Вынужденные обстоятельства

      Джон проснулся в довольно бодром расположении духа, чувствуя необъяснимый прилив сил, который в последнее время стал большой редкостью. Шерлока, как всегда, не было. Только в этот раз Джон был абсолютно уверен, что друг спал, измученный после долгой ночи: Холмс частенько работал по ночам, ловя, словно поэт, своеобразное вдохновение, что помогало ему быстрее решать сложную загадку. В детективе таинственным образом соединялись два совершенно противоположных по духу понятия: лёгкая, почти загадочная поэтичность, проскальзывающая в нём всякий раз, когда тонкие бледные пальцы изящно сжимали смычок, направляя по струнам своей неспокойной души; и холодная, сосредоточенная, беспристрастная ясность, сводящая на нет все чувственные познания в повседневной жизни. Шерлок Холмс вовсе не был бесчувственным чурбаном, наоборот, он являлся человеком эмоциональным, человеком крайностей, но разглядеть это за колкими фразами и язвительной полуулыбкой, сочащейся лёгким ядом слов, было не невозможно, а ненужно. Зачем кому бы то ни было искать ответ на вопрос: «Кто такой Шерлок Холмс?» Все хотели вопросить Оракула о величайших тайнах мира, но никто не знал, что величайшей тайной мира является сам Оракул. Джон позавтракал в приятной тишине кухни. Миссис Хадсон уже давно проснулась, оставив для своих квартирантов несколько чудеснейших булочек с корицей. Добрая Марта Хадсон! Храни Бог эту милую женщину, ставшую столь же важной для Бейкер-стрит, как королева для Англии. Добрая королева вишнёвых пирогов, с отважностью львицы и терпением святой. Выпив кофе и закусив булочками, Джон накинул лёгкую куртку, отправляясь на работу в общественном транспорте. Жизнь с Шерлоком слишком приручила его к кэбам, а они, при его зарплате, были роскошью непозволительной. На работе было непривычно тихо. Кажется, что основное количество пациентов решило прийти вчера или приберегло себя на завтра, из-за чего Джон начинал понемногу скучать. Нет, работа у него была: простуды, мигрени, заложенности – весь стандартный набор был на месте, но уровень Уотсона позволял разбираться с ними за пару минут, выписывая необходимые лекарства. Однообразие диагнозов навевало скуку, а скука, как известно, причина всех возможных безумств, недугов и размышлений. Не представляя, чем занять себя, дабы не выглядеть лентяем, Джон пустился в размышления – самое опасное из всех возможных занятий. Сегодня ему предстоит провести вечер с Шерлоком, вновь разыгрывая влюблённую пару, страдающую нехваткой воображения. Уотсон не хотел ввязываться в это дело, слишком уж оно казалось ему неприятным, но, ввязавшись, решил, что стоит сделать всё как надо. Их «выход в свет» планируется на семь часов, а значит стоит подумать над всеми возможными вариантами. Повторяться и шастать по кафе отчаянно не хотелось, только не туда, где есть хоть один итальянец! Поход в кино или театр отлетали сами собой. В первом случае не выдержит зал, во втором - Джон. Не то, чтобы блондин совсем уж не любил театры, просто все эти изящные туалеты, все эти перешептывания – всё отвлекало от игры актёров, а что казалось музыкального театра, то слушать классические композиции несколько часов мужчина не мог. Конечно, то, что играл ему Шерлок – было другим делом, но к музыке Холмса он привык в силу обстоятельств, хоть тот и обладал незаурядным талантом, а вот провести вечер, слушая тихие постанывания скрипки с весёлым заливанием тонкой флейты и басом барабанов – он был пока не готов. Сходить на выставку, в музей и прочие места – было затеей глупой, если конечно, это не была выставка холодного и огнестрельного оружия или передвижного музея Ганса Гросса. Но даже в случае приезда оружейного музея, Шерлока бы непременно выгнали за попытки потрогать и опробовать экспонаты в действии. Джон вздохнул, переводя взгляд на