Воруй. Убивай. Люби.

Вечернее солнце припекало затылок, а по спине под накидкой растекался жар. Мимо пробежали дети, кидаясь друг в друга сухим чертополохом и весело визжа. Издалека доносился размеренный, почти ленивый звон мечей и резкий отрывистый смех. Где-то играла лютня. Но один звук заглушал остальные и с каждой секундой казался все громче. Словно заколдованная, я смотрела, как белокурый норд стучит молотком. Как длинный тонкий гвоздь входит в половицу все глубже. Как с новым и новым ударом в воздух поднимается легкое невесомое облачко, и в золотистом свете из открытого окна видно каждую пылинку. Я стояла на пороге «Дома теплых ветров», как его называли местные, и не могла пошевелиться. В голове билась одна-единственная мысль: «Здесь, это случилось здесь». Взгляд метнулся к окну, скользнул по стене и задержался на лестнице. Следы. Я искала и боялась их найти: кровавые брызги на стекле и отпечатки пальцев на перилах, зарубки от мечей на безупречно гладком дереве, которые могли бы хоть что-то рассказать. — Ищете кого-то? Норд глядел на меня, заслоняясь ладонью от ослепительного солнца. Только сейчас я заметила, что молоток стих. — Пойдем, — вздохнул Бриньольф и тронул меня за руку. Я вздрогнула и поглядела на него так, будто видела первый раз. Вор поджал губы. Во взгляде застыла такая тяжелая и глубокая усталость, что чудилось, будто глаза потемнели и выцвели. Но это была иллюзия, игра света и тени. Мы ехали в Вайтран половину ночи и большую часть дня. Устроили всего один привал, да и тот короткий. Даже огонь не развели. Размяли ноги и наспех позавтракали хлебом с вяленой говядиной, которые завернул в дорогу трактирщик из «Ночных ворот». А перед тем как продолжить путь, Бриньольф и Сапфир выпили снадобье. Оно придавало сил и уже несколько ночей спасало от изнеможения. Но если Бриньольф сразу взбодрился, Сапфир лишь крепче потянуло в сон. Случилось то, чего я боялась. Воровка переборщила с зельем и выпила больше, чем могла усвоить. Это вызвало обратный эффект, и снадобье медленно высасывало из нее остатки сил. Когда мы добрались до Вайтрана, она не сумела слезть с коня и с трудом держалась на ногах. Бриньольф помогал идти, а сейчас, когда мы остановились, крепко обнял, чтобы воровка не упала. Я ожидала возражений, ведь еще недавно Сапфир чуть не порезала Арнскара, гильдейского кузнеца, только за то, что он положил ей руку на плечо. Годы в плену у разбойников оставили отпечаток: нордка избегала мужского внимания и, как огня, боялась прикосновений. Поэтому внезапная перемена меня так поразила. Сапфир не отстранилась, а наоборот: обняла Бриньольфа за шею и уронила голову ему на грудь. Насколько сильно изменила ее смерть Делвина? Я снова посмотрела в залитую солнцем комнату. Новые половицы лежали идеально ровно, а потолок и стены сверкали чистотой. Лишь в углу, над очагом, виднелись бледные следы сажи, которые не удалось оттереть. В остальном комната выглядела так, будто дом только построили, и ничего не говорило о том, что здесь произошло убийство. Даже запах. Воздух наполнял приятный горьковатый аромат свежего дерева, а единственный едва уловимый душок отдавал не застоявшейся кровью, а рыбой. Судя по жирному блеску, так пахли новые оконные рамы, покрытые льняным маслом. Мастера ремонтировали дом на совесть и не упускали ни одной детали. — Эй? — окликнул не слишком дружелюбный голос. Норд все еще ждал ответа. Заслонялся от солнца и разглядывал нас с нескрываемым подозрением. Интересно, как мы выглядели со стороны? Высокий, широкоплечий Бриньольф в неприметной кожаной броне напоминал бывалого наемника. Хрупкая, тщедушная Сапфир — странствующую травницу или чародейку. А я в простой одежде походила на крестьянку, в лучшем случае паломницу. Стоило этим воспользоваться и натянуть маску благоговейного трепета, но я спросила напрямик: — Когда вернется довакин? Норд нахмурился и некоторое время молча смотрел на меня: пристально и недоверчиво. Но я ничего не затевала против местного героя, поэтому глядела с равнодушным спокойствием. Это сработало не хуже театрального притворства. Норд сдался. Вытер пот со лба и проговорил: — Да вроде со дня на день. Четверть часа назад то же самое сказал Ульфберт, муж Адрианны. Я знала, что подруги нет в городе, но все равно зашла: боялась и втайне надеялась ее увидеть. Но Адрианна еще не вернулась, а Ульфберт встретил на удивление радушно. Мы не слишком ладили, и его приветливость должна была обрадовать, но вызвала противоречивые чувства. Ради меня Адрианна соврала мужу и уехала на другой конец Скайрима. В памяти вспыхнули слова Цицерона: «Чтобы спасти свою жизнь, ты, не задумываясь, впутываешь друзей в неприятности». Что, если с Адрианной в самом деле что-то случится? От этой мысли перехватило дыхание. Чувство вины вгрызалось все сильней, и только слова Ульфберта, что довакин еще не вернулся, принесли небольшое облегчение. По крайней мере, я не зря тащила Сапфир и Бриньольфа в Вайтран. Может, не слишком поздно. Может, Делвина и Векс еще не похоронили, и я сумею уговорить управляющего отдать тела. — Пойдем, — повторил Бриньольф. Не дожидаясь ответа, он мягко отстранился от Сапфир, обнял ее за талию и не спеша повел вверх по улице. Я оглядела комнату в последний раз. Потом, не то благодаря, не то прощаясь, кивнула норду и побрела за друзьями. Извилистая дорога, мощенная булыжником, плавно поднималась на рыночную площадь. Справа и слева тянулись резные деревянные дома, похожие друг на друга, как яйца корусов. Почти все двери и ставни были светло-голубыми, а черепичные крыши — бледно-желтыми. В лучах вечернего солнца они казались медово-оранжевыми и напоминали чешую. До заката оставалось несколько часов, и город отдыхал после тяжелого дня. Улицы пустели. Из труб тянулись сизые струйки дыма, а воздух наполнялся ароматом жареного мяса и свежей выпечки. Атмосфера мира и спокойствия совершенно не вязалась с терзающей меня тревогой. С тех пор, как мы вошли в город, я не могла отделаться от ощущения, что за нами наблюдают. Чувство было таким сильным, что хотелось съежиться и натянуть капюшон. Вместо этого я искоса смотрела на прохожих и вглядывалась в каждый закоулок. Но ничего подозрительного не заметила. Более того, никто не обращал на нас внимания, даже стражники. Некоторые, впрочем, задерживали взгляды на Сапфир или Бриньольфе, ухмылялись и отворачивались. Воры больше всего напоминали любовную парочку, не упускающую случая пообниматься. По крайней мере, Бриньольф старался, чтобы это выглядело именно так. — Стойте, — проговорила я, когда мы оказались на рыночной площади. Торговцы давно разошлись и многочисленные лавки сиротливо пустовали. У той, где мы остановились, пахло не слишком аппетитно: кислым молоком и лежалым мясом. Я посмотрела на грязные ящики и поморщилась. — Детка? — спросил Бриньольф. В привычном обращении не было и доли прежней развязности. — Идите в таверну, а я заскочу к Белетору. Я не могла пойти во дворец в таком виде. Короткие кожаные сапоги выглядели так, словно я добиралась до Вайтрана пешком. Выцветшие холщовые штаны растянулись в коленях и забрызгались грязью. Верхняя часть моего одеяния тоже не вызывала восторга. Рубаха, которой пожертвовал Цицерон, слишком свободно висела на плечах и пропиталась потом. Меховая накидка выглядела более или менее сносно, но положение вряд ли спасла бы. В таком виде меня выгонят раньше, чем я успею сказать хоть слово! Вор задумчиво кивнул и огляделся. Морщина между его бровей стала глубже. Он тоже тревожился и явно не хотел, чтобы мы разделялись. — Только будь осторожней. Он крепче обнял Сапфир и собирался уходить. — У меня нет ни септима, — проговорила я и поджала губы. Все деньги перекочевали к Цицерону в день, когда убийца поймал меня на полпути в Фолкрит. Бриньольф замер и уставился на меня, не в силах скрыть удивления. Я выдавила кислую улыбку. — Так уж вышло. Вероятность остаться без денег не пугала уже давно. Немного фантазии, чуть-чуть сноровки и в карманах снова зазвенят монеты. Но сейчас на это попросту не было времени. — Кто бы мог подумать, — поддразнил вор. Мрачно усмехнувшись, он вытащил из-за пазухи кошель — стянутый тесьмой черный кожаный мешочек с вышитым драконом — и протянул мне. Наверное, прежде чем отправиться в дорогу, Бриньольф его туго набил, но за неделю кошель изрядно опустел. Я взвесила мешочек на ладони. — Чуть больше сотни. Подумала и заключила: — Боюсь, что потрачу все. Вор улыбнулся, и впервые за последнее время улыбка тронула не только губы, но и глаза. — Валяй. У Сапфир еще что-то осталось. При звуке собственного имени девушка приподняла голову и пробормотала что-то невнятное. Чувство вины снова кольнуло сердце. — Ладно, — вздохнула я и спрятала кошель. — Встретимся в таверне. Бриньольф кивнул и повел Сапфир в сторону длинного двухэтажного дома в конце площади, а я перешагнула через зловонную лужу и направилась к лавке Белетора. Лавка оказалась закрыта, но хозяин относился к тем торговцам, что рады покупателям в любое время дня и ночи. Независимо от расы, возраста и благосостояния. Главное, чтобы у нежданного гостя водилось хоть немного монет. Нет, конечно, Белетор не впустил меня так просто. Сначала театрально сокрушался, что я оторвала его от каких-то невероятно важных дел. Потом сменил гнев на милость и заявил, что ради старого покупателя не грех прервать молитву Зенитару, покровителю труда и торговли, ведь куда большим грехом было бы оставить гостя за порогом. И с видом человека, проявляющего необыкновенное великодушие, впустил меня внутрь. Я сильно сомневалась, что находчивый бретонец помнит хотя бы как меня зовут, но устраивать ответный спектакль не оставалось ни сил, ни желания. Собственной коллекцией товаров Белетор гордился от души. Чего здесь только не было! Масло и свечи, ткани и украшения, книги, зелья и даже оружие. Увы, большая часть не представляла особой ценности, но все же порой попадались по-настоящему интересные вещицы. Иногда они стояли отдельно, на самом видном месте, и хозяин хвастал ими, словно сказочными сокровищами. Иногда я находила их в бесполезном барахле и покупала почти задаром. Надо ли говорить, что рыться в безделушках в поисках драгоценностей мне нравилось больше всего? Но я старалась не заходить к Белетору, если долго не воровала. Ящики и сундучки, коробочки и мешочки вызывали почти неодолимое желание проверить каждый, а найденное немедленно сунуть в карман. Но сейчас у меня попросту не было выбора и единственное, что я могла — отбиваться от настойчивых уговоров посмотреть вон ту шкатулку из мамонтовой кости или вон те необычайно древние валенвудские подсвечники из чистого серебра. К счастью, среди товаров Белетора имелась и одежда. Я сомневалась, что ее часто покупали: фермеры и горожане шили сами, а знать заказывала у портных. Так было принято, и готовая одежда ценилась разве что в столице. Тари и Эндари, сестры-альтмерки, владеющие лавкой в Солитьюде, создавали наряды, о которых мечтали все — от простых служанок до купеческих дочек. А вот кто шил для Белетора — оставалось загадкой. Он заверял, что одежда новая, но, просмотрев несколько рубашек, я заметила на отворотах рукавов небольшие потертости. А на одном дублете грозила оторваться пуговица. Бретонец врал. Вот только почему? Во что-то незаконное верилось с трудом. Белетор никогда не торговал краденым и уж тем более не стал бы продавать снятое с мертвеца. А