Тени Земракана

      Иллюзии, как некогда в приступе говорливости поведал один бродячий колдун, бывают двух видов. Бывает лёгкое искажение реальности: помутнённый разум видит не то, что есть на самом деле, но, чем больше хочешь изменить, тем больше потребуется сил. И ещё с десяток ограничений: развеивается прикосновением, не действует на безумцев, не, не, не... Со спящим человеком легче, чем с бодрствующим: он и так блуждает в несуществующем мире, поправить детали — раз плюнуть. Тот колдун ещё что-то говорил о том, как оба типа развеять. Эх, послушать бы тогда повнимательнее! Увы — тяжело слушать и срезать кошелёк одновременно.       Улица, простиравшаяся за воротами, напоминала декорацию к театральному представлению о спасённых принцессах и убитых драконах, с той лишь разницей, что в театре эти праздничные домики нарисованы на плоской деревяшке, а здесь объёмные, и в окнах снуют занимающиеся повседневными делами горожане. Среди них особо выделяются те, кто занимается каким-то делом: кузнец куёт, корзинщица плетёт корзины, торговцы, расталкивая друг друга, предлагают товар… Остальные скользят, подобно призракам, у них блеклые, незапоминающиеся лица. «Массовка», — сообразил Эймерик, наблюдая за тем, как кучка таких блеклых бежит куда-то через переулок.       — Не вини их, странник: жизни их пусты и серы с тех пор, как началась война, и нет для них большей отрады, чем победа над малым злом.       Эймерик тряхнул головой: совсем забыл о Медире. Когда тот молчит, его словно и не существует.       — Вы о чём это?       — О, прошу простить: я полагал, вам прискорбно видеть, сколь поспешно люди стремятся на казнь.       — Н-на казнь? Чью ещё?! — Эймерик даже икнул, так неожиданно было услышать что-то подобное. Розовый, детско-кукольный мирок, где крестьяне наряжены в пёстрые платья — и казни? Хотя, чему удивляться после Бьювилля…       — Стены защищают нас от легионов тьмы, но порою приспешники зла проникают извне. Горожане боятся за себя, за свои семьи — и оттого им столь радостно лицезреть, как обрываются жизни злодеев.       Страх — дело понятное. Эймерик и сам много чего боялся. Вот только одно дело — давить влезшего куда не звали таракана, и совсем другое — живого человека. Медир же, в своей напыщенной манере, продолжал:       — Недавно здесь, в городе, ведьму изловили: сама не местная, в чёрном балахоне, тайными знаками увешана. Как положено, отправили на костёр — так её огонь не берёт! Одно осталось: запереть покрепче, авось не вырвется… Куда ты спешишь, странник?       Эймерик спешил на площадь, где уже собралась толпа. Ну и что, что книга? Это повод кого-то сжигать, что ли?! Бормоча что-то вроде: «Извините, подвиньтесь, пропустите», — он пробился к костру — и замер с отвисшей челюстью. Меньше всего он ожидал увидеть в качестве пленника столь знакомое лицо.       — Попрошу без рук! — Киандалл вывернулся из хватки палача, но не побежал, а лишь обвёл толпу тоскливым взором. То ли он быстрее, чем товарищ, догадался, где находится, то ли знал что-то, пока не пришедшее в голову Эймерику. Значит, он тоже попался Скиннеру! Пока воришка определялся, радует ли его встреча в подобных обстоятельствах, из толпы вдруг послышалось:       — Стойте, что же вы делаете!       «Эй, это моя геройская реплика, положи где взяла!» — так бы Эймерик непременно воскликнул, если бы не узнал во вскочившей на помост девушке Эни.       — Вы собираетесь сжечь его только потому, что он одет в чёрную одежду? Да что с вами не так?!       — Просим прощения, госпожа, — почти смущённо протянул сбитый с привычного курса палач, — но к смертной казни сей недостойный приговорён не за одеяние, а за оскорбление Богини, осквернение святыни и непристойные ругательства. Кроме того, возникновение из воздуха посреди запретного храма означает, помимо святотатства, ещё и тёмное могущественное колдовство!       Толпа согласно загудела, но Её Высочество не растерялась. Она прижала руки к груди, глаза наполнились слезами…       — Хотите сжечь его — сжигайте и меня! Я не желаю жить без того, кого люблю!       — Ох, моя милая леди, это было бы так трогательно, если бы не было так глупо, — проворчал Киан, прицениваясь, нельзя ли как-нибудь разорвать верёвку.       — А почему она и сама в неподобающей одежде? Быть может, это прислужница зла! — выкрикнул кто-то, и ещё несколько голосов поддержали его. События развивались так стремительно, что Эймерик, наплевав на всё, заорал что есть мочи:       — Вы тут всегда по одежде злодеев вычисляете, что ли?! Может, меня послушаете?       