Глава 9
7 февраля 2015 г. в 18:37
Крошечное отступление: Если когда-нибудь я буду давать названия главам, эта будет называться «Клятвы».
Я оцепенела. Страшная мысль билась в висках: убили, Делвина и Векс убили.
— Лора…
Бриньольф тронул меня за плечо. Я судорожно вздохнула, морозный воздух оцарапал горло.
— Как?.. Когда?
Собственный голос казался чужим и приглушенным, словно звучал издалека.
— Почти неделю назад, — тихо откликнулся Бриньольф и, помолчав, добавил: — В Вайтране.
Я подняла глаза.
— В Вайтране?
Сквозь потрясение прорвался здравый смысл. Почему не в Рифтене? Я уже готовилась услышать, что на Гильдию устроили облаву.
— Ты написала Делвину письмо, — вмешалась Сапфир. — Не помнишь?
Полные губы скривились в усмешке.
— Ну да, — согласилась я и нахмурилась.
Воровка скрестила руки на груди и поглядела так, словно на свой вопрос я ответила.
— Ты назначила ему встречу в Вайтране, — сказал Бриньольф.
В отличие от Сапфир, в нем не было враждебности, но чувствовалось что-то другое. Сомнение? Недоверие? Страх?
— Нет, я написала, что справилась с заказом и скоро вернусь.
— Это первое письмо, — терпеливо объяснил Бриньольф. — Было второе, на следующий день.
Снова меня захлестнуло ощущение нереальности. Словно я очутилась в жутком сне и не могла проснуться.
— Я больше ничего не писала.
Сапфир тяжело вздохнула и опустила глаза, а цепкий взгляд Бриньольфа пристально скользил по моему лицу. Я с ужасом поняла, что он ищет следы притворства. Ищет и боится найти.
— Ты мне не веришь? — разозлилась я.
Вор переступил с ноги на ногу, и кожаная броня, задубевшая на морозе, неприятно скрипнула.
— Я своими глазами видел письмо, — проговорил он, не сводя с меня глаз. — Детка, почерк был похож на твой.
— Проклятье! — не выдержала я и затрясла головой. — Да что здесь происходит?
За считанные минуты счастливая встреча превратилась в настоящий кошмар.
— Лора, — неожиданно позвал Цицерон. Даже не позвал: всего лишь произнес мое имя, спокойно, почти умиротворенно. Тон казался настолько неуместным, что еще сильнее меня рассердил.
— Чего? — огрызнулась я.
Ассасин стоял на том же месте. На широком лезвии кинжала мерцал багряный свет Массера.
— Нам лучше отсюда убраться, — ответил он так же спокойно.
Нет! Меня бросило в жар, а сердце застучало так громко, что грозило разорваться. Я должна узнать, что случилось и узнать сейчас!
Наверное, эмоции отразились на моем лице, потому что Хранитель помрачнел и едва заметно покачал головой. Словно говорил: «Возьми себя в руки».
Хотелось кричать. На миг я закрыла глаза и сжала кулак: так сильно, что ногти впились в ладонь.
— Он прав, — прозвучал мой голос, резкий и отрывистый. — Здесь опасно.
— Почему? — спросил Бриньольф, рассматривая Цицерона. Тот склонил голову набок и неприятно осклабился.
— Засветились в городе и обокрали дом.
Я облизнула пересохшие губы и медленно разжала пальцы. Ветер, ледяной и колючий, хлестнул меня по лицу и сдернул капюшон с Сапфир. Она процедила сквозь зубы что-то неразборчивое и, натянув его обратно, ссутулилась от холода.
— И куда вы собирались?
Бриньольф оторвал от ассасина взгляд и поглядел в телегу. Резкая морщина между его бровей стала еще глубже. Думаю, воры прекрасно видели, как мы вынесли из дома что-то большое, подозрительно напоминающее тело, завернутое в ковер.
— В Данстар, — сказала я вполголоса, будто боялась, что кто-то подслушает.
Бриньольф потер переносицу, словно пытался разгладить морщину, и шумно выдохнул. Изо рта вырвалось облачко пара и мгновенно растаяло в воздухе.
— В Данстар, — повторил он так же тихо и повел плечами. — По дороге на запад есть таверна, помнишь?
— Ночные ворота, — пробормотала я.
Мы останавливались там позапрошлой зимой, по пути в Виндхельм. Хотели восстановить влияние Гильдии, но люди ярла оказались неподкупны: то ли слишком боялись Ульфрика, то ли попросту сошли с ума.
Вор кивнул.
— Что скажешь?
Я поджала губы и медленно повернулась к Цицерону. Глава Гильдии не может принять решение сама! Не хотелось, чтобы друзья узнали, но это было неизбежно.
Хранитель поймал мой взгляд, безмолвный, почти умоляющий. Последние крупицы лукавства исчезли с его лица, будто их унесло ветром. Он задумчиво поглядел на Бриньольфа, затем на Сапфир. Я ждала, не в силах пошевелиться.
Наконец Цицерон покачал головой и поморщился, словно хватил уксуса. Спрятав кинжал под накидку, он буркнул:
— Хорошо.
Я с трудом сдержала вздох. Не знаю, что бы я делала, ответь он отказом.
Не дожидаясь благодарности, Хранитель забрался в повозку и принялся укрывать ковер козьими шкурами. На секунду воцарилась тишина. Только ветер шумел среди сосен и раскачивал калитку в низеньком заборе.
Я тяжело сглотнула и повернулась к Бриньольфу.
— Вы с нами?
Я кивнула на телегу. Немалых усилий стоило, чтобы голос звучал ровно, а лицо ничего не выражало. Но вор как будто не услышал вопроса. Он молча глядел на меня и даже не пытался скрыть удивления.
— Бриньольф, — позвала я.
Вор моргнул.
— Нет, — в тяжелом тугом напряжении это короткое слово прозвучало будто камень, брошенный в колодец. — Мы оставили лошадей в конюшне.
Резкий порыв ветра толкнул его в спину и растрепал волосы. Бриньольф зачесал их пальцами, жестом до боли знакомым, и добавил:
— Езжайте, мы догоним.
— Ты вот так ее отпустишь? — встрепенулась Сапфир. Она еще сильней охрипла, а глаза, усталые и злые, горели нездоровым блеском.
Я почувствовала холодную волну гнева, текущую по коже. Сапфир всегда была заносчивой, но это уже слишком.
— Лисбет, — жестко осадила я и осеклась.
Сердце болезненно сжалось. Только Делвин называл Сапфир настоящим именем. Называл. Делвина больше нет… Я прогнала эту мысль прочь, потому что она грозила свести с ума.
Воровка пронзила меня взглядом таким ядовитым, что можно было отравиться. Бледное измученное лицо исказилось болью и гневом, губы дрожали. Она очень хотела высказать все, что думает обо мне. Казалось, слова вот-вот сорвутся и ужалят. Но Сапфир молчала. Глядя в ее большие горящие глаза, я чувствовала, как меня заполняет неестественная пустота. Сковывает холодом, пытаясь защитить от того, что в этих глазах читалось. В смерти Делвина и Векс Сапфир винила меня. И чем ясней я это понимала, тем сильнее погружалась в бездну, мертвую и ледяную.
Воровка резко отвернулась, словно не могла на меня больше смотреть и, не сказав ни слова, быстро пошагала в сторону города.
— За эту неделю мы многое пережили, — проговорил Бриньольф, будто пытался ее оправдать.
Я поглядела на него: медленно, словно во сне. Что на это ответить?
— Лора! — звонкий голос Цицерона прорезал тишину.
Он уже сидел на облучке и расправлял поводья.
— Иду, — тихо откликнулась я. Наверное, он даже не услышал.
Бриньольф подался ко мне и кивнул на ассасина с тревогой. Словно спрашивал: «Нужна помощь?» Я нахмурилась, задумалась на миг и покачала головой. Мне поможет только чудо.
Вор прищурился, словно не поверил, но спорить не стал.
— Мы вас догоним, — повторил он и, не оглядываясь, побежал за Сапфир.
В лунном свете ее силуэт напоминал незатейливый чернильный рисунок. А через несколько секунд его частью стал и Бриньольф. Я проводила их взглядом и, словно заколдованная, побрела к телеге.
— Наконец-то, — проворчал Хранитель, когда я забралась на облучок и села рядом.
Он шлепнул лошадей по крупу, и телега рывком двинулась с места. Нас качнуло вперед, и я почувствовала себя безжизненной тряпичной куклой. Казалось, заполняющая душу пустота передалась и телу. Я ощущала странную вязкую слабость и не могла вздохнуть полной грудью, но это меня нисколько не волновало.
— Кажется, кто-то пытается тебя подставить, — заметил Цицерон. Он прекрасно слышал, как мы говорили о письме.
Я слегка повернула голову и уставилась на его веснушчатые руки, крепко сжимающие поводья. Мысли расплывались, словно мед, пролитый на стол, но я еще соображала. Кто-то от моего имени отправил Делвину письмо. Кто-то, сумевший подделать мой почерк настолько хорошо, что поверил даже Бриньольф. Это должно было напугать, но страх куда-то испарился.
Хранитель посмотрел на меня, ожидая ответа. Я сделала вид, что не заметила. Он отвернулся и, помолчав, спросил:
— Кто этот бородатый верзила?
Я с недоумением приподняла брови, а в следующую секунду сообразила, что он имеет ввиду Бриньольфа.
— Мой первый помощник.
Цицерон причмокнул, словно я сказала что-то смешное.
— А девчонка?
— Наводчица, — все так же бесцветно откликнулась я.
— Ну просто команда мечты! — воскликнул ассасин. — И эти ребята держат Скайрим в страхе?
Я снова промолчала и перевела глаза на дорогу. Она стелилась вдоль крутого берега, поросшего ветвистыми кустами, усеянными маленькими багряными ягодами.
— Делвин, — начал Цицерон, и я невольно вздрогнула, — верно? А второе имя я не расслышал.
Звонкий голос смягчился и утратил насмешливые нотки.
— Векс, — тихо ответила я.
— Они были твоей семьей?
Вопрос, прозвучавший так естественно, вызвал у меня неожиданное замешательство.
— Друзьями, — прошептала я и, помолчав, добавила: — и да, наверное, семьей.
Гильдия собрала под своими сводами самый разный сброд. Карманники и домушники, взломщики и наводчики, шулеры и пройдохи, оценщики и торговцы краденым — можно перечислять долго. Гильдия связала нас узами крепче чем кровные. Это единственное место, где мы могли сорвать маски и не скрывать, чем зарабатываем на жизнь. Поэтому Крысиная Нора, затхлая и сырая, для большинства стала настоящим домом. И все же что-то мешало произнести «семья» уверенней. Многие выросли на улице и не знали душевного тепла, прочие считали это ненужной роскошью. Конечно, мы выручали друг друга, делились опытом, вместе работали, но, несмотря на это, в душе оставались одиночками.
Семьей я могла назвать только Делвина и Бриньольфа. Они знали обо мне больше, чем хотелось бы и принимали такой, какая я есть. С богатым прошлым, любовью к свободе и нездоровой тягой к воровству. Знали и принимали, а теперь все изменилось. Делвин мертв, а Бриньольф готов поверить, что я к этому причастна.
Мерзлый снег трещал под колесами, а холодный ветер щипал лицо и руки. Несколько долгих секунд Хранитель глядел на меня, но так ничего и не сказал. И это лучшее, что он мог сделать.
Мрачные узловатые сосны остались позади и справа от дороги открылась равнина, кроваво-красная в лунном свете. Над ней возвышались горы, грозные и неприступные, а у самого подножия ютилась крошечная ферма.
Цицерон потянул повод, и лошади, нарушая идеальную гладкость снега, потащили телегу по равнине. Я с безразличием подумала, что вези мы ящик с гробом, колеса непременно увязли бы в сугробах. Но завернутая в ковер мумия весила немного и повозка, сделав полукруг, вернулась на дорогу. Мы поехали обратно.
Таверна находилась по пути на запад, в пяти часах езды от Виндхельма. Не так уж и долго, но сейчас это казалось целой бесконечностью. Бесконечностью наедине со своими мыслями. Я уперлась локтями в колени и закрыла лицо руками. Оцепенение отпускало, и ледяная пустота рассыпалась сотней крошечных осколков. Кольнуло в груди. Боль, острая и мучительная, глубже и глубже вонзалась в сердце. Делвин и Векс. Я больше никогда их не увижу. Не услышу, как они подтрунивают друг над другом. Как спорят: Делвин тихо и спокойно, а Векс чуть что хватается за нож. Я с силой сдавила виски. Неужели мы никогда не посидим в «Буйной фляге»? Не ограбим ни единой лавки? Не повеселимся в День Шута? Хотелось бежать. Спрыгнуть на дорогу и мчаться: так быстро, чтобы легкие горели и в глазах темнело. Так быстро, чтобы ни о чем не думать и не осталось сил чувствовать.