вот одежду, которую тот носил при жизни — вполне. Ничего преступного, но достаточно неприятно, чтобы скрывать. В любом случае догадки я оставила при себе и принялась выбирать платье. Чутье подсказывало, что именно скромный женственный образ сыграет на руку. Но найти что-то на свой невысокий рост оказалось непросто. К тому же выбор был небогат. Единственное платье, которое мне подходило — да и то, без примерки я не могла сказать точно — выглядело слишком бедно. Шерстяное, бледно-бежевого цвета с незамысловатой вышивкой по краю подола. Скромность скромностью, но жалость я вызывать не должна. Положение спасла ярко-красная шелковая шаль. По словам Белетора, каджитскому каравану он отдал за нее целое состояние. Мы же сторговались на полусотне септимов. Еще двенадцать я заплатила за платье, простые сапожки из мягкой кожи и сумку, в которую все и сложила. Бретонец уговаривал взглянуть на новые серьги и кольца, но я распрощалась — пожалуй, излишне торопливо — и выскользнула за дверь. В таверне играла музыка. В нее вплелся голос: высокий, чистый и нарочито трагичный. Вокруг барда тесно столпился народ, но я и так прекрасно знала, как выглядел певец. Худощавый голубоглазый норд с курчавыми волосами цвета спелой ржи. Микаэля знала любая женщина, хоть раз бывавшая в Вайтране. Заносчивый и самовлюбленный, он считал, что под чарами его обаяния падет любая. Однажды он даже попытался приударить за Адрианной, но Ульфберт быстро втолковал нахальному певцу, что это крайне неудачная затея. Но при всех недостатках Микаэль пел по-настоящему хорошо. Легко и уверенно владел вниманием слушателей, а игрой на лютне мог сравниться с Инге Шесть пальцев, деканом Коллегии бардов в Солитьюде. Он мне не нравился, но, пробираясь сквозь толпу, я поймала себя на том, что тихо подпеваю. Печальная песня о смерти Ингола, сына легендарного Исграмора, слишком хорошо отвечала моему собственному настроению. У барной стойки я остановилась рядом с нордами, играющими в кости, и заозиралась в поисках друзей. Казалось, что в таверне собралась добрая половина Вайтрана. Я уже собралась снова лезть в толпу, но тут за стойку вернулась хозяйка: высокая, статная нордка в пестром платье и зеленом переднике. У нее были каштановые волосы до плеч, широкие скулы и полные, выразительные губы. Пытаясь перекричать барда и царивший в таверне гам, я спросила, не видела ли она мужчину и девушку, которые пришли не больше получаса назад. Хозяйка на короткий миг задумалась, и я вдруг испугалась, что она покачает головой. Но нордка расплылась в улыбке, махнула на лестницу и прокричала, что они сняли комнату, вторую справа. Наверное, Бриньольф предупредил, что я приду, иначе такое доверие выглядело странно. Я поблагодарила хозяйку и, положив на стойку септим, попросила, чтобы в комнату принесли немного теплой воды и полотенце. Нордка кивнула и забрала монетку, а я начала пробираться к лестнице. Бриньольф открыл почти сразу, как я постучала. Скрипнула дверь, и в узкой щели показалось мрачное усталое лицо. Увидев меня, вор облегченно улыбнулся. От жары и духоты общего зала я с трудом держалась на ногах, и с жадностью нырнула в спасительную прохладу комнаты. За несколько месяцев тут ничего не изменилось. Маленький дощатый стол у окна, два деревянных стула с подлокотниками и высокими спинками, крепкий кованный сундук и изношенный зеленый ковер у кровати. Приезжая в Вайтран, я иногда гостила у Адрианны, но чаще, чтобы не мешать, уходила в таверну и останавливалась в этой комнате. Здесь было очень уютно: короткие цветастые занавески на окне, незатейливая резьба на стенах и маленькие деревянные фигурки драконов на спинке кровати. Но больше всего мне нравился вид из окна: на желтые черепичные крыши, Драконий предел и далекие, укутанные дымкой горы. По ночам, устроившись на кровати, я любила думать о своем и смотреть, как во дворце один за другим гаснут огни. Сейчас на кровати лежала Сапфир и, свернувшись калачиком, тихо всхлипывала во сне. — Как она? Я склонилась над воровкой и приложила ладонь к ее лбу. — Сразу уснула, — откликнулся Бриньольф и звякнул засовом. Сапфир перебрала зелья, и порой в таких случаях начинался жар, но ее лоб был сухой и теплый. Слава Ноктюрнал! Я вздохнула и подошла к столу, развязывая на ходу накидку. — Купила, что хотела? Бриньольф придвинул стул и тяжело на него опустился. — Ага, — я поджала губы и невесело усмехнулась: — Может, пустят во дворец. Вор уперся в подлокотники и потер веки. Потом переплел пальцы и поглядел на меня. В глазах застыла тяжелая, почти смертельная усталость. — Думаешь, Провентус тебя послушает? Я бросила накидку на свободный стул, села сверху и некоторое время молчала, расплетая косу. Отчаяние, оглушительная боль, мучительное, ужасающее бессилие — все это давило, душило и тащило в ледяную бездну, когда минувшей ночью Бриньольф рассказывал о смерти Делвина и Векс. Больше всего на свете хотелось повернуть время вспять: наплевать на Цицерона, Мать Ночи и Темное Братство и возвратиться в Гильдию, а лучше и вовсе отказаться от дела, сказать Мартину «нет» и уйти. Но прошлого не воротишь, и жадно, очертя голову, я вцепилась в единственную возможность сделать хоть что-то: поехать в Вайтран и забрать тела друзей. За время в пути эмоции немного улеглись, но уверенность в собственных силах пошатнулась: а с чего я, в самом деле, взяла, что Провентус поможет? В дань прошлому? Не все цепляются за воспоминания, и привязанности с годами стираются. Вдруг управляющий даже меня не узнает? Провентус Авениччи, отец Адрианны, когда-то был лучшим и единственным другом моего отца здесь, в Скайриме. В те далекие времена Авениччи жили в столице, а Провентус работал в Восточной Имперской компании, где занимал не слишком высокую, но доходную должность: поставлял и вывозил редкие товары из Вайтрана. Именно торговая служба, а также печально известный неурожай сто восемьдесят третьего года свел Провентуса с моим отцом. Затянувшаяся зима, дождливое лето и ранние заморозки обрекли северную провинцию на голод. Конечно, все ждали помощи от Империи, но картофеля и зерна, привезенных из Сиродила, оказалось ничтожно мало. Они так и не покинули пределов столицы и остальному Скайриму пришлось справляться самостоятельно. По провинции прокатилась волна негодования, а ряды Братьев Бури, поборников отделения от Империи, изрядно пополнились. Впрочем, от Сиродила отвернулись далеко не все. Денгейр, бывший ярл Фолкрита, наладил поставку пшеницы через Бруму, а Балгруф Старший, ярл Вайтрана, пытался вести торговлю с Анвилом, Лейавином или любым другим имперским городом с выходом в море. Ярл искал купца, согласного отплыть в Сиродил и привезти провизию. Увы, из-за неурожая казна истощилась и продукты следовало закупить по самым низким ценам. Балгруф обратился за помощью к Провентусу, но корабли Восточной Имперской компании не принимали сторонние заказы. А те немногие купцы, которых знал Провентус, отказались, потому что сделка не сулила барыша. Но Авениччи никогда не сдавались так просто. Провентус знал, что в Солитьюд переехал сиродильский купец и решил попытать удачу: пригласил его на обед, чтобы просить совета. Купцом был мой отец. К тому времени он уже бросил торговлю и продал корабль, но деловые связи сохранил. Он подсказал, кто из купцов согласится привезти провизию даже за небольшую плату. Наводка помогла, и в конце осени, пока море Призраков не покрылось льдом, в Солитьюд прибыл корабль с зерном. Авениччи проследил, чтобы груз благополучно доставили в Вайтран. В итоге город почти безболезненно пережил зиму, а у Провентуса и моего отца завязалась дружба. Много общего связывало двух имперцев: оба променяли солнечный Сиродил на снежный Скайрим, рано овдовели и растили дочек-одногодок. Думаю, что именно мы с Адрианной по-настоящему скрепили их дружбу. Они часто советовались, как лучше нас воспитывать и приглашали лучших столичных учителей. Мы учились манерам, рукоделию, танцам, музыке, рисованию и даже с выражением читать вслух. Отцы желали нам блестящего будущего в выcшем свете, ну или хотя бы спокойной, обеспеченной жизни в качестве жен зажиточных торговцев. Кто ж виноват, что в главные спутники жизни Адрианна выбрала кузнечный молот, а я и вовсе пошла по темной воровской дорожке? Так или иначе, те годы были одними из счастливейших. Чаще всего мы с Адрианной вспоминаем, как каждое лето в месяц Высокого солнца, самый теплый в северной провинции, выбирались на озеро Линалту. Авениччи снимали там маленький дом. Мы целыми часами бродили по берегу: собирали причудливые разноцветные камушки, пускали по воде лягушек и дразнили грязекрабов. Иногда отцы брали нас на охоту, а по вечерам у очага пугали страшными историями про нордские руины, раскинувшиеся высоко в горах. А потом все изменилось. У Балгруфа Старшего умер управляющий, и в память о прошлой услуге ярл пригласил на это место Провентуса. Это была почетная и крайне выгодная должность, которую предлагают лишь раз в жизни. Вскоре Авениччи переехали в Вайтран, оставив после себя чувство утраты и пустоту в сердце. Новых друзей отец так и не нашел. Со временем он сильней замкнулся и выходил из дома все реже. Сначала я не придавала этому значения — у отца и раньше случались странности — а потом забеспокоилась всерьез. Прежде спокойный и сдержанный, он стал неуравновешенным: радовался или смеялся, а мгновением позже злился или впадал в отчаяние. Его все чаще мучила бессонница. По ночам я часто просыпалась от шума или грохота, а поутру находила разбитый стакан или разбросанные по полу книги. С каждым днем отец становился все рассеянней: терял вещи, не мог найти и страшно злился. Это были первые признаки душевной болезни, и я не раз задавалась вопросом, насколько мой побег из дома ее усугубил. Жгучее, разрушительное желание воровать заглушило все прочие чувства. Когда не осталось сил терпеть и ничего не помогало, я сбежала. Сбежала и не появлялась дома почти четыре года. Не знаю, что заставило меня вернуться. Тоска по отцу? Проснувшаяся совесть? Болезненное любопытство? К тому времени я уже знала, что меня так никто и не искал. Стражники не высматривали среди въезжающих в города и холды юных рыжеволосых имперок. В тавернах не висели объявления с моим описанием, сулящие сотни септимов за возвращение блудной дочери домой. И хотя это сильно упростило мне жизнь, я хотела знать причину. Оказалось, когда в городе заметили мое исчезновение, отец сказал, что отправил меня обратно в Сиродил, в Высшую Имперскую школу искусств. Пантея Атейя, моя учительница музыки из Коллегии Бардов, и правда советовала продолжить обучение именно там. Если в живописи мне удавались только пейзажи, а вышивка получалась не слишком аккуратной, на флейте я играла по-настоящему хорошо. Какое-то время отец и в самом деле раздумывал над советом Пантеи, но вскоре решил, что привезти меня в Скайрим, чтобы через несколько лет отправить обратно как минимум странно. Но почему-то в помутнении рассудка выбрал именно эту версию. Более того, свято верил, что все эти годы я жила в Сиродиле и совершенствовала музыкальные таланты. Поверили остальные или нет — не знаю. В любом случае, искать меня никто не стал, а по возвращении я начала подыгрывать отцу. Получалось ловко и убедительно, но какой бы хорошей ни была ложь, Провентуса обмануть не удалось. В один прекрасный день он неожиданно постучал в нашу дверь, встревоженный и