***
Мать ушла на работу, а Коля помылся оставшейся горячей водой и надел чистый спортивный костюм. Почему-то он оказался тесным. Рукава обжимали предплечья, штанины заканчивались выше лодыжек. Для дома сойдёт. Коля достал из буфета противень и начал собирать еду для Дичка. Если наглое животное отказывается есть печенье и рыбный суп, то пусть сам выберет, чего хочет. Мисочка гречневой каши с тушёнкой. Кусочек сырого лосося. Банка малинового варенья. Ломтик сыра. Заветренная сосиска. Кусок чёрного хлеба. Сырая картофелина. Солёный огурец. Яблоко. Стакан компота. Пакет замороженной клюквы. Шоколадная конфета «Василёк». Ну прямо шведский стол — как на фотографиях из Турции, куда мать ездила с Магометом. Не успел Коля выйти во двор, как под ноги ему кинулись встрёпанные куры. Петька стоял посреди двора, вытянувшись во весь рост. Он вертел головой по сторонам, словно ожидал нападения. Кто их напугал с утра пораньше? Голодно завыла свинья. — Да покормлю я вас, успокойтесь! Но сначала обслужу самую важную персону, — сказал Коля громко, чтобы Дичок в сарае его услышал. Крючок на дверях был откинут — но он такой хлипкий, из старого гвоздика, могло и ветром сорвать. Шагая широко и осторожно, чтобы не наступить на горшок, Коля зашёл в дровяник. Дичок сидел на чурбане, недовольно нахохлившись. Он увидел Колю с подносом, и ноздри его дрогнули. Коля опустил перед ним еду, сел на пол, скрестив ноги, и сказал: — Ты вчера съел яйцо, а уху есть не стал. Я не знаю, чего тебе нужно, выбери сам. Дичок посмотрел на мисочки и тарелки, потом на Колю, потом опять на мисочки. В глазах его мелькнуло удивление, а через секунду — удовольствие. Он цапнул лосося и жадно откусил вместе с кожей. Послышался хруст костей. Не успев проглотить первую порцию, Дичок сунул в рот оставшееся, но внезапно передумал и откусил лишь половину. Неуверенным жестом он протянул Коле лосося. Делится! Признал за друга! Коля взял рыбу и начал есть. Она вчера плавала в реке, никто ещё не отравился свежей рыбой, пусть даже сырой. Он ел, выбирая косточки и сняв шкуру: не хотелось жевать чешую. Неважно, что свежая. Заметив, что Дичок смотрит на него, Коля предложил ему недоеденную шкурку. Дичок взял её и забросил в рот. Прожевал и облизнулся. Коля тоже облизнулся. Сырой лосось оказался вкусным. — И что, это всё? Больше ничего не понравилось? Дичок склонился над противнем. Понюхал сыр и изобразил, что его вот-вот вырвет. Коля хихикнул, подвинулся ближе и как будто случайно положил руку на чурбан — в сантиметре от бархатного хвоста. Если Дичок позволит, если он тоже испытывает… Но Дичок словно прочитал его мысли и поджал хвост. На его морде промелькнула усмешка. Ничего он не испытывает. Щёки вспыхнули, Коля медленно убрал предательскую руку. Отодвинулся подальше. Он слишком хорошо его понимает. Может, чувствует его желание? Он очень умный. Внимательно рассмотрев и обнюхав еду, Дичок выбрал яблоко и пакет с клюквой. Ловко развязал и начал есть. Ледяные ягоды громко крошились на его зубах. Коля засмотрелся на работу сильных челюстей. Взял ягодку из протянутого пакета и тоже попытался раскусить, но она была как горошина изо льда — твёрдая, скользкая и холодная. Коля загнал её за щёку и улыбнулся: — Сосать тоже приятно. Кисленько. Попробуй. Дичок уставился на него светящимися голубыми глазами. Казалось, он вот-вот захохочет или скажет что-нибудь, от чего у Коли покраснеют не только щёки, но и уши, и шея, и грудь. Свинья заорала из своего сарая как резаная. Коля вскочил: — Ладно, ты ешь, а мне ещё нужно животных покормить. Увидимся.***
Холодный воздух остудил его жар. Коля раскинул руки и поднял лицо к небу. Занималась заря. Слышно было, как стучит сердце и бежит по венам кровь. Он вёл себя сегодня как друг: не злился, не рычал, не отворачивался. Поделился рыбой, смотрел в глаза. Неужели удалось приручить? Куры ждали за порогом и тут же облепили Колины ноги. Такие голодные или чего-то боятся? И Петька сам не свой, косится на дровяник. Прозрачную утреннюю тишину разорвал ружейный выстрел. Коля присел от неожиданности. Стреляли не со стороны леса, а с холма, где стояла усадьба дяди Кости и грунтовка вливалась в шоссе. Там же недалеко дом Магомета и его