Монстр сильнее человека?

Pov Альфред       Воспитанницу графа мы ожидали со странной смесью нетерпения и опасения. Герберт поведал эту новость мне и Магде, красочно описав, что с нами сделает Его Сиятельство, если мы посмеем хотя бы подумать о том, чтобы вонзить клыки в детскую шейку его ученицы.       Дитя в этом замке? Это что-то новое и противоестественное. Но даже без помощи Герберта мы бы поняли, что готовится нечто грандиозное… Граф приказал Магде вычистить кухню, кладовую, столовую, библиотеку, гостиную и одну из не использовавшихся комнат второго этажа… И, если библиотека и гостиная поддерживались стараниями девушки в сравнительном порядке, то кухня, столовая и комната, не использовавшиеся за ненадобностью, были подобны наказанию, а про кладовую и говорить  нечего — крысы и пауки давно уже обосновались там и сражались друг с другом за полную власть. Я помогал Магде, несмотря на возражения Герберта. Он вообще все время ходил угрюмый — видимо был не доволен решением отца, но перечить ему не осмеливался.       Были заказаны новые матрас, одеяло, подушка, белоснежные наволочки и простыни, тяжелые гобеленовые покрывала, плотные бархатные портьеры, провизия… в общем, все то, в чем не нуждались вампиры, , но что могло прибавить уюта в жизнь человеческой девочки. Бедняга Куколь — ему приходилось возить все это из деревни в замок. От этого даже его преданность пошатнулась, что и вызвало недовольное неразборчивое ворчание, но и только. Еще через пару дней должны были доставить отрезы шелка и атласа для платьев, которые предстоит шить Магде. Нам всем оставалось уповать лишь на то, что граф успокоится, когда девочка, наконец, поселится в замке.       В ночь, когда граф должен был привести ее, я гулял вокруг замка, не желая быть первым, кого встретит дитя — мне почему-то казалось, что она не подозревает, что попадет в вампирское логово, беззаветно веря графу. Уверен, она будет в ужасе, а Его Светлость в ярости… Пусть уж гнев отца навлекает на себя Герберт — его, из-за родственной связи, хотя бы не убьют (или что там делают с такими, как мы?), а вот я не могу похвастаться такой неприкосновенностью.       Совершенно неожиданно на меня налетело что-то маленькое и живое, бьющееся, точно птичка, попавшая в силки. Я инстинктивно придержал это нечто, прежде, чем разглядел.       Это была девочка, человеческий ребенок, которого привел граф. Рыжеволосая с темными глазами, в которых сейчас горела воля жизни и сила борьбы. Она напомнила мне себя самого, вызвав те воспоминания, которые я очень бы хотел забыть. Мне казалось, что я надежно запер их в глубине своего разума.       Я родился в семье состоятельного человека, не обладавшего, правда, титулом. Моя мать, удачно произведя на свет двух моих братьев и трех сестер, не пережила моего рождения, что сделало меня изгоем в своей же семье. Только старшая сестра — Агнесс — любила меня, заменив мне мать. Отец презирал меня, но под ее взглядом никогда не смел обидеть меня, не смел отказаться от меня, из чего следовало только одно — сестра знала что-то неприятное для него, что он всеми силами хотел бы скрыть.       Агнесс всячески поддерживала мое стремление к науке, обещая поддержать меня финансово, если я решусь связать с этим свою жизнь. И я поступил в Кениксбергский университет, так хорошо сдав экзамены, что смог получать стипендию. Агнесс гордилась мной, и для меня это было дороже всего. Она же, будучи очень общительной и обаятельной, помогла мне стать ассистентом профессора Абронциуса, так как я был весьма стеснителен.       А потом была моя первая поездка с профессором. Я написал об этом Агнесс, и она в ближайшие дни примчалась ко мне, чтобы пожелать удачного пути. Девушка выглядела немного уставшей, бледной, под глазами залегли глубокие тени. Пепельно-русые волосы были заплетены в толстую косу, хотя обычно она предпочитала более элегантные прически. -Что с тобой, Агнесс? Ты заболела? — обеспокоился я такими изменениями в ее внешности. Хотя она никогда не была влюблена, и пока так и не вышла замуж, девушка все же следила за собой, считая поддержание своей красоты частью этикета. -Нет, все хорошо. Я просто торопилась к тебе. Это ведь твоя первая поездка.       О да, это была первая и самая ужасная поездка. Я никогда не скрывал, что я трус, и ничуть этого не смущаюсь, и все эти шумящие, скрипящие, раскачивающиеся замки и заброшенные деревни вводили меня в суеверный ужас, пробуждая мое самосохранение, которое приказывало мне немедленно бежать куда-нибудь подальше отсюда.       Вернувшись и немного придя в себя, я тут же отправил письмо Агнесс, ведь мне было что ей рассказать. Но ни ответа от нее, ни тем более ее самой долго не было. Я волновался, но пытался убедить себя, что сестра может быть занята, может, влюбилась, наконец; а может, с почтой проблемы.       