Судя по устремлённым на него взглядам, так оно и было: толпа инспектировала его яркую рубашку и пыталась понять, не выглядит ли она по-злодейски. Во имя всех Владык, неужели госпожа Арья действительно такое большое значение придавала внешности?       — Вы все, задумайтесь на минуту! Вы сжигаете людей без суда, без доказательств — просто потому, что испугались! Не значит ли это, что зло уже победило, а? — Эймерик многозначительно вытаращил глаза и вскинул руки над головой, стараясь придать себе сходство с проповедниками. — Не по цвету одежды причисляют ко злу, но по цвету души!       Хорошая фраза получилась, запоминающаяся. Надо будет, как выберутся, свою книжку написать и непременно туда вставить. Ох, да что они в затылках-то чешут — неужели разжёвывать придётся? Ну, это всяко лучше, чем разжёвывать копчёное мясо со вкусом опилок.       — Ну, в смысле, злодея хоть в белое наряди, хоть в малиновое в зелёную крапинку, добрее не станет. И наоборот тоже.       — А ведь верно! — вдруг воскликнул Медир, и Эймерик мигом преисполнился гордости: отлично, навык переговорщика со временем улучшается! Увы, следующая его фраза была несколько не такой, как хотелось бы ожидать:       — С чего мы взяли, что ты, странник, тот, кого мы принимали в своё доме, миновавший Великий Сумеречный Лес, не есть одно из исчадий этого леса? Что, ежели чёрный плащ, что ты так легко сбросил, был лишь способом ввести в заблуждение праведных селян?       — У-у вас паранойя! — вякнул Эймерик. Киандалл, меланхолично наблюдавший за происходящим, вздохнул:       — Ну что ж, друг мой, поздравляю: добро пожаловать ко мне, на этот уютный костёр. Тут, правда, скоро будет жарковато, зато какой прекрасный вид!       Хоть он и храбрился, но любой, кто хорошо знал де Тролло, мог бы заметить, как нервно мечется его взгляд в поисках выхода. Сейчас или никогда: нужно убедить этих людей, или их, чего доброго, в самом деле сожгут по какому-нибудь надуманному поводу! А Нимми? Почему его здесь нет? Он не попался или с ним что-то случилось?! Как обычно, страх придал бравому Первому Рыцарю Ларандии сил:       — А в обратную сторону думать не пробовали?! Представьте, скольких невинных людей вы могли сжечь просто из-за того, что не пожелали как следует разобраться!       Толпа горожан вдруг расступилась, пропуская женщину с усталым лицом. Её пёстрый наряд поблек, словно его слишком часто стирали, а огрубевшие руки как нельзя лучше рассказывали о ежедневной тяжёлой работе:       — Ты, тот, кто явился сюда лишь недавно, виновен уже потому, что смеешь нас судить! Ты не знаешь, сколько чудовищ и ведьм причиняли вред нашему славному городу, сколько людей погибало страшной смертью из-за проявленного к порождениям зла милосердия! Скажи: разве твоя родная земля никогда не страдала от захватчиков, сжигавших поля и обрекавших целые селения на голодную смерть в ближайшую зиму?       Ох, как драматично-то… ему бы столько пафоса! Горожанка на мгновение плотно сжала губы, словно борясь с нахлынувшими чувствами:       — Я некогда жила на границе Великого Сумеречного Леса: он был для меня лишь тенью, омрачавшей жизнь, кошмарным видением, которому пристало рассеяться на рассвете. Но зло пришло в мои края — и мне пришлось бежать. Мои муж, отец и брат погибли, защищая деревню, но их смерти оказались напрасны. Сколькое я пережила, пока шла в Исадору!       — Мне жаль, что вам пришлось тяжело; но разве вы думаете, что победа — это просто сжечь всех чудовищ и ведьм? Зло никуда не денется, и не потому, что оно должно существовать; нет, лишь потому, что вы и такие как вы проиграли битву с собственными страхом и болью. Вы позволили им ослепить себя, лишить стремления к справедливости! — Тут, сообразив, что уже сам начал изъясняться в местной манере, Эймерик сделал вид, что поперхнулся. Не слишком ли всё серьёзно получилось для розовых книжонок о вечном спасении принцессы?       Судя по возмущённым крикам толпы — явно перебрал с логикой.       — Если мы не будем противиться злу, оно одолеет нас!       — Наш мир умирает, принцесса вновь в беде, и, пока она не будет спасена, всё может рухнуть в бездну!       — Проклятый приспешник зла, тебе бы следовало отрезать язык!       Эймерик, признав полное и безоговорочное поражение, которое отчего-то совсем не удивляло, покосился на Киандалла и Эни. Покосился очень вовремя.       — Послушайте! — Её Высочество вдруг улыбнулась, словно ей в голову пришла спасительная мысль. — Так почему вашему принцу не отправиться в путь прямо сейчас? Разве не его долг — остановить всё это?       — Никто не может миновать Великий Сумеречный Лес, не спросив благословения Богини! Он молится в своей часовне днями и ночами, но она так и не даёт ответ. Без её света, направляющего сквозь тьму, нечего и думать о том, чтобы добраться живым до земель, где царит зло, — Медир тяжело вздохнул. — Даже если сотни сотен рыцарей пойдут сквозь вечный мрак, не выйдет снова ни один.       — Но нельзя же всё время надеяться на какую-то Богиню! — Эни решительно сдвинула брови. — Почему бы принцу хотя бы не попытаться? Настоящий герой думает о своём народе, а не о том, как бы выпросить у небес гарантию на непременное возвращение в живом виде!       — Что сказать? Я абсолютно согласен, — Киандалл под шумок выпутался из верёвки, и, подобно фокуснику, завершающему номер, продемонстрировал свободные руки. — Сидеть и ждать, пока прольётся небесная благодать — это как-то не по-геройски.       — Молчи, ведьма! Даже если там, где мы слышали благодатный голос, воцарилась тишина, мы не утратим надежду, и ты не смутишь наш ясный ум своими речами. А ты, колдун, стой смирно, если не хочешь сей же час сгинуть! — палач уже приготовился звать подмогу, дабы деликатно препроводить смутьянов к ближайшему костру, когда Её Высочество вдруг возопила:       — Знайте: злые силы настигли вашу Богиню, и сейчас она в этом мире — в земном теле, таком же, как ваши собственные! Она не отзывается лишь потому, что не может теперь слышать так, как прежде. Вы не спасёте принцессу, пока не найдёте её!       — Вот как? И откуда же тебе это известно? — на удивление скептично для персонажа розовой книжонки протянул палач и поднял руку, подавая сигнал. Эни сжала кулаки, словно не замечая приближающихся стражников с угрожающе сверкающими клинками:       — Потому что мы — я и мои товарищи — были избраны, чтобы спасти Богиню и помочь ей вернуться на небеса, чтобы её голос больше не смолкал для вашего народа!       — Умри, проклятая ведьма! — стражник занёс меч над головой Её Высочества. Эймерик, не особо думая, как он, собственно, остановит закованного в железо громилу, бросился наперерез. Слишком долго! В ужасе он смотрел, как меч опускается — на спину Киандалла, успевшего чуть раньше.       Над площадью разнёсся звон, словно клинок столкнулся не с плотью, а с мраморной колонной, и сломавшееся пополам лезвие, описав крутую дугу, приземлилось у края помоста. Эймерик, чувствуя, как подкашиваются колени, посмотрел — и с облегчением не увидел ни следа раны. А ведь, если задуматься, в этом даже чуда никакого нет, простая логика: если ты настоящий, тебя нельзя убить внутри книги!       — Т-ты знал, что так будет? — стремительно побледневшая Эни вцепилась в его плечо. Киандалл, на чьём лице уже начинал проявляться запоздалый ужас осознания, отрицательно покачал головой.       — Ты правда готов был… ради меня… — Её Высочество протяжно всхлипнула, а мгновение спустя уже рыдала в голос, прижимаясь к его груди. Де Тролло лишь рассеянно похлопывал её по спине, очевидно, глубоко задумавшись о собственной мотивации. Но толпе и этого хватило, чтобы в едином порыве выдать умиленный вздох. Пока не поздно, надо расставить акценты:       — В-видите? Богиня защищает её. Нас всех. Чтобы мы миссию выполнили и всё такое прочее… — Эймерик умолк, сообразив, что его слушает только Медир. Ведь отчего-то же он, глубоко вздохнув, заявил:       — Думаю, их стоит отпустить. Они могут помочь принцу.       — Вы верите, что нас послала Богиня? — решив идти напролом, Эймерик заговорил чуть громче. Вопреки ожиданиям, крестьянин покачал головой:       — Быть может, оно и так, но не потому вы достойны свободы и помощи. Не в сломавшемся клинке дело, странник, и не в воле богов, но в том, что ни одно исчадие зла не способно жертвовать собой.       «А то, что она на костёр за Кианом прыгнуть хотела, они, видно, вообще не заметили», — мрачно отметил про себя Первый Рыцарь Ларандии. Эх, тяжело всё время делать скидку на то, что это книга, где на логику порой забивают во имя драматизма.       Горожане, переговариваясь о своём, постепенно начали расходиться. Эймерик окончательно уверился, что казнить их никто не собирается, и робко кашлянул, привлекая внимание палача:       — С нами ещё четвёртый был. Кто у вас там в списке казней на сегодня?       Палач устремил мученически-задумчивый взгляд в свои записи:       — Так, господин де Бон за государственную измену и азартные игры… ведьма с западного побережья за чёрное колдовство, сквернословие и причинение вреда командиру стражи… Чудовищная химера, порождение зла, что с трудом удержали трое в цепях…       — А химера такая синяя в чёрную полосочку? С блестящей чешуёй, жабрами, хвостом, крыльями?       Кивок. Эймерик облегчённо вздохнул:       — Не бойтесь. Он с нами.