очень мрачный. Выяснилось, что некоторое время назад он приезжал в столицу и заходил нас навестить. Уж не знаю, что именно сказал мой отец, но вернувшись в Вайтран, Авениччи первым делом посоветовался с лекарем, вторым — отправил в Имперский город письмо. Хотел удостовериться, что юная Лорелея и правда числится среди учеников Высшей школы. Но я не числилась, и как только Провентус узнал, немедленно отправился в Солитьюд. Счастье, что в тот день я оказалась дома, иначе Авениччи поднял бы тревогу. Увидев меня, он испытал настоящее облегчение, а я рассказала заученную историю о своем музыкальном образовании. К тому времени мне удалось разузнать имена нескольких преподавателей, примерный план уроков, как выглядела школа и как обстояли дела в Имперском городе. Провентус слушал с неподдельным интересом, а потом как бы невзначай заметил, что Гедиан Кассий, декан Высшей Имперской школы искусств, и слыхать обо мне не слыхивал. Это был грандиозный провал! Я не могла признаться, что удрала из дома, обчистила половину Скайрима и угодила в плен к морфалским бандитам, поэтому выкручивалась на ходу. На помощь пришла некогда подслушанная в таверне история. Я соврала, что провалила вступительные испытания и выскочила замуж за молодого имперского художника. Четыре года мы жили в любви и согласии, пока безжалостная Мара не забрала свое благословение: мой мастер кисти нашел другую музу и разбитое сердце привело меня обратно в Скайрим. Печальный в своей правдоподобности рассказ убедил Провентуса лучше, чем застывшие в глазах слезы. Прежде чем уехать, он нашел моему отцу хорошего лекаря. К сожалению, тот не сумел помочь — да мы и не надеялись, потому что душевную болезнь может излечить лишь чудо — но очистил Авениччи совесть. Думаю, в глубине души его тяготила вина за то, что он оставил друга и все эти годы никак не поддерживал. С тех пор Провентус приезжал еще дважды, но это было давно. Последний раз мы виделись на свадьбе Адрианны, шесть лет назад. Спустя столько времени поможет ли он? Или долгая служба у ярла затмила былую дружбу? Я поняла, что молчу слишком долго и посмотрела на Бриньольфа. Врать не хотелось. Давать ложные обещания — тоже. — Не знаю, — призналась я и тихо добавила: — но сделаю все, что смогу. Вор едва заметно кивнул. Его усталый взгляд ощущался почти физически: обволакивал и тянул куда-то вниз, словно вязкая трясина. Я распустила волосы и, вытащив из кармана гранатовый гребень, принялась судорожно и нетерпеливо расчесывать кудри. В душе ворочалась досада. Свой гребень я забыла в телеге Цицерона, но переживала вовсе не поэтому. Отмычки, которые я собственными руками вырезала и подгоняла на протяжении последних лет, остались там же. Минувшая ночь в одно мгновение перевернула мою жизнь. Это оправдывало непозволительную рассеянность, но не отменяло последствий: без отмычек я чувствовала себя так, словно лишилась всех пальцев разом. Оставалось надеяться, что Хранитель не выкинул мою сумку в ближайшую канаву. С него бы сталось. От каждого взмаха гребнем поднимались и мельтешили в воздух частички пыли. То был не песок или дорожная грязь, а прах, крошечные частицы данмеров, сожженных в священных погребальных кострах. С тех пор как пробудившаяся мумия поваляла меня в пепле, я переоделась, несколько раз умылась и дважды тщательно причесалась, но это не особо помогло. Пепел был в волосах, за ушами, в ушах и даже под ногтями. Меня спасла бы огромная лохань воды да кусок мыла, но на это попросту не осталось времени. Счастье, что последний раз я мылась всего четыре дня назад и от меня не так несло. Провентус — имперец, а мы, в отличие от нордов, относимся к чистоте с особым трепетом. Любую неопрятность он обязательно заметит, и это не сыграет на руку. Словно в подтверждение моим мыслям в дверь постучали. Я думала, что наконец-то принесли воду и полотенце, но на пороге ждал коренастый юный норд с подносом, заставленным тарелками и кружками. Об ужине позаботился Бриньольф. Я не собиралась ужинать, но от аромата тушеного мяса и свежей выпечки сразу свело желудок. Я поняла, что если не съем хоть что-то, грохнусь в голодный обморок. Непривычно молчаливый вор поставил посуду на стол и мы принялись за еду. Не так уж и плохо, что сегодня вечером в таверне пел бард. Если бы не музыка, доносившаяся снизу, в комнате повисла бы невыносимая тишина. Расправляясь с порцией тушеной оленины, я исподлобья косилась на Бриньольфа. Очень хотелось узнать, что минувшей ночью сказал ему Цицерон. Когда мы собирались в дорогу, убийца подошел и что-то прошептал. Что-то, что заставило Бриньольфа вспылить: запрыгнуть в седло и пришпорить коня. Мы с Сапфир помчались следом, а когда догнали, вор уже успокоился, но объяснять что-либо отказался. Неведение беспокоило и угнетало, но я не решилась спросить еще раз. Это нарушило бы хрупкую атмосферу покоя, короткую передышку, которая была необходима нам обоим. Поэтому я прислушивалась к долетающей снизу песне и помалкивала. Вскоре тот же слуга принес кувшин с водой, маленький деревянный таз и тонкое льняное полотенце. Теперь ничто не мешало привести себя в порядок. Я разложила купленную у Белетора одежду на кровати рядом со спящей Сапфир и обернулась к Бриньольфу. — Выйди или отвернись. Просьба прозвучала довольно резко. Наверное, потому что в ответ я ожидала услышать какую-нибудь фривольную шуточку, в крайнем случае — насмешку. Но Бриньольф лишь на мгновение задержал на мне взгляд и, не говоря ни слова, взял со стола кружку с вином и развернул стул к окну. В вечернем солнце его бледная кожа казалась золотистой, а рыжие волосы светились, словно раскаленный янтарь. Это напомнило о Цицероне. Я подумала, что бледная кожа и цвет волос — единственное, что объединяет вора и убийцу. А в следующий миг разозлилась на себя за нелепое сравнение. За это и за то, что вспоминаю о Хранителе слишком часто. Вода еще не остыла и приятно ласкала кожу. Я смыла дорожную грязь с лица, а потом принялась расстегивать рубашку. Собственная нагота давно не смущала, но, раздевшись догола, я вдруг почувствовала себя неуютно. Словно вместе с одеждой сняла невидимую защиту — удачу, которая все эти годы берегла мою жизнь. Тряхнув головой, я отогнала дурацкие мысли и, следя, чтобы вода не попала на повязку на руке, тщательно вымыла шею и уши. Затем намочила полотенце и старательно протерла остальное тело, закончив лишь тогда, когда перестала ощущать неприятный солоноватый запах пота. Платье пришлось впору. Только рукава оказались немного длинными, но это было даже хорошо. Они надежно скрывали повязку, а мне не хотелось сочинять очередную басню о том, где и как я поранилась. Сапоги немного жали. Возвращаться в лавку и выбирать другие я все равно не собиралась, поэтому смирилась и решила не обращать внимания. Оставалось самое сложное: уложить волосы и повязать шаль. Я знала, что на крышке сундука, с внутренней стороны, есть зеркало. Слишком маленькое, чтобы увидеть свое отражение хотя бы по пояс, но достаточно большое, чтобы глядеться в него, укладывая волосы. Присев на колени, я почти четверть часа трудилась над прической: сначала заплела две косы, затем собрала в аккуратный пучок и наконец закрепила гранатовым гребнем, что немало порадовало внутреннего демона. Я нечасто выставляла краденое напоказ, и это доставляло какое-то особенное, ни с чем не сравнимое удовольствие. Правда, сейчас оно казалось неуместным, почти предательским. Но подавить его было невозможно, только слегка приглушить, сосредоточив внимание на чем-то другом. Поэтому я сразу взялась за шаль. Накинула на плечи, обернула вокруг шеи и повязала узлом — именно так нынешней весной носили шаль в Солитьюде благородные девицы. Надеюсь, у меня получится стать одной из них хотя бы ненадолго. Я выпрямилась и, оправив платье, спросила: — Ну как? Все это время Бриньольф сидел у окна: сперва неторопливо потягивал вино, потом отставил кружку и, вытянув ноги, развалился на стуле. Я решила, что вор задремал, потому что с тех пор он ни разу не сменил позы и даже не шелохнулся. Но, услышав мой вопрос, Бриньольф сразу поднял голову и обернулся. Оглядел меня с головы до ног и едва заметно нахмурился. Я ожидала совсем иной оценки, поэтому помрачнела и скрестила руки на груди. — Что не так? Вместо ответа вор поднялся, подошел и потянулся рукой к моему лицу. Я замерла и невольно напряглась, не зная чего ждать, но Бриньольф этого не заметил. Он осторожно вытащил из прически прядь и удовлетворенно кивнул. — Так лучше. Я вскинула бровь, и вор пояснил: — Слишком строго, это может отпугнуть. Хотелось возразить, но я промолчала. Вряд ли Бриньольф обращал внимание на такие мелочи, когда они с Сапфир ходили к Провентусу несколько дней назад. Отчаяние заставило их позабыть об осторожности, и они едва не угодили за решетку. От этой мысли больно сжалось сердце, и я подумала, что Бриньольф прав. У них ничего не получилось и теперь надежда только на меня. Я не имею права на ошибку, поэтому важна каждая мелочь. — Доверюсь твоему вкусу. Я выдавила улыбку и принялась собирать грязную одежду. Бросила на стул и положила сверху кинжал. Расставаться с клинком не хотелось, но спрятать его было некуда: сапоги слишком короткие, рукава — узкие. Я могла прикрепить ножны к поясу, но это казалось не лучшей затеей. Конечно, время нынче беспокойное и нет ничего странного в том, что женщина носит кинжал. И все же без оружия я вызову меньше подозрений и попаду во дворец быстрей. — Пойду, — выдохнула я и оглядела комнату, словно проверяла, все ли взяла. — Я провожу. Бриньольф поднял с кровати плащ. — Не нужно, — попросила я и вор нахмурился. Он хотел что-то сказать, но я опередила: — Со мной все будет хорошо. Лучше останься с Сапфир. Нехорошо, если она проснется в одиночестве. Мы, не сговариваясь, посмотрели на нордку. Она спала все в той же позе: на боку и подтянув колени к груди — так, словно пыталась согреться. — Не думаю, что она проснется в ближайшие пару часов, — заметил Бриньольф. — Брось, детка, я провожу до дворца и сразу вернусь. — Нет. От таверны до Драконьего Предела четверть часа. За это время я хотела собраться с мыслями и подготовиться к роли, которую буду играть перед Провентусом. Мне не нужен провожатый, а за последние дни я изрядно устала от мужской опеки. Она подрывала веру в собственные силы, внушая чувство беззащитности. Бриньольф остался недоволен, но в отличие от Цицерона спорить не стал. — Удачи, — прошептал он, закрывая за мной дверь. Торговые лавки по-прежнему пустовали, только у колодца в центре рыночной площади стояла старуха в зеленом домотканом платье. Она поднимала ведро, и в вечерней тишине лязганье цепи казалось оглушительно громким. Проходя мимо, я улыбнулась старухе легко и непринужденно: так, словно единственная серьезная проблема в моей жизни — слишком длинный подол, который нужно придерживать. Пожилая нордка смерила меня подозрительным взглядом, но уже через мгновение ее лицо озарила добродушная улыбка. Так-то лучше. Серая суровая зима осталась позади и весенний Вайтран преображался, наполняясь красками и каким-то особенным бархатистым светом. Древний дом Соратников, похожий на перевернутый корабль, выглядел особенно затейливо. Глядя на него, чудилось, будто весь город построен на высохшем морском дне. А озаренная вечерним солнцем статуя Талоса, могучего грозного витязя, напоминала скорее молодого воина из старинных лирических