Злых людей нет на свете, есть только люди несчастливые. М. Булгаков
И снова перед глазами стояла непрозрачная пелена, и снова всё было устлано непроглядным мраком. И снова открыть глаза чувствовалось непосильным. — Крис… тин, — до слуха донёсся негромкий зов. Её звали по имени. И снова тьма расступалась. Память возвратилась в один миг, и в голове как наяву пронеслись все чувства, заставляющие душу трепетать. Неужели это был не сон, неужели теперь, в этот миг, прикосновение к её плечу реально, неужели… Неужели он был с ней, рядом?.. Эрик… Его имя ощущалось так сладко, что она не заметила, как сквозь ускользающее сновидение произнесла его вслух. Горячая ладонь в одночасье опалила тонкую кожу осколками боли. Кристина распахнула глаза, непроизвольно схватившись за пылающую от удара щёку, и вскрикнула, столкнувшись глазами с полным злости взглядом. Мужчина, стоящий перед ней, походил на разъярённого зверя, еле удерживающегося от нападения. Всклокоченные волосы, побагровевшее от ярости лицо, измятый и разорванный дорогой костюм… Кристина едва узнала в нём когда-то горячо любимого ею виконта де Шаньи. — Рауль… — Довольно, — он криво усмехнулся, и Кристина уловила отчётливо витающий в воздухе запах спиртного. Словно в подтверждение этому Рауль крепче сжал полупустую бутылку, которая всё это время находилась в его руке, и одним глотком осушил её, не замечая шокированного взгляда. Стекло разбилось вдребезги, и его осколки вторили когда-то расколовшемуся счастью. — Ты зовёшь его, — он расхохотался, но Кристина попятилась от истерического смеха, понимая, что никуда не сбежит. Всё происходящее казалось туманным сном, кошмаром во мраке ночи, но вместе с тем яснело оглушительной реальностью. — Ты зовёшь этого монстра во сне! — Рауль схватил её за локоть, с силой потянув на себя, и вцепился в её плечи, отталкивая к стене, и занёс руку, чтобы… — Мама! — тоненький оклик заставил его обернуться, выпуская Кристину, которая, сразу же отдалившись от него, в испуге замерла. На неё смотрели серо-зелёные глаза — те самые, которые прошлой ночью переполнялись страстью. Те самые, которые нельзя было забыть или спутать. — Мама, — прошептало дитя, подбегая к матери и хватаясь за подол её платья, но не ища защиты — стараясь её защитить. — Что ты забыл тут? — хрипло вопросил Рауль. — Уйди прочь! — глаза налились яростью, но мальчик не шевельнулся и не отвёл взгляда. — Вон отсюда, отродье чудовища! — Уходи, — прошептала Кристина, с опаской глядя на супруга, не удержавшего равновесие, упавшего на кровать и пьяно застонавшего. Ребёнок покачал головой, не отпуская её юбки. — Скорее. Рауль перевернулся, скинув с себя испорченный фрак и открыв взгляду грязно-белую рубашку, и замер, так и оставшись полулежать на кровати, касаясь ногами пола. Кристина осторожно, боясь создать и малейший шум, взяла мальчика за руку и покинула спальню, не замечая, как по щеке скатилась горькая слеза. — Он не любит нас, — произнёс сын, и Кристина поймала себя на мысли: самое страшное было в том, что он не спрашивал, а утверждал. Сын… Глаза скользнули по лицу ребёнка и вдруг замерли, расширившись от ужаса. Правая щека ребёнка была скрыта самодельным картонным щитом с неровной прорезью для глаза. Маска держалась на тонких завязках, скрывающихся в негустых русых волосах. Кристина всхлипнула, не в силах больше сдерживать слёз. — Я играл в саду и наклонился слишком близко к озеру, — мальчик отвёл глаза, устремив их сквозь светлые, кремового цвета стены. — Моя маска упала в воду, — он коснулся рукой материной ладони, безмолвно прося прощения. — Ты спала, и я не хотел тебя будить. Я… я сделал эту маску сам, — он тяжело вздохнул, опустив голову. — Он мог вернуться в любой момент. Кристина склонилась над сыном и, не медля, одним движением сорвала бесчувственный картон. — Не надо… — запоздало прошептал ребёнок. — Ты же знаешь, он не выносит этого… Слишком знакомо… Слишком живо, слишком бессмертно было в памяти его лицо, воскресшее в облике несчастного ребёнка. Щека неестественно-красная, бугристая, с неровностями, похожими на огромные волдыри, и несколькими свежими рубцами. Проклятие, коснувшееся дитя, расползающееся от уха до самого носа, от деформированной верхней губы до залысины на лбу. Прижать к себе, прикоснуться, с вспыхнувшей материнской любовью поцеловать каждую выпуклость, каждое