улицу. Что ж, а почему бы ему не сходить с Шерлоком на прогулку? Парочки ведь часто гуляют в парках, читают книги на лавочках, лежат друг у друга на коленях и устраивают пикники. Но понравится ли прогулка другу? Не будет ли он противиться такой банальности и не пожалеет о том, что отдал штурвал в его руки? Такой исход вполне вероятен, а это значит, что Уотсону следует поднапрячь своё воображение. После обеда количество пациентов увеличилось, но интересных случаев так и не представилось. Смена завершилась намного раньше, чем вчера, что несказанно обрадовало Джона. Клятва, она, конечно, клятва, но вот усталость – существо страшное. Возвращался Джон пешком, так у него было больше времени на то, чтобы обдумать предстоящую прогулку. Холмс знал Лондон вдоль и поперёк, а потому показать «особое» место у доктора бы точно не получилось. Даже доставить Шерлока туда в сознательном состоянии, чтобы он ни о чём не догадался, – невозможно, пока они будут ехать или идти, мужчина обязательно вычислит маршрут и вся таинственность полетит к чёрту. Да и был ли смысл бесцельно гулять? И всё же, Уотсону хотелось именно прогуляться. Если Холмс выдержал кино, то есть вероятность того, что и поход в парк будет ему по силам. Добравшись до Бейкер-стрит, светловолосый мужчина с каким-то внутренним трепетом и предвкушением огляделся по сторонам, пытаясь вычислить местонахождение друга и его примерное расположение духа. Если у Шерлока были дикие приливы скуки или нетерпения – прогулка в парк могла его лишь раззадорить, а значит, бессонная ночь будет на совести уже самого Уотсона. Детектив обнаружился в своём любимом кожаном кресле, в расслабленной позе, со сложенными домиком пальцами. Должно быть, он сегодня принимал клиентов, чьи дела мог разрешить, не поднимаясь с кресла, лишь подумав и воспроизведя ценную информацию. Удивительно, до чего сложен механизм под названием «мозг Шерлока Холмса». Кажется, что ни у кого из людей не задействованы все отделы этого устройства так, как они задействованы у него. Будь бы Холмс машиной, его чудесный мозг представлял бы собой самую сложную, почти ювелирную работу, с множеством крутящихся шестерёнок, проводами, подающими импульс, и лампочками и сложными схемами, соединяя в себе невообразимые детали. Шерлок, как и ожидалось, не заметил присутствие Джона, что было вовсе не удивительно. И если поначалу такое равнодушие раздражало доктора, то со временем он понял, что дело не столько в том, что Уотсон является кем-то ненужным или лишним, а в том, что Холмс на самом деле привык жить один, а это привычка, как известно, вытравливается адски долго и крайне мучительно, особенно если привыкший к одиночеству по натуре ещё и эгоцентрист. Доктор спокойно поднялся наверх, переодевшись и вернувшись на кухню. В холодильнике, на нижней полке (Шерлок стал прятать свои эксперименты на верхней, полагая, что там Джон и Миссис Хадсон трогать ничего не станут) стояла кастрюля с остатками гуляша. Джон разогрел ужин, справедливо полагая, что лучше поесть перед прогулкой. Накрыв на стол, мужчина позвал соседа, вырвав того из плена собственных мыслей и поразительных умозаключений, но Шерлок нисколько не разозлился, так как в такие моменты думал о вещах не самых важных, так как предпочитал не браться ни за что серьёзное, пока не доведёт открытое дело до конца. Холмс с удивлением посмотрел на ужин, но ничего не сказал, помня своё решение. Отужинав в молчании, не являющимся неловким или тяжелым, а скорее задумчиво-тихим, Джон убрал со стола, повернувшись к другу. - Выйдем через полчаса. Ты уверен, что он будет следить за нами? Шерлок задумчиво кивнул, уверенный в том, что выдержка и самообладание маньяка начинает трещать по швам. Если он работник лаборатории, то действовать приходится действительно аккуратно – украсть больше трёх-пяти грамм за раз