук копыт приближался. Я попыталась вспомнить, как выглядит Мартин. За два с лишним месяца образ рассыпался на отдельные части, никак не желающие соединяться в цельную картину: светлые волосы, серые глаза, жуткий шрам. Из-за кустов поблескивая кольчугой показался норд на соловой кобыле. Он был совершенно лысый, плечистый и крупный, с тёмной курчавой бородой и сросшимися на переносице бровями. На поясе висела здоровенная секира. Проклятье! Может, тут прячутся бежавшие Братья Бури? Говорят, они дали дёру куда-то на юг. Поколебавшись, я отпустила тень и сделала маленький шаг вперёд. Норд сразу заметил, и мы встретились взглядами. По коже пробежал мороз. На меня глядели цепкие глаза, холодные и зоркие — глаза хищника. Норд остановил кобылу возле дерева и посмотрел на повозку с ящиком. — Привезла значит, — голос был звучный и низкий. — Вы кто? — спросила я и скрестила руки на груди. Незнакомец снова поглядел на меня. Нижняя челюсть выдавалась вперёд, в бороде проступала проседь. — На Мартина работаю. — Чем докажете? Он поморщился и провёл языком по передним зубам. Освободившись от стремян, перекинул ногу через круп и спрыгнул на траву. Звякнула кольчуга, зашаталась из стороны в сторону секира. Незнакомец был таким огромным, что казалось, мог убить одним неловким поворотом. Сняв с плеча холщовую сумку, он бросил её к моим ногам. — Что это? — Погляди. Значит, мы на «ты». Судя по очертаниям, в сумке лежал небольшой ящик или что-то вроде того. Я уже догадывалась что. Присев на четвереньки, я развязала сумку и достала тяжёлую шкатулку из красного дерева. Нижние углы были обиты железом, единственное украшение — декоративный замок в виде маленького щита, надетого на умбон. Я поставила сундук на траву и, подцепив замок указательным пальцем, открыла крышку. — Считай давай, шельма, а я проверю, что ты привезла, — снимая с пояса секиру, норд двинулся к повозке. Септимы переливались в шкатулке как ярмарочные стекляшки. Ещё недавно мне бы нестерпимо захотелось запустить в них руку, а теперь золото не вызывало ничего кроме раздражения и какой-то смутной досады. Раздался треск и полетели щепки. Изогнутое лезвие секиры крепко вонзилось в ящик. Неужели меня ждёт та же участь? — Надолго это? — спросила я и встала. — Что надолго? — выкрикнул норд, занося секиру. Снова раздался треск. — Ящик ломать будешь. — А что? Торопишься? — Жить хочу. Норд опустил оружие и пригвоздил меня взглядом. — А кто тебе не даёт? — проговорил он так быстро, что проглотил часть звуков, и мне понадобилось несколько мгновений, чтобы разобрать слова. Я испуганно покосилась на дорогу. — Язык проглотила? — спросил он, проследив мой взгляд. — Цицерон. — Ты чего городишь? Бряцая кольчугой, он двинулся ко мне, и сердце ухнуло в пятки. — Хранитель Матери… — Да знаю я, — отрезал норд. — Ты его привела? — Я его усыпила! Под Ривервудом. Но вдруг он уже проснулся и ищет? Норд снова провёл языком по передним зубам, неровным, но удивительно белым. — Давно это было? Усыпила давно? От него разило потом и чем-то горьким, напоминающим прелую солому. — В начале ночи, — запнулась я и снова посмотрела на дорогу. — Он же меня найдёт, да? Норд прищурился, рассматривая моё лицо — даже не пришлось стараться, изображая испуг — сплюнул на траву и пошагал к ящику. Снова раздался треск. Кусок доски вонзился в землю в двух локтях от моего сапога. — Ты о чём думала-то? — крикнул норд и снова размахнулся. — Усыпила так надо было зарезать! Я опустила голову. — Скуда ты! Что делать-то будешь? Скуда? Что за слово такое? — Сбегу куда-нибудь, — я помолчала. — Не даст он мне жизни в Скайриме. — А шайка твоя как же? Норд оторвал большой кусок доски и бросил в траву. В ящике уже можно было разглядеть основание саркофага. — Да не осталось там почти никого. Норд оглянулся и бросил на меня странный взгляд. — Случилось что? Внезапное озарение пронзило словно вспышка. Это он! Он убил Делвина и Векс! Бешено заколотилось сердце. Ты спятила, Лора! Откуда такая уверенность? Я попыталась вспомнить, что рассказывал Макий. Нируин украл и принёс ему клинок Астрид, но договаривался о сделке какой-то норд, представившийся учеником Бриньольфа. Макий никогда его не видел и сказал, что норд был совершенно обычным, только странно говорил… — Ну? — насторожился норд. Меня выдавал взгляд. Проклятье! — Слышишь? — спросила я и на секунду зажмурилась. — Едет кто-то… Норд посмотрел на дорогу и прислушался. — Чокнулась уже, — бросил и снова взялся за секиру. Меня трясло. Не было ни единого доказательства, но чутьё кричало: это он! — Слушай, а шут-то ещё два месяца назад Мать в Фолкрит вёз. Что там случилось? Я сглотнула, пытаясь собраться. Мысли разбегались, словно тараканы. — Да странная история. Всё по плану шло. Я его по пути в Вайтран перехватила. Хранителя в смысле. Пока спал, колесо расшатала. Оно потом по дороге отлетело, а тут я на телеге. Передвинули ящик ко мне да поехали. Всё вроде на мази было. Я ещё тогда Цицерона усыпить хотела. Пирог сонным зельем пропитала… — И чего? Норд облокотился о борт повозки, внимательно слушая. — Да что-что! — я всплеснула руками. — Он же не дурак, чтобы пироги у незнакомой бабы есть! — Н-да, — норд усмехнулся. Что-то крошечное ударило по затылку и отлетело в траву. Приглядевшись, я увидела зелёную шишку, слишком незрелую, чтобы её сорвало дуновения ветра. Твою мать! Цицерон что, сидит на сосне? — Я не знала, что и делать. До Фолкрита рукой подать. Надо было что-то придумать, а Хранитель вдруг телегу развернул. — С чего это? — Она велела. Я кивнула на ящик. — Мать? Норд вскинул брови. — Ага. Велела в Данстар возвращаться и меня прихватить. — Зачем? — А я почём знаю? Он мне выбора не оставил — мол, либо в Братство вступаешь, либо убью. История была рисковой, но давалась легко, потому что почти не приходилось врать. — Так ты теперь воровка-убийца? — протараторил норд и рассмеялся. Смех был холодным и злым. — Вроде того, — я вздохнула и потёрла переносицу. — Я два месяца ждала, когда он снова её в Фолкрит повезёт. Мать в смысле. А он как чувствовал! Пугал своими правилами! Мол, если опозорю Братство или украду что, Ситис покарает. Я рассмеялась, ожидая, что норд подхватит, но он вдруг помрачнел. Ничего не ответил и, взмахнув секирой, продолжил ломать ящик, а я задрала голову, но увидела только узловатые ветки, покрытые иссиня-зелёными иголками. Саркофаг обнажался, как яйцо от скорлупы. Гроб оказался поддельный, и оставалось надеяться, что норд никогда не видел настоящий. Первые солнечные лучи вспыхивали в облачках пара, поднимающегося от земли. Лёгкий ветер доносил откуда-то запах свежей воды, в траве стрекотали кузнечики. Когда от ящика осталось только дно, норд повесил секиру на пояс и открыл створки. На лице не дрогнул ни один мускул. Я не видела, но не сомневалась, что в гробу лежала мумия Хлаалу. — Зачем она вам? — спросила я. — Тебе какое дело? Норд