Эффект бабочки

Один, один остался я… …Померкла молодость моя С её неверными дарами. А. Пушкин

      Юность…       Что может быть прекраснее, сладостнее и желаннее беззаботной юности, когда сама жизнь простирает перед тобой бесконечное множество горизонтов? Что может быть чувственнее первой влюблённости, покрывающей щёки стыдливым румянцем? Что может быть слаще первого поцелуя, бабочкой порхающего на устах?       И что же делать, если юность, только-только вступив в свои права, омрачилась безудержным страхом?       Юные Кристина и Рауль влюбились друг в друга и храбро пронесли свою влюблённость сквозь все преграды. Юные Кристина и Рауль стали самыми счастливыми из людей на всей планете. Юные Кристина и Рауль поклялись друг другу в вечной пламенной любви…       Но виконт и виконтесса де Шаньи оказались абсолютно чужими друг другу людьми. Совершенно разными личностями.       Кристина не любила вспоминать то хрупкое счастье, которое когда-то постигло их двоих в детстве. Мальчик, спасший красный шарф, — так романтично и так наивно… Наивно полагать, что вечная любовь (а Кристина всегда мечтала именно о таком чувстве) рождается из абсолютного, безграничного счастья в юности. Подобное не образует подобное. Был день — придёт ночь, была жизнь — наступит смерть, была боль — настанет облегчение. Было счастье — непременно явятся невзгоды, которые омрачат его настолько, что оно станет казаться вымышленным. Мнимым.       Кристина не любила вспоминать и то, что связывало её и виконта в Опере. Движимая страхом, она искала путь к смелости, испугавшаяся ночи — шла к свету. Была ли та самая любовь, ради которой и она, и он сделали почти невероятное, — или была только игра в любовь? Признания, поцелуи на крыше под луной, помолвка… Это было сказкой наяву. Сказкой со счастливым концом. Но кто знает, что кроется в последних строках? Кто предречёт, что жить влюблённым долго и несчастливо?       Отгремела их свадьба: пышная, торжественная, величественная, воспеваемая во всех парижских газетах и нисколько не походящая на ту картинку, которую начертало воображение невесты. Она желала быть рядом, не имея ни роскоши, ни богатства, ни титула; она желала просто быть, чтя это за счастье — то самое, к которому она стремилась.       Пролетели несколько дней её замужней жизни. Несколько дней, почему-то текущие очень медленно, идущие вразрез с её представлениями об этих самых днях. Пролетели дни. Протянулись недели. Неспешно проплыли месяцы.       Юность закончилась, как будто и не начиналась.       А за ней, за юностью, — неожиданно иная реалия.       Попытка ухватиться за прежние грёзы.       Попытка вернуться к тем романтическим отношениям, которые никак не назовёшь супружескими.       Ослеплённость, не позволяющая видеть неизбежного отдаления, несовпадения приоритетов.       Он хотел иметь влиятельное имя. Она — жить в самом уголке мира, под сенью кружевной листвы.       Он хотел посещать званые вечера. Она — в тишине мечтать о былом.       Он не выносил и мысли о её выступлениях, о посещении едва восстановленного после пожара театра, о любом её соприкосновении с музыкой. Боясь тени воспоминаний о Призраке Оперы — и тем самым лишая воздуха её саму.       Он много говорил о любви. Она не слышала красивых слов.       Известие о смерти учителя стало оглушительным.       Тысячи вопросов, тысячи попыток опровергнуть. Тысячи горячих слёз.       Отрешение от действительности. Слепые надежды без единого шанса исполниться.       Она вспоминала и не хотела забывать. Отчаянно желала исправить — и чувствовала себя слабой и бессильной.       Она страдала.       Живя прошлым, существуя грёзами — но совершенно забывая реальность.       В какой-то момент всё рухнуло. Жизненные пути разошлись, как расходятся два корабля, однажды повстречавшиеся в море.       Она оставила немногословное письмо и иссохший цветок, когда-то подаренный ей им. Оставила серебряный отблеск кольца.       И лишь одно слово, начертанное в постскриптуме.       «Отпусти…»