Жить в твоей голове

…Перед нею — дверь личного адмиральского кабинета. Терять нечего, и Гера нажимает на кнопку вызова. Каждая секунда ожидания отдается гулким ударом сердца в ушах. Но вскоре дверь открывается — как ни странно, без лишних вопросов — Добрый вечер, гранд-адмирал, — с легким поклоном произносит она. В кабинете всё как обычно: на стенах — сложные графики и замысловатые артефакты; в живом уголке вповалку дремлют исаламири. Траун сидит за столом — налегке, в белоснежной гимнастерке из тонкого полотна. Китель висит на кресле. «Я ведь могла бы…» — некстати проносится в голове; и от этой тёмной, жестокой мысли становится тошно. Гера украдкой бросает взгляд на своё отражение в полированном металле: на неё смотрит статная, уверенная, почти незнакомая тви’лечка в новом платье, сшитом по последней имперской моде… Нет. Не могла бы. И даже если могла бы, то не станет. Не станет предавать того, кто был с ней, когда всё рушилось. Не отплатит неблагодарностью тому, кто на свой страх и риск вытащил её с охваченного безумием Рилота. «Больше я не повстанка. Ну и пусть», — заключает она и делает шаг вперёд. Интересно, уловил ли гранд-адмирал её неуместные сомнения?.. Как бы то ни было, он оставался столь пронзительно спокоен и открыт, что было бы верхом вероломства причинить ему хоть какой-либо вред. А она неспособна на это. Даже несмотря на своё мятежное прошлое. И он прекрасно это знает. — Добрый вечер, Гера… Что-то случилось? — просто спрашивает он. — Я хочу видеть вас. — В столь позднее время все порядочные граждане Империи спят, — с мягкой иронией замечает Траун. — Что привело вас сюда? — Я хочу видеть вас, — повторяет она; и в её глазах вдруг появляются крупные слёзы. — Если завтра в ИББ арестуют меня, то… Договорить невозможно: слёзы душат, горло перекрывает безумный страх — вновь потерять. Она уже потеряла тех, с кем годами сражалась бок о бок; потеряла и веру в то, за что сражалась — а он всё это время был рядом, не осуждая, не оценивая, не стараясь склонить на чью-то сторону — лишь помогая разглядеть в хитросплетениях жизни страшную правду. А сейчас есть риск, что суровая Империя всё-таки не поверит им. Не поверит, что отважная капитан Синдулла больше не хочет сражаться. И тогда она вновь потеряет. Потеряет его, а вместе с ним — последнюю надежду на новую жизнь… — Ваша искренность несомненна, Гера. Думаю, эти опасения совершенно излишни. Траун по-прежнему сидит в кресле; он расслаблен и внешне невозмутим. Однако в глубине его взора она находит отражение своего страха. И — решается… Неизвестно, что будет завтра. Поэтому она действует сейчас по веленью души, без оглядки. Гера наклоняется к нему, обнимает его и медленно, сосредоточенно целует; кончики лекку нежно обвивают его шею и слегка подрагивают, отзываясь на мощный пульс. Гера вкладывает в каждое движение всю свою пронзительную нежность — и настойчиво ждёт ответа от гранд-адмирала: трепетно и отчаянно, как бывшая повстанка; непреклонно и планомерно, как успела научиться у имперцев. А может быть, и всегда умела. …Наконец он сдаётся — или, по крайней мере, очень толково изображает капитуляцию. Его дыхание становится прерывистым и горячим, он покрывает поцелуями лицо Геры и что-то шепчет на родном языке; и сквозь плотный бархат закрытого платья она чувствует электричество его бережных прикосновений. В какой-то момент он слегка отстраняется; на его лице — приятная, скромная улыбка. — Вам когда-нибудь говорили, что вы прекрасны, Гера?.. Она опускает глаза и расплетает лекку. — В детстве… До войны. Алые очи сверкают, словно торжествуя победу в тяжёлой битве… Да: так и есть на деле. — Ваша война окончена. В блаженной тишине кабинета вдруг раздаётся резкий писк комлинка. Гера невольно вздрагивает и пытается вырваться; однако Траун крепче прижимает её к себе, давая понять, что бояться нечего. Он внимательно изучает текст на экране: судя по всему, информация пришла из штаба. — К завтрашнему утру нас ждут, — наконец изрекает он, и Гера, облегчённо вздохнув, высвобождается из объятий. — Всё должно пройти благополучно. — Слава Империи, — тихо смеётся она, пробуя эти непривычные слова на вкус, а после тихо добавляет: — Спасибо… В кабинете вновь тихо. Гранд-адмирал глядит на дочь Рилота с ироничной нежностью, и Гера вновь опускает глаза. В такое позднее время все порядочные жители Империи должны спать. И она удаляется.