невозможно, а значит, либо он сорвётся и украдёт большое количество, вызвав тем самым подозрение, либо сменит тактику, что было бы очень некстати. Но, даже испытывая подобные трудности, вряд ли он откажет себе в удовольствии проследить за жертвой. Маньяк изучает его, делает выводы, набрасывает карту мест, проверяет с кем и когда Шерлок ходит – в этом не было никаких сомнений. И если только он себя сегодня выдаст, детектив сменит тактику, перейдя ко второй части их плана. - Хорошо. Джон отвернулся, желая быстро расправиться с посудой. Мысль о постороннем зрителе сильно волновала его, неприятно отзываясь во всём теле. Весь этот фарс, что медленно, но уверенно переворачивал всю жизнь доктора, был обязан этому психопату, что следил за каждым движением Шерлока и только чудом до сих пор не напал на него. Переодевшись в более теплую для прогулки одежду, Джон позвал Шерлока, пропуская его на улицу вперёд. Холмс с интересом смотрел на мужчину, пытаясь угадать, куда они пойдут. Уотсон, немного помедлив, и внимательно вглядевшись в лицо детектива, взял того за руку, переплетая их пальцы, чем сильно удивил Шерлока. Но вместо того, чтобы резко одернуть руку и зашипеть на доктора за нарушение личного пространства Холмса, брюнет спокойно кивнул, не вырывая руки. Должно быть, они смотрелись крайне абсурдно, но Джону было плевать. В этом соприкосновении, ощущении оказалось нечто почти интимное, что было неловко разрушать и как-либо менять – это было важно. Молчание затягивалось, как крепкая сигара, но мужчины, держащиеся за руки, кажется, вовсе не замечали этого. Идти вот так рядом друг с другом оказалось на удивление приятно. Это неловкое соединение рук позволяло почувствовать эмоции идущего рядом, ощутить его тепло и что-то совершенно невообразимое. - Почему мы молчим? – немного неловко поинтересовался Шерлок. - Когда люди идут за руку, они чаще молчат, - мягко пояснил Джон, тепло улыбнувшись мужчине. - И что означает это действие? – озадаченно спросил детектив. - Желание быть вместе, - со смешком ответил врач, стараясь не так широко улыбаться. Порой Холмс задавал совершенно невообразимые вопросы, ответы на которые, кажется, знал любой ребёнок, но именно в этом было какое-то особое очарование. Брюнет кивнул, но руку не убрал, от чего в груди Джона разлилось странное тепло. Должно быть, он просто поражался уровнем оказанного ему доверия, что невероятно ценил, всячески оберегая несносного, инфантильного мужчину. Вечер медленно вступал в свои права, разбавляя беззаботную синеву неба розовым молоком заката, приглушая свет солнца. Воздух насыщался пряными нотками, характерными лишь для теплых весенних и летних ночей, представляющих собой необыкновенный аромат трав, цветов и листьев, что в смешении создают запах терпкой приправы. Редкие цветы, растущие на клумбах и подоконниках, закрывали свои бутоны, всё ещё обдавая свои ароматом пространство вокруг. Тёплый ветер, столь редкий для Лондона, легко подхватывал запахи, смешивая их лучше любого парфюмера: он смешал свежесть Темзы и сладость виолы, запах корицы и булочек с плавленым сыром, горечь трав и сладость женских духов, крепкость табака с лёгкостью ванили. Были и другие запахи, но все они смешивались и растворялись друг в друге, перебивая чужой аромат. Солнце уже накренилось, задевая высокие небоскрёбы, и плавно стекая по покатам старинных крыш, оставляя яркие полосы нежно-розового, малинового, бардового, алого, персикового, баклажанного, кабачкового и персикового цвета с золотистыми прожилками, окаймлёнными тёмно-фиолетовыми и серыми рамами облаков, принимающих поистине причудливые формы. Тени на дорогах уплотнялись, а коричневая кора деревьев казалась почти чёрной. Яркое небо покрывали чёрные точки-птицы, летящие в сторону дома огромными стаями, разрезая воздух сильными крыльями и галдежом, слышимым