нагнулся над мумией и что-то потрогал, провёл рукой по внутренней части саркофага. По спине скатилась капля пота. — Никакого, — согласилась я. Норд захлопнул створки и, спрыгнув на траву, пошёл к своей кобыле. — Деньги-то посчитала? — А нужно? Он усмехнулся и, взяв лошадь за удила, подвёл к телеге. — Тогда чего сидишь? Езжай. Неужели это всё? Сделка состоялась? Я снова посмотрела на дорогу и закусила губу. — Думаешь, ждёт? — норд проследил мой взгляд и впервые за всё это время улыбнулся. — Ну ничего, я разберусь. Он принялся запрягать кобылу и делал это мучительно долго. Въедливо осматривал ремни, проверял постромки, подтягивал и ослаблял подпругу. Был ли он так же дотошен, заманивая Делвина в ловушку? А когда вырезал ему глаза? Не было ни одного доказательства. Только чутьё и слова мертвеца, почти истёршиеся из памяти. Кто мне поверит? Да и кому я могу рассказать? — Пошла! Норд залез на облучок и хлестнул вожжами лошадь. Повозка скрипнула, но не двинулась с места. Даэдра меня подери! Неужели она всё-таки застряла? Норд хлестнул ещё, телега стояла. — Шорова срань! Он спрыгнул на траву и осмотрел колёса. Глянул на меня. — Помогай давай! Садись и подстёгивай, а я подтолкну. Норд зашагал к концу повозки, откуда свешивался саркофаг. Повыдергал траву, чтобы не скользили сапоги и подхватил руками бортик, готовясь толкать. — Оглохла? В голове звенели слова Цицерона: не выходи из укрытия. — Ну? Я вздохнула и пошла к повозке, невольно сунув руку в карман, чтобы проверить на месте ли заветный флакон. — Давай! — рявкнул норд, когда я забралась на облучок. Вожжи хлопнули по крупу. Тихо скрипнула оглобля. — Ещё! — норд ревел от натуги. Повозка подпрыгнула и поехала. — Не останавливай! Он подбежал и вскочил на облучок. Я едва успела подвинуться. — Спасибо, шельма! Норд сверкнул глазами, забирая вожжи. — Может, подвезти? — Обойдусь. Мысленно прощаясь с жизнью, я повернулась спиной и спрыгнула в орешник. Норд сказал что-то ещё и расхохотался, но я не разобрала слов. Через несколько секунд повозка скрылась за поворотом. Твою мать! Неужели это всё? Я выскользнула из кустов и подбежала к сосне. В тот же миг раздался тихий звук прыжка и рядом оказался Цицерон. — Хороша же ты врать! Глаза смеялись. К шёлковой рубахе прилипли иголки и чешуйки коры, на правой коленке застыла смола. — Давно ты там сидел? Он хотел ответить, но поглядел куда-то за моё плечо. К нам шла Мать Ночи. В тёмной кожаной броне она гораздо сильнее напоминала Астрид, но во взгляде, в походке и осанке было что-то такое, что никогда бы не дало их спутать. — Прекрасная работа, — сказала она и остановилась на середине поляны. — А что если за нами следят? — спросила я и покосилась на скалы. Мать вскинула бровь, словно я сказала какую-то глупость, и посмотрела на Цицерона. Он пожал плечами. Она усмехнулась и покачала головой. Что это только что было? Мать вытащила из кармана на груди какую-то крошечную фигурку — я не успела разглядеть — и бросила на землю. — Экус винэрэт. Из травы потянулась тонкая струйка чёрного дыма. С каждой секундой она становилась всё толще, а дым превращался в густое облако. Через минуту поляну накрыла целая туча. — Что это? — спросила я. — Смотри. Цицерон глядел на поляну. В следующее мгновение дым рассеялся, будто налетел порыв ветра, и мы увидели иссиня-чёрного коня. Он был огромным, в полтора раза больше Ржавки, невиданной масти и стати. Я ахнула. Конь зафыркал, раздувая ноздри. У него были ярко-алые, пылающие волшебным огнём глаза. Мать погладила лоснящуюся шкуру и, схватившись за гриву, запрыгнула в седло. — Наслаждайся свободой, Лора! Она ударила коня каблуками и умчалась прочь. — Поздравляю, — голос Цицерона вывел из какого-то странного оцепенения. — Спасибо, — откликнулась я. Мы встретились взглядами. — Говорят, в Ривервуде отменная настойка из можжевельника, — сказал он, пряча руки в карманы. — Можно тебя попросить? Он приподнял брови, в уголках губ застыла бледная тень улыбки. — О чём? — Если ты узнаешь что-то об этом норде, напиши мне, пожалуйста. Цицерон нахмурился. — Это кто-то из дружков Мартина. Зачем он тебе? — Я думаю, это он убил моих друзей. Там, в Вайтране. Вырезал глаза и вставил камушки. — С чего ты взяла? — Чутьё. Цицерон прищурился. — Хочешь отомстить? Я опустила глаза. — Хочу узнать правду. — Хорошо, я напишу. Мы снова встретились взглядами. Я достала из кармана маленький флакончик с целебным зельем и протянула Цицерону. Мгновение он молчал, глядя, как переливается и пузырится красная жидкость. — Оставь на память. Сжав пальцы, я спрятала флакончик обратно и пошла к Ржавке. — Лора. Я обернулась. Цицерон указал на сундук под деревом. — Думаю, это принадлежит Матери, — сказала я. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но передумал. Я отвязала лошадь от ветки орешника и, запрыгнув в седло, поскакала на север. — Плохо, — вздохнул Хлодвиг. Серый глаз и седые ресницы в увеличительном стекле казались огромными. — Сама-то видишь? Он протянул стекло и пододвинул подставку с бриллиантом к масляному светильнику. Много лет я воровала драгоценности и за считаные минуты могла определить, сколько стоит тот или иной камень, но взявшись за огранку, не видела элементарных ошибок. — Смотри, — начал Ходвиг, взял со стола тонкую спицу и указал на бриллиант. Я приставила стекло к левому глазу и наклонилась над камнем. — Вот эта грань слишком глубокая, а эта — короткая, поэтому свет утекает, и камень тусклый. Огранка алмазов напоминала головоломку. Шаг за шагом ювелир вёл свет по лабиринту отражений, пока весь камень не превращался в маленькую сверкающую звезду. Чем ярче он искрился, тем дороже стоил, и плохая огранка могла превратить чистейший алмаз в мёртвую стекляшку. Я не могла такого допустить. Когда Мать Ночи даровала мне свободу, я уже знала, что уеду в Сиродил. Я не могла вернуться в Гильдию, и оставаться в Скайриме не было смысла. Мне нужно было дело, интересное и достаточно прибыльное, чтобы моё богатство не вызывало вопросов. Ювелирное мастерство подходило лучше всего. У меня неплохо получалось литьё и чеканка, но гранить я почти не умела. Драгоценные камни, яркие и разноцветные, быстро лишали душевного покоя. Я постоянно отвлекалась и тратила много времени на то, что другим давалось за неделю-другую. Но теперь, когда Ситис забрал мою болезнь, я могла это исправить. Хлодвиг Бьорк был лучшим ювелиром в Скайриме. Он изобрёл новый способ огранки алмазов, прославивший его на всю провинцию, и не спешил делиться секретом. Зная, что путь к сердцу ювелира лежит через драгоценные камни, я принесла три лучших алмаза из собственной коллекции и пообещала подарить, если Хлодвиг научит и поможет их огранить. Он согласился при условии, что я никому не расскажу его секрет и не стану с ним соперничать. По крайней мере, здесь, в Скайриме. — Теперь видишь? — спросил норд. Увеличенный кончик спицы скакал