увечье на чистом, ангельски детском лице. Не заметить, что из глаз одна за другой катятся безудержные слёзы. — Не надо, — повторил ребёнок, обращаясь к Кристине и говоря совсем о другом. — Не плачь, — как же серьёзны были его глаза, его слова… — Слёзы не выход, мадам, — возвестил запомнившийся голос, и словно бы из тени появился знакомый ей незнакомец. На нём больше не было ни шляпы, ни клетчатого шарфа — но овевающая его таинственность не исчезла, а лишь стала какой-то исступлённой. — Вы слишком сильны, чтобы плакать. Кристина молниеносно обернулась, становясь впереди, закрывая сына от грозящей опасности. — Вы… — прошептала, не отводя глаз. Глядя решительно и грозно. — Тебе правда лучше уйти, Густав, — проговорил мужчина, сверкнув серыми, но не похожими на взгляд ребёнка глазами. Кристина перевела взор на сына и, закусив губу, вытерла солёную дорожку тыльной стороной ладони. Мужчина не переставал вглядываться в её черты, ожидая её слов. — Густав, — она обратилась к мальчику. — Я скоро вернусь. Выдержав долгий взгляд, он ещё раз скользнул глазами по статному незнакомцу и, надев на лицо картонное забрало, медленно — как будто всё ещё ожидая, что его окликнут, — зашагал прочь, направляясь в комнату. — Присядем, Кристина, — мужчина достиг просторной гостиной и опустился в мягкое кресло. — Что… что вы здесь делаете? Нет, не говорите… — она покачала головой, всматриваясь в его обличье более осмысленно. — Это всё вы… Вашей волей я снова здесь… Молчите, — подняла руку, не позволяя ответить, поднялась с неожиданной решимостью. — Я не знаю, кто вы, — Кристина выдохнула и заговорила снова. — Вы играете… Лишь играете со мной, даря прошлый день, наполненный надеждой, — и эту реальность, неправильную, ненастоящую. — Послушайте же… — Может быть, вы всесильный дух, небесный посланник, а может… Может быть, сам дьявол, — мадам де Шаньи опустила голову, позволяя скатиться нескольким слезинкам. — Дьявол, во власти которого, маня мнимым блаженством, причинять страдания и боль. Только я всё равно была счастлива вчера, — её голос почти сорвался. — Я видела его, я… Он целовал меня, он любил меня — и я была счастлива, пусть всего на миг, пусть во имя будущего несчастья. Вы не лишите меня этих воспоминаний. — Успокойтесь, прошу вас, — мужчина вдруг нахмурился, глядя куда-то вглубь, сквозь неосязаемую ткань воздуха. — Я уже и сам не знаю, кто я, — прошептал безмолвно, шевеля одними губами. — После всего… Но вы наверняка удивлены тем, что происходит вокруг вас, — его речь, тихая и задумчивая, в одночасье утратила глубокие ноты вновь и стала твёрже и увереннее. — Я объясню вам… — Уходите! Я не желаю вас видеть, — Кристина как будто преобразилась: широко распахнутые глаза отражали внутреннюю силу, густые кудри рассыпались по напряжённым плечам, и теперь дочь шведского скрипача казалась воинственной. Но, может быть, она и была такой если не всегда, то уже очень давно? — Теперь у меня есть Густав. Его сын. — Я не желаю вам зла, — всё ещё незнакомец сделал шаг ей навстречу. — И вы должны это понять.***
— Я ведь говорил вам, — промолвил мужчина, откидываясь назад в плетёном кресле. — Любые изменения в прошлом так или иначе касаются будущего. — Вы знали? — прошептала Кристина, прикрывая глаза и касаясь пальцами висков в попытке унять внезапно нахлынувшую головную боль. — Вы знали, что… Что всё случится вот так? — Я не мог этого знать, Кристина, — ответили ей. — Возможно, предугадать… Но и то лишь отчасти. — Значит, мне сейчас снова двадцать восемь, — проговорила, задумавшись. — Но как… Почему? Почему всё вот так? — Я могу рассказать вам, но… Вы должны быть уверены, что хотите это знать. — Прошу вас, — Кристина приподнялась в кресле, обращая глаза на собеседника. — Я должна знать. — Вы помните только вашу с ним ночь? Ночь любви, разделённую на двоих? — вопросил мужчина. Она кивнула, вмиг сосредоточившись. — Вы наверняка думали, что отныне будете счастливы вместе? — Я… Эрик любил меня, всегда любил, и я полюбила его. Я успела, я не позволила ему умереть от неразделённого чувс… — говорящая замерла на полуслове. — Или… Вы хотите сказать, Эрик… — прозрачная слезинка снова прочертила на щеке невидимую дорожку. — Но как?.. — Нет, он не умер, — возразил мужчина. — Он исчез. — То есть? В каком смысле — исчез? — Кристина недоумённо взглянула на него. — Я