Но через месяц пришло письмо от отца. Я вскрывал его дрожащими руками, но едва ли я мог предполагать, что я прочту в нем:       «Агнесс умерла два месяца назад. Она давно уже болела, поездки к тебе совсем подкосили ее. Она звала тебя перед смертью, хотела увидеть любимого брата, прогоняя из своей комнаты сестер, братьев и меня. И просила передать тебе этот медальон.»       Вот и все — ни сочувствия, ни поддержки, ни понимания. Холодно и сухо, просто констатация факта. Она мертва. Больше не будет ее улыбки, ее нежности, ее заботы и любви, освещающей мир вокруг. В конверте лежал круглый кулон на цепочке. Внутри кулона лежала прядь ее пепельно-русых волос, перевязанные ниткой и свитые в кольцо. Тот кулон, что она часто носила. Я не мог сдержать слез, вновь и вновь вспоминая то, что было в отцовском письме, сжимая в руках этот кулон, оглаживая мягкую гладкую прядь.       Я больше не ходил на учебу, я пил, лишь бы чуть-чуть заглушить боль. Агнесс, почему ты ушла? Я звал ее по ночам, сидя за столом, забывая потушить свечу, а каждое утро жалел, что она не упала и не вызвала пожар, который поглотил бы меня и привел бы к ней. Совершить самоубийство я не мог — боялся.       Не знаю, сколько времени прошло. Профессор пытался вернуть меня к обычной жизни, он уважал мою сестру, считал ее другом, ведь она всегда с искренним интересом слушала его рассуждения о существовании темных сущностей, пьющих людскую кровь; но я не слушал его, находясь в алкогольном бреду. А потом мне приснился сон… или это был не совсем сон.       Я видел, как по улице промелькнула беззвучная тень. Стройная и гибкая, она влекла своим изяществом, так что я последовал за ней в переулки города, успевая углядеть край плаща, укутывавшего фигуру, тонкие пальчики, коснувшиеся стены, которые тут же ускользали.  На площади, около высокого фонтана, изображающего ангела, льющего воду из пузатого кувшина, фигура остановилась и скинула капюшон плаща, освободив водопад пепельно-русых волос. А потом я увидел лицо. Лицо своей покойной сестры, Агнесс. Она была удивительно бледна, глаза сияли яркой бирюзой, на губах играла безмятежная улыбка, а руки приветственно раскинуты для объятия. Я не думая, бросился к ней, словно снова стал маленьким ребенком, ищущем спасения от ночных кошмаров. И не важно, что под ее глазами залегли глубокие тени, ведь это от усталости, все равно, что ее руки так холодны — она просто замерзла. -Агнесс, Агнесс, — единственное, что я мог произнести, пряча лицо на ее груди. -Тише — тише, Альфред. Милый брат, — она гладила меня по волосам, и голос ее, такой родной, забирал боль, поселившуюся в моем сердце. Жива, она жива! Отец просто обманул меня, просто он хотел, чтобы мы больше не виделись. -Я так скучал по тебе. -Теперь ты всегда будешь со мной, — прошептала она, я посмотрел на нее, успев увидеть длинные клыки, которые она приближала к моей шее. Я почувствовал боль и проснулся…       Я был в своей комнате, снова заснув за столом. А на запотевшем окне остался удивительно четкий отпечаток тонкой женской ладони, ладони Агнесс, безымянный палец которой был такой же длинны, как и средний — маленький дефект, которого она стеснялась и часто прятала руки в перчатки или муфту.       С того дня я взял себя в руки. Профессор свято верил, что на меня, наконец, возымели эффект его уверения, что моей сестре не понравилось бы такое поведение. А я твердо решил узнать, что же на самом деле произошло с Агнесс.       Я не мог получить разрешение на то, чтобы раскопать ее могилу и вскрыть гроб,  чтобы узнать, там она или нет, поэтому делал это сам, посреди ночи, и сердце мое замирало от страха перед неведомым и перед сторожем, который в любой момент мог решить выполнить обход. Я то и дело оглядывался, боясь тени, которая беззвучно нападет на меня со спины. Руки болели, стертые ручкой лопаты. Наконец, когда вместо влажного шелеста земли, я услышал глухой деревянный стук, сердце мое, казалось, остановилось навсегда. Я счищал комья земли руками, не зная, что больше хотел бы обнаружить, какой ответ получить… но гроб оказался пуст, моей сестры в нем не было… вероятно, давно. Так это было правдой, как и все сказки, в которые верил профессор. Вампиры действительно существуют, и Агнесс стала одним из них.       Я не рассказал профессору о том, что узнал и обнаружил. Если сестра жива, пусть и таким необычным образом, я не хочу подвергать ее опасности и преследованию… Пусть она будет свободна хотя бы сейчас…       Но я продолжил быть ассистентом профессора, продолжая ездить с ним по городам и деревням, которые окутывали мрачные легенды о частых исчезновениях и обескровленных мертвецах.       Больше я не видел Агнесс, как и признаков близкого ее присутствия. Я молился лишь о том, чтобы она была «жива» и счастлива. -О чем задумался, котенок? — оторвал меня от моих воспоминаний Герберт. Я никому не рассказывал об этом, даже ему, не знаю, почему. -Ни о чем, — пробормотал я, закрывая глаза. Вероятно эти события были слишком личными и я пока не готов был делиться этим с кем-либо.