Нет, я не заплачу. Не здесь, не сейчас. Цицерон не увидит меня уязвимой. Я отвернулась, беззвучно хватая губами воздух. Секунда, другая, третья. Подкатившие к горлу слезы отступили и застряли в груди тяжелым комом. Легче не стало, но по крайней мере я могла дышать.
Собрав все силы, я натянула маску отрешенности и откинулась на борт повозки. Хранитель почесал кончик носа и посмотрел на меня с нескрываемым интересом. Жаль, он больше не поет своих нелепых песенок. Они бы не развеселили, но хотя бы немного меня отвлекли. Эта внезапная мысль помогла мне выдержать его взгляд, проницательный и цепкий. Играя равнодушие, я плотней укуталась в накидку и уставилась на дорогу.
Черной лентой тянулась река, а растущие вдоль берега кусты напоминали бесконечный забор. Чудилось, будто мы угодили в страшную ловушку, и повозка движется на месте. Когда эта иллюзия начала сводить с ума, вдалеке показалась покатая крыша виндхельмской конюшни. Сердце стукнулось о ребра. Стараясь не выдать волнения, я вгляделась в сумрак. Свет горел только в маленькой каменной пристройке, доме конюха. На улице ни души, конюшня закрыта. Если Бриньольф и Сапфир и были здесь, то уже уехали. Но впереди никто не ждал, и следующие полчаса все сильнее грызла тревога. Цицерон косился, как я нервно перебираю завязки на накидке, но ничего не говорил. Когда мы проехали небольшую деревеньку и снова выехали к реке, он вдруг резко обернулся и прищурился. Я проследила его взгляд, но увидела лишь крутой скалистый берег, изрытый глубокими промоинами, и исчезающий во мраке тракт.
— Что?
— Кто-то едет, — проговорил Хранитель и вздохнул.
Он видит в темноте? Или слух как у летучей мыши? Я закусила губу и прислушалась. Тихим эхом отдавалась мерная поступь наших коней, скрипел под колесами снег, где-то завывал ветер. Может, Цицерон ошибся? Но в следующий миг я различила вдалеке нестройный стук копыт. Резкий и отчетливый, он стремительно приближался, и мне вдруг стало страшно. Что, если за нами погоня? Вдруг кто-то видел, как мы обворовали Хлаалу? Но мысль, пришедшая следом, напугала сильней. Что, если кто-то охотится на Гильдию? Ведь Сапфир и Бриньольф уже должны были нас догнать…
Я бы подумала, что свихнулась, но заметила, как Хранитель отбросил полу накидки: если придется, он, не теряя ни секунды, выхватит кинжал. По телу прокатилась дрожь. Я развернулась к убегающему тракту и вцепилась в борт повозки. Из тьмы, словно две огромные черные птицы, вырвались всадники. Завидев телегу, они натянули поводья, и кони со звонким ржанием перешли на шаг. Я затаила дыхание. Незнакомцы подъехали ближе, и я узнала могучую широкоплечую фигуру Бриньольфа и хрупкую, слегка сутулую — Сапфир. Слава Ноктюрнал! Они живы и никто за нами не гонится. Пока.
— Почему так долго? — крикнула я, и голос прозвучал непривычно резко.
Бриньольф подстегнул коня и почти вплотную подскакал к повозке. Тракт, зажатый между рекой и скалистым отвесом, был слишком узким. Вор не мог с нами поравняться и ехал позади.
— Забегали в город, — ответил он, не сводя с меня глаз.
— Зачем?
Бриньольф достал из седельной сумки флягу и, отвинтив двумя пальцами крышку, сделал несколько глотков. На маленьком искусно выгравированном соловье заплясали алые отблески Массера. Такая же фляга была и у меня, а теперь валяется где-нибудь в грязи или пылится на дне ущелья. Уж не знаю, куда ее выбросил Цицерон.
— Написал Карлие, что ты жива, — откликнулся вор и спрятал флягу. Он выглядел неестественно, пугающе спокойным. — Она осталась за главную.
— Карлия?
Я вскинула брови. Она почти не появлялась в Крысиной Норе и большую часть времени проводила на другом конце Скайрима, в тайном святилище Ноктюрнал.
— А кто еще? — спросил Бриньольф, и в бесцветном голосе прорезалась боль.
Я опустила глаза. Больше некому, все верно. Я пропала, а Делвин и Векс мертвы.
— В ковре — тело?
Внезапный вопрос застал врасплох. Бриньольф глядел бесстрастно, лицо по-прежнему ничего не выражало. Я уловила движение: Сапфир, ехавшая позади, подняла голову. Я не видела, но почувствовала ее тяжелый пристальный взгляд.
— Мумия, — проронила я.
Хранитель недовольно заерзал. Он думал, я стану скрывать?
— Мумия?
Над дорогой пронесся короткий сдавленный смешок. Похоже, Бриньольф счел это шуткой, глупой и неуместной.
Я поджала губы. Вор смешался, и широкий лоб расчертили морщины. Кажется, он понял, что я говорю всерьез.
— Чья? — спросил он и покосился на укрытый шкурами ковер.
Я выдержала несколько секунд, ожидая от Цицерона возражений. Он молчал, но молчал выразительно. Тонкая ниточка злости тянулась из уголка капризного рта вниз по шее и терялась под меховым воротником. Он не хотел, чтобы я рассказывала про мумию.
Меня пробрал озноб. Хранить от Бриньольфа секреты — ну уж нет! Но я должна считаться с Цицероном, иначе влипну в еще большие неприятности.
— Это долгая история, — осторожно проговорила я. — Давай отложим ее до таверны.
— Как скажешь, — вор пожал плечами, словно ему и в самом деле было все равно.
Целую минуту мы глядели друг на друга, сухо и отстраненно. Я знала, его холодность — лишь видимость, но она жалила как настоящая. Бриньольф был моим другом, но связывало нас гораздо большее. Четыре года назад мы поклялись служить Ноктюрнал: при жизни и после смерти. В будущем, полном опасностей и риска, наконец-то появилась ясность. Мы знали, что проведем вместе вечность и это сближало сильней, чем общее ремесло, годы знакомства и смутные чувства, которые так ни во что и не вылились. Мы не лезли друг другу в душу, но без опаски доверяли тайны и делились прошлым. Бриньольф знал меня лучше, чем кто бы то ни было. Неужели он и правда верит, что я замешана в смерти Делвина и Векс? Это обижало и причиняло почти физическую боль, скрывать которую становилось все сложней. Меня выдали глаза. Бриньольф нахмурился, и стена, возникшая между нами, дрогнула. Он на мгновение открылся, и во взгляде я прочла не боль, не гнев и даже не упрек — смертельную усталость. Что он пережил? Как умерли Делвин и Векс? Я сильней вцепилась в бортик и уже открыла рот, чтобы задать этот страшный вопрос, но вор покачал головой.
— Давай отложим до таверны, — повторил он мои собственные слова и надел капюшон, давая понять, что разговор окончен.
Что ж, справедливо. Но почему тогда так горько? Я развернулась и, понурив голову, уставилась на заляпанное снегом крутящееся колесо. Тракт тянулся вдоль крутого скалистого отвеса, и телега тащилась еле-еле. Таверна казалась далекой и недостижимой. Впереди четыре часа ожидания, мучительного и пустого. Впрочем, есть вопрос, который я могу решить.
Когда дорога стала ровней и шире, Бриньольф тут же обогнал повозку, а Сапфир осталась позади. Меня преследовало тягостное впечатление, будто они везут нас под конвоем. Но Цицерона это не смущало. Он тихо напевал какую-то песенку и едва заметно постукивал в такт сапогом. Я собралась с мыслями и придвинулась к нему так близко, насколько могла. Хранитель резко замолчал и оглядел меня с головы до ног, словно ждал подвоха.
— Я должна рассказать им правду, — прошептала я.
Ассасин приподнял брови. В полумраке карие глаза казались черными, только Массер и Секунда отражались крошечными искрами, красной и белой.
— Про Мартина, — чуть слышно продолжала я, — и как пыталась тебя обокрасть.
Цицерон скривился и уставился на дорогу.
— Глупая затея, — сказал он довольно громко и Бриньольф, ехавший впереди, на миг обернулся.
Я мысленно досчитала до десяти и тихо спросила:
— Почему?
Хранитель взглянул на меня, словно на маленькую глупую девочку. Он делал так не в первый раз, и эта манера раздражала больше, чем мне бы хотелось.
— Подумай сама, — зашептал он в ответ. — Кто-то убил твоих людей и пытается тебя подставить. Ты ведь понимаешь, что скорее всего это кто-то из своих?
Эта мысль, словно хищный ястреб, уже кружила надо мной, и я гнала ее прочь. Такой соблазн поверить, что убийца — чужак. Но Цицерон прав. С раннего детства древние легенды и история учат нас осторожности. Порой предателем оказывается самый близкий человек: тот, кому доверяешь не только тайны, но и собственную жизнь. Я тяжело сглотнула и перевела глаза на Бриньольфа. В лунном свете чернел силуэт: чудилось, будто вор и его конь — единое целое; неведомое существо с головой человека и телом лошади.
— Может, и так, — тихо откликнулась я. — Но Бриньольфу я верю.
— Не ожидал от тебя такой слепой преданности, — фыркнул Хранитель и, помолчав, спросил: — А что на счет девчонки?
Сапфир, увертливая и дерзкая, долгое время пользовалась не лучшей славой. Первоклассный наводчик, она не раз приберегала самые выгодные заказы для себя. А как-то раз я подловила ее на краже из общей казны: воровка занизила прибыль, а разницу положила в карман. Я пригрозила ей изгнанием из Гильдии, а Векс устроила хорошенькую взбучку. Больше Сапфир не попадалась, но мы чувствовали, что она хитрит и тайно проворачивает дела. Однажды все изменилось.
Два года назад в Гильдию приезжал Гловер, брат Делвина: навестить друзей и тряхнуть стариной. С первого дня он был сам не свой и мы не понимали, в чем причина. В конце концов он надрался и признался, что узнал в Сапфир родную дочь: сказал, она похожа на мать как две капли воды. Драма, достойная любовных романов, которыми зачитываются благородные девицы! Поэтому сперва никто не поверил. Но Гловер поведал довольно скверную историю, слишком похожую на правду. Много лет назад он влюбился в простую деревенскую девушку и прожил с ней целый год, пока она не понесла ребенка. Молодой вор не хотел всю жизнь крестьянствовать и трусливо сбежал.
Мы знали, что Сапфир росла без отца, а потом лишилась и матери. Деревню, где они жили, разграбили и сожгли бандиты. Мать убили, а Сапфир пленили. Она долго прислуживала разбойникам, и только случайная удача помогла ей вырваться на волю. Но очутившись на свободе без септима в кармане, девушка начала нищенствовать и в конце концов тяжелая жизнь привела ее к воровству.
Надо ли говорить, что отца она не простила? Гловер вернулся на Солстхейм, а Сапфир целый месяц шаталась без дела и каждый вечер напивалась. Я глядела на это сквозь пальцы, потому что испытывала к Сапфир невольную симпатию. Наши истории были схожи, и я не понаслышке знала, каково это угодить к разбойникам в рабство. Но если я попала в плен по собственной глупости, Сапфир по-настоящему не повезло.
Возможно, если бы Гловер остался в семье, все сложилось бы иначе. Но я сильно сомневалась, что он сумел бы спасти жену и дочь от целой шайки бандитов. Более вероятно, погиб бы сам. В Гильдии все так думали, но оставляли мысли при себе. И только Делвин смог найти к Сапфир подход. Он обладал удивительной проницательностью и почти бесконечным терпением, а главное, оказался Сапфир родным дядей. Дядей, которого не за что было винить и держать злобу.
Они проводили много времени вместе и по-настоящему сблизились. С тех пор Сапфир перестала хитрить, не воровала у своих и начала находить по-настоящему выгодные заказы. С ней стали считаться, уважать и ценить.
Что будет теперь, когда умер Делвин? Я поборола желание обнять себя за плечи и ссутулиться. Доверие Сапфир мне нужно как никогда.
— Ей тоже, — обронила я.
— Прозвучало не слишком уверенно, — усмехнулся Цицерон.
— Дело не в этом, — отмахнулась я и, помедлив, прошептала: — Не знаю, сможет ли она держать язык за зубами.
Мягкий пушистый капюшон ассасина щекотал мне лицо, и я потерла нос, чтобы не чихнуть. Хранитель заерзал и, покосившись на меня, сверкнул глазами.