от грани к грани. Я кивнула, рассматривая изъяны. — Не спеши. Загубишь камень. Он положил спицу на стол и вернулся за соседний стол, где заканчивал новое колье. Обрамлённые золотом рубины в свете свечей сверкали словно капли крови. На это украшение у Хлодвига ушла всего неделя, хотя он постоянно отвлекался на домашние хлопоты и мои вопросы. Я и не мечтала о таком мастерстве, но надеялась, что до конца лета успею чему-нибудь научиться. В начале осени в Сиродил уходил большой купеческий корабль «Белое золото». Многие боялись драконов и мечтали поскорее уплыть, поэтому места раскупали быстро, и мне с трудом удалось договориться на счёт целой каюты. Я предвкушала путешествие и надеялась, что Бриньольф сдержит слово и успеет вернуть весь долг. Около месяца назад он приходил в Медовик, чтобы узнать, как вернуть мою долю. За долгие годы в сокровищнице Гильдии скопилась приличная сумма, часть которой принадлежала мне. Провести в Сиродил так много денег было довольно сложно, поэтому я попросила Бриньольфа взять на мою долю столько драгоценных камней, сколько удастся найти. Конечно, я теряла в деньгах, зато могла спрятать всё богатство в паре сундуков и не беспокоиться о том, где в незнакомой стране найти сырьё для украшений. Встреча с Бриньольфом прошла гораздо лучше, чем я ожидала. Он разделял точку зрения Карлии, но не был столь категоричен и явно чувствовал себя неуютно. Чтобы уменьшить висевшее в воздухе напряжение, я сказала, что полностью согласна с решением Карлии и жалею, что не ушла из Гильдии раньше. Прежде чем Бриньольф ответил, я попросила прощения за то, что скрывала правду и вела себя как дура. Вор немного успокоился и заверил, что когда-нибудь всё уляжется, и я смогу вернуться. Возможно, и правда так думал, но скорее пытался сгладить неловкость. Мы не обсуждали Братство, но уходя Брин вдруг признался, что Карлия думает, будто Мать вернулась восстановить равновесие. Я жалела, что не могу услышать об этом от самой эльфийки, потому что объяснения вора звучали странно и немного безумно. Они сводились к тому, что Алдуин и довакин, два противоборца, на самом деле были единой силой, воплощением Ануиэля, и Мать возвратилась, чтобы вернуть гармонию. Я ничего не поняла и хотела расспросить подробнее, но следующая встреча с Брином оказалась совсем короткой. Вор принёс мешочек с первой частью самоцветов и убежал на какую-то встречу, а я тем же вечером уехала в Маркарт, чтобы напроситься в ученицы к Хлодвигу. Порывистый ветер распахнул окно и загасил свечу в медном подвесном канделябре. Где-то залаяла собака. — Дождь будет, — не отрываясь от работы, сказал ювелир. — С утра кости крутит. Подойдя к окну, я плотно закрыла створки и посмотрела на улицу. Солнце село, и высокие облака догорали алым. Над рекой плыл туман и, выбираясь на берег, хватал за пятки прогуливающихся мимо горожан. На дальнем утёсе, напоминающем огромный муравейник, зажигались огоньки. Маркарт стоял на развалинах древнего двемерского города и многие дома располагались прямо в скалах. — Не видать туч, — сказала я, глядя на перистые облака, разбросанные по небу небрежными мазками. — Это пока. Ювелир достал из кармана шёлковый платок и промокнул выступивший на лице пот. Лето в этом году выдалось на редкость жарким. Вернувшись за стол, я отыскала взглядом крошечный алмазный диск и сосредоточилась. Он дрогнул и, медленно вращаясь, подлетел к бриллианту. Возможно, Хлодвиг был не первым ювелиром, додумавшимся использовать телекинез в своём ремесле, но я никогда о таком не слышала и пришла в полный восторг. Магия невероятно упрощала работу, а главное, не требовала особых способностей. Диск был легче жёлудя и меньше ногтя, поднять его в воздух не составляло труда даже для меня. Гораздо сложнее было вращать диск с нужной скоростью. Я постоянно переносила внимание на алмаз и диск постепенно замедлялся, порой падал. Хлодвиг говорил, что нужно привыкнуть и со временем я научусь. — Прошу прощения, — раздалось из-за спины. Я вздрогнула и обернулась. Посередине комнаты стоял высокий бретонец в чёрном долгополом кафтане и узких штанах из мягкой кожи. Кристоф. — Вы кто? Как сюда попали? Ювелир вскочил, едва не опрокинув стул. Увеличительное стекло покатилось по деревянному полу и, стукнувшись о башмаки вампира, чёрные с металлическими пряжками, остановилось. — Простите, что так внезапно, — сказал он, поднимая стекло. — Я искал Лору. — Ты его знаешь? Хлодвиг бросил на меня суровый взгляд. — Да. Я встала и оправила платье. — Я друг её матери, — сказал Кристоф и, подойдя к ювелиру, протянул стекло. Тот нехотя забрал. — Как вы вошли? — Дверь была открыта, — вампир пожал плечами и достал из внутреннего кармана сложенный в несколько раз лист бумаги. — Записка для Лоры, от брата. Ладони вспотели. Я подошла к вампиру, взяла записку и развернула. «Если хочешь узнать, что случилось в Вайтране и кто такой Мартин, приходи с Кристофом». Почерк Цицерона. В комнате вдруг стало очень душно. Зачем я закрыла окно? — Что-то случилось? — спросил Хлодвиг. В голосе звучало искреннее беспокойство. Я медленно кивнула и снова перечитала записку. Насколько сильно мне нужна правда? Прошлое по-прежнему владело мной, и всё же впервые за долгое время мне начало казаться, что я снова могу хоть на что-то влиять. — Когда нужно ехать? — Как можно скорее, — откликнулся Кристоф. Я сложила записку и посмотрела на Хлодвига. — Езжай, езжай, — ювелир не дал мне ничего сказать. — Как вернёшься, так вернёшься. Договоримся. — Спасибо. Благодарность смешалась с разочарованием. Если бы Хлодвиг намекнул, что не станет ждать, у меня была причина остаться. — Тогда я оставляю всё, как есть… — пробормотала я и поглядела на инструменты и подставку с бриллиантом. — Конечно, не беспокойся. Иди собирайся. Выходя в коридор, я услышала, как ювелир спросил: — Может, лошадей запрячь? — Да нет, спасибо, — ответил Кристоф. — А ехать-то далеко? — В Солитьюд. В Солитьюд? Почему не в Данстар? Я взбежала по лестнице и свернула в ближайшую комнату. Во время обучения Хлодвиг разрешил жить у него, и я почти не выходила из дома, посвящая всё время бриллиантам. У окна стоял старомодный комод. Я открыла нижний ящик и вытащила сумку. На дне лежало огниво, перочинный нож и флакон с целебным зельем, подаренный Цицероном. Отличный набор. Набив сумку остальным барахлом, которое могло пригодиться, я сменила платье на дорожные штаны, льняной дублет и невысокие сапоги на шнуровке. Если придётся удирать, ничто не должно сковывать движения. — Мы внизу! — крикнул Кристоф, когда я спускалась по лестнице. Вампир ждал у входной двери, всем видом намекая, что времени нет. — Вот, в дороге съешь. Из столовой появился Хлодвиг и сунул свёрток с чем-то тёплым. С кухни тянулся аромат клубники и сладкой сдобы. — Спасибо. Я закусила губу и обняла старика в какой-то глупой надежде, что он меня остановит. — Что бы ни случилось, будь