***
Первые четыре года на Земле были почти неотличимы от учебы на Небесах: Рейна блестяще окончила школу, далеко обогнав незадачливого противника — Зебеля-дважды-второгодника, как его звали остальные ангелы, и, казалось, душе подопечного ничего как не угрожало, так и не угрожает. Малаки — талантливый двадцатилетний учёный, обещавший в будущем стать великим химиком, казался юному ангелу слишком лёгкой задачей. В сущности, в те светлые времена подопечный почти не нуждался в Хранительнице: его, молодого человека с горящими светлым огнём глазами, сама судьба толкала к Добру — признанные успехи, неплохое состояние родителей, любящая невеста… Всё изменилось в мае 1871-го года, когда отца Малаки, одного из предводителей революционеров-бланкистов, захвативших Париж, расстреляли. Брошенный невестой, едва избежавший тюрьмы, потерявший место среди молодых ученых, юноша обозлился на весь мир и решительно отвернулся от света. «Ты была ослеплена гордостью за то, что досталось тебе слишком легко, Рейна, — жестко говорила директриса Габриэлла, от её сурового взгляда шевелились светлые волосы на гордо вскинутой в отчаянном жесте защиты голове. — Ангелы, что вам известно о влиянии внешних факторов на душу отдельного человека?..»***
Девушка болезненно сморщилась, тут же глубоко вздохнула: нет смысла предаваться унынию. Она сможет вернуть подопечного на верный путь. Тем более… Старый грязный звонок в руках ангела издал мелодичную трель. Рейна окинула себя беглым взглядом: летнее платье синеватого оттенка, аккуратный закрытый зонтик, успевшие запылиться туфли — и ведь не зря она была первой и по углубленному курсу быта смертных… «Гони тщеславие, ангел», — громыхнул в голове голос, что так часто преследовал ее в кошмарах. И тут дверь распахнулась — резко, бесцеремонно, словно хозяин желал смести незваного гостя порывом спертого воздуха, воняющего серой. Опять готовит фальшивые лекарства! Впрочем, увидев испуганно пошатнувшуюся девушку, мужчина смущенно почесал недельную щетину. — Мадмуазель, я… прошу меня извинить, — выдавил он, машинально шагнув назад. К своим тридцати двум Малаки, выглядевший лет на десять старше, растерял все умения общаться с людьми. Если в шестнадцать он был хоть и тихим, но обаятельным, обходительным юношей, то сейчас это был затворник, выбирающийся из дома лишь для того, чтобы подороже продать свои зелья, часть из которых была откровенной, пусть и убедительной, обманкой. Гостья застала его в прожженном в нескольких местах желтоватом халате, накинутом поверх до неприличия поношенного костюма, с неприкрытым удивлением на остром лице. Однако манеры всё ещё были живы в подопечном, и он не захлопнул ободранную дверь, хотя, видит Небо, порыв сделать это был слишком велик. — Сеньорина Рейна ла Коста, — представилась девушка, чуть сгибая колени в подобии книксена. — Вы — месье Малаки… — Да, я, — отрывисто бросил мужчина. — Что вам нужно? На лице девушки появилась миловидная улыбка. — Тут так шумно, месье… — А. Да. Проходите, м… сеньорина. Квартира хранила следы «белой полосы» в жизни подопечного: гостиная была со вкусом обставлена, картины, что висели на стенах, были когда-то заказаны по последней моде двадцатилетней давности. Рейна любила бывать здесь в обличье ангела: иногда ей казалось, что комнаты, в которых ещё чувствовалось присутствие счастливой супружеской четы, их не разочаровавшегося в жизни сына и его молодой невесты — частой гостьи, могут натолкнуть её на правильный путь. И действительно, нынешний план безрассудной идеей ударил ей в голову именно здесь. — Дело в том, — намеренно говоря медленно, с ломаным акцентом, начала Рейна, присаживаясь на софу покрытую ковром пыли, но мужчина её прервал: — Passiamo alla tua lingua. — Grazie mille*, — мягко улыбнулась девушка и продолжила уже на итальянском, подмечая такт подопечного. — Дело в том, месье Малаки, что я приехала по поручению сеньориты ла Коста, директрисы женского пансиона в Альпах. Меж густых тёмных бровей пролегла складка. — Не могу представить, чем могу быть полезен сеньорите ла Коста: я даже не знаю её, сеньорина Рейна. Подопечный сидел на софе, нервно постукивая ногой, взбивая тем самым невесомую пыль, что была заметна лишь острому взгляду вечной. Зебель не показывался — и в этом не было ничего подозрительного: демон наверняка разочаровался в планах помешать ей влиять на подопечного (после нагоняя от декана-то!) и сейчас коротал время на рынке, подворовывая у таких же хулиганов, как и он сам. Тем лучше. — Зато она знает вас, — девушка с трудом поймала бегающий взгляд Малаки. — Дело в том, что… у пансиона настали… не лучшие времена, и сеньорита ла Коста не может нанять того, кто будет брать по пять тысяч лир в месяц и рассказывать истории из