— Если девчонка проболтается, поставит под удар не только твою жизнь, но и судьбу Темного Братства.
Я закусила губу: чудом не вырвалось, что судьба Темного Братства заботит меня в последнюю очередь.
— Я не могу ее прогнать, будет только хуже. Она вернется в Гильдию и станет говорить, что я что-то скрываю. И непременно обмолвится про мумию и странного имперца. Нет, — я покачала головой. — Нужно рассказать ей правду.
Цицерон тяжело вздохнул, в морозном воздухе заклубилось сизое облачко.
— Тогда заставь ее прикусить свой длинный язычок, — произнес он, и звучащая в голосе угроза мне не понравилась.
Повисла тишина.
Вдруг Хранитель повернулся: так резко, что мы едва не стукнулись лбами.
— Можешь рассказывать все, что угодно, — он сдвинул брови и прошипел мне прямо в лицо: — Но никто не должен узнать, что ты — Слышащая.
С этими словами он отодвинул меня на край облучка и отвернулся.
За весь путь до таверны мы ни разу не остановились и почти не разговаривали. Северная погода не щадила: мороз усилился, а ветер обжигал и лез за шиворот и в рукава. Хранитель натянул капюшон так низко, что торчал лишь кончик носа и едва виднелась изогнутая линия губ. Как он следил за дорогой — оставалось загадкой.
Я волновалась за друзей. Не понаслышке знала, что для сурового Истмарка воровская броня слишком тонкая. И если Бриньольф, как истинный норд, отличался выносливостью и переносил холод довольно стойко, Сапфир унаследовала бретонскую тщедушность и часто болела. С каждым часом она горбилась все сильней и, казалось, держалась в седле из последних сил. В какой-то миг я окликнула ее и предложила козью шкуру из телеги. Воровка не ответила, только подняла голову и одарила меня угрюмым, мутным взглядом. Больше я не навязывалась.
Меня знобило: не то от ледяного ветра, не то от потрясения. Я куталась в мягкий мех и думала. Думала, как рассказать о краже гроба и умолчать о том, что я — Слышащая. Думала о Гильдии и судорожно перебирала в памяти дни, проведенные там за последние месяцы. Пыталась вспомнить, кто чем занимался, какие выполнял заказы, куда ездил и с кем встречался. Не знаю, что хотела найти. Важные детали, неожиданные связи, случайно оброненные слова? Наверное. Главное, это хоть немного отвлекало от грызущей боли и растущего чувства вины.
Вскоре мысли начали путаться. Я погрузилась в тяжелое, вязкое состояние на грани сна и яви, и очнулась, когда телегу сильно затрясло. Мы поднимались на заснеженный холм, заросший темным сосновым лесом. Мерзлую землю испещряли длинные, глубокие выбоины, и я догадалась, что таверна уже близко. Дорога испортилась не случайно: изо дня в день ее месили лошадиные копыта и колеса повозок.
И правда, через несколько минут над зубчатыми верхушками сосен показалась тонкая струйка дыма. А чуть погодя я увидела высокую печную трубу и длинную черепичную крышу. Таверна «Ночные ворота» — крепкий каменный дом с крытой конюшней — стояла у самого тракта и была почти втрое больше, чем в Вайтране или Рифтене. Несмотря на поздний час, в небольших квадратных окнах на первом этаже горел свет.
Бриньольф спешился у конюшни, и в тот же миг отворилась дверь. Навстречу вышел конюх: долговязый норд, одетый в простую шерстяную одежду и короткий темный плащ, обитый светлым мехом. Он что-то спросил и, взяв лошадь под уздцы, повел в конюшню.
Цицерон остановил телегу у таверны. Когда вернулся норд и предложил выпрячь коней, ассасин отказался: будто лишний раз напоминал, что мы спешим.
Бриньольф тем временем подошел к повозке и подал руку. Я вскинула брови: последний раз он помогал мне спуститься с облучка шесть лет назад, в день нашего знакомства. Вор поверил, будто я — богатая девчонка, приехавшая в Рифтен сорить деньгами, и в свой черед прикинулся племянником Мавен Черный Вереск. Рассчитывал, что даже юная наивная имперка слыхала о влиятельном купеческом роде, торгующем по всему Скайриму медовухой. Я слыхала и знакомству обрадовалась. Бриньольф играл убедительно: целый день показывал мне город и развлекал историями, а вечер мы встретили в таверне. Ели, пили, любезничали и недвусмысленно переглядывались, не подозревая, что хотим одного: до нитки друг друга обчистить. К собственной гордости, я успела стащить кошелек, прежде чем наш покой нарушили. Какой-то тип шепнул мне на ухо, что я связалась с вором и нарочито вежливо попросил Бриньольфа выйти на улицу: «поговорить». Позже я узнала, что это был ривервудский торговец, которого Гильдия пустила по миру. Он угрожал поднять шум, и Бриньольф подчинился. Хорошие манеры куда-то испарились и, даже не прощаясь, вор ушел с торговцем. Можно было снять комнату и завалиться спать, но любопытство взяло верх: я скользнула следом. Тени слушались неохотно, но кое-как укрывали. Я семенила по темной улице, не выпуская из виду вора и торговца, как вдруг они исчезли. Когда я догадалась, что они свернули в переулок, послышалась возня, а в следующий миг кто-то сбил меня с ног. Это был Бриньольф. Он знал, что в переулке ждет засада, и, улучив момент, дал деру. Укутавшись тенями, мы друг друга не заметили и полетели в грязь. В первую секунду вор принял меня за наемника, и только ловкость, помноженная на удачу, спасли мой живот от ножа. Когда Бриньольф меня узнал, на удивление и расспросы не оставалось времени: из переулка, звеня кольчугами, выбежали три головореза. Вор схватил меня за руку, и мы пустились наутек.
К счастью, все закончилось хорошо. Мы спрятались на кладбище, в старом склепе, и едва опасность миновала, Бриньольф осыпал меня проклятиями. Потом признался, что собирался обокрасть и посоветовал убираться из города. Дескать, для таких, как я, здесь слишком опасно. Я выслушала и, не говоря ни слова, протянула вору его же собственный кошелек. Так началось наше настоящее знакомство.
В нем не было кокетства и притворства. И хотя мне пришлось потрудиться, чтобы заслужить уважение, Бриньольф всегда общался со мной на равных. Порой он позволял себе фамильярности, но относился ко мне как к другу и собрату по ремеслу. Не льстил и не любезничал, не открывал передо мной двери и уж тем более не подавал руки. Поэтому внезапная вспышка вежливости насторожила.
Бриньольф глядел выжидающе, а лицо ничего не выражало. Я взяла его за руку и спустилась с облучка. На миг показалось, что он не отпустит, так и будет меня держать, словно опасаясь, что я убегу. Но он отпустил и размашисто зашагал к высокому крыльцу. Поколебавшись, я пошла следом.
Под сапогами заскрипели старые протертые ступеньки. «Если они проломятся, — мельком подумала я, — перила не спасут». Прогнившие и заледенелые, они держались на честном слове. А вот кованая дверь выглядела крепкой. Над ней качался на ветру большой жестяной фонарь и отбрасывал вокруг причудливые пляшущие тени.
Мороз не жалел. Хотелось нырнуть в спасительное тепло таверны, но мы застыли на крыльце и, не глядя друг на друга, дожидались остальных. Цицерон давал указания конюху, а Сапфир повела свою лошадь в стойло. Когда ассасин закончил, воровка вернулась из конюшни. Они поравнялись и, сами того не желая, пошли вместе. В глаза бросилось, что Сапфир была выше Хранителя на целую голову. Он все еще слегка хромал, но излучал удивительную самоуверенность. В который раз я подумала, до чего бывает обманчива внешность. Никто бы не поверил, что этот странный маленький имперец убил троих вооруженных путников. Тех неудачливых бретонцев и норда, которые помогли мне вытащить телегу в Ривервуде. Цицерон поймал мой взгляд и дернул уголком рта: будто догадался, о чем я думаю.
Янтарно-желтый свет пролился на порог. Окутало жаром, таким уютным и приятным, что по телу пробежала дрожь. В главном зале таверны было светло и просторно. В середине стоял длинный каменный очаг, в котором плясал огонь. Но первое, что я увидела — огромный, потемневший от времени череп мамонта. Он висел на стене, прямо напротив входа, и взирал на нас безжизненными глазницами.
В столь поздний час таверна пустовала. Только в конце зала, у барной стойки сидел сухощавый темноволосый норд неопределенного возраста. На нем была шерстяная, не по размеру свободная туника, мешковатые штаны, стянутые на коленях, и короткие меховые ботинки. Когда мы вошли, норд пристально нас оглядел, скривился и поскреб щетину. Он не был похож на трактирщика, но меня охватило смутное чувство, что я видела его здесь еще в прошлый раз, два года назад.
Не замедляя шага, Бриньольф направился к столу в дальнем углу: единственному в зале, где затаилась тень. Выбор не вызывал вопросов: там мы могли поговорить, не привлекая внимания. Но Цицерон считал иначе. Он осмотрелся, помял подбородок и, гремя табуретами, начал пробираться к небольшому столу у очага.
Мы замерли. Место не лучшее: если кто-нибудь приедет или спустится пропустить пару кружек, мы будем на виду. Но Хранителя это не волновало. Он поудобней пододвинул стул, уселся, снял капюшон и, как ни в чем не бывало, уставился куда-то в сторону. Я вздохнула. На причуды Цицерона попросту не оставалось сил. Но проследив его взгляд, я вдруг догадалась, что он глядит в окно, на повозку.
«Интересно, — устало подумала я, — это моя вина или он всегда такой осторожный?»
Не верилось, что укрытый шкурами ковер вызовет у конюха даже малейшее любопытство. Или я потеряла бдительность? В любом случае, осторожность еще никому не мешала. Пожав плечами, я пошла к Хранителю.
Вчетвером за маленьким квадратным столом было тесно, зато мы могли говорить вполголоса, не опасаясь, что странный тип за стойкой нас услышит. Я села рядом с Цицероном, Бриньольф — напротив, а Сапфир развернулась к очагу и грела руки. Она ссутулилась и не снимала капюшон, будто хотела спрятаться.
Голова гудела. Снова закралась надежда, что я сплю. Перебрала с вином у Хлаалу и уснула, так и не дождавшись Хранителя. Скоро он вернется и меня разбудит. Не будет этой встречи, чудовищных вестей и страшных разговоров.
— Так как вы меня нашли? — тихо спросила я.
Сапфир едва заметно дернулась: будто хотела повернуться и что-то сказать, но передумала.
Бриньольф не шелохнулся. Навалившись локтями на стол, он, словно хищная птица, не сводил с меня глаз. Бледное лицо обветрилось и раскраснелось от мороза. Неровный застарелый шрам на левой скуле налился кровью и, казалось, зажил совсем недавно.
— Кто это? — бросил вор и кивнул на Цицерона.
Тот откинулся на спинку стула и, сложив руки на груди, ехидно ухмыльнулся.
Я спрятала лицо в ладони и шумно выдохнула. Похоже, свой рассказ отдалить не получится. Что ж, ладно. Мысли разбегались, но я знала, что скажу. В пути было предостаточно времени, чтобы все обдумать. Я поглядела на Бриньольфа и уже открыла рот, как вдруг послышались шаги. По лестнице, скрытой за выступающей бревенчатой стеной в конце зала, кто-то спускался.
Трактирщик. Престарелый лысый норд с седой волнистой бородой и лбом, напоминающим панцирь устрицы. Гостям не удивился — видимо слышал, как мы приехали — и направился к нам, сложив губы в подобие улыбки.
— Приветствую, — голос был густой и тяжелый, — ночка-то холодная выдалась, да?
Несмотря на возраст, трактирщик выглядел внушительно. Высокий, широкоплечий. Рукава закатаны, руки жилистые и мускулистые. На левой щеке извилистый шрам, почти такой же как у Бриньольфа. Только рана была серьезней: зацепило глаз, и его полностью затянуло бельмо.
— Не то слово! — живо откликнулся Хранитель и склонил голову набок, словно был в шутовском колпаке. Я почти услышала, как зазвенели бубенцы. — Наши драгоценные спутники чудовищно продрогли!
Бриньольф наградил его мрачным взглядом и обернулся к трактирщику.
— Мое почтение, — приветствовал он. — Погодка не балует.
— Да и одеты вы легко, — глядя на Сапфир, заметил норд.
Она жалась к очагу, жадно впитывая тепло, и шмыгала носом. От любого резкого движения кожаная броня, задубевшая на холоде, противно скрипела. Если бы Сапфир шла на задание, ее услышал бы и тугоухий.