сильной. Он похлопал меня по спине. — И пиши, когда ждать. — Конечно. Я спрятала свёрток в сумку, и в следующую секунду мы с Кристофом вышли на улицу. В лицо ударил тёплый ветер. На берегу реки вокруг маленького фонаря сидели горожане. Доносился женский смех и оживлённые голоса. Кристоф подставил локоть, и мы пошли вдоль берега. — Куда мы идём? — спросила я, провожая взглядом весёлую компанию. — Куда-нибудь, где нас не увидят. По спине побежали мурашки. Через несколько минут мы свернули в переулок, тихий и безлюдный. Зажатый между двумя каменными домами, он утыкался в крутую скалу, едва угадывающуюся в свете восходящего Массера. Кристоф завёл меня за каменный выступ в стене и прошептал: — Готовы? Во мраке проступили ярко-красные глаза. — Это неприятно? — Скорее всего. — Что нужно делать? — Просто дайте руки. Ледяные пальцы отыскали мои ладони, а в следующий миг земля ушла из-под ног, и всё заполнила тьма. Мир озарился светом, таким ярким, что глазам стало больно. Кажется, я падала. Кто-то подхватил и прижал к себе. — Больше не проси, — сказал Кристоф. Пол заскрипел, где-то хлопнула дверь. Кто-то погладил по голове, спрятал выбившуюся прядь за ухо. — Как ты? Вздрогнув, я вышла из оцепенения и открыла глаза. Это было ошибкой. Мир завращался, а к горлу подступила тошнота. — Дыши глубже, скоро отпустит. Цицерон повёл куда-то, на ходу снимая с меня сумку. Посадил на что-то мягкое — не то диван, не то кресло. Я откинулась на подушки и расстегнула верхнюю пуговицу дублета. Цицерон завозился рядом, что-то щёлкнуло. Лёгкий ветерок коснулся затылка. Я запрокинула голову, наслаждаясь свежестью и солёным ароматом моря. — Прости, что позвал так. Подумал, ты захочешь сама всё узнать, — сказал Цицерон и сжал мою ладонь. Сердце замерло. Я ощутила странную смесь досады и злости. — Где мы? — В Солитьюде, у Кристофа. Медленно, прислушиваясь к ощущениям в животе, я приоткрыла веки. Комната была очень светлой. Вдоль стен тянулись резные, заполненные книгами стеллажи. Белая краска, которой их когда-то покрыли, выцвела и облупилась, но почему-то это выглядело скорее уютно, чем небрежно. Пол тоже обветшал: маленькие доски, выложенные ромбиками, протёрлись и обшарпались. Тут и там зияли трещины. Мы сидели в полукруглом эркере на бежевом, выгоревшем на солнце диване, заваленном подушками с кисточками. Совсем не такой дом представлялся при мыслях о Кристофе. — Он теперь тоже в Братстве? — спросила я и посмотрела на Цицерона. В чёрных штанах и рубашке он выглядел совершенно неуместно в этом царстве света. Не спасал даже вышитый цветами жилет. Бархатный, ярко-синий, он оттенял волосы, делая их ещё более рыжими. — Нет, — Цицерон рассмеялся. — Они с Матерью дружили когда-то очень-очень давно, ещё в Хай Роке. Это долгая история. В общем, Кристоф разрешил нам пожить в его доме. Я захотела выглянуть в окно, чтобы посмотреть, где живёт вампир, но мысль показалась слишком смелой. Цицерон развернул мою ладонь, рассматривая ранки и мозоли. Провёл пальцем по длинной царапине от алмазного диска. Я забрала руку и сказала: — Ты сказал «узнать сама». Что это значит? — Мы поймали норда, который забрал у тебя гроб. Его зовут Фадир, он здесь, в подвале. Можешь его допросить. — Что? — я уставилась на Цицерона. — Как поймали? А где гроб? — В замке, — он кивнул куда-то в сторону, губы расплылись в довольной улыбке. — В покоях Мартина Мида. Неужели Ёрш был прав? Неужели Мартин в самом деле родственник императора? — Расскажи, — попросила я и добавила: — Пожалуйста. Сев вполоборота Цицерон облокотился на спинку дивана и положил ногу на ногу. — Мать за нордом одна следила, я деталей не знаю. Гроб он до Драконьего моста вёз, послал гонца в столицу. Приехал Мартин. Его не узнать сложно. Цицерон провёл пальцем от уха до уха. — Осмотрел гроб, даже с рисунком сравнил. — С рисунком? Я вспомнила мятый̆ листок бумаги с причудливым, почти карикатурным саркофагом, который Мартин передал мне в нашу первую и единственную встречу. — Да, в Имперской библиотеке есть свитки про Тёмное Братство. Там есть рисунок саркофага. Мартин нанял художника, который его перерисовал. Я вскинула брови. — Ты знал про свитки? Бывший Хранитель покачал головой. — Никто не знал, но это неважно. Главное, что Мартин купился и они с Фадиром повезли гроб в Солитьюд. — А Мать? — Поехала следом. — И они её не видели? — Её никто не видит, если она не хочет, — он усмехнулся, думая о чём-то своём. — И не слышит. Я невольно затаила дыхание, а Цицерон продолжал: — Гроб спрятали в Мрачном замке. Мартин живёт там с тех пор, как закончилась война. — Кто он такой? — Троюродный племянник императора. По матери. — А почему Мид? — Нравится так называть. Убийца улыбнулся и заговорщически подмигнул. — Зачем ему гроб? — Прекрасный, прекрасный вопрос, милая Лора! Цицерон откинулся на подушки и скрестил руки на животе. — Это подарок дяде, — сказал он мечтательно и посмотрел на меня. — Знак, что с Тёмным Братством покончено. Я вскинула брови. — Гроб отправят в Сиродил? Цицерон покачал головой, глаза сияли. — Быть не может! — воскликнула я и, позабыв про тошноту, резко выпрямила спину. — Император едет в Скайрим? Убийца кивнул, не скрывая удовольствия. — Когда? — Он в пути почти два месяца, так что уже скоро. Может, даже на этой неделе. Я опустила глаза, рассматривая причудливый узор на одной из подушек. — Вы хотите его убить? Цицерон прищурился. — Хочешь вернуться в Братство? Внутри всё похолодело, мы встретились взглядами. — Нет. — Тогда я не могу сказать. — А что можешь? Он чуть склонил голову, рассматривая моё лицо. — Помнишь, как умер Ульфрик? Я нахмурилась. — Его убил во время молитвы какой-то жрец. — Удивительная история. Он появился в Виндхельме в середине зимы и стал служить в храме. А в середине весны, когда вдруг умер главный жрец, занял его место. Головокружительный успех, правда? — Кто это был? — Как думаешь? Жрец из Виндхельма мог быть только нордом, а значит… — Фадир? — В яблочко. — Твою мать! Я встала и, поскрипывая половицами, прошла из стороны в сторону. От головокружения и тошноты не осталось и следа. — Не понимаю! Мартин приехал в Скайрим, чтобы избавиться от Братства, Гильдии и Ульфрика. Он что, из Пенитус Окулатос? Или каких-нибудь новых Клинков? — У них нет названия, — вздохнул Цицерон и, наклонившись вперёд, оперся локтями о колени. — И они не связаны с политикой, по крайней мере, внешней. Это не шпионаж и не разведка. Мартин — убийца. Его цели — смутьяны, душегубы, скуумотрговцы и воры. Лучшие из лучших. — Хороший, в общем-то, человек, — усмехнулась я, скользя взглядом по полкам с книгами. В свете свечей старинные корешки мерцали тусклым золотом. — И что, много у него людей? — В Скайрим приехало двое. Я посмотрела на Цицерона. — Всего двое? Он кивнул. — Фадир и кто? — Рейвин Андарис. Думаю, ты знаешь его как Рейвина Имиана. — Сукин сын! — я ударила кулаком по