с земли. Джон вёл Шерлока по приятной аллее, по обе стороны которой располагались маленькие ресторанчики, магазины, французские булочные и итальянские кофейни. Иногда Шерлок останавливался, услышав музыку, исполняемую уличными музыкантами, порой одобрительно кивая, а иногда морщась. Проходя мимо трёх юношей, он даже остановился. То были студенты консерватории, исполняющие свои произведения, используя скрипку, саксофон и аккордеон. Музыка была странной, но на удивление приятной. Что-то между адаптацией Адажио ре минора Баха для скрипки с использованием схожей мелодии для саксофона и аккордеона. Музыка лилась медленно и протяжно, навевая лёгкую меланхолическую грусть, что так хорошо вписывалась в общую картину вечера. Холмс прикрыл глаза, недолго вслушиваясь в знакомую и лёгкую мелодию, чуть покачивая рукой в такт. Его губы на пару секунд растянулись в лёгкой полуулыбке, наполненной тихой печалью и лёгкостью. Джон уже почти забыл, как меняется лицо его друга при прослушивании хорошей музыки. Неведомая муза легко уносила Шерлока в свои края, где каждый звук был преисполнен особым смыслом. Очнувшись, мужчина кинул музыкантам скомканную купюру, поймав благодарный взгляд скрипача, не боящегося смотреть прохожим в глаза, что часто стыдливо прятали взгляд, опуская монетку в чехол. Джон со смесью растерянности и беспричинной радости кивнул ребятам, проходя вперёд. Постепенно зажигались фонари, а магазинные вывески озарялись ярким свечением светодиодных и неоновых ламп. Небо потемнело, оставляя за собой последнюю оранжево-красную полосу, медленно переходящую в тёмно-синий. Бледные звёзды, что прозрачным росчерком оставались на небе, слабо проявились, заглушаемые яркими огнями большого города. Здесь, в парковой зоне, где высоких домов было меньше, а фонари не освещали каждый дюйм дороги, было видно, как сияет вечерний туалет небесного свода, приукрашенного, как девица. Шерлок не задавал наводящих вопросов; Джон не спешил пояснять свои действия. Их руки были рассоединены, но приятное ощущение теплоты никуда не исчезло, храня иллюзорный отпечаток собственного восприятия на коже. Доктор не знал, о чём думает его друг, но это незнание не тревожило его лишь потому, что от детектива волнами исходило почти сонное спокойствие. Дойдя до конца улицы, они свернули в небольшой переулок, погружённый в темноту из-за высоких домов, близко стоящих друг к другу и отбрасывающих тень на мощёную улочку. Доктор продолжал молчать, но по мере приближения к нужному месту, его наполняло волнительное предвкушение, которое, несомненно, не могло укрыться от цепкого взгляда Холмса. Они дошли до конца улицы и остановились возле старого пятиэтажного здания, украшенного снаружи побелкой и лепниной, что служила лишь иллюзией, за которой пряталось убогое кирпичное строение. Здание было давно заброшенным, никто так и не купил его, веря в какую-то мистическую «неудачу», постигающую всех владельцев этого места, обрекая его на существование призрака. Джон открыл старую дверь, посвятив фонариком на телефоне. Про то, что этому зданию пришёл конец, знали немногие, а потому оно было целым, хоть и убого-пустым. Конечно же, Шерлок знал это место, он давно угадал пустоту его стен, в которых никогда не горит огонь и пыль на стеклянных окнах, в которых уже давно никто не смотрел, махая прохожим или куря на балконе. - Зачем мы здесь? – с непониманием произнёс Холмс, поднимаясь по пыльной лестнице вверх, вслед за Уотсоном. - Я хочу показать тебе кое-что, - уклончиво ответил мужчина, идя впереди. Поднявшись на верхний этаж, Джон легко открыл замок на крышу, поднимаясь выше. Холмс с недоверием поднялся вслед за ним, оказавшись на ровной площадке, площадью в девятьсот ярдов. Со стороны фасада крыша была закрыта искусственными арками – аттиками, гордо возвышающихся над остальными домами. Уотсон