собственной жизни! Сеньорита именно так высказалась в их переписке, что Рейна поддерживала уже несколько месяцев: визит в Альпы на дополнительную практику принёс свои плоды. Лишь бы только Малаки принял верное решение… — Значит, вы нашли того, кто не будет требовать много и постарается сохранить своё место любой ценой? — процедил мужчина, но в глазах его вспыхнул вялый интерес. — Откуда вы вообще узнали обо мне? — Сеньорите ла Коста нравится листать архивы и общаться со стариками, — невинно пожав плечами, Рейна, внимательно следя за тем, как закалённая годами лишений гордость борется с желанием наконец-таки быть услышанным, понятым, оцененным… Пожалуй, у ангела и смертного в их случае слишком много общего. Это было одновременно как преимуществом, так и проблемой: куда сложнее искоренять пороки, когда от них страдает собственная душа… несомненно, в гораздо меньшей степени! — Да и, месье, мы с сеньоритой читаем Вестник Алхимии, пусть он сейчас не в почете, и мы слышали о вас. Считается, что ангелам не следует играть на людских пороках: тщеславии, например. Однако, как говорил Паскаль, «мы исправляем порочность средств чистотою цели», чтобы это не значило. Главное сейчас — вытащить подопечного из этой ямы, в чём не помогла ни одна из известных дорог — широких, светлых, что ставят в эталон. — Слышали обо мне? — Малаки подскочил, почти вплотную приблизившись к её лицу, но через мгновение на остром лице проступил испуг, заставивший его отшатнуться, тяжело ударившись о мягкую спинку софы. — То есть, сеньорина, простите… Но вы действительно?.. — Я читала ваш трактат «О природе любви и подвластности оной алхимии», — ангел не врала, говоря абсолютно искренне. — И я была поражена… но, признаться, описанная вами возможность использования Меркурия для того, чтобы забыть… Лицо его исказила гримаса. — К сожалению, вы читали ранние мои труды, — горько улыбнулся мужчина. — Я испробовал все способы избавиться от чувств, что описывал в своих трактатах, использовал, дополнял… но всё это тщетно. И, уж простите за откровенность, в делах разбитого сердца может помочь только время. И то, не без последствий. Он опустил голову, теребя манжет рубашки и вспоминая два предательства: одно — четырнадцать лет назад, другое — всего за три года до этого разговора. Обе девушки любили его и были любимы, вот только одна не смогла позволить себе выйти замуж за сына революционера, другая же… другая, громкая хохотушка со смеющимися чёрными глазами, нашла другого — разлюбила и оставила. Да и, строго говоря, она была жената. Рейна тяжело вздохнула, промокая глаза: произошедшее оставалось занозой в сердце, словно это её, её, ангела-практиканта почти семнадцати звёзд от роду, так предали, оставив в смертоносном одиночестве! Стоит последовать совету соседки по комнате и перестать принимать жизнь подопечного так близко к сердцу. — Я расстроил вас, сеньорина Рейна, — печально произнёс Малаки, глядя на её бледное лицо. «Что ты делаешь уже почти десять лет!» — Ничего страшного, — вздохнула она и решила перевести тему. — Так вы принимаете… С его языка почти сорвались слова «мне надо подумать, прошу прощения», означавшее неизбежный отказ — но что-то его остановило. Мужчина медленно выдохнул, проводя рукой по небрежно убранным волосам — и вдруг решительно выпрямился, сжав кулаки. — Я принимаю предложение, сеньорина Рейна. Что от меня требуется? Рейна едва сдержала до неприличия широкую улыбку: её план удержался на краю провала в последний, критический момент. — Просто будьте на вокзале двадцатого августа. Билет уже куплен, — она встала, оправляя платье — в воздух взметнулась пыль. — Кстати сказать, вы — итальянец, месье? Он уже решил, но стоит напомнить ему ещё кое о чём. — Я не был на родине пятнадцать лет. Давно, очень давно… Малаки давно не скучал по родному прибрежному городку: сначала череда счастливых годов вскружила юноше голову, потом уже мужчине, расхлёбывавшему проблемы казненного отца и умирающей матери было не до этого. К переезду не подталкивал даже семейный особняк, что подопечный долго и безуспешно пытался продать, отпустив тем самым воспоминания. — Наверное, само провидение велит вам навестить Италию, — вздохнула Рейна, переступая порог. ______________________ * — Давайте перейдем на ваш язык. — Спасибо.***