не понимаю… — Призрак Оперы был счастлив, — серо-зелёные глаза наполнились мягкостью, — но лишь до тех пор, пока не осознал, что совершил. Он любил вас больше жизни, и вы знаете это, — она кивнула. — Но когда он проснулся, то… Он боялся смотреть вам в глаза. Он боялся прикоснуться к вам ещё раз: ему казалось, что ушедшей ночью он сотворил непоправимый грех. — Но… Я говорила ему, что люблю… Говорила же? Эрик чувствовал это, он… — Он представил, что ждёт вас с ним. Он любил вас — и, любя, оставил, и желая, и не желая, чтобы вы помнили о нём. Он бесследно исчез, когда вы ещё спали, печально улыбнувшись вам напоследок. А после… После вы, совершенно отчаявшаяся, узнали, что носите под сердцем его ребёнка. — Я… — Кристина всхлипнула. — Это немыслимо… Я… Не могла предположить… — Вы не знали, жив ли он, вы пытались искать его, но всё было тщетно. Но виконт — вы ведь всё ещё были помолвлены с ним — не собирался исчезать из вашей жизни, и вы решились… — Я могу продолжить, — ответила Кристина полушёпотом, — я наскоро сыграла с Раулем свадьбу, чтобы мой ребёнок родился в полноценной семье, чтобы он имел отца. — Именно. Вы желали искать Эрика ещё — но у вас не было времени, иначе ваше положение сыграло бы с вами злую шутку. Вы покинули бы мужа в одночасье — но об Эрике не было никаких вестей. — А потом Густав… — она закусила губу, — родился… — Ваш сын унаследовал облик отца, и виконт де Шаньи, разумеется, осознал это с первого взгляда. Ещё прежде, чем увидел лицо ребёнка, только встретившись с его глазами. Он любил вас совершенно искренне, заботился и поддерживал во время беременности, он мечтал о наследнике, но всё хрупкое счастье — иллюзия счастья — развеялось в одно мгновение. Вашему супругу было тяжело, невыносимо тяжело, и… — И он стал… Таким, какой он сейчас. — Не сразу, но постепенно. Он почти не появлялся дома, ночуя в различных заведениях, пытаясь отплатить вам бесконечными изменами, забываясь в алкоголе и в картах, растрачивая своё состояние. Он ненавидел Призрака, навсегда отравившего вашу с ним жизнь, он был зол на вас и вашего ребёнка — слишком зол, чтобы постараться простить непростительное, — но вместе с тем виконт был и остаётся глубоко несчастным. — Он любил меня, но я… Я предала его, — проговорила Кристина. — Я предала его, как предала Эрика, — тихо вздохнула, не поднимая опущенных глаз. — Но взамен он причинял мне боль. Всё это время. — Ему было больно — может быть, не меньше, чем вам. — Я понимаю… Но я не ушла от него. — Вы надеялись, что он простит вас и примет Густава, но он лишь возненавидел его. Вам было некуда идти. Антуанетта Жири с дочерью уехали в Америку, и вы не решились, не смогли бы ехать за океан в неизвестность с ребёнком на руках. — Господи… Я… Если бы я знала… — Жизнь непредсказуема, мадам, — ответил мужчина и вдруг взял её за руку, на которой, словно изысканный браслет, пылали огненно-алые бусины. — Теперь только вы вправе решать, как действовать, но возврата в прошлое — в ваше прошлое — никогда не будет. Если вы решитесь испытать судьбу снова, то и этот мир исчезнет для вас навсегда. — Я понимаю, — Кристина снова нахмурилась от боли, бьющей по вискам набатом. — Но вы так и не сказали ваше имя. — Оно совершенно незначительно теперь, когда… Оно не играет никакой роли. — И всё-таки? — Можете называть меня Жюлем, — ответил, сразу же продолжая, — но не спрашивайте о том, кто я. Всему своё время. — Я… Хорошо, — Кристина замерла, разглядывая золотую вязь миниатюрных звеньев на запястье. — Значит, я могу вернуться в прошлое ещё раз, но могу и остаться здесь? — Если вы решите остаться, я отниму у вас возможность передумать. — Вы знаете, Жюль… — она вздохнула. — В этой реальности я имею частичку Эрика, и… Громкий шум не позволил Кристине закончить. Чуткий слух уловил яростный крик и вторящий ему прерывающийся детский. Она поднялась и уже достигла двери, когда услышала глухой, похожий на удар звук. «Он не любит нас… Ты же знаешь, он не выносит этого…» — в голове проносились слова десятилетнего, но уже такого взрослого Густава. Где-то в душе как будто что-то разбилось. Вдребезги. «Вы надеялись, что он простит вас и примет Густава, но он лишь возненавидел его». Решение показалось единственно правильным. Кристина судорожно вздохнула и сделала шаг к своему таинственному спутнику, озвучивая свой выбор.