Наш гильдейский кузнец тщательно заботился, чтобы воровская броня выглядела неприметно и в ответственную минуту не подвела. Шил из лучшей кожи и так закреплял пряжки, что они не звенели. Кузнец работал на совесть. Моя броня никогда не доставляла неприятностей и сохраняла эластичность даже в такую стужу. Правда, я старалась поскорей убраться с улицы или надевала теплый плащ, а в дороге куталась в шкуру. У Бриньольфа и Сапфир не было ни того, ни другого. Сколько времени они в пути? Когда последний раз ложились спать?
— Есть свободные комнаты, — словно прочитав мои мысли, бросил хозяин и упер руки в боки. На ремне звякнула и закачалась связка ключей. — Ночевать будете?
— Мы — нет, — ответил Цицерон и неожиданно накрыл мою ладонь своей.
Бриньольф заметил, и выражение его лица мне не понравилось. Я испытала жгучее желание пнуть Хранителя по больной ноге, но сдержалась.
— А мы остаемся, — хрипло произнес вор.
Сапфир едва уловимо кивнула.
Не глядя на Цицерона, я освободила ладонь и сцепила пальцы перед собой: так, что побелели костяшки. «В хитрую ловушку угодила наша птичка, — злорадствовал внутренний голос. — Хочет остаться да приходится лететь».
— Две комнаты — двадцать септимов, — подытожил трактирщик, но когда Бриньольф потянулся за кошельком, добавил: — Успеется. Есть, пить будете? Могу разогреть вина или чего покрепче.
— Вина, — я выбрала за всех.
Нордские настойки слишком крепкие, меня унесет от пары глотков. Недавно я могла бы выпить полбутылки и почти не захмелеть, но лечебное зелье все изменило: повысило восприимчивость к спиртному в несколько раз. Ближайшие пару недель придется осторожничать.
— И чего-нибудь поесть, — добавил Хранитель.
— С вечера остался бульон и немного сливочного суфле, — приглаживая бороду, ответил хозяин.
— Несите все! — воскликнул ассасин.
— Итак? — потребовал Бриньольф, как только трактирщик удалился.
Я сделала глубокий вдох и подалась вперед.
— Все, что я скажу, должно остаться между нами.
Вор прищурился.
— Почему?
— Потому что последствия непредсказуемы, — проговорила я и поняла, как это прозвучало туманно.
Бриньольф наморщил лоб. В глазах скользнуло недоверие: словно я сообщила, что Обливиона не существует. Если бы!
— Я облажалась.
Он хотел что-то сказать, но я вскинула руку.
— Облажалась по полной и теперь расхлебываю. Будь моя воля, никто бы не узнал. Я думала, что все улажу и вернусь, но сложилось иначе. Вы меня нашли и принесли чудовищные вести, — голос едва уловимо дрогнул. — Творится что-то жуткое, и единственный способ разобраться — поговорить начистоту. Но мне страшно, понимаешь? Я не знаю, кому могу доверять.
— Мне и Карлие, — не задумываясь, ответил Бриньольф. — И Сапфир.
Несколько секунд мы смотрели друг на друга. В очаге потрескивал огонь, а где-то на кухне звенел посудой трактирщик.
— Хорошо, — выдохнула я. — С Карлией я поговорю сама, а пока мне нужна уверенность, что все останется между нами.
Вор молчал почти минуту, не сводя с меня тяжелого внимательного взгляда.
— Ты правда не замешана в смерти Делвина и Векс?
Сердце пронзила боль, тягучая и острая. Неужели он сомневался?
— Правда.
На миг мою душу можно было рассмотреть так же хорошо, как звезды в ясную ночь. Бриньольф тяжело сглотнул и медленно кивнул.
— Я буду молчать, — сказал он тихо.
— Видишь ли, — проронила я. Во рту пересохло, а лоб покрылся испариной, — то, что я расскажу, касается не только меня.
Затаив дыхание, я покосилась на Цицерона. С мороза на веснушчатых щеках горел румянец, отчего убийца напоминал милого мальчика. Впечатление усиливалось от выражения, с которым он на нас глядел: будто наслаждался ярмарочным представлением.
— Мне хватит и честного слова, ему — нет, — закончила я.
Бриньольф приподнял бровь. На лице мелькнуло недоумение: странный маленький имперец не выглядел опасным. Но вор научился не доверять первому впечатлению.
— И что ты предлагаешь? — спросил он наконец.
— Хочу, чтобы вы поклялись, ты — Гильдией, а Сапфир — памятью матери.
Бриньольф рассмеялся и откинулся на спинку стула. Норд за стойкой с любопытством оглянулся, но встретив мой не слишком дружелюбный взгляд, нахмурился и отвернулся.
— Значит, клятва сильнее честного слова? — восхитился вор.
— Для тебя — да, — я криво улыбнулась и почувствовала, как по спине пробежала липкая капелька пота. Меня бросало то в жар, то в холод, а раны на руке, оставленные мумией, болезненно ныли.
Бриньольф сухо усмехнулся. Глянул на Цицерона и, постучав по столу пальцами, сказал:
— Хорошо, — помолчал немного и добавил: — Клянусь Гильдией, что никому ничего не скажу.
Я не ответила. Задумчиво кивнула и, набравшись решимости, повернулась на стуле.
— Сапфир?
Воровка не шелохнулась. Хотя она сидела к нам спиной, без сомнения слышала каждое слово. Замерла, точно мраморная статуя, и уставилась на огонь, излучая почти осязаемую ауру враждебности.
— Сапфир? — на этот раз мой голос не обещал ничего хорошего.
Нордка даже не моргнула.
Я схватила ее за руку и резко развернула.
— Либо ты уходишь: в комнату, на улицу, куда угодно. Либо клянешься молчать и остаешься.
Воровка дернулась и попыталась вырваться. Будь она чистокровной нордкой, без труда дала бы мне отпор, но бретонская кровь и усталость, граничащая с изнеможением, брали свое. Я была сильней и даже сквозь плотную броню чувствовала, какая у Сапфир тонкая и хрупкая рука.
— Пусти, — прошипела воровка.
— А ты почтишь нас своим вниманием? — спросила я подчеркнуто спокойно.
Она тряхнула головой, откидывая выбившиеся из-под капюшона волосы, и обожгла меня взглядом.
Вблизи, при свете очага, Сапфир выглядела неестественно, болезненно бледной. Губы посерели и потрескались, под глазами темнели мешки, а веки покраснели и слегка припухли. Я ощутила укол жалости, но сразу его подавила. Сапфир всегда любила драматические сцены, и если дать слабину, она непременно этим воспользуется.
Воровка снова дернулась, но я держала крепко. Хорошо, что мумия исполосовала мне левую, а не правую руку. Иначе я не справилась бы даже с ребенком.
Сапфир смачно выругалась, гневно выдохнула и опустила голову. Поникли плечи, она сдалась. Я медленно разжала пальцы и вдруг на долю секунды испугалась, что воровка уйдет. Из вредности, упрямства или обиды. Но она проделала путь не для того, чтобы хлопнуть дверью или лечь спать.
— Если бы я не увязалась за Бриньольфом, — хрипло прошептала она, — ты бы ни слова мне потом не рассказала.
Нордка небрежно пододвинула табурет и, навалившись на стол локтями, уставилась на длинные извилистые трещины в столешнице.
— Возможно, — согласилась я. — Но ты приехала, и я готова тебе довериться.
Сапфир усмехнулась: тихо, с какой-то едва уловимой обреченностью.
— Валяй, рассказывай свою историю, — проговорила она. Темно-каштановые, почти черные пряди все так же выбивались из-под капюшона и назойливо лезли ей в глаза. — Клянусь памятью матери, что буду молчать. Только не жди, что я тебе поверю. Даже если ты ничего не знала, ты все равно виновата. Виновата, что такое допустила.
Бриньольф, который все это время молча наблюдал, тяжело вздохнул. Сапфир полоснула его взглядом.
— Сказала как думаю! Если бы она вовремя вернулась, ничего бы не случилось.
Я почувствовала, как меня затягивает вязкая ледяная пустота. Проникает сквозь кожу, глубже и глубже, стягивая внутренности тугим узлом.
— А вот и наше винцо! — голос Цицерона прокатился по пустому залу, словно звон десятка колокольчиков.
Я вздрогнула. К нам и в самом деле шел трактирщик: невозмутимый как скала и такой же крепкий. В одной руке он нес четыре оловянные кружки, в другой — пузатый глиняный кувшин с широким горлышком. В воздухе остро запахло специями, душистым медом и вином. Аромат вдруг напомнил о зимних вечерах в Солитьюде, когда отец разогревал пряное вино. В ясную погоду мы кутались в теплые шкуры, брали горячие кружки и выходили на крыльцо.
Тот, кто хоть раз бывал в столице, никогда ее не забудет. Построенная на огромной каменной арке, она на сотню метров возвышается над морем. Наш дом стоит на самом краю, и только каменные перила отделяют крыльцо от бездны. В те далекие вечера мы облокачивались на них, глядели на освященную звездами бескрайнюю гладь моря, пили вино и молчали.
Воспоминание казалось неуместным, но, как ни странно, помогло собраться.
— Все в порядке? — ставя передо мной кружку, спросил трактирщик.
Наверное, видел или слышал нашу маленькую «ссору».
— Вполне, — ответила я и улыбнулась.
— Надеюсь, так и останется, — сказал он спокойно, но мне почудилось едва уловимое предостережение. И, похоже, не только мне: я заметила, как Цицерон опустил уголки губ и театрально покачал головой.
— Бульон греется, — бросил хозяин и удалился, по пути перекинувшись парой слов с сидящим за стойкой нордом. Тот потягивал что-то из бутылки и кидал на нас косые взгляды. Наверное, страсть как хотел узнать, о чем мы говорим.
— Делвин, — проронила я, и на это раз голос почти не дрогнул, — рассказывал что-нибудь о моем последнем заказе?
Бриньольф и Сапфир переглянулись, словно обменялись какой-то мыслью. Вор сделал большой глоток вина и произнес:
— Немного.
— Что именно?
— Сказал, — начал он неохотно, — что пару недель назад у тайного входа в Гильдию терся какой-то хмырь. Знал Делвина в лицо. Заявил, что у него, видите ли, дело, но такой важнецкой серьёзности, что обсуждать его можно только с главой. Узнав, что тебя нет, отвалил в «Пчелу и Жало», сказал, будет ждать там, — Бриньольф отхлебнул еще вина и почесал переносицу. — Ты вернулась и с этим хмырем встретилась. Взяла заказ, но какой — умолчала. Дескать, это — одно из условий. Собрала сумку, раздала указания и уехала. Вот и все.
Он пожал плечами. Я задумчиво кивнула.
— Ты знаешь имперца по имени Мартин? Лет тридцати-сорока. Волосы светлые, как мед, на шее жуткий шрам.
Я понимала, что вероятность крайне мала, но должна была проверить. Оставалась крошечная надежда, что Мартин как-то связан с Гильдией. Например, работал с Фреем, бывшим главой. В последние годы жизни тот провернул немало темных делишек и умудрился поссориться со многими влиятельными людьми.
Бриньольф думал недолго.
— Нет.
Я взглянула на Сапфир. Она покачала головой и шмыгнула носом.
— Это заказчик, — объяснила я. — Мы встретились в таверне десять дней назад. Он сразу поставил условия. Первое: заказ должна выполнить именно я и держать в полном секрете. Второе, — я выдержала мгновение, — он посвятит меня в дело только когда я соглашусь его выполнить.
Кружка глухо звякнула об стол. Бриньольф придвинулся ближе.
— Не зная сути?
— Ага.
Он сдвинул брови.
— Скажи, что отказалась.
Цицерон насмешливо фыркнул, но я не обратила внимания. Сложила ладони в «замок» и произнесла, выделяя каждое слово:
— Двадцать тысяч плюс расходы.
Вор присвистнул и закусил указательный палец. В свете очага блеснул изумрудный перстень.
— Ты бы отказался? — спросила я, старательно не глядя на Хранителя.
Бриньольф молчал. В глазах, таких же зеленых как перстень, здравый смысл боролся с воровским азартом.
— Не знаю, — сказал он наконец. — Почему ты не посоветовалась с Делвином?
— Ответ нужен был сразу.
— Лора, это просто… — вор крепко сжал зубы, пытаясь сдержаться, и с шипением втянул воздух.
У меня вспотели руки.
— Ты согласилась? — выдавил он.
— Да.
— Цель?
Я уставилась на собственные ладони. На молочно-белой коже отчетливо выделялись тонкие плавные линии — те, что каджиты называют «Зе Ха’Джай», сетью судьбы. Нить жизни на моей правой ладони раздваивалась, словно устье двух рек. Одна линия тянулась к запястью, обещая пресловутое долголетие, другая бледнела и обрывалась, не дойдя до половины. Интересно, какая из нитей меня ведет?
