Тени Земракана

      — Почему, о многоуважаемые господа, столь скромные крестьяне, как мы, не могут поучаствовать? — Киандалл оскорблённо вскинул голову и часто заморгал, изображая сдерживаемые рыдания. Отвечавший за подачу заявок мелкий мужичонка в соломенной шляпе, рядом с которым Эймерик наконец-то ощутил себя большим и сильным, неуютно завозился. Наконец, когда в страдальческом монологе наступила пауза, он жалобно простонал:       — Но вы, эээ, точно крестьяне?       Вопрос, что называется, на засыпку. Вчера казалось, что вид у них достаточно жалкий; вот только теперь, стоя в жизнерадостной толпе желающих, Эймерик кожей ощущал, насколько они из неё выбиваются. Уж точно никто не мог похвастаться крыльями, хвостом или заострёнными ушами. Да и ходят они по-другому, и разговаривают как-то попроще. Зато с чем получше, так это с внешним видом: нет бы догадаться, что к празднику любые нормальные крестьяне принаряжаются! Девушки в простых платьях, зато с яркой вышивкой; У кого-то на головах венки из полевых цветов, почти у всех — затейливые причёски со множеством кос… И тут же, рядом, растрёпанная после ночёвки в лесу Эни в выгоревшем на солнце фиолетовом платье с разводами от морской соли. А уж на деревенских юношей — всех, как один, в парадных ярких рубахах — не походил из них вообще никто.       Однако Киандалл принадлежал к той породе разумных созданий, которые будут отрицать действительность, даже падая с обрыва, и потому нахмурил брови:       — Да, быть может, по мне этого не скажешь, но я давным-давно покинул Земракан ради тихой уединённой жизни с моей возлюбленной Эни! Вот уже много лет я — скромный фермер. Эйм — её двоюродный брат по линии третьей жены троюродного деда её кузины…       Распорядитель весьма выразительно остановил взгляд на Нимруиле. Но де Тролло, абсолютно счастливый, что ему разрешили врать напропалую, нёсся на волнах фантазии дальше:       — А что касается Нимми… Матушка моей возлюбленной как-то раз нашла в зарослях камыша у реки корзинку, когда пошла стирать бельё. В корзинке лежал пусть уродливый, но всё же младенец, и она не могла его бросить…       Нимруил кашлянул:       — Да. Чистая правда.       Неясно, поверил мелкий мужичонка или просто поостерёгся вступать в спор с эдакой громадиной. Во всяком случае, тяжело вздохнув, он спросил:       — И кто же из вас в каком состязании желает поучаствовать? Помните, по традиции Фестиваля Лилий, вы имеете право подать заявку не более чем на одно. В этом году у нас есть небольшие изменения в программе, извольте ознакомиться, — и он указал на пёстрый транспарант за своей спиной.       Эймерик приподнялся на цыпочки в смутной надежде увидеть, что в этом году тему с «никакого насилия» аккуратно замяли. Увы, его надежды не оправдались, зато резко воспрянул духом Киандалл:       — О, что я вижу! Аблуарский Колледж Четырёх Начал устраивает конкурс для магов-самоучек! Что ж, судьба мне благоволит.       Несчастный воришка, хотевший подать заявку туда же — в бытовой магии он, как-никак, мастер! — вздохнул и принялся за изучение оставшихся вариантов. Тем временем к распорядителю протиснулась Эни. Тот, едва подняв глаза, уточнил:       — Я так понимаю, вы хотите претендовать на титул Принцессы Лилии?       Не успела Её Высочество как следует поправить волосы, как её стремительно спустили с небес на землю:       — Боюсь, вы не можете подать заявку, так как число участниц и так превышает норму почти вдвое. В этом году к нам съехалось множество красавиц, что поделать.       — Тогда… тогда… — глаза Эни забегали по надписям на транспаранте, выражая мучительное раздумье, — тогда запишите меня, пожалуйста, на метание устриц!       Да что ж они всё хорошее-то позанимали! Нет, надо точно вмешиваться сейчас — а то, чего доброго, ему площадки для геройства не достанется. Но следующий конкурс всё решил сам собой — и Эйм кинулся к распорядителю с воплем:       — А Нимми, пожалуйста, на конкурс «Юная Певунья»!       Распорядитель едва не выронил перо, затем осторожно осведомился:       — Так оно… это… кхм. Вы женщина?       