легенд. Впечатление усиливал раскинувшийся рядом Златолист. Длинные извилистые ветки дерева уже покрылись почками, из которых очень скоро распустятся удивительные нежно-розовые листья. Весь месяц Второго зерна они будут желтеть и к первому дню лета заблестят, точно золото. Миновав статую Талоса, я на минуту замерла перед длинной лестницей, убегающей ввысь, к Драконьему Пределу. Построенный из бледно-серого камня и желтой древесины, дворец отличался от других зданий только размерами. Громадный и высокий, он тянулся в небо, будто пытался проткнуть его островерхой крышей. В ушах отдавались тяжелые удары сердца. Я всегда любила примерять чужие роли, но сегодня мне придется сыграть себя: капитанскую дочку из богатой купеческой семьи. Поэтому, прежде чем ступить на лестницу, я выпрямила спину и гордо вскинула голову. Именно так меня заставляли ходить большую часть жизни. Подъем был долгим. По пути я встретила двух стражников, но они, даже не замедлив шага, прошли мимо. А вот те, что несли дозор у сводчатых дверей Драконьего Предела, оказались не в пример серьезней. Коротко кивнув, я попыталась зайти во дворец, словно имею на это полное право, но стражники тут же преградили дорогу. — Ищете кого-то? — спросил один и сложил на груди мускулистые руки. Стражники были одного роста и одеты по всем правилам: из-под кожаных боевых курток, похожих на чешую дракона, виднелись стальные кольчуги. На шеях красовались ярко-желтые шерстяные шарфы: такие длинные, что их заправляли под ремни. Холщовые штаны и меховые сапоги были не такими броскими и служили скорей удобству, чем красоте. Завершали одеяние блестящие остроконечные шлемы, которые целиком скрывали лица, оставляя только глаза. — Добрый вечер, — ничуть не смутившись, приветствовала я. — Мне нужен Провентус Авениччи. — Припозднились вы, он по утрам принимает. На моем лице не дрогнул ни один мускул, а в голосе проскользнуло едва уловимое раздражение: — У нас назначена встреча. Стражники переглянулись. — Распоряжений не было, — на этот раз ответил второй. — Да и странно бы, сегодня же совет. Интересно, о каком совете идет речь и что на нем обсуждают? Уж не кровавое ли убийство в доме довакина? Тем не менее, я испытала небольшое облегчение: по крайней мере, Провентус во дворце и никуда не уехал. — Это какая-то ошибка, — парировала я и, отражая позу стражника, скрестила руки на груди. Повисла напряженная тишина, и все заготовленные идеи вдруг показались смешными. Я могу сетовать на гонца, который не доставил письмо, или настаивать на срочности, но это привлечет ко мне больше внимания. Есть куда более простой и тихий способ. Собравшись с духом, я сказала: — Пожалуйста, передайте Провентусу Авениччи, что приехала Лорелея Майрон. В горле резко пересохло. Назвать настоящую фамилию — это ли не безрассудство? Что, если из-под забрала на меня глядит Ингруд, стражник, который время от времени делится с Гильдией полезными сведениями? Конечно, он никогда не видел меня в лицо, но рано или поздно это может измениться. За Вайтран отвечала Векс. Кто займет ее место? Стражники снова переглянулись. Первый отворил дверь и, посоветовавшись с охраной во дворце, пустил меня внутрь. На миг перехватило дыхание. Я и раньше бывала в Драконьем Пределе, но не могла привыкнуть к впечатлению, которое он производил. Нет, здесь не было позолоченных барельефов и мозаик из драгоценных камней, живописных фресок или хрустальных канделябров. Высокие колонны, сводчатые перекрытия и все внутреннее убранство неизвестные мастера вырезали из самого обычного дерева. Но оно лишь подчеркивало ощущение необыкновенного простора и воздушности. Пожалуй, больше всего впечатляли стрельчатые арки, высившиеся над главным проходом. Они напоминали гигантские ребра и, глядя на них, казалось, что дворец возвели на останках древнего дракона. Как только закрылась дверь, стражник потянул за длинный плетеный шнурок, и через минуту к нам подошла худощавая седовласая нордка в простом синем платье. Я повторила ей историю и попросила сказать Провентусу о своем визите. Нордка нахмурилась и сказала, что управляющий на совете ярла. Потом добавила, что попробует что-нибудь придумать и велела ждать в холле. Ее не было довольно долго. За это время я успела до мельчайших деталей рассмотреть висящий на одной из стен старинный гобелен. Он изображал битву Олафа Одноглазого с драконом Нуминексом: тот миг, когда Верховный Король поверг чудовище магической силой Голоса. Эту историю любила рассказывать Пантея Атейя, моя учительница из Коллегии Бардов. «Всего лишь красивая легенда», — думала я, пока собственными глазами не увидела настоящего дракона. И если бы чудовище не заморозило моего коня насмерть, я решила бы, что это чья-то искусная магия Иллюзии. На плечи навалилась усталость. Драконы, довакин и сила Голоса — думать еще и об этом просто не было сил. Поэтому я отвлеклась от развернувшейся на полотне битвы и принялась гадать как ловчее снять гобелен и есть ли способ унести его в одиночку. Нет, я не собиралась грабить дворец, но вор во мне никогда не упускал случая поразмышлять над интересной задачей. Послышались шаги. Обернувшись, я увидела, что седовласая нордка ведет ко мне Провентуса, и сердце вновь заколотилось быстрей. За последние шесть лет Авениччи совсем полысел, и это удивительно его молодило. Как и подобранная со вкусом одежда. Стеганый камзол из желтого сукна подчеркивал все еще стройную фигуру, а видневшаяся из-под воротника белая льняная рубашка выгодно оттеняла смуглую кожу. Свободные штаны из легкой шерсти не стесняли движений, а мягкие сапоги позволяли ступать почти бесшумно. Как истинный коловианец, Провентус не любил излишней роскоши, и единственная драгоценность, которую он носил — простое золотое кольцо. Я незаметно скользнула по нему взглядом, когда присела в приветственном поклоне. — Добрый вечер. — Здравствуй, Лора. Провентус склонил голову, а тронувшая губы улыбка получилась слегка натянутой. Имперец обернулся к седовласой нордке, которая замерла за его спиной точно страж, и сказал: — Спасибо, Хильда. Она уловила намек и, не говоря ни слова, удалилась. — Простите, что так внезапно, — сразу извинилась я и, даже не запнувшись, выдала заранее заготовленную ложь: — Я отправляла письмо, позавчера. Но вижу, вы так его и не получили. — Нет. Авениччи нахмурился и почесал бровь. — Но я проверю еще раз. Может, не заметил среди бумаг, — он посмотрел на меня и снова улыбнулся: на этот раз немного искренней, но все еще рассеянно. — Впрочем, уже неважно. Пойдем, нечего топтаться у дверей. Он приобнял меня за плечо и повел за собой. Мы прошли под стрельчатой аркой, поднялись по невысокой лестнице и очутились в главном зале. Он был таким просторным, что я сразу почувствовала себя маленькой, совсем крошечной. В центре, словно огромная огненная купальня, стоял очаг. Пламя плясало, извивалось и тянулось ввысь, и все же света не хватало, чтобы озарить высокий свод. От очага по обе стороны тянулись длинные столы, красиво сервированные позолоченной посудой. Начищенная до блеска, она мерцала в отблесках огня, отражая вокруг янтарные блики. Слуги только готовились подать ужин: где-то на кухне звенели тарелки, шипел пар и раздавались суетливые голоса. В конце зала стоял резной деревянный трон, а прямо над ним на стене висел огромный череп, больше всего напоминающий драконий. Если верить легенде, когда-то он принадлежал тому самому Нуминексу, поверженному Олафом Одноглазым. Не говоря ни слова, Провентус провел меня через зал, и вскоре мы очутились в сумрачном широком коридоре. Достав из кармана связку ключей, Авениччи отпер дальнюю дверь и вежливо пропустил меня внутрь. Комната оказалась небольшой и уютной. У окна, из которого открывался удивительный вид на городские крыши и зубчатые верхушки гор, стоял полированный письменный стол. Последние лучи заходящего солнца перечеркивали разложенные на нем бумаги длинными оранжевыми полосами. На массивном кресле с высокой спинкой лежала потемневшая от времени шкура снежного саблезуба. Напротив стоял массивный старинный шкаф с аккуратно разложенными свитками, а рядом, не оставляя ни единого сомнения в том, кому принадлежит кабинет, висел портрет Адрианны. — Не обращай внимания на бардак, — пробормотал Провентус, собирая бумаги и откладывая на край стола. Потом поправил сбившуюся шкуру и пододвинул мне кресло. — Садись скорей. — Спасибо, — поблагодарила я, чувствуя себя крайне неловко, и послушно села. — Похоже, я оторвала вас от дел? Авениччи досадливо поморщился. — К сожалению, сегодня важный совет, и я должен присутствовать. Я собиралась сказать, что не стану его задерживать и вернусь позже, но Провентус вскинул руку. — Если не очень торопишься, подожди здесь. Совет идет уже два часа. Думаю, мы скоро закончим. Или ты спешишь? Мучительно хотелось ответить «Да», но я покачала головой и сказала: — Я подожду. — Вот и чудесно. Авениччи удовлетворенно кивнул и расплылся в улыбке, но радость вновь сменилась тревогой. Имперец закусил губу и поглядел так, словно не решался что-то спросить. Я вскинула брови, не представляя, чего ждать. — Как… — начал Провентус, нервно закашлялся и наконец проговорил: — Как отец? Плечи невольно напряглись. Я моргнула и вдруг поняла, как выглядит со стороны мой внезапный визит. Авениччи не видел меня шесть лет и вдруг я появляюсь без предупреждения, взволнованная и очень серьезная. Так приносят дурные вести. — Хуже, — тихо ответила я и опустила взгляд. — С каждым днем он все больше напоминает капризного ребенка. Капризного и беспомощного. Я подняла глаза. В закатных сумерках смуглая кожа Провентуса казалась еще темней. Он едва уловимо кивнул и некоторое время мы молча глядели друг на друга. Теперь Авениччи знал, что старый друг жив, а я приехала вовсе не за тем, чтобы сообщить печальные новости. Но зачем? Имперец тяжело вздохнул. — Мне и правда пора. Он взялся за дверную ручку и снова оглянулся. — Я пришлю слугу. Кухня ярла к твоим услугам. — Не беспокойтесь, — откликнулась я и поспешно добавила: — Спасибо. Провентус не ответил. Сложил губы в подобие улыбки и скрылся за дверью. Он все-таки прислал слугу. Молодая миловидная нордка принесла поднос с кувшином яблочного сидра, тарелкой эйдарского сыра и ломтями свежего хлеба. Расставив посуду на столе, служанка быстро удалилась, но через минуту вернулась и разожгла свечи. Яркий свет живо разогнал сгустившийся сумрак, и в комнате стало еще уютней. Эта почти домашняя атмосфера тепла и спокойствия совсем не соответствовала моему состоянию. Когда служанка ушла, я целую минуту сидела неподвижно, словно оцепенев. Потом слегка расслабилась и откинулась на спинку кресла. Впервые за долгое время я осталась в одиночестве. Страхи и тревоги, которые до сих пор удавалось сдерживать, набросились с новой силой. Кружили, словно черный вихрь, и отдавались болью в затылке. Давила тишина. Я нашла на столе книгу по астрологии и попыталась отвлечься, но ничего не получилось. Взгляд скользил по строчкам, но смысл ускользал. Тогда я укуталась в шкуру и попыталась уснуть, но стало только хуже. Мне ничего не оставалось, как обратиться к единственному проверенному способу: я дала волю демону и принялась обследовать комнату. Так аккуратно, как только могла. Почти все бумаги на столе оказались письмами, в которых известные и незнакомые мне люди о чем-то просили или отчитывались перед Провентусом. В левом ящике лежала