Жить в твоей голове

Металлические стены лифта вмещают их — бойцов охраны в чёрной броне, дочь безвременно погибшего лидера «Свободного Рилота» и, наконец, гранд-адмирала Империи: сегодня его форма кажется просто ослепительно белой, разительно контрастируя с яркой синевой кожи. Геру уже давно мучает желание узнать о нём больше. Кто он и откуда?.. Отчего ей никогда не удавалось встретиться с такими, как он? Если бы только им удалось хоть немного побыть наедине — как тогда, в кабинете или штабной медицинской палате… Случайный взгляд на броню штурмовиков несколько отрезвляет её. Сейчас она в Империи; многое из того, что Гера знала о ней, оказалось полнейшей ложью — или же лукавой правдой, изуродованной в мясорубке пропаганды. Но кто может знать, что здесь на самом деле уместно, и что дозволено?.. Скоро всё закончится, и тогда они, возможно, вообще больше не… нет, только не думать, нельзя сейчас думать об этом. И снова она не может отвести глаз от Трауна. Как и когда ей случилось настолько отчаянно привязаться к нему, усвоить его взгляды, превратиться в преданную сторонницу?.. Впрочем, даже узнав ответ на этот вопрос, она уже не уйдёт. Не сможет предать его… и себя. Новую, пока ещё не знакомую, но по-прежнему живую, искреннюю себя. Будь что будет. Всё равно он — единственное, что у меня осталось, кроме родины, которая теперь навсегда перейдёт под управление Империи. Голова так некстати кружится; лекку трепещут, будто по ним проскочила лёгкая, но ощутимая электрическая искра. Гера не отрываясь глядит на него… и в какой-то момент решается.

* * *

…Синдулла не видела себя в небольшом узком зеркальце и оттого не могла знать, что гранд-адмирал с неподдельным интересом наблюдал её дерзновенное поползновение. Заметив его, штурмовик из охраны вполне ожидаемо потянулся за шокером; однако Траун одним взглядом велел тому остановиться. Секунды тянулись долго, будучи настолько полны ощущений, что время словно вовсе перестало существовать. Кончик лекку ласково, с лёгким трепетом поглаживал прохладную кожу, скользя раз за разом от уха к воротнику. В зеркале отражался профиль Геры, и Траун прекрасно видел, сколько нежности с ноткой страдания излучали глаза гордой тви’лечки. На миг он позволил себе забыться, представив, как неспешно обхватывает ладонью светло-зелёный отросток, а затем, слегка повернув голову, запечатлевает на нём дразнящий, невесомый, но столь ощутимый для неё поцелуй… как кончик второго лекку медленно ложится на плечо с другой стороны и ухитряется расстегнуть воротник имперского кителя… как неожиданно и ловко оборачивается его обладатель, чтобы заключить виновницу происшествия во внезапные, но столь долгожданные объятия… …Всё закончилось — пусть не мгновенно, но слишком быстро. Гера потупила взор; похоже, её вновь охватила тревога, что было вполне естественно — не каждый день клянёшься в верности государству, которое годами считал своим злейшим врагом!.. Кожа всё ещё хранила тепло от нежного касания лекку; и, несмотря на вопиющую серьёзность ситуации, Трауну стоило немало усилий сдержать мечтательную неопределённую улыбку. Вечером — он знал, — явно не получится сохранить стопроцентную ясность рассудка. А значит, все необходимые меры надо принять заранее.