овощной ларёк с палёной водкой. Оттуда стрелять не должны. Истерично заквохтали куры, свинья зашлась в визге. Загавкал даже одноглазый Циклоп, живущий на другом конце посёлка. Коля метнулся в дровяник: Дичок стоял на чурбане во весь рост, поджав перебинтованную ногу. — Не волнуйся, — сказал Коля. — Пойду, выясню, что там происходит. Он пересёк сени и вышел на дорогу, всматриваясь вдаль. Ветер подталкивал его в спину. Там, на холме, передвигались люди — слишком далеко, не разобрать, кто. Доносились обрывки разговоров. Заперев за собой двери, Коля вернулся во двор. Если что-то случилось, он узнает подробности от матери. Она всегда в курсе всех происшествий. Он насыпал свинье комбикорма, а курам — зерна. Вычистил навоз. Опорожнил и помыл горячей водой горшок Дичка. Когда он выносил из дровяника противень с оставшейся едой, плямкнула задвижка на входной двери. Кто-то пришёл. Пахнуло смазочным маслом и порохом. Коля открыл дверь. На крыльце стояли дядя Костя, птичий фермер Петрович и Шурик, местный алкоголик, живущий на пенсию бабушки. Все с ружьями. — Здорово, Колян, — сказал дядя Костя. — Слушай, у вас всё в порядке? Вчера вечером у Петровича зверь забрал утку. Петрович успел выстрелить, но зверь убежал. А утром Шурик нашёл лёжку с каплями крови за своим погребом — похоже, зверь всё-таки ранен, отлежался ночью и ушёл. Или прятался там от погони. Или жрал утку, хотя я не понимаю, зачем жрать утку в посёлке, если можно утащить в лес? Коля прислонился плечом к косяку, загораживая проход в сени. — А сегодня чего стреляли? — голос его немного дрожал. — Да Шурику чего-то померещилось, вот и шмальнул по кустам, — сказал Петрович прокуренным басом. — Мы тут побродили по огородам, следы ведут к вашему дому. Может, он у вас спрятался? Уточка была пекинская, откормленная, я собирался на Рождество её зарезать. — Да нет, у нас никто не прячется, — Коля хотел усмехнуться, но губы одеревенели. — Дай мы пройдём по двору, посмотрим, нет ли следов. Дядя Костя толкнул дверь, но Коля застопорил её резиновым сапогом. — Если и пробегал какой-то зверь, то никаких следов не осталось. — Пусти, — сказал дядя Костя, — мы быстро. Или Наташке позвонить? Так она не откажет: это же наш общий дом. Дядя Костя жил здесь с родителями, пока они не построили усадьбу на холме. Коля отступил от двери. Мужчины протопали во двор, перешагивая через противень с едой. Последним шёл Шурик, он приостановился и возбуждённо зашептал: — И ничего мне не померещилось! Я его видел: весь мохнатый, клыки торчат и морда в крови. Он куда-то под ваш малинник залез, но там следы пропали. Волоски вдоль позвоночника поднялись, Коля услышал, как скрипнули его зубы. — Может, лиса утку украла? В голове билась единственная мысль: «А, может, Дичок?». — Может, и лиса, — согласился Шурик. — Хотя вряд ли. Они вышли во двор и разделились: дядя Костя пошёл проверять курятник и свинарник, Петрович осматривал кусты за туалетом и выгребной ямой, а Шурик мялся у рукомойника, как будто боялся отойти подальше. Его пальцы на прикладе ружья побелели. Такой точно будет палить во всё живое. Куры жались к курятнику, а Петька, встопорщив перья, метался от одного гостя к другому. Как же, на его территории чужаки! Периодически он кукарекал и подпрыгивал от негодования. Мог ли Дичок украсть птицу? Сил бы ему хватило, он неплохо передвигается на трёх лапах. Да и утку поймать несложно, особенно жирную, домашнюю. А если устал бегать или нога заболела, можно полежать за Шуриковым погребом, немного отдохнуть. Но тогда получается, что он дикий зверь, а не юноша с голубыми глазами и длинными волосами. Но звери не говорят человеческим языком. Только в сказке… — Вроде чисто, — крикнул Петрович через двор. — Тут тоже, — отозвался дядя Костя. В дровянике что-то хрустнуло — едва слышно, будто мышка наступила на сухую веточку. Никто и не расслышал, кроме Коли. И Петьки. Петух, и без того заведённый, бросился к дровянику и залился в истошном кукареканье. В ярости он растопырил крылья, подпрыгнул и царапнул когтями дверь. От хлопанья крыльев в воздух взлетели вчерашние снежинки. — А там смотрели? — спросил дядя Костя. — Там никого нет, я сегодня утром заходил. На тряпичных ногах Коля встал