— Главное сокровище Темного Братства, — проговорила я чуть слышно. — Мать Ночи.
Повисла тишина. Казалось, Бриньольф перестал дышать, а Сапфир застыла, не донеся до рта кружку.
— Она существует? — прохрипел вор и прочистил горло.
Делвин много лет работал с Астрид, главой Темного Братства, и знал о таинственных убийцах больше, чем кто бы то ни было в Гильдии. Поэтому все, даже сопливые новички, хоть раз да слышали жуткую легенду о Ситисе и Матери Ночи.
— Увы, — я криво улыбнулась и поглядела на Цицерона. — Это ее Хранитель.
Тот не сменил позы. Сидел, откинувшись на спинку стула и скрестив на груди руки. Я ожидала увидеть насмешку, торжество или злобу, но его лицо ничего не выражало. Словно речь шла о ком-то другом.
— Он из Темного Братства? — Сапфир даже не пыталась скрыть удивления.
— Девчонке нужны доказательства? — подчеркнуто спокойно спросил ассасин и вскинул бровь.
Она сжала губы и насупилась.
— Стой-стой, погоди, — пробормотал Бриньольф и крепко зажмурился. Потер веки кончиками пальцев и заключил: — Значит, ты не стала выполнять заказ и рассказала все Братству?
Цицерон издал неясный хрюкающий звук и разразился таким громким и визгливым смехом, что наверняка разбудил половину трактира. Я почувствовала, как заливаюсь краской. Конечно, а что еще Бриньольф мог подумать?
— Рассказала Братству, — простонал Хранитель, вытирая слезы. — Вот умора!
Я сердито прищурилась и холодно произнесла:
— Заказ есть заказ, и я за него взялась.
Сапфир вытаращилась на Цицерона и, похоже, меня даже не слышала. А Бриньольф, и без того хмурый, помрачнел еще сильнее.
— Ничего не понимаю, Лора, — проговорил он и шлепнул по столу, едва не расплескав вино. — Расскажи по порядку.
— Да, Лора, давай, — поддержал Хранитель и устроился поудобней, положив ногу на ногу.
Вор метнул в него злой взгляд, но ассасин и ухом не повел.
Хотелось провалиться сквозь землю, лишь бы не участвовать в этом спектакле. Я взяла свою кружку и удивилась, что она не остыла. Вино оказалось белым, приятно щекотало язык и слегка покалывало небо. Меда было столько, сколько нужно, а специи не перебивали вкус.
— Прежде чем перейти к сути, заказчик рассказал про Мать Ночи, — начала я, стараясь ни на кого не глядеть. — Дескать, никто не знает, кем она была при жизни. Но известно, что после смерти ее душа связалась с нашим миром через собственное тело, поэтому его мумифицировали. Знаю, звучит странно, но похоже на правду, потому что объясняет, каким образом Братство получает контракты.
Я посмотрела на Хранителя, как бы спрашивая разрешения. Он пожал плечами.
— Главное, помни о нашем уговоре.
Не говорить, что я — Слышащая. Да-да, помню.
— Мать Ночи выбирает счастливца, который ее слышит, и называет имена тех, кто совершил Темное Таинство.
— Это имеет какое-то отношение к заказу? — не выдержал Бриньольф.
— В некотором роде, — ответила я, и заметила как переносицу Цицерона прорезали морщинки. — Темное Братство сильно пострадало во время смуты, особенно в Сиродиле, где находилась Мать Ночи. Уцелело только убежище в Скайриме, поэтому Хранитель и приехал: привез Мать Ночи, чтобы воссоединить семью. Мне нужно было перехватить его по пути в Фолкрит и украсть гроб с мумией.
— У тебя не получилось, — то ли утверждая, то ли спрашивая, прошептал Бриньольф.
— И да, и нет, — я качнула головой.
— Это как? — он вдруг озлился.
— Ты просил по порядку?
Вор поджал губы, откинулся на спинку стула и с раздражением махнул рукой: мол, продолжай. Желание рассказывать пропало, но поддаться порыву было бы ребячеством.
— Я боялась не успеть, поэтому сильно торопилась. План придумывала на ходу. Вариантов было немного, и я остановилась на «сломанном колесе».
Бриньольф дернул уголком рта и едва заметно кивнул. В прошлом году мы использовали эту схему, чтобы обокрасть каджитский караван.
— Только гроб — не лунный сахар, он громоздкий и очень тяжелый. Поэтому мне нужна была большая и прочная телега. Раздобыть ее удалось на ферме недалеко от Вайтрана, у старого скряги Лорея.
Цицерон моргнул и уставился на меня с подозрением, пытаясь понять, не шутка ли это.
— Потом я поехала на север. Спрятала телегу в пещере и затаилась возле тракта. Пропустить Хранителя было трудно, потому что он вез огромный деревянный ящик.
«К тому же, — подумалось мне, — второго такого безумца, разъезжающего по Скайриму в шутовском наряде, найти невозможно».
— Я шла следом, пока Хранитель не остановился на привал, — продолжала я, глядя как капризные губы сжимаются в длинную тонкую линию. — Пришлось померзнуть, дожидаясь, когда он уснет. Потом я забралась под повозку и расшатала у колеса крепеж.
В голосе против воли прорезались самодовольные нотки. Я и правда гордилась, что смогла быть тихой настолько, что ассасин не проснулся.
Бриньольф тихо вздохнул и плеснул себе еще вина. Ему мои подвиги явно не нравились.
— Даже зелья не пила? — уколола Сапфир.
Она мрачно глядела исподлобья, подперев рукой голову.
— Невидимости, — призналась я.
Воровка усмехнулась.
— Много?
— Четыре флакона.
Она цокнула языком.
— Целое состояние.
Я пожала плечами.
— Разумные расходы. К тому же их еще могут возместить, — добавила я и тут же пожалела.
Сапфир вскинула бровь, а на лице Бриньольфа впервые промелькнуло нечто, отдаленно напоминающее надежду. Стало стыдно за глупую самонадеянность.
Конечно, Мартин может заплатить. Если, в отличие от меня, держит слово. И если не заподозрит обмана, когда я привезу поддельный гроб с фальшивой мумией. Но что, если он уже знает об уловке?
— Неважно, — я тряхнула головой и вернулась к рассказу. — Я вернулась за своей повозкой и следующим утром поехала за Хранителем. Оказалось, колесо расшаталось не так уж и сильно. Сломалось не сразу, а на полпути к Вайтрану. И не где-нибудь, а рядом с фермой того самого Лорея, что продал мне телегу.
Не мне — Адрианне — но упоминать о ней не хотелось.
Я усмехнулась Цицерону. Он помял подбородок и улыбнулся: зловеще и загадочно, будто подстроил все сам.
— Я боялась, что старик узнает свою повозку, но сильней, что поможет Хранителю. К счастью, мне повезло. Фермер не только отказался чинить колесо, но и заперся в доме. Так что мне ничего не мешало. Я прикинулась деревенской простушкой и предложила Хранителю помощь.
Я ожидала, что он что-нибудь скажет, но ассасин лишь склонил голову: будто птица, рассматривающая червяка. Снова бросило в жар.
— И он поверил? — снова поддела Сапфир.
Взгляд «хищной птицы» устремился к ней.
Я сдержанно кивнула.
— Лора бывает очень убедительной, — вдруг вставил Бриньольф. — Больше всего мне нравятся ее взбалмошные транжирки.
На его губах мелькнула быстрая улыбка.
Сапфир закатила глаза. В Гильдии каждый новичок рано или поздно интересовался, как я познакомилась с Бриньольфом. Воровка слышала эту историю десятки раз, и любое напоминание вызывало у нее раздражение. Я сделала вид, что не заметила и повторила:
— Он поверил. И мы несколько часов потратили на то, чтобы передвинуть гроб из одной телеги в другую.
— Вдвоем?
Вор указал пальцем на меня, а потом на Цицерона.
— Прости, приятель, но ты не выглядишь особенно сильным.
— Нам помог стражник, — тут же выпалила я, опасаясь, что Хранителю не понравится эта фамильярность и он выкинет какой-нибудь фокус.
— Не тот, о котором судачат в Вайтране? — Бриньольф спросил это так, будто интересовался погодой. — Которого нашли с разбитой головой как раз рядом с фермой Лорея.
Еще одна капелька пота скатилась по спине. Я тяжело сглотнула и принялась развязывать накидку. Давно пора ее снять.
— Тот самый, — Цицерон ответил вместо меня. Он заговорил с Бриньольфом в первый раз и не знаю, кого это удивило больше. — Сперва он помог, а потом решил бросить нас за решетку, разлучить с милой матушкой. Я не мог такого допустить. И убил бы глупца, но Лора не дала. Она слишком добрая.
Я перекинула накидку через спинку стула и с трудом сдержала смешок. Слишком добрая! Сотни счастливцев, которых я обобрала до нитки, едва бы с этим согласились.
Бриньольф глядел на Цицерона так, словно ожидал какого-то подвоха, и молчал. Он не любил убийств и не любил убивать. Иногда ему приходилось: в редких случаях, когда не оставалось иного выбора. Но он считал это грязной работой, и любой вор, добывающий деньги убийством, исключался из Гильдии.
— Что было дальше? — проговорил Бриньольф, и неожиданно я поняла, что он спрашивает Хранителя.
— О-о! — обрадовался он. — Мы оттащили стражника с дороги и поехали в Фолкрит. Лора развлекала меня своим сладким враньем. Рассказала душераздирающую историю о злом, тяжелом на руку отчиме. Бедная-бедная сиротка, сбежавшая из дома! Такой самое место в Братстве, но не бедной Лоре, нет. Она слишком добрая и так хочет торговать травами! Или хотя бы стряпать в таверне, — Цицерон говорил, а эмоции на его лице сменялись точно маски. Он смотрел на Бриньольфа, но я знала, что каждое слово звучит для меня. — Она угостила меня пирожком, таким же сладким как ее вранье. Я никогда не забуду его вкус. О да! Он снится мне по ночам. М-м-м, — протянул он и театрально зажмурился.
Я заерзала, не зная куда девать руки. Хранитель повернулся и расплылся в такой дружелюбной и милой улыбке, что мне стало по-настоящему страшно.
Нет, я не забыла, как он мечтал меня убить и как загнал в ловушку к стражам. Но в последние пару дней Цицерон изменился и начал меня защищать. Я заметно расслабилась, а теперь, глядя в его горящие глаза, поняла, что смерть по-прежнему близко. Достаточно нарушить уговор.
Послышались шаги и в зал вошел трактирщик. Я была почти счастлива его видеть. Он принес пшеничный хлеб и глубокие глиняные миски, до краев наполненные густым мясным бульоном, в котором плавали маленькие кубики лука. Я отломила хлеба и взялась за ложку, радуясь, что хотя бы ненадолго уйду от разговора.
Бриньольф и Сапфир, не раздумывая, последовали моему примеру, а Хранитель некоторое время угрюмо глядел в окно. «Уж не боится ли он, — подумалось мне, — что мы каким-то образом отравили его порцию?» Но ассасин не боялся. В конце концов он покачал головой, звякнул ложкой и принялся черпать бульон.
Кстати, о бульоне. Погруженная в невеселые мысли, я не сразу обратила внимание на вкус. Но когда распробовала, с удивлением поняла, что бульон хорош и даже очень: ничуть не переваренный, насыщенный и в тоже время нежный. Такому самое место на праздничном столе у ярла, никак не в простой придорожной таверне, где еще недавно подавали вчерашние похлебки и пережаренную оленину. Неужели хозяин раскошелился на дорогое мясо? Сомневаюсь. Куда вероятней, в трактире сменился повар.
— В том пироге было сонное зелье, — проговорила я и обхватила пальцами остывшую кружку. — Я угостила Хранителя на привале на полпути в Ривервуд. И как только он уснул, оттащила в кусты.
Мне удалось немного успокоиться и голос звучал так, словно я перечисляла ингредиенты лечебного зелья.
— Гроб нужно было отвезти в пещеру неподалеку от Хелгена. Разжечь поблизости сигнальный костер и ждать Мартина. Проще не бывает, — я усмехнулась и тряхнула головой, убирая выбившиеся пряди. — Но все пошло наперекосяк. Дождь не прекращался и резко похолодало. Фляга быстро опустела, и я остановилась в Ривервуде, чтобы ее наполнить и взять чего-нибудь поесть. К счастью, таверна оказалась открытой. Пока хозяйка наливала мне настойку и заворачивала еду, я написала Делвину письмо. Всего одно: что справилась и скоро вернусь.