промокательная бумага, несколько остро заточенных перьев, карманный нож, десяток монет и маленький янтарный камень с застывшей внутри мухой. Правый ящик был заперт. Замок не представлял особой сложности: я могла вскрыть его ножом, но, конечно, не стала и переместилась к шкафу со свитками. В одном была подробная карта холда с короткими пометками, в трех других — сведенные отчеты о собранных за последние месяцы податях. Остальные свитки выглядели такими старыми, что я не решилась их разворачивать. Потом встала на цыпочки, чтобы осмотреть верхнюю полку, и встретилась глазами с Адрианной. Напряженная и очень серьезная, она взирала на меня с картины на стене. Я улыбнулась. В юности Адрианна не могла усидеть на месте дольше десяти минут. Интересно, как Провентус уговорил ее позировать? На этом портрете Адрианна выглядела лет на восемнадцать, не старше. Длинные золотистые волосы струились по плечам, а нежно-розовое платье подчеркивало молочно-белую кожу. Как и мать, Адрианна была нибенийкой, но от Провентуса унаследовала темный цвет глаз и склонность к загару. Солнце никогда не обжигало ее кожу и к концу лета окрашивало в красивый бронзовый оттенок. Интересно, где она сейчас? В Маркарте, ждет, пока Луций Мирон вырежет из камня огромный жуткий саркофаг? Или возвращается в Вайтран, чтобы провести с мужем хотя бы несколько дней? Я вздохнула. Семейству Авениччи можно только посочувствовать: я доставляю им слишком много хлопот. Когда вернулся Провентус, я стояла у окна и смотрела на вечерний город. — Прости, что так долго, — закрывая дверь, извинился имперец. — Ничего страшного, — я постаралась, чтобы голос звучал спокойно, а улыбка казалась приветливой. Провентус бесшумно пересек комнату и замер рядом со мной. Он уже не выглядел так безупречно. Верхняя пуговица на рубашке была расстегнута, воротник потерял форму, а лицо блестело от пота. — Я боялся, что ты ушла. — Почему? Авениччи неловко пожал плечами. — Ты выглядишь усталой, а мой кабинет не лучшее место для отдыха. Я укорила себя за то, что даже не подумала купить румян или пудры. Впрочем, сомневаюсь, что они бы меня спасли. — Здесь очень уютно, — пробормотала я, чтобы заполнить тишину. — В самом деле? Провентус рассеянно оглянулся, словно видел комнату в первый раз. Потом опустил глаза и, сдвинув брови, озабоченно вздохнул. — Тяжело прошло? — догадалась я. — Собрание. — Да, извини, — он поднял взгляд и попытался улыбнуться. — Сложные вопросы, на которые нет однозначных ответов и уж тем более единого мнения. На миг я испугалась, что речь идет об убийстве в доме довакина, но поняла, что одному преступлению не посвятили бы целый совет. Вдобавок, со слов Сапфир и Бриньольфа, как раз по этому вопросу у ярла и знати разногласий нет. Тогда о чем они совещались почти четыре часа? — Драконы? — предположила я. Авениччи прищурился и кисло усмехнулся. — Да уж, догадаться нетрудно. Он снова вздохнул и, опершись руками о подоконник, уставился в иссиня-черное небо, усыпанное звездами. — Ты ведь слышала, что на Западную Сторожевую Башню напал дракон? Я кивнула, но сообразив, что он не увидел, ответила: — Да. Имперец закусил губу и, помолчав, проговорил: — Еще одного видели в Ривервуде, двоих близ Маркарта, а четвертый спалил несколько домов в Морфале, прежде чем стража сумела с ним справиться. Хотя справиться — громко сказано! Дракону просто остодаэдрили стрелы и он улетел. По спине побежали мурашки. Я хотела рассказать, как крылатое чудовище едва не превратило меня в кусок льда, но прикусила язык. Эта история повлечет слишком много вопросов, на большинство из которых придется соврать. — А нам повезло, — продолжал Провентус. — Когда дракон напал на башню, в Вайтран приехал этот бретонец, хелгенский беглец, — он ухмыльнулся. — Поначалу он мне не понравился. Потрепанный, с безумными глазами, рассказывал какие-то небылицы. Но ярл поверил, и когда дракон напал на башню, отправил парня на подмогу. Казалось бы, зачем? Какой прок от бретонца, если он не волшебник? Я дернула уголком рта. Не зря, не зря нас упрекают в расизме! — Но он справился, — имперец цокнул языком, — справился и спас город. Представляешь? Сразил дракона силой Голоса! Авениччи покачал головой, словно не верил собственным словам, и добавил: — Хотя, по словам Айрилет, он и с мечом управлялся неплохо. — Бретонец — это довакин, верно? — уточнила я. — Да, Герсей Готьер из Хай Рока. Это все, что он рассказал о себе. Хотя манеры и осанка выдают благородную кровь. Думаю, он сын какого-нибудь барона или графа. — Герсей, — повторила я и поняла, что пробую имя на вкус, как это делает Цицерон. Хмыкнула и закинула удочку: — Он тоже был на совете? — Нет, — ответил Провентус. Между густых бровей снова пролегли морщины. — Он уехал неделю назад на Высокий Хротгар. Седобородые его призвали, — имперец забарабанил пальцами по подоконнику. — Мы надеемся, они скажут, почему вернулись драконы и чего от них ждать, а пока справляемся сами и думаем, как защитить город. — От драконов? — Конечно. Вайтран — не Солитьюд и не Маркарт. Здесь почти все здания из дерева и вспыхнут, словно сухая трава. Один дракон и люди в считанные секунды окажутся в огненной ловушке. Мы, не сговариваясь, посмотрели на черепичные крыши, освещенные тусклым светом Секунды. — И что вы придумали? — тихо спросила я. Несколько секунд Авениччи молчал. Словно размышлял, стоит ли мне доверять. Потом нарисовал на стекле невидимый круг и перечеркнул несколькими линиями. — Под Вайтраном проходят древние катакомбы. Многие коридоры завалены, но часть свободна и ведет за пределы города. Мы думаем прорыть к ним проходы, — указательный палец отметил на незримой карте четыре точки. — Чтобы люди могли укрыться или убежать. Мир менялся быстрей, чем я успевала осознать. Все, о чем говорил Провентус, казалось сказкой, нелепой и жуткой. До этой минуты я даже не задумывалась, какую беду несут драконы. Огонь, разрушения и смерть. А ведь в Рифтене из дерева построены не только дома, но и улицы; набережные, мосты и причалы. Что, если ярл Лайла заимствует идею Вайтрана и использует подземные ходы, чтобы спасти людей? Какая участь ожидает Гильдию Воров? Ведь Крысиная Нора — часть таких же, как и в Вайтране, катакомб. — Прости, что напугал всем этим, — проговорил Провентус, и я поймала его взгляд. — Но иначе нельзя. Уезжай, Лора. Найди безопасное место, забирай отца и уезжай. В Скайриме наступают не лучшие времена, а у тебя впереди вся жизнь. — Что вы хотите сказать? — встревожилась я. — Продай дом и плыви в Сиродил. Анвил, Бравил, Лейавин — в любом из этих городов будет спокойней, чем здесь. Я уставилась на имперца, не в силах выдавить ни слова. Уехать? Не знаю, что меня удивило больше: само предложение или внутренний протест, который оно вызвало. Ведь какие-то считанные часы назад я всем сердцем хотела сбежать. Куда угодно. — Не могу, — выдохнула я наконец. — Здесь мой дом, друзья и вся жизнь. А еще Цицерон и новая сделка, которая обломала мне крылья. Несколько секунд Авениччи не сводил с меня глаз. Потом устало прислонился плечом к стене и на миг прикрыл веки. — Боюсь, — прошептал он, — то же самое скажет и Адрианна. Я снова не знала, что ответить. Неужели драконы принесут в Скайрим такие чудовищные разрушения, что Провентус готов расстаться с дочерью? С чего он взял, что в Сиродиле будет спокойней? Сомневаюсь, что драконов остановят горы. Если чудовища возродятся, в хаос погрузится весь Тамриэль. В горле резко пересохло. Шагнув к столу, я наполнила бокал сидром и сделала длинный глоток. Встреча с Авениччи представлялась мне какой угодно, но только не такой. Душевные силы были на исходе, а с ними улетучилась и смелость. С пугающей ясностью я поняла, что если сейчас, в эту самую минуту не скажу, зачем пришла, не скажу никогда. — Вы, наверное, догадались, что я навестила вас не просто так. Голос прозвучал на удивление спокойно, а вот волнения во взгляде скрыть не удалось. По крайней мере, Провентус сразу приосанился и начал суетиться. — Конечно, Лора, извини. Он пододвинул мне кресло, предлагая сесть, а когда я устроилась, принес из дальнего угла простой деревянный стул и расположился напротив. — Итак? Я сложила руки на коленях, сцепив пальцы. Нужные слова ускользали, расползались, словно истлевшие нитки. Усилием воли я овладела собой и сказала: — Неделю назад в доме довакина нашли два тела: бретонца и имперку. Это мои друзья. Авениччи замер. Доброжелательная улыбка, выражающая готовность слушать, застыла словно маска. — Я слышала, вы считаете, что они готовили на довакина покушение, но это не так. Они не убийцы и просто оказались не в том месте и не в то время. Я хочу забрать их тела и похоронить. Провентус медленно опустил глаза. Чудилось, будто воздух потяжелел, а свечи потускнели и в комнате стало темней. Достав из кармана белый шелковый платок, имперец вытер лоб и тихим бесцветным голосом спросил: — Откуда ты знаешь, что это твои друзья? — Мой знакомый видел, как их выносили из дома, — ответила я так же тихо. — А он не мог ошибиться? Авениччи поднял взгляд, от которого я должна была почувствовать себя маленькой набедокурившей девочкой, но вызвавший только раздражение и невольную обиду. Этим вопросом Провентус как бы предлагал одуматься, давал возможность замять опасный разговор. — Нет, — отрезала я, — не мог. Не сосчитать, сколько раз в моей голове крутились мысли: «Вдруг Макий обознался? Что, если задурманенный скумой разум наконец-то его подвел?» Больше всего на свете мне хотелось, чтобы это оказалось правдой. Но каждый раз надежду пересиливали факты. Кто-то от моего имени назначил Делвину встречу. В доме, который много лет пустовал перед тем, как его купил довакин. С Делвином поехала Векс. Хозяйка «Гарцующей кобылы» подтвердила, что видела их в таверне. А на следующее утро в доме довакина нашли два тела: бретонца и имперку. Нет, таких совпадений не бывает. Провентус прищурился, глядя куда-то мимо меня. — Твои друзья, — пробормотал он. — Ты знаешь, как они выглядели? Я нахмурилась и вопросительно наклонила голову. — Как воры, — бросил имперец и посмотрел мне в глаза. — Или убийцы. У них нашли отмычки и оружие. Я так сильно сжала пальцы, что побелели костяшки. — Они что-нибудь украли? — Там нечего красть. — Кого-нибудь убили? Казалось, мир вокруг замер. — Не думаю, — неохотно признал Провентус. Несколько секунд мы глядели друг на друга. Потом имперец развернулся к столу, налил сидра и, не заботясь о манерах, залпом осушил бокал. — И куда ты повезешь тела? — спросил он, поставив бокал на поднос. Я облизала пересохшие губы. — В Рифтен. Авениччи усмехнулся и откинулся на спинку стула. — В Рифтен? В город ворюг и бандитов? Но ухмылка тут же исчезла. По лицу имперца пробежала тень, вокруг глаз собрались еле заметные морщинки. Я продолжала на него смотреть, а в груди зарождался страх и какое-то детское чувство уязвимости. Рассказывал ли мой отец Провентусу о дурных наклонностях дочери? Искал ли совета после очередного неприятного случая или держал в тайне? И верил ли Авениччи, когда Адрианна говорила, что сама подарила мне ту куклу или вон то колечко? — Те двое, которые приходили ко мне, тоже твои друзья? — в вопросе звучал неприкрытый упрек. — Похожие на жуликов норды: тощая девушка и рыжий здоровяк. — Да. Провентус кивнул, словно с чем-то соглашался. — Девушка сказала, что убитые — ее дядя и тетя. — Это правда. Делвин и Векс никогда не были