одной из полок. Всё-таки он убил Нируина! — Он тоже тут, в Солитьюде? Цицерон снова кивнул. Прикрыв глаза, я сжала зубы и прислонилась лбом к корешкам книг. Впервые в жизни хотелось убивать. Скрипнули половицы. Я резко обернулась и спросила: — Ты что-нибудь знаешь о Рейвине? Откуда он взялся? Цицерон остановился рядом, прислонился к стеллажу и сунул руки в карманы. — Из Морровинда. — Очень смешно. Он ухмыльнулся и опустил глаза, рассматривая трещины на полу. — Фадир о Рейвине немного знает, да и вряд ли тебя интересует его родословная. Они познакомились в начале девяностых. В Сиродиле Ситис, что творилось. Скуума текла рекой. Торговцы боролись за территорию, на улицах была настоящая бойня. Он поджал губы, между бровей пролегла морщина. — Фадир и Мартин служили тогда в легионе. Пытались устранить весь этот бардак. Мартин искал данмера, который мог бы втереться в доверие к одному из главных скуумщиков. Тот тоже был тёмным эльфом. Так они и познакомились с Рейвином. Того выгнали из Мораг Тонга и он искал, куда приткнуться. Цицерон хмыкнул и поднял глаза. — Кстати, это он надоумил Мартина создать для императора особенный отряд. Из-за стены донёсся детский голос. Кто-то — кажется, девочка — мурлыкала весёлую песенку, но разобрать слова не получалось. Поймав мой удивлённый взгляд, Цицерон ничего не сказал и посмотрел на дверь. Через мгновение она отворилась, и на пороге появилась нордка лет девяти в сером платье с фалдами и кружевным воротником. Длинные волосы были заплетены в косы и уложены в виде венка. Бледная, по-мальчишески худая, она выглядела бы хрупкой и беззащитной, если не горящие красным глаза. — Привет, — сказала девочка и снова начала напевать. Песенка была на бретонском и, кажется, про любовь. — Это Бабетта, — сказал Цицерон. — Самая уважаемая сестра. Та вампирша, от которой я пряталась в саркофаге! — А это Лора… — Бывшая Слышащая, — то ли спрашивая, то ли утверждая, перебила нордка, скользнув по мне взглядом. Я переступила с ноги на ногу и сказала: — Приятно познакомиться. — Ну да, — она рассмеялась и перевела глаза на Цицерона. — До рассвета придёшь или позвать Каликсто? Они что, все здесь? — Приду, не трогай его. — Чудесно. Вампирша снова замурлыкала песенку и ушла. Несколько секунд издалека доносилось пение, а потом наступила оглушительная тишина. Знает ли Бабетта, что случилось с Астрид? Где ждёт Цицерона? У меня было много вопросов, но все касались Братства. — Значит, Мартин очистил Сиродил и взялся за Скайрим? — спросила я и сложила руки на груди. Некоторое время Цицерон молчал, задумчиво глядя куда-то перед собой. — Он знал, что я еду возрождать Братство. Решил двух зайцев убить. Стравить нас с тобой и подождать, когда воры и убийцы друг друга вырежут. Ну, или кто-то кого-то. В любом случае работы было бы меньше. Он дёрнул уголком рта. — Но откуда он знал про твои планы? И вообще о тебе узнал? Если это, конечно, не секрет. Бывший Хранитель прошёл по комнате. Лицо исказилось от злости, и он стал похож на хищную птицу. — Это всё Гарнаг! Клятый орк! — Орк? — спросила я осторожно. — Гарнаг был последним, кто оставался в Братстве кроме меня! Ушёл за едой и пропал! Он запустил пятерню в волосы и сжал, будто собирался вырвать. — Мартин нашёл его на Арене много лет спустя. Арена, знаешь ли, кладезь отморозков, а Мартин только таких и собирает, — он прыснул от смеха. — Орка звали Ярог, но это был Гарнаг! Никто другой. Бывший Хранитель замер, глядя куда-то сквозь полки с книгами. Руки сжали воротник жилета так, что костяшки пальцев побелели. — Не знаю, что с ним случилось. Может, как на Понтия, напали бандиты. Неважно… У него отшибло память. Глупый орк! В глазах вспыхнуло презрение. — В одной жизни он был убийцей, а в другой — спасителем Сиродила. Какая шутка! Цицерон расхохотался. — Но однажды память вернулась, и Гарнаг всё рассказал. Про Братство, про Мать Ночи, про меня. Смех растаял словно первый снег. — И Ситис его наказал. Фадир сказал, что следующим утром они нашли Гарнага мёртвым. У него не было лица. По спине побежали мурашки. Цицерон разжал пальцы и оглянулся, словно не понимая, где очутился. Взгляд смягчился. — Не хотел тебя пугать. Несколько мгновений мы глядели друг на друга, и он спросил: — Хочешь поговорить с Фадиром? Взяв со столика разлапистый канделябр на две свечи, Цицерон открыл дверь и протянул мне ладонь. Покосившись во мрак за порогом и вспомнив о маленькой вампирше, я не стала противиться и взяла его за руку. Мы оказались в просторной комнате, такой же светлой как библиотека. Свечи выхватили из темноты обитый узорчатой тафтой диван с резными подлокотниками. На окнах колыхались длинные бежевые портьеры с бахромой. Упоительно пахло морем. На одной из стен я заметила картину: уходящее вдаль поле в лучах закатного, а может, и рассветного, солнца. — Осторожно, — сказал Цицерон, когда мы подошли к дверному проёму. Порог выступал над полом на целый кулак. Перешагнув, мы очутились в широком коридоре. Стены были отделаны панелями из светлого дерева. Слева проступала из полумрака массивная входная дверь с каким-то барельефом, справа — мраморная лестница с резными перилами. Цицерон завёл меня под лестницу, где стоял изящный шкафчик с белой, облезлой дверцей. Разжав мои пальцы, он открыл её и сказал: — Смотри под ноги. И в следующий миг исчез в шкафу. Ого! Я шагнула следом и очутилась на ещё одной лестнице: настолько узкой, что каменные стены касались плеч. Она привела в низкую квадратную комнату с бочками. Ещё недавно в нашем доме стояли похожие: в таких с ближайшего источника возили воду. Что было в этих — оставалось гадать. Бочки громоздились друг на друге, образовывая коридоры между лестницей и дверьми. Я насчитала три, но может быть, их было больше. Подойдя к крайней справа, Цицерон постучал и, не дожидаясь ответа, вошёл. Я скользнула следом и, остановившись за его спиной, увидела длинную тёмную комнату без окон. Воздух был тяжёлым и душным. Пахло нужником и чем-то странным — то ли палёными перьями, то ли — то ли мокрой овчиной. В двух шагах от входа стоял старинный стол, такой же светлый и затейливый, как и остальная мебель в доме. Сверху горел светильник, отбрасывающий на грубые стены ажурные тени. За столом сидел Каликсто и читал какую-то книгу. Увидев меня, он закрыл её и встал. — Слышащая! Поклонился и протянул руку. Я неловко пожала. — Я больше не Слышащая. Он не обратил внимания и хлопнул Цицерона по плечу. — Я же говорил. Некромант не выглядел таким замкнутым и угрюмым, как в нашу первую встречу. Что-то новое появилось в глазах. Нет, в них по-прежнему читалось безумие, но если раньше оно едва заметно тлело, теперь горело, будто кто-то плеснул масла. Я зябко поёжилась, всматриваясь в полумрак. Комната выглядела пустой и холодной и напоминала темницу: грубые стены и пол из каменных плит, низкий свод с большими, неправильной формы выбоинами. Вдалеке