Потомок всех народов сдержанно кивнул. Ну да, действительно. Одет, конечно, по-мужски и груди нет, а с другой стороны — крылья, хвост, чешуя, кто там разберёт? Тут-то победа точно гарантирована! Эймерик походя похвалил себя за сообразительность. Так, ладно, здесь он молодец — а с конкурсом-то что? Нужно что-то героическое. Ладно, рыцарских турниров не завезли. Должно же быть что-то ещё, должно…       Но нет. Состязания, все, как на подбор, явились из фантазий тонкой натуры вроде Марисабель. А вот и тот самый, для влюблённых пар. Интересно, насколько романтично будет звучать история: «При первой встрече я принял свою будущую любовь за демона и едва не наложил в штаны. А потом меня прокляла ведьма, и всё завертелось?» Увлекательно, спору нет. Может, этого все и ждут? И как раз проводится после «Юной Певуньи», можно явиться рука об руку… Нет, нет, и ещё раз нет! Если в себе Эймерик почти не сомневался, то из Нимми оратор примерно столь же достоверный, сколь женщина.       Так ничего и не выбрав, он с тяжёлым вздохом отошёл от стола распорядителя. Киан, заметив его настроение, с силой хлопнул приунывшего воришку по плечу:       — Не печалься, мой дорогой друг! В конце концов, ты-то можешь заработать и другими способами. Только дружеский тебе совет: обкрадывай пьяниц. Они, как протрезвеют, могут и не вспомнить, что у них что-то украли.       Эймерик лишь уныло кивнул. Отлично, сейчас все разбредутся по своим площадкам геройствовать, а он будет слоняться без дела. Вокруг будут праздновать, танцевать, веселиться, выигрывать призы, наконец, а ему останется только ждать развязки. Как обычно. А, может, и правда срезать пару кошельков? Нет уж, с тем пристальным вниманием, которым решила одарить его Феликайт, есть все шансы нарваться на стражу.       Махнув ему на прощание рукой, Эни и Киандалл устремились на противоположный конец площади; Нимруил задержался, чтобы слегка потрепать по волосам в знак поддержки, но потом ушёл и он. Пару минут Эйм стоял неподвижно, а затем, выругавшись, с силой пнул близлежащую корзину.       Фестиваль Лилий шёл своим чередом: развевались флаги, сверкали золотые цветы. Торговцы наперебой предлагали что угодно, от свежих овощей и фруктов до драгоценностей. Но даже блестящие штуковины не могли вернуть Эйму расположение духа. Кажется, это уже традиция, что Ла-Венар встречает его блеском золотых лилий и чувством собственной бесполезности. Размышляя о вечном — например, о том, насколько же он неудачник для джентльмена удачи — он очнулся, только случайно столкнувшись с кем-то и услышав возглас:       — Эй-эй, поосторожнее!       В следующий миг два удивлённых вскрика слились в один. Перед Эймериком стояла его полная копия. Ну ладно, неполная — одет в разы лучше, волосы зачёсаны назад, а в руках держит свирель. А так — такой же рыжий, с такими же жёлто-карими глазами и даже с такой же тоской во взгляде.       — Светлые Владыки сжалились надо мной! — вдруг бросилась ему в ноги копия. — Они послали тебя, чтобы спасти меня, о да!       — Э-э, меня вообще-то никто не посылал… ну, то есть, посылали, конечно, но не Владыки и уж точно не тебе на помощь, — пробормотал Эймерик, пытаясь высвободить из объятий ногу. Двойник, поднявшись, отряхнул колени и уже чуть более нормальным тоном пояснил:       — Фигура речи. Понимаешь?       Ах, как бы хотелось хоть что-то понимать! Но врать не было настроения, и Эйм честно ответил:       — Нет.       Среди празднично настроенной толпы, конечно, случается всякое; вот только натолкнуться на кого-то, кто даже нос морщит и глаза закатывает в точности как ты… Жутковато, прямо скажем. Эймерик почти совсем собрался бежать, сославшись на неотложные дела, когда двойник решительно сдвинул брови:       — Начнём сначала. Меня зовут Обен Эрхана. Ты наверняка обо мне слышал.       Этот высокомерный взгляд уставшей знаменитости, пауза, словно в ожидании оваций… Сообразив, что не дождётся ничего, кроме дружелюбного моргания, Обен выдохнул:       — Талантливый музыкант, юный гений, и всё такое прочее. Простой деревенский мальчик, живая легенда. Теперь вспомнил?       