подошёл к балюстраде, положив руки на красивые белые перила, указав другу куда-то в небо. - Посмотри, - тихо произнёс доктор, улыбнувшись. Холмс поднял голову вверх и посмотрел в указанном направлении, но ничего не увидел. - На что мне смотреть? – несколько раздраженно спросил детектив. - На небо. Просто смотри и ничего не говори, ладно? Шерлок вновь посмотрел на тёмное полотно небосвода, усыпанное прорехами и белыми дырами звезд, что казались маленькими пылинками на тяжёлом покрывале. Он смотрел, пытаясь увидеть что-то, увидеть то, что хотел показать ему Джон, но видел лишь блеклые точки. - Они похожи на людей, - тихо произнёс Джон, смотря вверх. – Всё небо усеяно призраками, и смотря на него, нельзя понять какие из них уже давно погасли, а какие продолжают сиять, пронося свой свет через расстояния, невозможные для человеческой жизни. Кажется, будто они рядом, а всей жизни не хватит, чтобы добраться до них, двигаясь со скоростью света. - Погасли? – с недоверием спросил Хомлс. - Да. Многие из них просто несут свой свет через сотни световых лет. Их уже нет «в живых». Они – призраки прошлого, о которых до сих пор помнят. Кто-то их них состарился, кто-то столкнулся с другими и разлетелся на сотни кусочков, кого-то поглотили. Они так же убивают друг друга и рождают из своих осколков новые звёзды, новые планеты. А мы до сих пор видим то, чего нет, как и это здание.       Шерлок молча кивнул, сравнивая яркость звёзд и расстояние, на котором они расположены друг от друга. - Мы мелочны, мы всего лишь пыль, а они, эти гиганты, видны со всех уголков земли. Небо – лучший хранитель тайн. Оно обманывает нас, создавая иллюзию близости, красоты, оно скрывает ужасные преступления под своими тихими сводами. И на фоне всего этого мы кажемся слишком мелочными. Джон недолго помолчал, после чего продолжил: - Знаешь, в Афганистане всё было иначе. Небо там казалось совсем близким, а от обилия звёзд кружилась голова. Целая вселенная лежала на ладони, тихо сверкая. В первый день моего пребывания в лагере, я был поражён красотой неба… Знаешь, когда меня подстрелили… я лежал на животе и мой взгляд вся равно упирался в небо. Там, над песчаными дюнами, оно, казалось, было везде. Как будто в мире существовали только звёзды и песок. А песок был лишь звёздной пылью. Я умирал и думал, что это конец, чувствуя себя ничтожно малым по сравнению с этими звёздами и млечным путём. Я чувствовал, какая незначительная вся моя жизнь и как горько прожить её в серости. И я сам был как звёздная пыль. Пальцы доктора крепко сжали белоснежную балюстраду; это помогало немного успокоиться. - А после мне казалось, что жизнь потеряла всякий смысл. Выжив, я осознал свою жизнь ничтожной, а потому провёл эти годы до встречи с тобой в невыносимом смятении. И только встретив такого удивительного человека, помчавшись на встречу приключениям, я забыл, как велико небо и ничтожна моя жизнь. Шерлок молчал, обдумывая услышанное. Он не ожидал, что попадёт на эту исповедь, исповедь, похожую на признание, но именно сейчас он не хотел думать об этом именно в таком ключе. Его взгляд снова впёрся в небо, не понимая, от чего люди придают ему такое большое значение. Звёзды пленяют людей, стирают их в звёздную пыль, но Холмс вырвал из механизма небесного свода своего друга, остановив его перемолку. Или он просто стал новой звездой, что сама пытается перемолоть Джона? - Зачем ты предаёшь им такое значение? – тихо произнёс детектив, не глядя на доктора. - Потому что они… вечны. И на их фоне все мы – обычные люди, песчинки в пустыне. Правда… ты не такой. Ты больше похож на звёзды. Такой же далёкий и холодный, независимо-значимый, ледяная планета, с ядром из лавы. Но. Не слушай, это всё бред, я знаю. Джон отошёл от перил, украдкой поглядев на друга, что продолжал стоять, смотря вверх. Он не знал, зачем