угадывались очертания скамьи, за которой что-то поблёскивало: не то цепи, не то решётка. — Как у нас дела? — спросил Цицерон и поставил на стол канделябр. Там стоял небольшой чёрный сундук с ручками, покрытый белыми рунами. — Всё так же, — откликнулся Каликсто и, проследив мой взгляд, оживился: — Рад, что вы заметили. Позвольте, покажу вам свою коллекцию. Мелькнуло нехорошее предчувствие. — Давай в другой раз? — вздохнул Цицерон. — У нас не так много времени. — У вас вся ночь впереди, — отмахнулся Каликсто и сделал знак, чтобы я подошла. Проклятье. — Здесь я храню лучшие образцы, — сказал некромант, открывая сундук. Внутреннюю часть тоже покрывали руны. — Загляните, не бойтесь. Я наклонилась поближе. На дне лежали какие-то странные противные комки. Присмотревшись, я догадалась, что это человеческие языки. Снова подкатила тошнота. — Я пока не решил, какой лучше подойдёт Люсилле… — Лора хочет поговорить с Фадиром, — приобнимая меня за плечо и отводя в сторону, сказал Цицерон. Каликсто бросил на него полный укора взгляд. — Мне нужен женский совет. — Спроси у Бабетты. Некромант закатил глаза и, бережно закрыв сундук, пошёл вглубь комнаты. Мы последовали за ним. Что-то блестящее оказалось огромной клеткой. Чем ближе мы подходили, тем отчётливее проступали во мраке прутья и сильнее пахло нечистотами. Я всматривалась в темноту за решёткой, страшась того, что увижу, и в то же время снедало какое-то странное противоестественное любопытство. — Присядь, — шепнул Цицерон. Мы опустились на твёрдую деревянную скамью, а Каликсто замер недалеко от клетки. Наверное, он колдовал, но я не могла разглядеть в темноте. Несколько минут ничего не происходило, и тревога нарастала. В клетке вспыхнула искра — так быстро, что я решила: привиделось. Через несколько мгновений зажглась ещё одна и ещё. Вылетая откуда-то из середины клетки, они на долю секунды освещали обнажённое, прикованное к каменному постаменту, тело. Фадир лежал на спине, запрокинув голову и выставив острый кадык. Железные браслеты, явно маловатые, крепко стягивали запястья и ноги. Норд был огромным, но сейчас казался великаном. Крошечные огоньки вылетали прямо из его тела. Скользили по коже словно капельки пота и, взмывая ввысь, соединялись в сияющий шарик, такой яркий, что болели глаза. Наконец он дёрнулся с места и, подплыв к голове Фадира, замер над переносицей. — Доброе утро, — проговорил Каликсто. — Просыпайся. Я не видела, но чувствовала по голосу, что он улыбается. Норд моргнул и тихо застонал. Я заскользила взглядом по волосатому, в старых шрамах телу, ожидая увидеть раны от пыток, но не нашла и капли крови. — Кое-кто хочет с тобой поговорить, — продолжал Каликсто. — Ты же расскажешь правду? Фадир засопел, раздувая ноздри. Тело оставалось неподвижным. — Давай, — шепнул Цицерон и положил ладонь мне на колено. По телу пробежала дрожь. Вопросы, вертевшиеся на языке, вдруг показались несуразными и путанными. Ладони вспотели и стали липкими. Я встала и, подойдя к клетке, уставилась на носки своих сапог, пытаясь отыскать слова, но они разлетались, словно вспугнутые воробьи. Нет, нужно начать с чего-то попроще. — Мавен Чёрный вереск. Зачем Мартин с ней встречался? Когда Бриньольф сказал, что мы недооцениваем Мавен, я вспомнила, что к ней приходил нибениец со шрамом на шее. Она так и не призналась, что он предложил. В комнате повисла тишина. Фадир тяжело дышал, разевая и закрывая рот как рыба. Я вытерла вспотевшие ладони о штаны и повторила: — Зачем Мартин встречался с Мавен? Норд едва заметно вздрогнул, но изо рта вырывались только хрипы. — Ты же знаешь, что скажешь. Зачем время тянешь? — Каликсто покачал головой и что-то прошептал. Норд издал сдавленный вопль, хотя тело по-прежнему оставалось неподвижным и не было ни единой раны. — Мавен хотела быть ярлом, — Фадир выплёвывал слова. — Мартин помог это устроить. В первый миг я удивилась, а потом вспомнила: именно Мартин рассказал Мавен, что Лайла помогала Братьям Бури. По спине прошёл озноб. — Зачем? — Чтобы Мавен зачистила Рифт, — выдохнул норд, — от ворюг и швали всякой. Сердце забилось у самого горла. — Мавен согласилась? — Сказала, что не ведёт дела с чужаками. Похоже на неё. — Но Мартин всё равно помог. Почему? — Чтобы получить её расположение, — просипел Фадир. Я хотела задать следующий вопрос, но он продолжил: — Он собирается прийти ещё и предложить другой барыш. Твою мать! — Какой? Фадир захрипел и закашлялся, я покосилась на Каликсто. Некромант поскрёб бороду и прошептал одними губами: «Подожди». Норд перевёл дыхание, жадно глотая воздух. На лице застыла гримаса боли. — Какой барыш? — повторила я. — Безмытную торговлю медовухой. Я едва сдержалась, чтобы не присвистнуть. Наверное, племянник императора может и не такое. Готова ставить что угодно: Мавен согласится. Может, не сразу, но сомнений нет. — И когда… Когда Мартин встретится с Мавен? — Как поговорит с Мидом. Значит, я успею предупредить Гильдию, а может, мне и не придётся. Сомневаюсь, что Мать Ночи оставит Мартина в живых. Я облизала пересохшие губы и вдохнула, обдумывая следующий вопрос. — Кто из вас встречался в Вайтране с Астрид? Фадир не ответил. Лицо покраснело, как от удушья. На лбу, щеках и в бороде блестели крупные капли пота, к вискам прилипли волосы. — Ты раньше времени его не убей, — сказал Цицерон. Он по-прежнему сидел на скамье и, положив ногу на ногу, со скучающим видом глядел на норда. Каликсто фыркнул. — Хорошо, попробуем что-нибудь другое. Он раскинул руки и начертал в воздухе какие-то символы, потом соединил кончики пальцев и Фадир закричал, пронзительно и жутко. На могучем теле проступили жилы, узловатые и ветвистые, как сосновые корни. Внутри всё задрожало. Я с трудом удержалась, чтобы не заткнуть уши. Каликсто разомкнул пальцы, и кожа на великане разгладилась. Он издал какой-то гортанный звериный вопль и застонал, из глаз покатились слёзы. — Повтори, — сказал мне Каликсто. Я тяжело сглотнула. — Кто из вас встречался в Вайтране с Астрид? — Я, — выдавил Фадир. — Зачем? — Хотели её подставить. Ворюги бы подумали, что она убила тех ублюдков. Я сжала кулаки, а он продолжал: — Ещё мы ей дали заказ, на Лортхейма. — Кого? — спросил Цицерон и подошёл к решётке. В волшебном сиянии его лицо и шея казались очень бледными, почти белыми. — Лортхейма… Жреца Ульфрика, — прохрипел Фадир. Цицерон вскинул брови и обменялся взглядами с Каликсто. — Значит, Лортхейма убило Братство? — Да. Так вот как норд освободил себе место в храме. Впрочем, меня это мало волновало. — Кто убил Нируина? — собственный голос показался чужим. Фадир снова не ответил. — Кто убил Нируина? — громко повторила, почти прокричала я. — Кто такой Нируин? — выдохнул он. Конечно, это же не Мавен, не Астрид и не Ульфрик. Какой-то воришка, которого даже не вспомнишь. — Босмер из Гильдии Воров. — Рейвин… Рейвин его убил. — Как? — Босмер просёк, что подставили