вместе, но я должна поддерживать полуложь Сапфир. — Это она попросила тебя помочь? — Нет, — я покачала головой. — Она считает, что я зря теряю время. Имперец прищурился. — Что, если она права? Я поджала губы и некоторое время разглядывала собственные руки. В комнате стало душно, и когда я начала говорить, мне почудилось, будто голос звучит через толщу воды. — Когда-то вы были лучшим другом моего отца. Да и сейчас остались. Последние пару лет он путается во времени и говорит, что собирается к Провентусу поиграть в карты или пропустить по стаканчику имбирного пива, — помолчав, я продолжила: — Знаете, я ненавидела Скайрим. Отец затащил меня на корабль силой. Нас болтало по волнам почти два месяца, а когда мы наконец приплыли, то увидели совершенно чужую страну, варварскую и ледяную. Но именно вы заставили меня ее полюбить. Вы и Адрианна, — я подняла глаза и встретила взгляд Авениччи. — Вы показали мне другой Скайрим. Красочный, веселый, полный домашнего тепла и уюта. Для нас с отцом вы стали частью семьи. В какой-то момент мне даже показалось, будто жизнь наконец-то наладилась, — я усмехнулась. — Но однажды ярлу Вайтрана понадобился новый управляющий. Провентус скрестил руки на груди и вскинул подбородок. — Я говорю это не для того, чтобы сыграть на вашем чувстве вины, — вздохнула я. — А чтобы вы могли меня понять. Когда отец заболел, вокруг не оказалось никого, кто подсказал бы, что делать или просто поддержал, — напускное равнодушие треснуло и голос зазвучал чуть тише. — С каждым годом папе становилось хуже. Из сильного волевого мужчины он превратился в капризного рассеянного мальчишку. Я не могла на это смотреть и — знаю, прозвучит ужасно — искала любой способ сбежать из дома, — я нервно почесала бровь и осторожно, подбирая слова, продолжила: — С замужеством не сложилось. Как и с игрой на флейте. В конце концов, я уехала и долго путешествовала по Скайриму, пока дорога не привела меня в Рифтен. Там я нашла свой дом. Среди людей, которых вы назвали жуликами, ворами и убийцами. Все эти годы они были рядом: поддерживали, помогали, прикрывали спину. Но я не смогла отплатить им тем же. Кто-то убил моих близких друзей, а я даже не могу их похоронить. Авениччи молчал, а все его тело выражало предельное напряжение. Дергался кадык, едва заметно вздрагивали губы. — Провентус, — проговорила я и подалась вперед, — я никогда ни о чем вас не просила. Он тяжело сглотнул. — Я не могу отдать тебе тела. Это решает ярл. — Поговорите с ним. — И что сказать? Имперец резко встал и прошелся по комнате. Впервые за долгое время я ощутила что-то, отдаленно напоминающее вдохновение. — Скажите, что приехала дочь вашего старого друга, которая торгует драгоценностями и боится ездить по Скайриму без охраны. Скажите, что бретонец и имперка, которых нашли в доме довакина, работали на нее много лет. Защищали в дороге и десятки раз спасали жизнь. Скажите, что они оказались в том доме случайно. Провентус остановился и сдвинул брови. — Хоть что-то из этого правда? Я пожала плечами. — Я и в самом деле торгую драгоценностями. Не все краденое легко продать. Многие кольца, ожерелья и гребни, статуэтки, сервизы и шкатулки чересчур узнаваемы или украшены фамильными знаками. Такие товары мы переплавляем, а редкие камни заново шлифуем. На свет появляются алтари, подсвечники и вазы, серьги, кулоны и броши. Некоторыми торгую я. Пять лет назад мне понадобилось надежное прикрытие, и я совместила приятное с полезным. Знатные дома Скайрима несколько раз в год открывают передо мной двери, чтобы купить изысканное кольцо или необычный браслет. Придворные дамы и их благородные мужья даже не подозревают, что платят за собственные переплавленные подвески или серьги. Некоторое время Авениччи молча глядел на меня. Потом пригладил лысину, словно на голове были густые волосы, и проговорил: — Допустим, я сумею убедить ярла. Как быть с телами? Как ты их повезешь? — Об этом не беспокойтесь, — заверила я, из последних сил изображая хладнокровие. — Я заверну тела в ткань, мой друг перенесет их в телегу и мы уедем. — Ох, Лора, — пробормотал Провентус и с шумом вдохнул. — Сейчас у ярла званый ужин, и я смогу поговорить с ним только через пару часов. Где ты остановилась? — В «Гарцующей кобыле». Имперец кивнул и дал понять, что разговор окончен: — Я за тобой пришлю. — Ну что? — спросил Бриньольф, запирая дверь. В комнате пахло потом. Тяжелые черные тени плясали в углах и на стенах, пытаясь поглотить остатки света. На столе, в маленьком медном подсвечнике, изображающем свернувшегося в кольцо дракона, догорала свеча. — Провентус сказал, что ничего не решает, — проговорила я и, порывшись в ящике стола, достала новую свечу. — Обещал поговорить с ярлом. Бриньольф тихо подошел и замер рядом. — Когда? Я подожгла фитиль и поставила свечу в пустую кружку. Сразу стало светлей. — Ближе к ночи. Вор не ответил. Тяжело опустился на стул и потер глаза. — Долго тебя не было? — Часа четыре. — Проклятье, — выдохнул Бриньольф, прикрыв ладонями лицо. — Собирался просто прилечь и уснул. — Ну и правильно. Тебе надо отдохнуть. Он уперся локтями в колени и мрачно поглядел исподлобья. В глазах отразились и задрожали янтарные огоньки. — Не здесь и не сейчас, — отрезал вор. Я поджала губы и медленно кивнула. На соседней улице убили наших друзей. Ничего удивительного, что он хочет быть настороже. — Как Сапфир? Не дожидаясь ответа, я подошла к кровати и склонилась над нордкой. Она лежала на спине и, приоткрыв рот, тяжело дышала. Я убрала с ее лица длинные спутанные пряди и прикоснулась ко лбу. — Небольшой жар. Скрипнул стул. В следующий миг Бриньольф склонился рядом: сначала потрогал лоб Сапфир, потом приложил два пальца к шее, отсчитывая удары сердца. — Может, сходить за отваром из горноцвета? — предложила я. — Рано, — вор покачал головой и выпрямился. — Пусть попробует справиться сама. Нордка слабо пошевелилась. Я ожидала, что она откроет глаза, но она поморщилась и отвернулась, словно свет причинял ей боль. У меня были сомнения, что Сапфир справится с жаром, но я поймала взгляд Бриньольфа и прошептала: — Хорошо. Мы вернулись к столу. Я освободила свой стул от одежды и села, вытянув ноги. Бриньольф устроился напротив. Некоторое время мы молчали, глядя, как догорает свеча. — Четыре часа, — пробормотал вор. — Почему так долго? — У ярла был совет, пришлось подождать, — прошептала я и прикрыла глаза. — Да и разговор с Провентусом получился не из простых. — Как ты заставила его помочь? — Сказала правду. Ответная тишина была такой выразительной, что я приоткрыла веки и пояснила: — Не всю. Что-то приукрасила, где-то умолчала. — Например? Я вздохнула. — Не хочу это обсуждать. По крайней мере, сейчас. От усталости закрывались глаза, а боль в затылке отвлекала и мешала думать. Больше всего на свете хотелось прилечь и немного отдохнуть, но Бриньольф не давал мне передышки. — Что будем делать, если ярл откажет? Я запрокинула голову на спинку стула и уставилась на дощатый полоток. Сознание сосредоточенно искало в глубине души ответ. Взвешивало все «за» и «против» на чашах воображаемых весов. Насколько далеко я готова зайти? На какое безрассудство отчаюсь? — Отдохнем, — медленно проговорила я, — а потом попробуем украсть тела. «Последнее время ты только этим и занимаешься», — поддел внутренний голос. Я ожидала возражений или упреков в безумстве, но Бриньольф ответил: — Решено. Словно я предложила что-то само собой разумеющееся. На сердце потеплело. За последние дни мне порядком надоело спорить. — Прости, что устроил в таверне допрос, — словно прочитав мои мысли, проговорил вор. — Я в тебе не сомневался. Ты любила Делвина и Векс и никогда бы не причинила им вреда. Я выпрямилась на стуле и поплотней укуталась в шаль. — Но у нашей братии возникнет куда больше вопросов. Ты ведь понимаешь? — Догадываюсь, — выдавила я. Доверие — один из самых острых и больных вопросов в Гильдии. Никто не забыл о предательстве Мерсера, а он, в отличие от меня, был главой почти четверть века. Его уважали и верили, что он всеми силами старался вытащить Гильдию из плачевного состояния, в которое она катилась год от года. Оказалось, что сукин сын не только обчистил общую казну, но и стоял за смертью Галла, прошлого главы. Сильнее всего вероломство Фрея ударило по Бриньольфу. Он считал, что разбирается в людях, но не разглядел предателя в лучшем друге и наставнике. Это пошатнуло его уверенность в себе и породило болезненное недоверие к людям. Поэтому, как бы мне ни хотелось, я не спешила верить, что Бриньольф в самом деле считает меня непричастной к смерти друзей. — Есть версии, кто тебя подставил? Первая свеча наконец догорела, и я поставила на ее место вторую. Горячий воск перелился через край и, словно сугроб, застыл на маленьком подсвечнике-драконе. — Больше, чем мне бы хотелось. — Поделишься? Я наморщила лоб, пытаясь собраться с мыслями, увязать воедино все опасения и догадки. Увязать, а потом произнести вслух и сделать вид, что мне не страшно. Чтобы не сорваться. — Первая версия, — проговорила я и загнула палец, — жертвы. Влиятельные. Мои или Делвина, но не обязательно. Навскидку: Таурин Дулий, Сибилла Стентор и, конечно, Серебряная Кровь. Причем весь клан. Бриньольф нахмурился и задумчиво поскреб старый шрам на щеке. — Вторая, — я загнула еще один палец, — Мартин. Странный заказ, подозрительный тип. Знал Делвина в лицо. — Идет, — согласился вор. — Еще? — Мавен. Он вскинул брови. — С чего вдруг? Мы много лет крышуем ее делишки. Деньги льются в ее карманы как черновересковый мед в глотки столичным забулдыгам. Я вздохнула. — Власть, Брин, власть. Мавен спит и видит себя на троне ярла. За пятнадцать лет Лайла так и не сумела покончить с Гильдией. Если это сделает Мавен, то вырастет в глазах народа до небес. А там недалеко до трона. Мы посмотрели друг на друга. Комната наполнилась тишиной, но Бриньольф сразу нарушил ее: — Хорошо, допустим. Другие версии? Загнув четвертый палец, я на миг задержала дыхание. — Кто-то из своих. Вор замер. Глаза расширились, а губы, тонкие и бескровные, едва заметно сжались. Я снова ожидала возражений, и снова Бриньольф меня удивил. — Я думал об этом, — проговорил он тихо и покосился на кровать. Я озадаченно открыла рот. Неужели он считал Сапфир предательницей? Но вор с раздражением покачал головой, и я догадалась: он просто не хотел, чтобы нордка нас услышала. — Она спит, — почти беззвучно прошептала я. Бриньольф насупился, но все же начал говорить: — В день, когда произошло убийство, многие были на деле. Я полистал конторскую книгу, прикинул, посчитал. Есть вопросы к троим. По спине побежали мурашки, и я с трудом поборола желание обхватить себя за плечи. — Во-первых, к Руну. В день убийства он работал в Вайтране. Вернулся на следующий день, еще до полудня. По времени — впритык, и все же, — Бриньольф пригладил волосы и заерзал на стуле. — Второй — Нируин. Я приберег для него интересный заказ, но он отпросился на чес в Фолкрит. Как раз накануне убийства. Знаю, Вайтран не по пути, но недалеко. Ну и последний, — вор закашлялся и прочистил горло. — Эрлан. Да-да, наш драгоценный алхимик. В день убийства он ездил на какую-то ферму рядом с Вайтраном. — Зачем? — За первыми горноцветами, — хмыкнул Бриньольф. Я дернула уголком рта и снова погрузилась в размышления. Рун. Приветливый общительный имперец, спускающий почти всю выручку на то, чтобы узнать хоть что-то о