у щелястой двери с крючком-гвоздиком. А ведь утром она была открыта. Где же он спрятал утку, неужто прямо в дровянике? То-то он добрый сегодня. — Пусти, я сам гляну. — Там никого нет! — голос сорвался на писк. Подошли Петрович и Шурик. Не сговариваясь, трое мужчин с ружьями встали в полукруг. Окружили его, как зверя на охоте, а он стоял перед ними безоружный и ничего не мог поделать. Надо было взять дедушкин «парабеллум»! Коля прижался лопатками к двери. Нельзя пускать их в дровяник. Невыносимо пахло железом и порохом. До тошноты. Дядя Костя взял Колю за плечи, аккуратно поднял и убрал с дороги. Коля вцепился ногтями в его куртку и закричал: — Уходите отсюда! Вы не имеете права! Я всё матери расскажу! — Что ты расскажешь? — спросил дядя Костя. Петрович и Шурик распахнули дверь в дровяник, но задержались на пороге и посмотрели на Колю. Все ждали, что он ответит. Воздуха не хватало, сердце сжималось от тревоги за Дичка. Они же убьют его, как только увидят! Даже разбираться не будут, кто он такой. Начнут палить из трёх стволов, пока не прикончат его, раненого, беззащитного, загнанного в угол. Там даже спрятаться негде. — Я скажу, что вы делали со мной в бане! — А что я делал с тобой в бане? — Член мой сосали! Насильно! Сокрушительная оплеуха сбила его с ног. Он отлетел к курятнику и ударился затылком об угол сарая. В ушах зазвенело, перед глазами поплыл туман. — Вот говнюк, — сплюнул дядя Костя. — Пойдём отсюда. Они молча ушли со двора. Коля видел, как исчезают за порогом их грубые грязные ботинки. Закрыл глаза. Сразу стало легче.***
Он плыл по реке, лёжа на дне лодки. Лодка покачивалась, от этого мутило, но не было сил перегнуться за борт и стошнить. На лицо падали редкие снежинки, где-то за рекой кукарекал петух и хрюкали невидимые кабаны. В лесу так часто бывает: кто-то возится в кустах, над головой хлопают крылья, но ни зверя, ни птицы не видно. То ли прячутся хорошо, то ли заколдованные. Чьи-то заботливые руки подняли его и куда-то понесли. От этих рук пахло листвой, грибами и сухими сосновыми дровами — родной, безопасный, успокаивающий запах. Хлопнула пара дверей, лязгнула щеколда, заскрипели половицы, и тело вдруг утонуло в тёплом, мягком, пуховом. Прадедушкина перина. Губ коснулся край стакана, и Коля напился прохладной воды. Открыл глаза. Оленёнок у ручья поднял голову и уставился на него в ответ. Коля поморгал и увидел Дичка. Тот сидел на краю кровати и держал стакан с водой. Рассеянный утренний свет падал на него сбоку, смягчая черты странного, необыкновенного, но прекрасного лица. Тикали часы, под полом уютно шуршали мыши. Это он его сюда принёс? Уложил в кровать и напоил водой? Интересно, он видел, что произошло у дровяника? Слышал, как он обвинил дядю Костю в том, чего тот не делал? То есть делал, но… не совсем так… — Дичок, это ты украл утку у Петровича? Дичок молчал, но взгляд не отводил. — Не бойся меня, я на твоей стороне. Я тебя не выдам. Нет ответа. — Да мне всё равно, можешь хоть всех пекинских уток передушить. Хочешь, Петьку съешь, он заслужил. Куриц этих глупых, свинью — всё что захочешь. Мне плевать, я… я… Дичок протянул руку и вытер ему слезу. Коля хлюпнул кровавой юшкой и выдохнул: — Я тебя люблю. У меня никого нет, кроме тебя, только ты один. Дичок наклонился и поцеловал его под левым глазом — там, куда ударил дядя Костя, и где уже вспухло и дёргало болью. Потом поцеловал в щёку, потом — в краешек рта. Сердце затрепыхалось, как пойманная птица, дыхание перехватило. Слепо, неверяще Коля потянулся навстречу целующим губам, и они не отпрянули, а лишь сильнее прильнули — и не к краешку, а по-настоящему, крепко и плотно. Никто никогда не целовал его в губы! Сердце заколотилось с удесятерённой силой. Он обхватил Дичка за шею и прижался к нему. Дичок издал то ли стон, то ли рычание и лёг на Колю всем весом. Как он изменился за несколько дней! Он больше не был жалким пугливым зверьком, он превратился в сильного и красивого… Нет, не зверя. Он не зверь. Он не человек. Он Дичок. Под нажимом хищных челюстей Коля раскрыл рот, и острые клыки оцарапали ему губы. Чужой язык скользнул по зубам и нёбу. Голова закружилась, а ноги раздвинулись сами собой. Дичок каким-то первобытным