Бриньольф хотел что-то сказать, но удержался. Забрал у Сапфир пустую миску, вложил в свою и с гулким скрежетом отодвинул на край стола. Я продолжала, изо всех сил сохраняя невозмутимость:
— Меня не было всего четверть часа. К сожалению, этого хватило, чтобы телега завязла в грязи. Не сильно. Я просто не рассчитала, насколько тяжелый этот гроб.
Цицерон слушал с нескрываемым восторгом и даже покачивал носком сапога.
— Я тянула за поводья, а повозка не двигалась. Ни в какую, — я поглядела Хранителю в глаза и дернула уголком рта. — Но мир не без добрых людей. Мне помогли путники из таверны: два бретонца и норд.
Рука невольно потянулась к медальону, висевшему под рубашкой. Обрамленный золотом аметист, размером с крупную монету. Холодный и тяжелый. Еще недавно его носил один из этих путников. Но той же ночью невероятное совпадение и злая судьба свели их с Цицероном.
Я помнила его рассказ. Охваченный отчаянием и яростью, он гнался по моим следам и вдруг увидел повозку, запряженную парой лошадей. Хранитель попросил одну, но путники лишь рассмеялись, и эта ошибка стоила им жизни.
Я представила, как ярость и безумие сливаются в смертельный танец. Как ассасин запрыгивает в телегу и полосует незнакомцев кинжалом. Как горячая кровь брызжет ему прямо в лицо, заливая шутовской наряд. Он верный, он упорный, он найдет свою матушку и отомстит воровке. Каждая секунда на счету. Но почему тогда он медлит? Медлит и берет трофей — тот самый, что теперь висит на моей груди.
Цицерон проследил за моей рукой. Улыбка исчезла, носок сапога на мгновение замер, а в глазах мелькнуло странное, почти неуловимое чувство. Я даже подумала, что мне показалось — уж слишком оно не вязалось с ассасином. Смущение? Сожаление? Стыд?
— Ну, помогли они тебе, и что? — спросила Сапфир.
Она вымачивала в вине кусочки хлеба и без аппетита жевала.
— Поехала дальше, — откликнулась я и принялась водить пальцем по краю кружки. — Погода портилась, пошел снег. Я ужасно продрогла: не спасала даже настойка из таверны. А ночь становилась все темней, и мне приходилось тратить силы на магический свет. В общем, — я вздохнула и пригладила волосы, — я пропустила поворот на Хелген, а когда сообразила, было уже поздно.
Бриньольф молчал, разглядывая руки, сложенные на столе.
— А на рассвете раздался стук копыт, — проговорила я. — Думала, какой-то путник торопится в Фолкрит, но это был Хранитель.
Вор поднял глаза.
— Оказывается, ассасины развивают восприимчивость к ядам и некоторым зельям, в том числе сонным.
Сапфир отложила хлеб, а Бриньольф спросил:
— Почему он тебя не убил?
Я ждала этого вопроса. Как и Цицерон: он склонил голову набок и забарабанил по столу пальцами.
— Он собирался, — тихо ответила я. — Но запретила Мать Ночи.
Пальцы остановились.
— В последнюю секунду он услышал ее голос, — я говорила, стараясь не глядеть на ассасина. — Мать Ночи велела сохранить мне жизнь. Сказала, я пригожусь живой.
— Не понимаю, — пробормотал Бриньольф и покосился на Цицерона. — Как он ее услышал?
— Гроб был рядом. Наверное, этого достаточно, — я пожала плечами. — Помнишь, я говорила про Слышащего?
Вор мрачно кивнул.
— Это он, — собравшись с духом, я посмотрела на ассасина. — Сначала был Хранителем, а потом Мать Ночи выбрала его своим Слышащим.
Цицерон окаменел. От его взгляда раны на руке засаднили сильней. Я подозревала, что новая версия нашей встречи под Фолкритом ему не понравится. Но что еще я могла придумать? Никто бы не поверил, что ассасин из Темного Братства пощадил меня из жалости.
Как бы там ни было, уговор я не нарушила и до сих пор эта мысль успокаивала. Но Хранитель разозлился куда сильнее, чем я думала. Пальцы сжались в кулак, плечи напряглись, а поблекший румянец вспыхнул с новой силой.
Не заметить это было трудно. Бриньольф осторожно развернулся: на случай, если придется меня спасать. Проклятье! Я так боялась, что он или Сапфир случайным словом выведут Хранителя из себя, но отлично справилась сама.
Не знаю, что отразилось на моем лице, но Цицерон вдруг прищурился, недоверчиво и оценивающе. Потом глубоко вздохнул, медленно выдохнул и обернулся к Бриньольфу.
— Лора украла самое ценное, самое дорогое сокровище Братства. Она не заслужила даже смерти, но Мать Ночи решила иначе, и я не мог ослушаться, — хотя он говорил сурово, напряжение, повисшее над столом, постепенно слабело. — Матушка заключила со своей воровкой сделку. Если Лора поможет найти истинного заказчика и узнает, что он задумал, Ситис отпустит ее живой. А до тех пор воровка подчиняется мне.
Повисла тишина. Бриньольф потер подбородок и бросил исподлобья вопросительный взгляд. Если бы четыре года назад он собственными глазами не увидел даэдрическую принцессу Ноктюрнал, то не поверил бы и половине прозвучавшего сегодня.
— Это правда, — прошептала я. — Иначе я была бы мертва.
— А ты не думала, что он все равно тебя убьет? — с вызовом спросила Сапфир.
— Слово Матери Ночи — закон, — тихо выговорил Цицерон.
— А если она передумает? — не унималась нордка.
Я поморщилась. В этот миг Бриньольф ударил ладонью по столу и в сердцах воскликнул:
— О чем ты только думала? Взять заказ вслепую! Так рискованно!
Краска хлынула к щекам.
— Я люблю рисковать! Ты прекрасно это знаешь! — на миг я задержала дыхание и голос упал до хриплого шепота. — Помнишь, как мы решали, кто возглавит Гильдию? Помнишь, что ты сказал? Ты сказал, что я не боюсь рисковать и именно это качество вытащит Гильдию из дыры, в которой она оказалась. Так не упрекай меня за что еще недавно восхвалял.
— Проклятье, Лора, — он с трудом сдерживал гнев. — Ты поссорилась с Темным Братством, а Делвина и Векс убили. Думаешь, это простое совпадение?
Меня затрясло. Я спрятала ладони под стол и вцепилась в собственные колени, пытаясь унять дрожь.
— Астрид ничего не знает, — проговорила я и осеклась.
Откуда такая уверенность? Цицерон был рядом не всегда. Например, в Данстаре: я спала полтора дня, и ему ничто не мешало выбраться в город, чтобы отправить письмо.
Я облизала пересохшие губы и поглядела на Хранителя.
— Ты писал Астрид?
Он вскинул подбородок.
— Да.
Сердце опустилось. Он дернул уголком рта и добавил:
— Что вынужден задержаться. Про тебя и твои гнусные делишки — ни слова.
Я тяжело сглотнула. Верить или нет?
— Не заставишь его поклясться? — едко вставила Сапфир.
Бриньольф кивнул и вопросительно приподнял бровь. Кажется, он впервые согласился с Сапфир так быстро.
Что ж, справедливо. Я незаметно вытерла вспотевшие ладони о штаны и сложила руки на столе. Хранитель не собирался мне помогать. Он откинулся на спинку стула и глядел так, будто я собиралась показывать фокусы.
— Цицерон, — начала я и увидела на лицах друзей недоумение. Конечно, я же еще ни разу не назвала его по имени. — Поклянись, что не рассказывал обо мне Астрид. Обо мне и о том, как я украла гроб. Поклянись…
Я на мгновение задумалась. Темное Братство или Мать Ночи? Чем он дорожит сильней?
Хранитель наклонил голову и прищурил один глаз.
— …Темным Братством.
Даже если я ошиблась, разница невелика.
Ассасин усмехнулся. Я была почти уверена, что он откажет. Ведь он ничего мне не должен, особенно приносить клятвы.
Цицерон скрипнул стулом, выпрямился и оглядел нас: медленно, внимательно, с почти пугающей серьезностью. Остановил взгляд на мне и тихо, выговаривая каждое слово, произнес:
— Клянусь Темным Братством, что ни одна живая душа не узнала о твоем грехе. По крайней мере, от меня, — вдруг он поморщился: так, словно пытался себя пересилить, и повернулся к Бриньольфу. — И я клянусь, что не злоумышлял против ваших друзей.
А ведь это даже не приходило мне в голову! Какое там письмо? За полтора дня можно доехать от Данстара до Вайтрана и вернуться обратно.
Я сжала губы. Нет, не может быть. К тому моменту Хранитель не спал уже несколько дней и выглядел по-настоящему изможденным. Ему бы не хватило сил, чтобы проделать такой путь. Или мне просто хочется в это верить?
Бриньольф облокотился на стол и подался вперед.
— Тогда что вы делали в Вайтране неделю назад?
Я моргнула. Он знал об этом! Знал и связал с убийством!
— Мы даже не заходили в город, — ответила я, стараясь говорить спокойно. — Мне надо было встретиться с Адрианной.
— Зачем?
И снова наш разговор напоминал допрос. Бриньольф не имел права так со мной разговаривать, но я терпела, потому что молчание породило бы куда большее недоверие.
— Она единственная, кто мог помочь, — я вздохнула и потерла переносицу.
Рассказывать о своем безумном плане совершенно не хотелось: из глупого суеверного страха, что он провалится.
— Лучший способ добраться до заказчика: дать ему то, что он хочет. Но Цицерон никогда бы не пожертвовал Матерью Ночи, даже ее гробом. Поэтому я предложила их подменить.
Сапфир вытаращила глаза, а Бриньольф неясно хмыкнул.
— Я знаю только одного надежного скульптора, — продолжала я, ожидая, что Бриньольф догадается, о ком идет речь. Пару лет назад Луций Мирон, мастер из Маркарта, высек для Гильдии статую Ноктюрнал. — К сожалению, он живет слишком далеко: мы не могли к нему поехать. Время поджимало, а по пути был только Вайтран. Единственный человек, которому я доверяю там — Адрианна. Мы встретились у конюшен и поговорили. Она обещала съездить к скульптору, взяла деньги и ушла, а мы сразу уехали.
— Куда? — вор сверкнул глазами.
Я чувствовала, как его распирают вопросы.
— В Данстар.
Он приподнял брови.
— Там еще одно убежище Темного Братства, — откликнулась я и тут же добавила: — Астрид о нем не знает.
Бриньольф покачал головой.
— Откуда ты знаешь, что мы были в Вайтране? — не выдержала я.
— Макий, — просто ответил он.
Мир на мгновение покачнулся. Конечно, я знала, что этому пройдохе-медовару доверять нельзя, и именно поэтому обратилась за помощью к Адрианне. От Маллия Макия требовалось одно: помалкивать, что мы появлялись на медоварне. Если он проболтался Бриньольфу, скажет кому угодно, стоит только надавить.
В этот миг вернулся трактирщик и, растолкав прикорнувшего за стойкой норда, повел его вверх по лестнице. В зале стало совсем пусто: никаких зорких глаз и внимательных ушей, но я не почувствовала и малейшего облегчения.
Голова шла кругом. Слишком много дурных вестей и тяжелых разговоров. Так трудно совладать с собой и не потерять способность мыслить. И легче не станет. Я поняла, что Бриньольф подбирается к тому, о чем я старалась не думать и изо всех сил гнала прочь.
Он осушил кружку и, опустив глаза, почти минуту молчал. Между бровей то исчезала, то появлялась резкая морщина, а взгляд рассеянно скользил по столу.
— Делвин очень удивился, когда получил второе письмо, — проговорил вор. — Решил, ты влипла в неприятности и сразу засобирался в путь. Я хотел поехать с ним, но тем же вечером встречался с Мавен. Да и, честно говоря, не понимал, чего он так волнуется.
Он резко, с шипением вдохнул воздух.
— Векс тоже не понимала, но все равно поехала. Сказала, что соскучилась по своим подельникам в Вайтране, но, думаю, хотела поддержать Делвина и убедиться, что все хорошо.
Бриньольф снова замолчал, а когда заговорил, голос звучал неестественно тихо. По спине побежали мурашки.
— Они уехали около недели назад, а через два дня я получил письмо от Макия. Он писал, что в Вайтране произошло убийство. В доме, где раньше жил тот браконьер, Бьярт. Макий был в городе и видел, как стражники выносили тела. Векс он узнал сразу, — Бриньольф на мгновение зажмурился. — А второе тело накрыли шкурой, но руки было видно. На правой Маллий углядел татуировку в виде змеи.