своем происхождении. Ученик Бриньольфа, прошедший путь от простого карманника до первоклассного наводчика. Единственный вор в Гильдии, который тренировался с мечом по четыре часа в день. Нируин. Шустрый и веселый босмер, казалось, созданный из сплошных противоречий. Сколько раз новичков привлекал его задорный смех и захватывающие истории о разбойной юности в далеком Фалинести. И сколько раз отталкивала граничащая с грубостью прямолинейность. Такой тонкий, маленький и хрупкий, он умело владел кинжалом и, как всякий босмер, в совершенстве стрелял из лука. Последние несколько лет мы время от времени тренировались вместе. Не верилось, что кто-то из этих двоих способен на предательство. Как и Эрлан. Мы слишком долго искали алхимика, чтобы допустить ошибку. Тому, кто стряпает тебе мази и зелья, нужно доверять. Мы не могли взять первого попавшегося алхимика, поэтому все желающие занять это хлебное местечко подверглись жестким испытаниям и многочисленным проверкам. — Ты не допускаешь, что за убийством стоит Темное Братство? Вопрос обрушился словно снежная лавина. Я замешкалась с ответом. — Лора? — Делвин и Астрид были друзьями. Не думаю, что она взяла бы на него контракт. Бриньольф хотел возразить, и я торопливо продолжила: — Или возьмем любовь к деньгам. Оружие, броня, драгоценности — все, что Братство снимает с мертвецов, проходит через Гильдию. На особых условиях, под маленький процент. Если у Астрид есть хоть капля здравого смысла, она не станет этим рисковать. — Хорошо. Допустим, Астрид не при чем, — согласился Бриньольф и неожиданно сверкнул глазами. — А твой новый приятель? Я вскинула бровь. — Цицерон? Вор кивнул и скривился. — Имя-то какое нелепое… — Имперское, — ответила я и сама удивилась прозвучавшему в голосе раздражению. А ведь правда, почему я верю Цицерону? Потому, что он мне нравится? Потому, что меня к нему влечет? Или полагаюсь на чутье? Я прикрыла глаза. До смерти хотелось отдохнуть. Завалиться на кровать и хотя бы несколько минут ни о чем не думать. Не терзаться догадками, не бояться. Просто перестать быть. «Еще одно усилие, всего одно», — пообещала я. Глубоко вздохнула и попыталась освободить сознание. Забыть все версии и взглянуть на картину под другим углом. Отойти подальше, не заострять внимание на мелочах. Мыслить шире. Что, если Темному Братству заказали Гильдию Воров? Сердце стукнулось о ребра. Безумная идея! Но мысль побежала дальше. А если и правда заказали? Посулили баснословные деньги, а может, что покруче. Скажем, власть. За это Астрид поступилась бы не только дружбой с Делвином, но и всеми связями с Гильдией. Я облизала пересохшие губы. Как уничтожить целую Гильдию? Нас слишком много, чтобы охотиться за каждым. А попасть в Крысиную Нору не так-то просто. Мы позаботились об этом несколько лет назад. Думай, Лора! Думай, как убийца. Что бы ты сделала? По спине побежали мурашки. Ответ пришел сам собой. Перессорила бы жертв. Подставила главу и посеяла смуту. Многие бы перегрызлись, а оставшихся я бы убила. Но сперва узнала, как проникнуть в Крысиную Нору. В памяти всплыл вопрос Цицерона: «А почему бы мне не прийти в твою чудесную Гильдию?» Я сжала зубы. Опасный и загадочный имперец. Более того — нибениец. Рыжий, бледный и невысокий. Словно мой несуществующий брат. Словно вся моя тоска по Сиродилу, явившаяся во плоти. Кто бы втерся в доверие лучше? На миг перехватило дыхание. Как будто в легкие натолкали сырого песка. Я уже готовилась проклинать себя за наивность, когда в усталом сознании мелькнуло воспоминание. Тусклые утренние сумерки. Я бегу. Проламываюсь сквозь кусты и запрещаю себе оборачиваться, но поддаюсь соблазну и вижу Цицерона. Одно мгновение. Один взгляд, но в нем все: презрение, злоба и обжигающая ненависть. Такую ненависть сыграть нельзя. Цицерон не знал. По телу прокатилась слабость. Но если Астрид и правда затеяла войну, чью сторону он примет? И какую роль играет Мартин? Я почувствовала, что начинаю сходить с ума и усилием воли открыла глаза. Оказалось, меня уже затягивал сон. Бриньольф сидел в прежней позе и, откинувшись на спинку стула, дремал. Но стоило мне пошевелиться, как он, не поднимая век, спросил: — Ну и? — Не знаю, Брин, — призналась я. — Подумаю на свежую голову. А пока мне кажется, что Цицерон ни при чем. Вор поджал губы и ничего не ответил. Я поняла, что не убедила его и разговор не окончен. Что ж, ладно, мы вернемся к нему позже. Я встала и медленно прошла по комнате. Достала из сундука медвежью шкуру и разложила рядом с Сапфир. К счастью, кровать была достаточной широкой, чтобы уместиться вдвоем. Стащив сапоги, я собиралась лечь, когда Бриньольф, все так же не открывая глаз, проговорил: — Ты хотела знать, что он сказал. Там, на конюшне. Я застыла. — Так вот, слушай. Кратко, без его мудреных словечек, — вор на мгновение замолчал, разомкнул веки и, повернувшись, произнес: — «Если с Лорой что-то случится, я тебя убью». Несколько бесконечно долгих секунд мы глядели друг на друга. Потом я легла и, укрывшись шкурой, попыталась уснуть. Меня разбудили шаги в коридоре. Когда раздался стук в дверь, я вскочила с кровати и махнула Бриньольфу рукой: мол, открою сама. Он кивнул и замер за моей спиной. Взявшись за щеколду, я громко позвала: — Кто там? — Провентус, — послышался знакомый голос. На миг перехватило дыхание. Почему он пришел сам? Почему не прислал слугу? Я обернулась и поглядела на Бриньольфа. Он пожал плечами. Мне ничего не оставалось, как открыть. Лязгнул засов и в комнату пролился свет. На пороге стоял Провентус. С нашей встречи он не переоделся, лишь подпоясал камзол. Слева на ремне висели ножны с коротким мечом, справа — небольшая кожаная сумка, украшенная вышивкой. — Здравствуй, — начал имперец, но, увидев Бриньольфа, осекся. Лицо помрачнело, между бровей обозначилась складка. — Вижу, ты не одна. Он перевел на меня полный упрека взгляд: словно я была глупой юной девушкой, угодившей в дурную компанию. — Я думала, вы пришлете слугу, — пробормотала я и рассеянно пригладила волосы, сообразив, что не причесалась после сна. Более того — забыла надеть сапоги. — Собирался. Но, как видишь, пришел сам. Провентус снова покосился мне за спину. — Ты не могла бы спуститься в зал? — Конечно. Только дайте минуту. Имперец кивнул. — Я подожду тебя внизу. Он поправил воротник и, не оборачиваясь, пошагал к лестнице. Проглотив ком в горле, я закрыла дверь и, сев на край кровати, принялась натягивать сапоги. — Он знает, что ты воровка? — глядя на меня сверху вниз, спросил Бриньольф. — Догадывается. Я распустила волосы и уложила в обычный пучок. На что-то другое не оставалось терпения. В голове крутилась одна и та же мысль: «Провентус пришел, потому что договорился с ярлом или чтобы лично сказать, что не сумел?» — Доверяешь всем подряд? — вор кисло усмехнулся. Накинув шаль на плечи, я наградила его осуждающим взглядом и выскользнула из комнаты. Близилась ночь, и главный зал таверны заметно опустел. Микаэль отложил лютню и заигрывал с какой-то темноволосой бретонкой возле очага. Бедняжка хлопала глазами и кокетливо смеялась. Местные девушки давно не велись на чары барда, и я решила, что она приезжая. За барной стойкой сидели норды, которых я видела несколько часов назад, и все так же играли в кости. Садия, чернокожая официантка-редгардка, собирала грязную посуду со столов, а Хульда, хозяйка трактира, усердно подметала пол. Я спустилась по лестнице и, чувствуя любопытные взгляды, пересекла зал. Провентус выбрал стол в дальнем углу, и это очень радовало. Совершенно не хотелось сидеть на виду. В городе и так начнут судачить, что управляющий ярла встречался в таверне с какой-то молоденькой имперкой. А если мне не повезет, то стражники из Драконьего Предела даже вспомнят мое имя. Вот дерьмо! Может, Бриньольф прав, и я стала слишком легкомысленной? Провентус встал и пододвинул мне стул. — Будешь что-нибудь? Он кивнул на официантку. — Нет, спасибо. Я села и сцепила руки на столе. Авениччи опустился напротив и вытянул губы, словно собирался засвистеть. Он по-прежнему хмурился и не смотрел мне в глаза. Я ждала. — Значит, ты живешь в Рифтене? — спросил он вдруг. — Большую часть времени. — А кто приглядывает за отцом? Он поднял взгляд, но теперь опустила я. Пробудилось застарелое чувство вины. — Он не буйный, слуги справлялись. Но недавно я наняла сиделку. — Значит, ты бываешь в Солитьюде? — Да. Мы поглядели друг на друга, и я не выдержала: — Вы поговорили с ярлом? — Поговорил, — вздохнул имперец и забарабанил пальцами по столу. Бросило в жар. Напряглись плечи. — Что он сказал? Провентус поиграл желваками и ответил вполголоса: — Согласился. Внутри что-то оборвалось. Я моргнула, не в силах поверить. Неловкие слова благодарности уже срывались с губ, но Авениччи перебил: — Ярл согласился, но ты должна понять: мы не хотим шумихи. — Конечно, я понимаю… — Ты придешь со своим приятелем? — он даже не старался скрыть презрения. — И с подругой. Вы видели ее во дворце. Племянница убитых. Провентус поморщился. — Хорошо, но больше никого. Ясно? — Вполне. Он удовлетворенно кивнул. — Подготовьте все, что нужно, и ночью, в три часа, приходите к Залу Мертвых. Я буду ждать вас с Фаренгаром, придворным магом. — Магом? — удивилась я. — Видишь ли, мы надеялись показать тела довакину, но не знали, когда он вернется. Пришлось прибегнуть к магии. Умелый колдун может задержать разложение на месяц или даже два. Фаренгар не колдун — боевой маг. Но кое-что умеет, — Провентус задумчиво уставился куда-то мимо меня. Потом словно вышел из оцепенения и закончил: — Так или иначе, телами занимался именно он и вправе присутствовать. — Хорошо. Объяснение казалось странным, но я была готова согласиться на что угодно. — Значит, договорились? — Да-да, конечно. Мы придем. Спасибо, Провентус, я… — Лора, — он снова перебил, и интонации в голосе заставили меня насторожиться, — я не одобряю того, чем ты занимаешься. И никогда не буду. Но судить тебя не имею права, — он на секунду замолчал и, расстегнув сумку, достал маленький свиток, перевязанный зеленой лентой. — Я не поддержал вас, когда Флавий заболел и того времени уже не вернуть. Я хочу сделать хоть что-то сейчас. Он протянул мне свиток. Я осторожно взяла его и, развернув, пробежала взглядом по аккуратным ровным строчкам. — Что это? — Указ, предложение, просьба. Как тебе больше нравится, — имперец скрестил руки на груди. — Я предлагаю тебе стать моей помощницей. Будешь жить во дворце, получать приличное жалование и помогать мне с управлением города. Я уставилась на него, не в силах вымолвить ни слова. — Не говори ничего, просто подумай. Спешки нет. Я не знала, что ответить. Оставить воровство и жить по совести? Провентус думал, что предлагает мне лучшую жизнь. Наверное, так и было. Но я не могла измениться. Для меня воровство — не забава, не прихоть и даже не суровая необходимость. Часть моего существа, как голод или жажда. — Спасибо, — тихо ответила я. — Я подумаю. Авениччи кивнул, пристально рассматривая мое лицо, и неожиданно рассмеялся. — Ты пошла в отца, Лора. Он всегда добивался, чего хотел. Такие люди нужны при дворе. Я криво улыбнулась. Имперская похвала от имперца. — Ладно, — он шлепнул ладонью по столу. — Мне пора, но я не прощаюсь. Не опаздывай. Фаренгар не любит ждать. С этими словами Провентус встал и, оставив меня наедине с мыслями, направился к выходу. Когда я вернулась в комнату, Сапфир пришла в