сказал это, просто в тот момент, те слова, что роились в его груди, вырвались на свободу стаей птиц, уносясь в небо. Сейчас, осознав, как звучат такие вещи, Уотсону стало стыдно за себя, за свою несдержанность, но сказанного не воротишь, а самобичевание – вещь ужасная. И всё же он винил себя. К чему все эти сравнения? Он давно не подросток, насмотревшийся по ВВС «Доктора Кто», пусть сериал до сих пор ему нравился. - То, что ты сказал – это необычно, - пробормотал Холмс, повернувшись к Джону лицом. – Я никогда не понимал дикой любви к космосу и звёздам, но… Я хотел сказать, что примерно понимаю то, что ты желал мне показать. Уотсон с облегчением кивнул, чувствуя, как ему стало намного легче дышать. Кажется, Шерлок не обратил внимания, на все эти странны формулировки и сравнения; что ж, так намного лучше. - Да, знаешь... я вспомнил себя в молодости, когда мне было лет семнадцать. Детектив неуверенно кивнул, явно вспомнив себя в семнадцать лет, и судя по его лицу, воспоминания вряд ли приносили ему что-то тёплое или радостное. - Ну, раз уж мы вспомнили юность, не хочешь стаканчик мороженого? Шерлок озадаченно поглядел на друга, пытаясь одним взглядом донести фразу: «Мороженое, серьёзно?», но, заметив его хитрую, почти детскую улыбку, что враз омолодила Уотсона, неожиданно для себя согласился. Определённо, это самая странная и бессмысленная прогулка в его жизни, но она ему нравилась! Мужчины неспешно спустились вниз, прогуливаясь по освещённым фонарями аллеям. Джон, как и хотел, привёл Холмса в небольшую кофейню, заказав по два шарика шоколадного и фисташкового мороженного, с двумя кружками местного латте с зефиром. Шерлок, не евший сладкую прохладную массу с детства, со странным предвкушением зачерпнул ложечкой мороженое, отправляя в рот. В кафе было немноголюдно, тихая французская музыка девяностых годов лилась из динамиков, не отвлекая и не мешая ему. Уотсон продолжал наблюдать за мужчиной, испытывая совершенно необъяснимые чувства, скользящие по его лицу. Джон не понимал, зачем рассказал всё Шерлоку, но то, что детектив принял полученную информацию спокойно и без критики, приятно согревало. Он никогда не рассказывал об этом, о своих мыслях, что клубились в его голове, покрывая глаза белой пеленой, затмевающей мучительную боль в плече. Это было настолько личным, что говорить и вспоминать ту ночь казалось неправильным. И всё же, насколько сильно он доверяет Шерлоку, если сказал это. Да. Холмс был куда ближе к нему, чем все остальные люди в мире вместе взятые и это пугало. Нет, Джон не верил, что это любовь. Что угодно, но не она! Но… тогда что это? Кажется, что в мире не существует слова, способного описать то, что он испытывает к детективу. Это и восхищение, и раздражение, и забота, и злость, и радость, и самоотверженность, и некий эгоизм. Что это? Разве люди могут любить так? Это вовсе не похоже на влюбленность с её розовыми крыльями и не желание, прожигающее всё его существо. Что же тогда? Задумавшись над своими чувствами, Джон не заметил, как оказался под пристальным вниманием со стороны детектива. Очнувшись, словно ото сна, блондин доел своё мороженое, расплатившись с официантом. - Домой? – неуверенно поинтересовался Уотсон, выходя на улицу. - Пошли, - отозвался Холмс голосом, преисполненным задумчивости. Конечно, от Джона не укрылось, как Шерлок незаметно поглядывал по сторонам. Выходя на улицу, он остановился и как-то странно поглядел в сторону небольшой компании молодых людей, быстро отвернувшись. Уотсон хотел было тоже посмотреть туда, но был остановлен прикосновением к локтю, уводящего его прочь. Возможно, там был их преступник и сегодня брюнет точно закрепил свои подозрения. Но только Уотсон не знал, что нынче вечером закрепились подозрения не только в отношении личности преступника, но и в отношении самого Джона Уотсона.