Я опустила голову и, казалось, перестала дышать. Тонкая змейка, свернувшаяся кольцом. Ромбовидные глазки и длинный раздвоенный язык. Эту татуировку Делвин набил много лет назад, когда научился в совершенстве подчинять тени.
— Их убили стражники? — услышала я собственный вопрос.
— Не думаю, — тихо откликнулся вор и скривился, словно тело свело болью. — По словам Макия, стражник нашел их уже мертвыми. Этот дом много лет пустовал, но совсем недавно его купил какой-то бретонец, местный герой. Купил и сразу уехал. Поэтому стражник, который тем утром патрулировал улицу, очень удивился, увидев дверь открытой…
— Что они вообще делали в этом доме? — прошептала я.
— Мы думали, ты нам скажешь, — вор неожиданно усмехнулся.
Я резко подняла глаза.
— Мы до последнего думали, что письмо написала ты, — добавил он тут же. — Кто бы это ни был, он назначил встречу именно там.
Я молчала, не в силах выдавить ни слова. Все выглядело как четкий, хорошо продуманный план.
— Мы сразу поехали на медоварню, — продолжил Бриньольф, — но ничего нового Макий не сказал. А когда я спросил, не видел ли он тебя, покачал головой и заволновался. Все-таки для имперца Макий слишком плохо врет. Пришлось его слегка встряхнуть. Тогда он признался, что ты заезжала на медоварню всего три дня назад. С неизвестным типом, очень похожим на тебя, только старше. Рассказал про робы волшебников и огромный ящик. И что ты заставила одолжить тебе пять тысяч и велела молчать о вашей встрече.
— Пять тысяч? — пробормотала я. — Не так уж и плохо он врет.
— А сколько? — вор прищурился.
— Три.
Он хмыкнул и заметил:
— Все равно это огромные деньги.
— Плата скульптору, — я пожала плечами, давая понять, что обсуждать здесь нечего. — Верну из своих, если ты об этом.
Бриньольф кольнул меня взглядом. Я вздохнула.
— Что было дальше?
— Мы поехали в Вайтран и остановились в таверне, — проговорил он и посмотрел на Сапфир. Она переплела пальцы и опустила на них лоб. Длинные темные волосы, торчавшие из-под капюшона, разметались по столу. Одна из прядей угодила в пролитое вино и свернулась колечком. — Слушали разговоры и задавали вопросы. Делвина и Векс видела трактирщица. Сказала, они приехали поздней ночью. Выпили по кружке пива и жарко о чем-то спорили. Потом Делвин ушел. Векс расплатилась и почти сразу последовала за ним.
— Наверное, Делвин не хотел брать ее на встречу, — мрачно предположила я.
— И она не послушала, — согласился Бриньольф. — Мы тоже так подумали.
Я сделала глубокий вдох.
— Что-нибудь еще?
Он покачал головой.
— Мы хотели проникнуть в дом, но это бессмысленно. Его уже начали приводить в порядок к возвращению хозяина, — он опустил глаза. — Говорят, крови было так много, что придется менять пол.
Мне не хотелось этого знать, не хотелось слышать, но это меньшее, что я могла сделать.
— Мы отчаялись. Пошли в Драконий Предел и несколько часов ждали встречи с управляющим. Сапфир почти не пришлось врать. Она сказала, что погибшие — ее дядя и тетя. Просила отдать тела, чтобы похоронить как подобает, — Бриньольф так сильно сжал кружку, что оловянная ручка слегка погнулась. — Но управляющий наотрез отказал. Дескать, он не может отдать тела преступников. Преступников, посмевших влезть в дом уважаемого человека: героя, который спас город от дракона.
— Старый дурак считает это покушением! — перебила Сапфир. Она вскинула голову, и я увидела ее яростные, красные от слез глаза. — Покушением! Представляешь? Но это не все! Знаешь, что он сделал? Приказал хранить тела, пока не вернется этот сукин сын довакин! Уверен, что он их опознает! Но даже потом, — она задохнулась, пытаясь подавить всхлип, — они не отдадут нам тела! Бросят в общую могилу, как и положено бандитам!
Нордка скрипнула стулом и отвернулась к очагу, вытирая слезы.
Я молчала. Внутри все онемело. Реальность обрушилась, словно ледяная глыба. Давила и сминала.
— Мы пытались спорить, но едва не угодили за решетку, — продолжал Бриньольф, но я почти не слушала. — Что нам оставалось? Мы отправились тебя искать. Макий говорил, что вы поехали в Вайтран. Местный конюх подтвердил, что видел двух магов с огромным деревянным ящиком. Сказал, вы собирались в Винтерхолд. Там о вас никто и слыхом не слыхивал. Мы не могли вернуться в Гильдию ни с чем и решили попытать удачу. Долго выбирали, куда поехать: в Данстар или Виндхельм. Рассудили, что в шахте и рыбацких лачугах делать нечего и остановились на Виндхельме. Все-таки большой город, а конюх мог перепутать. Хозяйка местного трактира сказала, что видела похожих имперцев. Дескать, вы уехали два часа назад, а перед этим расспрашивали про ферму Хлаалу. Мы сразу пошли туда, а что было дальше, ты знаешь…
Я обхватила руками голову. В ушах стучало сердце: так громко, что больше ничего не было слышно. Вдох-выдох. Я обернулась к Цицерону, который все это время молча за нами наблюдал, и спросила:
— Можно тебя на минуту?
Он приподнял бровь. Не дожидаясь ответа, я встала и, пробираясь между табуретами, направилась в другой конец зала: туда, где стоял длинный стол и царил полумрак. Но осознав, что слишком взбудоражена и не усижу на месте, остановилась возле широкой деревянной колонны.
Бледный, в длинной белоснежной накидке, Хранитель напоминал призрака. Он пересек зал, замер напротив, и мы оба оказались укрытыми тенью колонны.
— Ну и?
Ассасин скрестил руки на груди.
— Я должна забрать тела, — начала я и поняла, что говорю слишком быстро и отрывисто. — Забрать и похоронить в Рифтене.
Цицерон закатил глаза, но это только сильнее меня распалило.
— Я знаю управляющего, он мне не откажет. Мы должны поехать в Вайтран!
— Нет.
Он даже не шелохнулся.
Я сжала зубы и досчитала до десяти.
— Почему?
— Я должен вернуться к Матери Ночи, — ответил он так же спокойно.
— Тогда разделимся! Я поеду с друзьями, а ты нас догонишь.
— Нет.
Вся моя сила воли ушла на то, чтобы подавить подступающую волну гнева.
— Почему?
— Ты обещала подчиняться. Нужны другие причины?
Цицерон сохранял невозмутимость, но взгляд внимательно скользил по моему лицу. Так, словно боялся хоть что-то упустить. На миг мне показалось, что ассасин попросту наслаждается моей уязвимостью и это, как ни странно, помогло собраться.
— Ты злишься из-за того, что я соврала, будто Слышащий — ты?
Хранитель моргнул.
— У меня не получилось придумать ничего убедительней. Я вовсе не хотела как-то… — я замялась, подбирая слова, — тебя обидеть.
Он уставился на свои сапоги и качнулся с носка на пятку.
— Мы еще об этом поговорим, — поднял глаза на меня и, дернув уголком рта, добавил: — А пока не пытайся меня умаслить. Я тебя не отпущу.
Меня охватило почти неодолимое желание вцепиться в него и встряхнуть.
— Почему? — упрямо выдавила я.
Цицерон беззвучно выдохнул и чуть склонил голову.
— Ты прекрасно знаешь почему. Кто-то убил твоих друзей и пытается тебя подставить. Ты в опасности.
— Ты за меня волнуешься? — спросила я с притворным удивлением.
— Я волнуюсь за Слышащую, — вкрадчиво ответил он.
На мгновение повисла тишина.
— Мне не пять лет, Цицерон. Я могу себя защитить.
Он поджал губы и покачал головой.
В душе все клокотало. Я сунула руку в карман и сжала гребень. Все время он был там, и я ни на минуту о нем не забывала. Мой алчный демон давно проснулся, но я усмиряла его мыслями о гребне. Вспоминала блеск гранатов и червонное золото, такое холодное и гладкое. Но сейчас во мне кипели эмоции и сдерживать демона становилось все трудней. Скоро я страстно захочу воровать, а пока замечаю каждую мелочь: связку ключей на поясе трактирщика, черный кожаный кошелек на шее Сапфир и этот проклятый изумрудный перстень Бриньольфа, который он почти никогда не снимает.
— Что мне сделать, чтобы ты меня отпустил? — прошептала я.
Острые зубчики гребня кололи мне пальцы.
Хранитель вскинул подбородок и звонко рассмеялся. Но веселье вмиг испарилось, а глаза сверкнули.
— Останься в Братстве.
Я похолодела.
— Нет.
Он усмехнулся и пожал плечами, дескать: тогда ничего не могу поделать.
Я закрыла лицо руками и прислонилась к колонне. Что будет, если я ослушаюсь? Цицерон меня убьет? А Бриньольфа? Он наверняка попробует помочь. Не знаю и не хочу проверять. Моя безрассудность уже стоила жизни людям, которых я любила. Я сжала зубы, изо всех сил сдерживая слезы. Все изменилось, раз и навсегда. Я ничего не могу поделать. Ничего.
Хотелось толкнуть дверь и бежать. Бежать без оглядки: так быстро и так далеко, чтобы никто не нашел. Залечь на дно в какой-нибудь глухой деревне, а потом вернуться в Сиродил. Я ведь так об этом мечтала!
«Да-да, — зашептал демон, — в Сиродиле нам будет хорошо. В Сиродиле много золота и глупых простофиль».
Я вздрогнула. Нет, Лора. Ты можешь уплыть на Атмору, но от самой себя не укроет ни одна тень. Давно пора повзрослеть. Расхлебывай кашу, которую заварила. Пока не поздно.
Легкое дуновение коснулось лица. Я опустила руки и увидела, как Цицерон уходит.
— Стой.
Он замер и вопросительно обернулся. Мягкий свет золотил его волосы и брови и оттенял веснушки. Они казались темными, будто нарисованными.
— Давай заключим новую сделку, — прошептала я и вытерла вспотевший лоб.
Ассасин прищурился и подошел ближе.
— Мы работаем на равных и я тебе больше не подчиняюсь, — проговорила я. Цицерон усмехнулся и поглядел на меня как на чокнутую. — А я обещаю, что буду приезжать в Братство. Слушать Мать Ночи и записывать для тебя имена.
Усмешка враз слетела с губ. Хранитель шагнул вперед и очутился так близко, что я вжалась в колонну.
— До конца жизни?
Глупо было надеяться, что он не задаст этот вопрос.
— Да.
— Как часто?
Я чувствовала себя мышью, угодившей в ловушку. Мышью, которая знала, на что идет ради сыра.
— Раз в три месяца? — усилием воли голос прозвучал непринужденно. Словно я спрашивала: «Еще по одной?»
Цицерон улыбнулся и прошептал:
— Раз в неделю.
Настал мой черед хохотать. В смехе слышалось такое безумие, что мне самой стало жутко.
— Это все равно что остаться в Братстве, — сказала я, качая головой. — Раз в два месяца.
Хранитель поднял подбородок и посмотрел на меня сверху вниз.
— Раз в две недели.
Проклятье! Я торгуюсь за собственную свободу!
— Раз в полтора месяца.
Я скрестила руки на груди, пытаясь отвоевать хоть немного пространства, но Цицерон не отступил даже на полшага. Он чувствовал, что заставляет меня нервничать и вовсю этим пользовался.
— Раз в три недели, — заявил ассасин. Карие глаза искрились ликованием.
Последнее слово за мной, но он не оставил мне выбора. Я не выдержала и отвернулась. Раз в месяц. Если я соглашусь, то привяжу себя к Скайриму раз и навсегда. Месяц — слишком мало, чтобы доплыть до Анвила и вернуться. Слишком мало для большинства путешествий. А то, что остается, можно посчитать по пальцам: Блеклайт, Солстхейм, Элинхир, Джеханна и Брума.
Когда-то я решила, что если доживу до сорока, отправлюсь странствовать по Тамриэлю. В надежде, что какой-нибудь город украдет мое сердце и меня. Но если я заключу договор с Хранителем, мечта так и останется мечтой. И ежели мне каким-то чудом повезет дожить до старости, где я ее встречу? В холодном Данстаре или мрачном Фолкрите, среди палачей и душегубов?
Я поймала взволнованные взгляды друзей. Они не сводили с нас глаз и тихо переговаривались. Бриньольф тотчас приподнялся на стуле, но я покачала головой и выдавила бледную улыбку, надеясь, что она его успокоит. Он нахмурился, но спорить не стал и медленно опустился обратно.