его. В Вайтран поехал. Рейвин догнал, но налажал, — норд говорил короткими, рублеными фразами, словно речь давалась с большим трудом, — ножом пырнул, неудачно. Эльф на коня и сбежал. Рейвин не догнал. Я вспомнила рассказ Карлии. Нируин уехал после полудня, а ночью лошадь принесла его обратно, мёртвого. Окровавленный, он был привязан к кобыле поводьями словно верёвкой. Карлия считала, что он привязал себя сам, чтобы не упасть. Кажется, она была права. — Кто убил воров в Вайтране? — вопрос прозвучал равнодушно, будто я спрашивала из праздного любопытства. — Я, — выплюнул Фадир. — Как это было? Сцепив за спиной руки, я до боли впилась ногтями в кожу. — Я в засаде ждал, в доме довакина, — начал норд. Капли пота тонкими струйками стекали по его лицу. — Пришёл лысый, вор этот, не помню, как звать. Я напал, поддых ударил. Люблю приём этот — ни вдохнуть, ни пискнуть. Некоторые помирают даже, но лысый крепкий был. Добить его хотел, слышу — идёт кто-то, — он перевёл дыхание и продолжил: — Девка его, дружка увидела и к нему. Я ей горло перерезал. Лысый драться лез, ему кишки выпустил. С глазами ещё повозился и свалил. Я почувствовала взгляд Цицерона и сделала глубокий вдох. — Он был ещё живой? Когда ты вырезал глаза. Фадир не ответил. Едва заметно дёргались губы, будто он пытался улыбнуться. — Каликсто, — попросила я. Волшебник ухмыльнулся и, вытянув руку, поднял указательный палец. Норд выгнулся всем телом и заревел. На этот раз затыкать уши не хотелось, хотелось слушать. В следующую секунду Каликсто опустил руку, и Фадир обмяк. Я попросила: — Ещё. Некромант изогнул бровь и посмотрел на Цицерона. Я тоже. Мы встретились взглядами. Бывший Хранитель поджал губы и нехотя кивнул. — Ты только его не убей, — качая головой, передразнил Каликсто, и комнату заполнили крики. Отражаясь от стен громким эхом, они налетали друг на друга, множились и нарастали. — Жив, — зашептал Фадир, когда волшебник развеял чары, — он был жив… — Ещё! — я не узнала свой голос. — Нет, — отрезал Цицерон. — Он умрёт. — Пусть! В ушах шумела кровь. Я схватила его за руки. — Пожалуйста. Взгляд смягчился. В тёмных, почти чёрных глазах промелькнуло сочувствие. — Если он умрёт, то перестанет страдать. Зачем тебе это? — спросил он мягко и склонил голову набок. Я дрогнула и посмотрела на норда. В тишине раздавалось его тяжёлое свистящее дыхание. Действительно, зачем? Цицерон высвободил руку и подушечками пальцев коснулся моей щеки. — Смерть — слишком большая награда. По коже побежали мурашки. Я отошла в сторону. Сердце билось толчками, в горле пересохло. Я попыталась успокоиться, но слова Фадира вновь всплывали в памяти и разжигали ярость, такую тёмную и сильную, что не было сил сопротивляться. Неужели это я? — Хочешь что-нибудь ещё узнать? — спросил Цицерон. Я прикусила губу и покачала головой. — Тогда… — он хотел что-то сказать и резко замолчал, будто что-то услышал. Переглянулся с Каликсто. — Могу я, — предложил некромант и бросил на меня быстрый взгляд. — Нет, я сам. Закончи тут всё, ладно? Волшебник кивнул, а Цицерон взял меня за руку и повёл к выходу. — Что случилось? — спросила я, не в силах скрыть смятения. Он взял со стола канделябр и тени заметались, словно охваченные судорогами. — Мать вернулась. Я должен её встретить. Душа ушла в пятки. Цицерон просунул ногу в дверную щель и расширил, чтобы можно было пройти. Мы вышли к лестнице и поднялись в гостиную. Здесь по-прежнему никого не было. После вонючего подвала солёный воздух казался упоительно ароматным. — Подожди здесь, ладно? Цицерон поставил канделябр на маленькую резную тумбу под картиной с пейзажем. Поле было лавандовое. Ярко-фиолетовое на переднем плане и золотое, утопающее в закатной дымке, на дальнем. — Хорошо. Он прищурился, словно не поверил. — Я хотел с тобой поговорить. А чем мы занимались всё это время? — Хорошо, — повторила я. Он кивнул, словно ещё сомневался, и скрылся в коридоре. Хлопнула дверь и наступила тишина. Досчитав до тридцати, я вышла в коридор и прислушалась. С барельефа на двери скалила зубы и готовилась к прыжку грациозная пума. Когда-то давным-давно я видела такую в предгорьях Анвила. По-прежнему стояла тишина. Надавив на большую железную ручку, я приоткрыла дверь и выглянула наружу. У крыльца росли невысокие кусты можжевельника с голубовато-сизыми ягодами. Со всех сторон возвышались дома, зажав между собой маленькую, вымощенную булыжником, площадь. Секунда убывала и Массер окрашивал крыши и стены кроваво-красным светом. Накинув тень, я выбежала на площадь и огляделась. Впереди виднелись горы. Значит, я где-то на севере города, но где? Взгляд заскользил по крышам в поисках верхушки мельницы или шпиля Синего дворца. Проклятье! Как теперь искать дорогу? В доме справа виднелась арка. Я побежала туда и очутилась на смутно знакомой улице. Справа тянулись двухэтажные усадьбы, похожие друг на друга как близнецы, слева высилась каменная стена, отделяющая Храмовый квартал от Колодезного. В детстве мы забегали сюда с Адрианной, когда играли в прятки, но боялись заходить под арку. Возможно, чувствовали опасность, а может, в этом месте были чары, отпугивающие незваных гостей. Я побежала вдоль улицы. Из открытых окон доносились голоса и смех, где-то звенела посуда и играла музыка. Лето выдалось по-настоящему тёплым, чтобы горожане тратили его сон. Я знала, что в таверне или ночлежке меня найдёт Цицерон, поэтому не хотела туда идти. Предчувствие подсказывало, что он собирается сказать что-то, что снова сделает мою жизнь сложной и запутанной. Мне наконец-то начало казаться, что я опять хоть на что-то влияю. Будущее не обещало интересных приключений — по крайней мере, таких, к каким я привыкла — зато в нём не было насилия, неволи и безумия. Повернув на очередном повороте налево, я выбежала на широкую улицу, которая вела когда-то к Синему дворцу. Впереди, на краю обрыва, виднелся одинокий дом. В красном свете, с заколоченными окнами и дверью, он выглядел по-настоящему жутко. Никогда бы не подумала, что увижу таким родной дом. Поднявшись на крыльцо, я забралась на каменные перила, схватилась за выступ в стене и, подтянувшись, залезла на покатый навес. Этот путь я знала как свои пять пальцев. Тяга к воровству появилась ещё в раннем детстве. К десяти годам она стала невыносимой, и я начала убегать из дома, чтобы что-нибудь украсть. 