движением потёрся о него пахом. Колю бросило в жар, уши и щёки мучительно загорелись. Могут ли они заняться сексом? Или они разные биологические виды? Что будет, если они всё-таки трахнутся? Заболеют страшной болезнью? Повредят себе что-нибудь внутри и снаружи? Ни на уроках, ни на Олимпиаде в Сегеже такие вопросы не обсуждались. Коля расстегнул молнию на спортивной куртке и обнажил грудь. Поддел резинку штанов и спустил их с трусами до самых колен. Теперь он лежал под Дичком открытый и уязвимый. От прикосновения шелковистых прядей соски затвердели, волосы встали дыбом, а член и без того давно стоял. Дичок отстранился, разглядывая Колю. Его изучающий взгляд медленно опускался к паху. Колю начало трясти. Чего он ждёт? О чём думает? Может, у него это тоже первый раз? Коля ловил каждую эмоцию на лице Дичка, пытаясь по скупой своеобразной мимике угадать его мысли и чувства. Тот внимательно рассмотрел Колин член и прополз взглядом обратно. Уставился глаза в глаза. Воздуха не хватало. — Ты хочешь? — спросил Коля срывающимся голосом. — Если хочешь, то давай. Я не знаю как, но мы же можем попробовать? В аптечке есть резинки, просроченные, наверное… На губы ему лёг кончик бархатистого хвоста. Не соображая, что делает, Коля взял его в рот, прикусил и посмотрел на Дичка умоляющим взором. Дичок глухо зарычал, выдернул хвост и перевернул Колю на живот. На поясницу легла тяжёлая ладонь. Коля вцепился в стальные перекладины и выставил ягодицы, позволяя Дичку гладить, мять и вылизывать себя. Шершавые простыни, резкий животный запах, влажные звуки — Коля умирал от нетерпения. В заднем проходе горело и пульсировало. Он начал стонать и изгибаться и стонал всё громче и громче, пока длинный горячий член не вошёл в него, а на загривке не сомкнулись клыки.***
Они провели в постели целый день. Ласкали и щекотали друг друга, мерялись членами и хвостами, лизались до головокружения. Несколько раз Коля подбирался к замшевой дырочке, — «Почему тебе можно, а мне нельзя?» — но Дичок поджимал хвост и притворно шипел. Коля непритворно обижался. Они ели лосося с кожей и размороженную клюкву. Засыпали в обнимку и просыпались снова голодными. Перебинтовали Дичку ногу, послушали из одного наушника «Аленький цветочек» и «Брата-2». Коля показал свою любимую песню про белую реку и прошлогоднюю листву. А потом, лёжа щекой на меховой груди, он рассказал историю о глупом оленёнке, который не подозревал, что его преследует дикий зубастый зверь, а Дичок внимательно слушал его и гладил по голове. — Жаль, что ты такой молчун, — сказал Коля, зарываясь носом в мех. — Я даже не знаю, как ты ко мне относишься. Ты всю дорогу злился на меня, а потом… пожалел из-за синяка? Не жалей, я сам виноват, дядя Костя не делал того, о чём я сказал. Он просто сделал мне массаж, а я случайно кончил. Ну, знаешь, как это бывает. А так-то он хороший дядька, хотя и голубой. Дичок напрягся и привстал. Коля тоже услышал торопливые шаги по грунтовке. Мать возвращается! Отправлять Дичка в дровяник поздно! Коля набросил на Дичка одеяло, натянул штаны и успел выскочить на кухню, прежде чем мать перешагнула порог. Она швырнула на диван сумочку и кинулась к шкафу. Открыла его настежь и начала рыться в вещах. На пол полетели шёлковые платья, трусы и лифчики. — Мам, что ты ищешь? Что случилось? — Если не считать того, что случилось восемнадцать лет назад, — ничего, — ответила мать. Она вытащила красное кожаное платье. Коля его ненавидел. Оно едва прикрывало бёдра и оставляло на виду всю грудь. Мать надевала его всего однажды — когда пропала на месяц, а потом нашлась в районной больнице в отделении травматологии. Коля схватился за платье: — Ты куда собралась?! — Не твоё дело. Пусти. Достало меня всё. В прошлый раз она говорила то же самое. — Пожалуйста, не уходи! Она быстро переоделась. К вызывающе красному платью надела чулки с кружевной резинкой и туфли на гигантской шпильке. Обвела губы яркой помадой и набросила на плечи короткую белую шубку из искусственного меха. — Ты что, в таком виде пойдёшь? Там холодно, там зима! Ты сломаешь ногу и замёрзнешь! — Вот и замечательно. Мать отодвинула Колю и вышла из дома. Сумочку с документами, деньгами и телефоном она не взяла.