Что будет, если я уеду с Цицероном в Данстар? Бриньольф и Сапфир вернутся в Гильдию с ужасными вестями и, связанные клятвой, не смогут дать ни одного ответа. Что тогда начнется?
— Раз в месяц, — я услышала свой тихий, немного хриплый голос и повернулась к ассасину.
Вопреки ожиданиям, он не расплылся в победной ухмылке: опустил голову и, сохраняя предельную серьезность, произнес исподлобья:
— Поклянись свободой.
Меня пронзила злость. Я задохнулась от желания врезать Хранителю по лицу. Содрать эту маску невозмутимости и увидеть скрытую насмешку. Я знала, знала, что она там есть! Но еще я знала, что не успею даже замахнуться.
— Клянусь свободой, — прошептала я, — что буду приезжать в Братство каждый месяц…
— До конца жизни, — подсказал ассасин.
— До конца жизни, — помедлив, повторила я и заключила: — Слушать Мать Ночи и отдавать тебе список имен.
— Вот и чудесно! — пропел Цицерон и щелкнул пальцами перед моим носом.
В эту минуту я всей душой его ненавидела. И всей душой ненавидела себя: за мимолетную радость, что буду видеть его по крайней мере двенадцать раз в год.
— Значит, ты все-таки готов рискнуть Слышащей? — усмехнулась я.
Хранитель помрачнел.
— Ради Братства я готов на все, — проговорил он и наконец-то отступил.
Я облегченно выдохнула. Цицерон заметил это и хмыкнул. Несколько секунд мы молча глядели друг на друга.
— Поедешь в Вайтран? — спросил он еле слышно.
Я кивнула.
— Я приеду к тебе через два дня.
Кто бы сомневался!
— Думаю, к тому времени я буду уже на полпути в Рифтен.
По крайней мере, очень на это надеюсь.
— Рифтен, — пробормотал Хранитель и нахмурился пуще прежнего. Брови сошлись над переносицей, а губы сжались в тонкую ниточку.
Я вспомнила, что в Скайриме он — чужак, и немного смягчилась.
— Знаешь, как туда добраться?
— Разберусь, — проворчал он.
— От Данстара дня два, — я задумалась. — Знаешь, что… В Рифтене у меня есть дом, справа от главных ворот. Да, — я оживилась, — ты можешь даже не появляться в городе, потому что дом выходит прямо к озеру. Нужно пройти за конюшни: там будет маленький причал, а слева крутая лестница. Поднимаешься и ищешь ключ. Я оставлю его под бочкой рядом с дверью. Заходи и жди меня там.
— Какое гостеприимство! — воскликнул Цицерон и всплеснул руками. — А почему бы мне не прийти в твою чудесную Гильдию?
— Не думаю, что это хорошая идея.
Мы обменялись долгим взглядом.
— Ты ведь помнишь, что я везде тебя найду? — предупредил он тихо.
Хотелось огрызнуться, но внутри вдруг что-то перещелкнуло. Я почувствовала себя ужасно старой и измученной. Как будто этот простой вопрос высосал остатки сил.
— Я больше не хочу бежать, — ответила я и с пугающей ясностью поняла, что это правда. По крайней мере, в данную минуту. Что это? Внезапное смирение или покорность птицы, которой сломали крылья?
Я вздохнула и, оттолкнувшись от колонны, пошла к друзьям. Меня знобило и промокшая от пота рубаха противно липла к телу. По-прежнему саднили на руке раны, а в затылке зарождалась боль. Стоило прилечь и хотя бы немного отдохнуть, но я почти физически ощущала, как утекает время.
Страх, липкий и навязчивый, холодными волнами поднимался в груди. Страх, что уже слишком поздно. Что Делвина и Векс уже похоронили, бросили в общую могилу в каком-нибудь проклятом, Акатошом позабытом месте. Неужели мы не сможем проводить их в последний путь? Неужели я подвела их даже в этом?
— Лора?
Бриньольф встал мне навстречу и выглядел не на шутку встревоженным.
— Все хорошо, — откликнулась я и сразу поняла, как нелепо это прозвучало.
Сапфир усмехнулась. Она съежилась на стуле и глядела на меня с угрюмой обреченностью. Растрепанная, пугающе бледная, с красными от слез глазами. Она не ждала ничего хорошего: ни от жизни, ни от меня.
— Собирайтесь, — велела я, поднимая со стула накидку. — Мы едем в Вайтран.
Трактирщик был недоволен. Он уже подготовил комнаты и собирался принести сливочное суфле, когда мы предупредили, что уезжаем. Я попросила в дорогу еды, а Бриньольф расплатился, прибавив за доставленные неудобства десяток септимов. Дружелюбный жест хозяина не задобрил: мы ему явно не нравились. Благоволил он разве что Сапфир — почти задаром уступил ей свой старый плащ. И хотя он выглядел поношенным — меховая оторочка свалялась и поредела, а подол почернел — плотная шерстяная ткань держала тепло все так же хорошо. Нордка сразу укуталась и казалась слегка повеселевшей.
Но отнюдь не плащ порадовал Сапфир, а новость, что Цицерон с нами не едет. Конопатый убийца явно нервировал ее и пугал. Но Бриньольф не был так наивен и прекрасно понимал, что ассасин не отпустил бы меня просто так. Вор совсем помрачнел и бросал на нас тяжелые внимательные взгляды. Я делала вид, что не замечаю и сбежала в конюшню прежде, чем он успел задать хотя бы один вопрос.
Искать конюха не пришлось. Когда я вышла на улицу, он ползал под нашей телегой и смазывал колеса. Рядом на снегу стоял большой железный фонарь, от которого тянулись длинные прямоугольники света и резкие темно-синие тени. Заглянув под повозку, я предупредила конюха, что планы немного изменились и, не дожидаясь помощи, начала распрягать коня сама. Остаток пути Цицерон проделает только с одной лошадью. Зато она куда выносливей моего беспородного мерина.
Словно догадавшись, о чем я думаю, Тень повернул голову и тихо фыркнул. Я погладила его по шее и прошептала:
— Что ж, по крайней мере, у тебя спокойный нрав.
Пальцы стыли на морозе. Я грела их дыханием и продолжала расстегивать ремешки, радуясь возможности хотя бы недолго побыть со своими мыслями наедине. Но вскоре конюх закончил с телегой, отнес банку со смазочным маслом и вернулся, чтобы помочь. У него были костлявые проворные пальцы и крупные выступающие вены, скрывающиеся под рукавами. Конюх живо расспрашивал про белую кобылу, то и дело называя ее породистой и чистокровной, но я слушала вполуха и отвечала невпопад.
Хлопнула дверь. Я встревожилась, что это Бриньольф, потому что так и не придумала сколько-нибудь убедительный ответ, как заполучила свободу. Но на крыльце стоял Цицерон. Некоторое время он за нами наблюдал, а потом куда-то исчез. В тот же миг конюх расстегнул последний ремешок, освобождая Тень от упряжи, и я заторопилась к телеге, чтобы взять уздечку и седло. Но Хранитель уже их нес: отдал мне седло и, не говоря ни слова, направился к мерину. Он решил обуздать его сам, а конюх только обрадовался, что избавился от части работы.
Мы отвели коня в сторону и остались с глазу на глаз. Я думала, что Цицерон хочет о чем-то поговорить, но если так и было, разговор пришлось отложить. Тень оказалось не так-то просто обуздать: мерин упрямился и отказывался брать трензель. Ассасин уговаривал его и так и этак, но конь недовольно фырчал и отворачивался. В конце концов Хранитель вздохнул и, зыркнув на меня, начал напевать незатейливую песенку. В ней говорилось про маленьких лошадок, пасущихся на лугу жарким летнем днем. У меня не осталось сил даже на обычное удивление, поэтому я просто слушала, прижав седло к груди, и гадала, что же случится с животными в конце песенки. Но Цицерон был милосерден, и его труды увенчались успехом: Тень открыл рот и послушно взял трензель.
— Ты — самый странный человек из всех, что я знаю, — не выдержала я.
Хранитель ухмыльнулся и встал на цыпочки, чтобы заправить в уздечку уши коня. Закончив, он искоса взглянул на меня, и я заметила на его лице угрюмую задумчивость, словно он не решался что-то спросить.
— Я хочу, чтобы ты кое-что пообещала, — сказал он наконец.
— Я уже пообещала тебе все, что могла, — огрызнулась я и ожидала увидеть насмешку, но Цицерон поджал губы и отвернулся, чтобы застегнуть на узде последний ремешок. Я вздохнула и спросила: — Что еще?
— Не убивай Грелод, пока я не приеду.
В первую секунду я даже не поняла, о чем он. Но память быстро нарисовала тощего мальчишку с безумными глазами и шрамом, багровеющим над бровью. Авентус. Я обещала покончить с хозяйкой приюта, из которого он сбежал. Обещала, а теперь все изменилось. Мои друзья убиты и Гильдия считает меня причастной. Вряд ли кто-то посмеет за мной следить, и все же выполнить заказ теперь будет сложней.
— Хорошо, — бесцветно откликнулась я.
Хранитель прищурился, но, не заметив и намека на ложь, медленно кивнул. На его правой щеке танцевали оранжевые отсветы фонаря, а левую озаряло холодное мерцание Секунды.
— Я приеду в Рифтен через три дня, — сказал ассасин.
— Ты не успеешь.
Он еще не добрался до Данстара! И я уже молчу о том, что последние дни мы спали урывками. Как он собирается спасать мою шкуру? Рухнув от усталости или наглотавшись зелья? Рано или поздно оно перестанет действовать.
— Через три дня, — отрезал Цицерон, и я догадалась, что он злится. Злится из-за того, что не может поехать. Что долг перед Братством связал его слишком крепко.
— Как скажешь, — я пожала плечами и поглядела на телегу, в которой лежал, укрытый шкурами, ковер. — Ты позаботишься о мумии?
— Это то, что я умею лучше всего, — усмехнулся Хранитель, облизал губы и добавил: — Не беспокойся.
Он брал на себя часть забот, и это многое значило. Вот только у меня не осталось сил на благодарность.
— Спасибо, — проговорила я и поняла, что это прозвучало слишком сухо.
Цицерон не ответил и все оставшееся время молча наблюдал как я седлаю коня.
Вскоре на крыльце показались Бриньольф и Сапфир. Проводили нас взглядами и скрылись в конюшне. Когда они вывели своих черных лошадей, я уже закончила и проверяла как затянута подпруга.
— Готовы? — крикнула я.
Бриньольф кивнул, а Сапфир вместо ответа забралась в седло. Подобрав накидку, я последовала ее примеру.
Хранитель стоял на том же месте, скрестив на груди руки. За четверть часа он не изменил позы и даже не пошевелился, словно кусачий мороз превратил его в ледяную статую. Я сжала поводья и поглядела на убийцу сверху вниз, не зная, что сказать.
Он нарушил тишину первым:
— Будь осторожней, Лора, — он сказал это очень серьезно, но вдруг подмигнул и чуть тише добавил: — Мне надоело искать Слышащего.
С этими словами Цицерон отвернулся и не спеша пошел к телеге. С губ сам собой сорвался выдох. Я до последнего не верила, что он меня отпустит, несмотря на обещания и клятвы. Но он отпустил, и какой бы ценой не досталась свобода, она принесла облегчение. А вместе с ним секундное ощущение, что все вернулось на свои места.
Я легонько пришпорила Тень и поравнялась с Сапфир. На черной лошади, в длинном черном плаще она напоминала злого некроманта с рисунка в старой книге, которую в детстве я взяла без спроса в кабинете отца.
Нордка закашлялась и бросила на Бриньольфа нетерпеливый взгляд. Он убирал в седельную суму сверток с едой, и в этот миг к нему подошел Цицерон. Я даже не заметила, как он успел.
Вор посмотрел на убийцу с высоты своего роста и невольно наклонил голову, чтобы лучше слышать. Хранитель что-то сказал, но до нас не долетело ни единого звука. Бриньольф нахмурился, перевел глаза на меня, снова на ассасина и сжал кулаки. Сердце испуганно екнуло. Вот оно! То, чего я больше всего боялась!
Лицо вора исказила ярость: дикая и жгучая, словно пожар. Даже в лунном свете стало заметно как вздулись под кожей желваки. Я приготовилась спешиться, но Бриньольф совладал с собой. Резко запрыгнул в седло и, ударив коня каблуками, галопом припустил по дороге. И даже налетевший ветер показался горячим.
— Что ты ему сказал?! — взорвалась я.
— Пожелал доброй дороги.
Цицерон осклабился и отвесил театральный поклон.
Я выругалась и погнала коня за Бриньольфом.