Поднявшись по торчащим из стены камням как по лестнице, я открыла ставни на чердаке. Зная, что могу вернуться, я не стала его заколачивать. Лунный свет скользнул в маленькую комнату и алым прямоугольником лёг на дощатый пол. Перекинув ногу через узкий подоконник, я на мгновение замерла, наслаждаясь солёным ветром и видом на бескрайнее море. В ночном полумраке оно казалось чёрным и бездонным. На чердаке пахло сухой травой, отгоняющей мошку, и было очень пусто. Я выбросила весь хлам, хранившийся здесь долгие годы. Оставила только старый парус отца. Когда мы перебрались в Скайрим, он продал корабль, чтобы купить этот дом, и забрал на память один из передних парусов. Выцветший и продырявившийся от времени, он висел на шкафу у окна, словно огромная, сложенная в несколько раз портьера, и покачивался на ветру. Сев на пол у стены, я прижалась к ней спиной и закрыла глаза. Как всё-таки хорошо, что отец уплыл в Сиродил. С появлением Братства в столице стало ещё опаснее. Словно в подтверждение меня накрыла тень. Сердце испуганно сжалось. Открывая глаза, я уже знала, кого увижу. — Не боишься, что дом упадёт? Свесив ноги в комнату, на окне сидел Цицерон: чёрный силуэт в багряном ореоле. — А ты? Он повернул голову и посмотрел вниз. Лунный свет прорисовал хищный профиль. — Почему ты ушла? — спросил и снова поглядел на меня. Я не видела, но чувствовала взгляд. — Как ты меня нашёл? Я ведь была в тенях. Долгое мгновение он молчал. — Если я скажу, ты перестанешь так делать. Я усмехнулась и, прислонившись затылком к холодной стене, уставилась на заглядывающий в окно Массер. Скрипнули половицы. Забрав свою тень, Цицерон прошёл из стороны в сторону. В лунном свете его рыжие волосы казались медно-красными, а синий жилет пурпурным. — Что это за дом? Я не ответила, радуясь, что раздала кукол, старую мебель и детские платья, и на чердаке не осталось ничего, что можно было бы связать со мной. Остановившись возле паруса, Цицерон повернулся ко мне спиной и провёл рукой по выгоревшей ткани. — А мы купили Рифтельд, — сказал он как бы между делом. — Я перееду туда, когда здесь всё закончим. На несколько секунд я перестала дышать, а он принялся расправлять парус и, помолчав, добавил: — Я не могу тебе спокойной жизни предложить. И от Братства избавить не смогу, потому что я его часть. Так уж вышло. Аккуратно, чтобы парус не соскользнул со шкафа, он раздвигал и разглаживал складки. Понемногу, словно огромная мозаика, появлялся белый вензель на разноцветном фоне. — Наверное, это не та любовь, о которой в сказках говорят или песни поют. Мы другие, и ты это знаешь. Со мной ты всегда будешь в опасности, но я клянусь, что сделаю всё, чтобы тебя уберечь. Я буду рядом и буду о тебе заботиться. Если этого недостаточно, если ты боишься, скажи, и я уйду. Он опустил руки и склонил голову набок, рассматривая большую витиеватую букву «М» на оранжево-синем овале. Когда-то по этому символу узнавали корабль Флавия Майрона. Был ли у меня выбор? Могла ли я сказать, что боюсь и вернуться в Маркарт? Не знаю. Поднявшись, я медленно, словно во сне, подошла к Цицерону. Он не шелохнулся. Я обняла его со спины и уткнулась носом в плечо, задыхаясь от какой-то незнакомой пронзительной нежности. Он отрывисто вздохнул и повернулся, прижал так сильно, будто хотел спрятать, вдавить в себя. Я замерла, оглушённая, опьянённая его близостью и силой. Сухие обветренные губы обожгли мою шею, пальцы скользнули под дублет, и мир поплыл. — Не хочу, — прошептал он, отрываясь, — не хочу по чердакам ныкаться. Пойдём домой. Могла ли я назвать усадьбу древнего вампира, где поселилось Тёмное Братство во главе с Матерью Ночи домом? Нет. Но если бы сейчас Цицерон позвал в Пустоту, я не смогла отказать. — Пойдём. По дороге назад мы не проронили ни слова. Цицерон держал меня за руку и всякий раз, ловя мой взгляд, сильней сжимал ладонь. Меня бил лёгкий озноб, и всё казалось нереальным. Подставляя лицо блуждающему по пустынным улицам ветру, я пыталась проснуться, но он лишь сильнее дурманил. Дом Кристофа ничем не отличался от других: трёхэтажный, из выпуклого серого камня, с черепичной крышей и высокой каминной трубой. В тёмных окнах отражалось звёздное небо, в гостиной горел свет. Мы поднялись на крыльцо, и Цицерон открыл дверь, пропуская войти. Она по-прежнему была не заперта. Из гостиной в коридор тянулся бледный прямоугольник света. Мы зашли в него и остановились на пороге. На узорчатом диване, положив на резной подлокотник руку, сидела Мать Ночи. На ней было длинное белое платье, в изящных пальцах поблёскивал бокал с чем-то тёмным. Рядом, положив ногу на ногу, устроился Кристоф. Я опустила глаза и поклонилась. — Лора, — собственное имя обожгло. — Я знала, что ты вернёшься. А я? Знала? — Она будет жить с нами, — сказал Цицерон и добавил: — Со мной. По коже пробежала дрожь. Я подняла глаза и посмотрела на Мать. Она улыбалась. В ушах покачивались и сверкали длинные жемчужные серёжки. — Расскажи ей правила, — сказал Кристоф. Он глядел на меня ровным, ничего не выражающим взглядом, внимательным и безразличным одновременно. — Конечно, — кивнул Цицерон. На несколько секунд повисла тишина. — Я скоро вернусь, — добавил он и повёл меня к лестнице. Мы поднялись на второй этаж и очутились в небольшом холле с деревянными панелями на стенах. На круглом столике у окна догорала свеча. Справа тянулся, утопая во тьме, коридор. Взяв свечу, Цицерон укрыл её от сквозняка ладонью и пошёл во мрак. Его комната оказалась первой слева. Небольшая и такая же светлая, как остальные комнаты в доме. В одном углу стоял старинный стол со множеством ящичков, декоративно отделанных затейливой резьбой. В другом — кровать с периной и подушками, покрытая лоскутным одеялом, которое я видела когда-то в данстарском убежище. Цицерон разжёг маленький светильник на столе и унёс свечу обратно в коридор, а я подошла к окну и отодвинула тяжёлую белую портьеру. В двадцати шагах от дома высилась городская стена с неровными зубцами. На небе появились облака, лохматые и низкие, и ветер гнал их куда-то на север. Цицерон подошёл незаметно и обнял меня со спины. Я прижалась ухом к его щеке. — Тебе нужно идти, да? Он едва заметно кивнул. Снизу донёсся смех Матери, мягкий и мелодичный. — Иди, — шепнула я. — Я постараюсь быстрей. Он поцеловал меня в висок и ушёл. Некоторое время я глядела, как бегут облака и пыталась осознать всё, что случилось, но чувствовала только какую-то тупую усталость. Глаза слипались и мысли путались, как нитки. Задёрнув портьеру, я сняла сапоги и легла на кровать. Снизу доносились голоса, тихие и монотонные. Слушая их словно колыбельную, я незаметно забылась сном. Мне снился Имперский город и корабли на озере Румаре. Снился детский смех и высокие, усыпанные цветами, кусты роз. Я видела собственные пальцы, исколотые шипами, и красные от мозолей ладони и почему-то была счастлива. Что-то щёлкнуло, вырывая из сна. Я вздрогнула, не понимая, где нахожусь, а потом увидела Цицерона. Он запер дверь на ключ и подошёл к кровати, зажав в руке мою сумку. Всё это время она лежала в библиотеке, а я ни разу не вспомнила. — Спасибо, — прошептала я. В доме царила тишина, а за окном гудел ветер и пахло дождём. Цицерон снял жилет и, повесив на спинку кровати, сел рядом со мной. Я заглянула в его тёмные глаза, и успокоившееся было сердце, снова забилось быстрее. Он наклонился надо мной, поцеловал, и мы продолжили то, что начали на чердаке.