Ничто так не согревало Эймерика, как выражение лица копии в тот момент, когда он отрицательно покачал головой. Впрочем, Обен почти сразу встряхнулся:       — Не в этом дело. Мне нужна твоя помощь.       Даже упади на него морской змей или явись посреди ярмарки Шанталь собственной персоной, Эйм удивился бы куда меньше. Кому-то нужна помощь, да ещё именно от него?! Что это за новости? Не видя удивления, вызванного своими словами, музыкант продолжал:       — Видишь ли, я стал популярным очень быстро. Три года назад я впервые победил в конкурсе, обойдя всех конкурентов — а среди них был даже тот, кто до того держал первенство годами! Затем я странствовал с родителями по всему Аблуару, играл в лучших домах, побеждал снова и снова…       Интересно: он всё это рассказывает таким тоном, что слышится скорее нечто вроде: «А потом бандиты убили моих родителей и хомячка, вырезали всю деревню и бросили меня умирать от голода в выгребной яме». Эймерик сочувственно кивал, подавляя рвущийся из глубины души вопль: «Да чего тебе ещё-то надо, странное существо?!»       Наконец, Обен закончил пламенную тираду словами:       — Понимаешь, я уже не уверен, что кому-то нужен без моего таланта, без моей музыки. Родители говорят, что, если я возьму первенство и в этом году, они отправят меня к мистеру Гримму. Ты о нём-то хоть слышал?       — Да, да! — оживился Эйм, радуясь возможности вставить хоть слово. — Как-то раз я из его поместья вынес старую скрипку. Правда, в ней жил демон, так что с продажей возникли проблемы, и пришлось разломать её и утопить в пруду.       Когда Обен поперхнулся, воришка сообразил, что неплохо бы придержать язык. Необязательно же каждому встречному раскрывать подробности суровых воровских будней, в самом деле!       — Тогда ты понимаешь, о чём я. Да, мистер Гримм — величайший музыкант, своими руками создающий лучшие из музыкальных инструментов нашего времени; но ведь он — чудовище! Все те, кто попал к нему в ученики, больше не были людьми. Ты их видел когда-нибудь? Жуткое зрелище! Скрипач спит, а его руки движутся, словно он ещё играет. Певица только поёт, а разговаривать она перестаёт вовсе — чтобы не растрачивать талант! — в голосе Обена прорезались истерические нотки. — Нет, я не желаю становиться его учеником. Но мама с папой… они-то думают, что для меня это шанс стать великим. Поэтому к делу. Сегодня состоится конкурс «Пастушья свирель», и я должен его проиграть.       — Так в чём проблема-то? Проигрывай, кто мешает. Тут, по-моему, в победители куча желающих.       Обен досадливо поморщился:       — Видишь ли, если что-то умеешь делать действительно хорошо, плохо не получается даже нарочно. Я уже пытался в прошлом году: совершенно не старался, не рассчитывал дыхание, не прислушивался… но и тогда не смог ни разу сфальшивить. А вот ты… ты вообще умеешь играть на свирели?       — Ну, в неё вроде дуют, да? — Эймерик на всякий случай присмотрелся к инструменту, пытаясь понять, с какого, собственно, конца за него берутся. Обен облегчённо вздохнул:       — И потому я предлагаю тебе вот что. Ты выйдешь на конкурс вместо меня. Сыграешь просто ужасно, так, что у всех уши завянут; естественно, проиграешь, и мистер Гримм уже никогда не захочет обо мне даже слышать. Я смогу спокойно играть в своё удовольствие, а заодно проверю, многим ли я нужен как человек, а не как молодой талант.       Эйм задумчиво почесал подбородок:       — Не знаю… позориться перед толпой и всё такое… что мне вообще с этого будет?       Перед его носом помахали ослепительно сверкнувшей на солнце блестяшкой: брошь! С огромным изумрудом! Он и без того готов был заплакать от восторга, а Обен, почуяв его настроение, коварно шептал:       — Брошь моей прабабушки, чистое золото, ручная работа… Стоит дороже, чем ты весь, с макушки до пяток.       Гордость велела обидеться, но Эймерик, в свою очередь, велел ей заткнуться. Выхватив брошь и свирель, он деловито поинтересовался:       — Где тут можно переодеться?       Шёл на дело он с такой решимостью, что Обен на всякий случай счёл своим долгом уточнить:       — Помни: ты должен проиграть!       Эймерик широко улыбнулся:       — Не беспокойся. Неудачник — это моя профессия.