В Золотом Замке о её выходке уже знали. На лице златовласой Элин белели недоумение и сочувствие, когда она сообщала Рейне о том, что директриса Габриэлла желала видеть её у себя… Судя по испугу обыкновенно спокойной девушки, ничего хорошего под этими словами не подразумевалось. В кабинете директора яркая сфера, привезенная из Ангельской столицы, освещала все до чистоты натёртые поверхности: Габриэлла терпеть не могла темноту и беспорядок. Рейна чинно встала перед массивным столом, глядя, как внутри стоящей на нём сферы переливается чистый свет, от чего вскоре заболели глаза. — Обьяснитесь, Рейна, — сухо раздалось за спиной. Ни одно перо на крыльях молодого ангела не вздрогнуло: к собственному стыду, стоило признаться, что к визитам к директору она уже привыкла. — Моему подопечному необходимо развеяться, сменить обстановку, — оставалось молиться, что голос не звучал жалобно. — Он уже несколько лет живет впроголодь, но, главное, его душа черствеет! И сколько раз она об этом твердила, вымаливая разрешения на более решительные действия! Наставница всегда была непреклонной, в чём её, безусловно, осуждать было нельзя: планы практикантки редко когда шли по проторенной, безопасной дороге нормального ангела-хранителя. Она бы и рада действовать согласно лучшим примерам, но не сдаваться же после первой сотни провалов! — Вы считаете это поводом подделывать бумаги? — поинтересовалась Габриэлла, жестом затянутой в белоснежную ткань руки показав на стол, где лежали документы на принятие Малаки преподавателем в Альпийский женский пансион, билеты на поезд. — Вовсе нет! — с жаром воскликнула Рейна. — Сеньоре ла Коста действительно необходим преподаватель химии, а Малаки — работа. Я вела с ней переписку ещё с поездки в Венецию! Наставница вскинула голову: да так, что колыхнулась волна пшеничных волос, увенчанных внушительным сверкающим нимбом. — Так это был долгосрочный план? — тихо спросила она, широко распахнув ярко-зелёные, точно травяные, глаза. — Почему же ты не сказала об этом мне? Теперь в её голосе было недоумение, даже досада — и Рейна тут же устыдилась своих махинаций. — Простите, Наставница Габриэла, но вы бы не одобрили, — опустив глаза, проговорила она и вздохнула сквозь зубы, предчувствуя очередную беседу о пороках, которые свойственны, наверное, всем ангелам её возраста: ну не может небожитель семнадцати звёзд — только из школы, едва институт заканчивает! — быть образцовым ангелом. Особенно здесь, на Земле, о чём многие серафимы, давным-давно не видевшие смертных в живую, начинают забывать! Однако, слава Небесам, Габриэлла не слышала этих мыслей, погруженная в собственные раздумья. Рейна могла бы поклясться, что с губ наставницы сорвалось «может, и выйдет с этого риска толк», но сполна насладиться счастьем признания помешало строгое напоминание. — Запомни, Рейна, ты окажешься в условиях, где тебе некому будет помочь, — начала Наставница, меряя кабинет широкими шагами — так, что полы белоснежной мантии описывали широкие дуги. — На огромной территории есть только Хранитель и Искуситель, что следят за всем городом, — замялась, поморщившись, — следили бы ещё… — Всего двое на целый город? — Да. Вечных ныне почти всемеро меньше, чем людей, а в том городе ничего необычного не происходит. Чересчур свободный пансион для благородных девиц, маленький городишко на четыре сотни смертных, горы, — повинуясь жесту Габриэллы, распахнулся огромный талмуд, стоявший на пюпитре у панорамного окна, с которого был виден вечерний Париж. Проведя пальцем по открывшейся странице, она удивлённо приподняла тонкие брови — и почти тепло улыбнулась Рейне. — Однако ты смело можешь искать поддержки у Омнии — она являлась одним из выдающихся деятелей тыла времён ангело-дьявольской войны и будет рада тебе помочь. Рейна подавила горькую усмешку — командная работа у неё не получалась никогда, советы мудрых не помогали, как бы она не старалась им следовать. И всё же… можно попробовать. — А кто поможет Зебелю? — задумчиво спросила она, припоминая чересчур общительный характер противника. Отказ и выговор был делом мгновения — среди ангелов хитрости подобного рода не одобрялись — по крайней мере, среди её юного поколения, что Высшие старались воспитать идеальными служителями мирного времени, когда воевать против демонов не было никакой нужды. Однако в этот раз Габриэлла не стала отчитывать ученицу. — Судя по всему, — она понизила голос, но торжество из уголков губ убрать не сумела. — Условия на твоей стороне, Рейна. И, знаешь… я верю в тебя, ангел. Тебе пришлось тяжело с этим вздорным подопечным, но ты не сдалась. Могла бы пропустить год, уступить его более сильному Хранителю, попросить перевода — но не сделала ни того, ни другого. — Наставница, — Рейна порывисто вздохнула, чувствуя, как по спине пробежал холодок. — Только вот, Небом тебя заклинаю, прими во внимание свои прошлые промахи, — припечатала Габриэлла и развернулась к окну, взмахом руки отпуская ученицу. По дороге в спальню Рейне стоило больших усилий не кричать от радости: впервые за долгое время сердце её так и норовило выпрыгнуть из груди, разомлевшее от неожиданного откровения чопорной наставницы. У Малаки определенно есть шанс.