сознание. Села, подтянув колени к груди, и попросила воды. Я принесла целый кувшин и трижды наполняла кружку, прежде чем воровка утолила жажду. Жар не усилился, но и не спал. Нордка выглядела больной. В душном полумраке ее худое лицо казалось отлитым из воска. Тонкие пальцы неловко сжимали кружку. Глядя куда-то в сторону, она молча слушала мой рассказ. Когда я сказала, что ярл отдаст тела, у Сапфир задрожали губы, а Бриньольф встал со стула и медленно прошел по комнате. Он до последнего не верил, что Провентус поможет. До встречи у Зала Мертвых оставалось четыре часа. Нужно было раздобыть телегу, ткань и веревки. Благодаря Цицерону я знала, как перевозить мертвецов, но отдала бы все, чтобы это знание никогда не пригодилось. Сходив на кухню, я принесла Сапфир немного куриного бульона и кусок пирога, а после мы с Бриньольфом отправились на поиски. Я предложила съездить на ферму Пелагио. Когда Адрианна искала для меня телегу, первым делом отправилась именно к нему. У фермера была хорошая повозка, но для гроба Матери Ночи слишком хрупкая. Но сейчас она могла подойти. Была еще одна проблема: у нас не хватит денег, чтобы рассчитаться с фермером. Даже если бы я загнала гранатовый гребень и аметистовую подвеску. Ничто не мешало снова занять у Макия, но мне совершенно не хотелось видеть его небритую рожу. Я бы с радостью обчистила кого-нибудь из горожан, но без наводки это было бессмысленно и чересчур опасно. Поэтому мне ничего не оставалось, как продать коня. Все решилось само собой и довольно удачно. У Скульвара, вайтранского конюха, оказалась подходящая повозка, и он согласился обменять ее на Тень. Сделка не слишком выгодная, зато тихая и быстрая. К тому же на радостях конюх добавил к телеге двойную упряжь и обещал скорее запрячь лошадей. Я запоздало подумала, что на облучке не хватит места для троих и кому-то придется ехать в телеге с телами. Закончив в конюшне, мы вернулись в город и довольно долго стучали в лавку Белетора. Бретонец уже спал и не слишком обрадовался гостям, но внутрь все-таки пустил. Заверив, что отрываю от сердца фамильную драгоценность, я продала ему гранатовый гребень. Почти половина выручки осталась в лавке. Мы купили два рулона грубой льняной ткани, несколько свертков выделанной кожи, веревки и медвежью шкуру. Выбор вызвал у Белетора нескрываемый интерес, но мы хранили молчание. Взяли напоследок отвар из горноцвета для Сапфир и возвратились в таверну. Ночь выдалась по-зимнему холодной. От каждого выдоха в воздухе клубился белесый пар. Город спал. Резные деревянные дома, выглядевшие такими уютными днем, сейчас казались пустыми и заброшенными. Темные окна напоминали зияющие бездонные глазницы и даже лунный свет, изредка вспыхивающий на стеклах, не рассеивал гнетущего впечатления. Под ногами чавкала грязь. С каждым шагом нарастала тревога, стягивала внутренности тугим узлом и не давала мыслить ясно. Успокаивало лишь присутствие друзей. Бриньольф шел рядом. Рыжие волосы блестели в лунном свете как медная проволока. На плече висел большой туго набитый мешок. В ножнах на поясе покачивался меч. Вор мрачно косился по сторонам, словно ожидал нападения. Сапфир брела позади. После отвара из горноцвета ей стало лучше, и все же нордка была еще слишком слаба. Мы хотели оставить ее в конюшне, когда проверяли выполнил ли Скульвар обещание, но решили не разделяться. Да и сама Сапфир не хотела оставаться. Теперь она, бледная точно призрак, тащилась следом и куталась в плащ. У Зала Мертвых мерцали оранжевые огоньки. Я приметила их еще издалека и испугалась, что мы опоздали. Но, взглянув на звезды, успокоилась: до встречи оставалось не меньше получаса. Все пришли раньше. Возле каменной лестницы, убегающей вниз, к дверям Зала Мертвых, стояли два стражника. Просторные желтые плащи развевались на ветру, а пламя факелов шипело и плясало. Чуть в стороне ждал незнакомец. «Фаренгар», — догадалась я. Облаченный в длинную черную робу с капюшоном, волшебник напоминал ожившую тень. Провентуса не было. — Доброй ночи. Мы замерли в нескольких шагах. — Она была бы куда добрей, если бы я спал, — заявил чародей. У него оказался низкий, глубокий голос. — Пойдемте. Он дал знак, и один из стражников начал спускаться. — А как же Провентус? — спросила я. Спешка привела меня в смятение. — Придет позже, — бросил маг и ступил на лестницу. — Не будем терять времени. Я оглянулась на друзей. Сапфир обожгла меня взглядом, а Бриньольф двинул плечами. Он старался выглядеть невозмутимым, а шрам на щеке придавал ему зловещий, почти устрашающий вид. Но я заметила, как вор напрягся. Еще бы. Присутствие волшебника и стражников не прибавляло спокойствия никому из нас. Но выбирать не приходилось. Затаив дыхание, мы пошли за магом. Зал Мертвых — единственное кладбище в Вайтране. Древние катакомбы с погребальными нишами и урнами. Я никогда здесь не была, но слышала, что последние тридцать лет за Залом следит один и тот же священник. Именно он встретил нас внутри. Сутулый седовласый норд в просторном коричневом одеянии. Я ожидала, что он присоединится к нам, но Фаренгар лишь кивнул старику и, не сбавляя шага, прошел мимо. — Как их убили? — спросила я, когда мы пересекли просторную, устланную красным ковром комнату и остановились возле массивной каменной двери. Маг обернулся и бросил на меня быстрый взгляд. У него было непропорционально вытянутое лицо и тонкие маленькие губы. — Кинжалом или каким-то коротким клинком, — он подумал и добавил: — Вероятно. Стражник потянул за железное кольцо. Дверь медленно, со скрипом приоткрылась. — Вероятно? — переспросила я, чувствуя, как с каждой минутой сердце бьется быстрей. Фаренгар не ответил. Мы вошли в дверной проем и оказались в темном коридоре. Здесь пахло сыростью, плесенью и пылью. — Ступай вперед. Волшебник уступил дорогу стражнику, и тот размашисто зашагал по коридору, освещая нам путь. Пламя факела вырывало из темноты неровные каменные стены; покрытые узорами, глиняные урны; высохшие кости и оскаленные черепа, покоившиеся в нишах. С каждым шагом мы спускались ниже. Становилось холодней. Я куталась в меховую накидку и не могла согреться. — Вот и пришли. Коридор неожиданно закончился. Перед нами возникла старая дверь, покрытая ржавчиной. Фаренгар достал из кармана связку ключей и, выбрав нужный, вставил в замочную скважину. Щелчок, другой, третий. По катакомбам разлетелось эхо. Страх пронзил меня как нож и пробежал по телу мелкой дрожью. Связка ключей исчезла в кармане, но маг не спешил. Медленно и аккуратно он закатал свой левый рукав, и я увидела маленький мешочек, привязанный к запястью. Помяв мешочек пальцами, чародей поднес его к лицу и только тогда толкнул дверь. Сначала я ничего не почувствовала, но в следующий миг меня окутала кисловато-сладкая вонь. Разложение и смерть. Я судорожно вздохнула и обернулась к Сапфир. — Останься здесь. Я боялась, что она не справится с тем, что ждало за дверью. Воровка и так с трудом стояла и опиралась на руку Бриньольфа. — С чего это? — огрызнулась Сапфир, но глаза выдали смятение и ужас. — Это приказ. Она упрямо тряхнула головой. — Лора права, — заметил Бриньольф. Я никогда не слышала, чтобы он говорил с Сапфир так ласково. — Тебе лучше остаться. Воровка вцепилась в него, словно маленькая девочка. — Давай отойдем немного, вот так. Бриньольф отвел ее в сторону и осторожно освободил руку. — Подожди здесь. Ладно? Она всхлипнула, беспомощно посмотрела на него, но все-таки кивнула. Слава Ноктюрнал. Сейчас мне меньше всего хотелось ссориться. Я повернулась к магу. Тень от капюшона скрывала верхнюю часть лица, виднелись только рот и подбородок. В плотно сжатых губах мне померещилась насмешка. — Жди здесь, — сказал он стражнику. Я ожидала, что чародей заберет факел, но он и не думал. Поднес к лицу свой ароматический мешочек и шагнул в зловонную тьму. От страха свело желудок. Сделав глубокий вдох, я шагнула следом. В тот же миг в комнате вспыхнули искры: маленькие огоньки на кончиках пальцев мага. Они разгорались, пока пламя не объяло все пальцы. Тогда чародей хлопнул в ладоши и всплеснул руками. Искры разлетелись в стороны и тотчас на стене один за другим разгорелись факелы. Штук восемь, не меньше. Неожиданно стало светло как в летний полдень, и я зажмурилась. А приоткрыв глаза, увидела полукруглую комнату, больше напоминающую склеп. Вдоль левой стены тянулся каменный стеллаж, заставленный пузатыми бутылями, тазами, медными котлами и глиняными чашами. У правой — длинный гранитный стол, похожий на лавку. Он был завален свертками с тканью и устрашающими инструментами: щипцами, лезвиями и загнутыми спицами. В центре комнаты стояли три каменных постамента. Один пустовал, на двух других, укрытых черным полотном, лежали тела. Фаренгар замер у изголовья и сделал знак рукой. — Идите сюда. Ноги онемели. Я смотрела на очертания тел под тканью и не могла пошевелиться. — Ну? — маг начал раздражаться. Так громко стучало в ушах, что я не слышала, как подошел Бриньольф. Мягко коснулся плеча: коснулся, но не подтолкнул, и это вдруг придало мужества. Сжав кулаки, я шагнула к постаментам. — Значит, вы уверены, что это ваши друзья? — спросил маг, когда мы встали рядом. — Да, — проговорила я и собственный голос показался чужим. — Сейчас проверим. Фаренгар взялся за покрывало и резко откинул. Сердце замерло. Ужас прокатился ледяной волной, и я ощутила жуткую звенящую пустоту. Словно у меня что-то украли. Что-то, о чем я даже не подозревала. Надежда. Какая-то частица меня до последнего верила, что произошла ошибка. Надеялась, что Макий обознался… Но на столе лежала Векс. Хотя узнать ее было трудно. Длинные светлые волосы превратились в грязную, слипшуюся от крови паклю. Лицо, некогда румяное и гладкое, казалось уродливой маской. Кожа вздулась и стала землисто-синей, губы распухли и потемнели. Взгляд дернулся, скользнул ниже, и я почувствовала во рту горечь. На горле зияла огромная рана. Настолько глубокая, что виднелись стенки гортани. — Ну что? — спросил маг. Он нюхал свой ароматический мешочек и пристально изучал наши лица. Нестерпимо захотелось подойти и ударить его. Врезать промеж глаз, чтобы он отвернулся. Вместо этого я прерывисто вздохнула и ржавым голосом ответила: — Это она. Маг прищурился и пошел ко второму постаменту. Я взяла Бриньольфа за руку. Он вздрогнул и крепко сжал мою ладонь. Фаренгар замер у изножья и начал снимать покрывало. Мы увидели ноги в высоких заляпанных грязью сапогах и кожаных штанах с множеством карманов и кармашков. На животе покрывало остановилось. Маг поморщился и потянул сильней. Приклеившаяся к засохшей крови ткань отлеплялась медленно, с влажным сосущим звуком. Пахнуло едким смрадом. Я закрыла ладонью рот и сжала зубы, чтобы удержать рвущийся из горла крик. Драконы, призраки и ожившие мумии — все это вдруг показалось невинной детской сказкой. Я увидела настоящую смерть, чудовищную в своей жесткости. Живот был сплошной рваной раной. Кожаная броня торчала клочьями, открывая распоротые внутренности, потемневшие волокна мышц, синие прожилки сосудов и вен. Подгнившие кишки частично вывалились наружу и свисали мокрой вонючей грудой. Но не это было самым страшным. Фаренгар откинул покрывало, открывая лицо, и мир покачнулся. Делвин… Узнать его было сложнее, чем Векс. Нет, ему не рассекли горло. Убийца оказался изощренней. Аккуратно, с пугающей точностью он вырезал глаза, а в глазницы вставил по камешку: черному и белому.