Легендарная

Полгода спустя. Весна 1886, Париж. В учительской Золотого Замка пахло сиренью и гарью: несовместимые сочетания вовсе не редкость, когда одно помещение делят и ангелы, и дьяволы. Рейна сидела на табурете напротив круглого столика для кофе, где были разложены её отчеты за последний год, а мимо проходили рогатые профессора, посмеиваясь и стараясь производить как можно больше шума. Обычно индивидуальные консультации проводились в кабинете профессора, но Наставница с самого начала извинилась за то, что её кабинет сейчас ремонтируется: дьяволята-школьники решили, что разбить все окна на восточной стороне здания будет отличной идеей. Она, конечно, предложила перенести отчет на другой день, но Рейна считала, что лучше пережить это как можно скорее — и вернуться к работе. — Этот год прошел достаточно неплохо, — Габриэлла перебирала документы, стараясь получше разложить их на крохотном столике. — Тебе удалось убедить подопечного перестать продавать фальшивые лекарства. На его совести больше нет почти еженедельных смертей бедняков. Проходящий мимо декан демонов расхохотался и хлопнул в толстые ладони, заявив, что аплодирует ангельскому самовнушению. — Нибрациус, прошу не мешать отчету, — отчеканила Габриэлла, не поворачивая головы. — Иначе я вынуждена буду напомнить, по милости чьих учеников мы вынуждены терпеть неудобства. — А я и не мешаю, — крепко сбитый демон скрестил руки за спиной, прохаживаясь. — Просто хотел поздороваться с твоей седовлаской. Я ж её помню, — на лице его в обрамлении клочковатой бороды появилась гадкая усмешка. — Ходила вся из себя важная и правильная, нос выше бровей, умница-одиночка, а что теперь… — Нибрациус! — Наставница, вставая, резко развернулась, белоснежные полы её платья взметнулись вокруг туфель. — Выйди вон, пожалуйста. Демон отшатнулся и отвернулся, не выдержав угрожающего взгляда Габриэллы (а кто выдержит? Разреши Сферы непосредственное влияние, она бы могла одним взглядом направлять грешников на путь истинный). Хлопнула дверь. — Ты помнишь Нибрациуса. Демон как демон. Рейна не ответила, буравя взглядом собственные руки в митенках, которые она решила не снимать даже после того, как прошел ожог, полученный в пещерах. В пещерах. На душе остервенело скреблись кошки. — Но он прав, — ангелесса зажмурилась, на мгновение забыв, что разговаривает с Габриэллой, которую до этого откровенно опасалась. — Я действительно так и не смогла ни с кем подружиться в школе. Точнее, ей это тогда было не нужно. Друзья требовали внимания, а Рейне, дуре пятнадцатизвездной, казалось, что лучше потратить драгоценное время на изучения подопечного и чтение учебной литературы. Думала, будет ещё время завести знакомства, но чем дальше, тем больше проблем с Малаки, тем меньше времени, а помощи ждать неоткуда… — Всем свойственно ошибаться — даже ангелам, — тихо вздохнула Габриэлла, с удивлением понимая, что ученица наконец-таки признала то, о чем ей говорилось с первых лет практики. — Но именно ангелам ошибаться нельзя ни в коем случае, — Рейна покачала головой. — Я окончила школу, получила свой процент, стала полноценным ангелом… но всё ещё не могу быть достойным Хранителем! На долю секунды практикантка ужаснулась, что вот сейчас та согласится — и вышвырнет её на небеса — менять подгузники ангелочкам в яслях до скончания своих вечных дней. Лицо Габриэллы, однако, смягчилось, а в лиственно-зеленых глазах появилось тепло. — Рейна, не всем смертным суждено быть хорошими людьми. Так говорил Зебель. Но в устах ангела это звучало не снисходительным утешением, а прискорбным фактом.  — Но я же стараюсь… Я правда стараюсь! А Малаки все равно принимает неверные решения! Этот год, конечно, был отмечен отказом от производства фальшивых лекарств, но алхимию подопечный не оставил! Он даже открыл фургон, в котором разъезжал по стране и продавал свои снадобья (мало какие из них были действительно тем, чем хотелось бы покупателям), были и настоящие ценители реальных зелий, что только усиливало беспокойство — видя результат правильно сваренного эликсира, Малаки взращивал в себе сильнейшую гордыню. А ведь она так надеялась, что подопечный останется в Альпах! Но, к сожалению, эта поездка почти ничему не научила его, даже зародившаяся привязанность к Анжели не преодолела стену его неуверенности: пара написанных писем нашли свой конец в пламени горелки. — Такова сущность смертных, — благодатно вздохнув, заметив, что все демоны покинули учительскую, Габриэлла сложила руки в замок. — Они имеют свободу выбора… — И зря, — сердито ляпнула Рейна и вдруг приложила руки к губам. — Силы Небесные, простите, Наставница, я не… я не совсем это… совсем не это имела в виду. Сегодня был не самый удачный день: язык ангела вдруг стал сыпать совсем не ангельскими высказываниями — от почти угроз Зебелю с утра до возмущения порядком. Что дальше? Обвинять в своих неудачах сами Высшие Сферы? Наставница же по-прежнему лишь смотрела на неё со странным спокойствием. — Всё в порядке, Рейна, — произнесла она, подходя к окну и поманив практикантку за собой. — Все Хранители проходят этот период: сомнения в себе, в подопечном… даже в законах! Какова главная ценность человека? Вопрос, который на Небесах задают каждому школьнику, резанул по сердцу. — Свобода воли, — выдохнула девушка, отводя взгляд. Внизу, на улице, сновали люди: отсюда было не разглядеть их лиц, но даже по фигурам можно было сказать многое. Вот продавщица стоит у лотка с пирожками, удерживая его полными руками труженицы, вот попрошайка — опустившийся, потерявший смысл жизни, что-то выклянчивает у неё, протягивая грязные руки к пирожкам… а вот со стремительностью мухи мимо них пролетает подросток в мешковатой одежде, не разобрать, девочка или мальчик — и женщина падает на землю, а попрошайка, сорвав с её шеи сумку с деньгами, да, похватав пару пирожков, припускается следом. Рейна сжимает кулаки, борясь с навязчивым желанием спуститься и ворваться в мир смертных, восстановив справедливость: женщина заработала эти деньги честным трудом! Но кто ей позволит… Габриэлла хмурится и отворачивается от окна. — Именно, — задергивая штору, заговорила она. — Возможность выбирать между добром и злом. Хороший поступок тем и ценен, что у смертного есть возможность совершить плохой. Тебе было бы приятно привести подопечного к свету, если бы Зебель не тянул его во тьму? Есть ли смысл сражаться, если исход уже будет предопределен? Мысли о бедной женщине покинули голову ангела мгновенно: хороша воительница за добро, собственный подопечный которой уже двадцать лет как едва ли не по наклонной катится! — Для меня может и нет, — едва слышно проговорила Рейна, отводя глаза. — Но душа Малаки намного ценнее моих интересов. Я… я готова пожертвовать смыслом жизни, если это поможет ему спастись! Взгляд Габриэлы такой уставший, словно она провела день с классом дьяволят, которым ей надо было бы объяснить прописные истины Кодекса Ангелов. Предчувствуя ответ, девушка покраснела. — Хорошие слова, но наивные. Ты слишком привязываешься к подопечному. И снова слова Зебеля — лентяя и лодыря, выучившего имя Малаки на третий год работы с ним — в устах одного из лучших ангелов! Рейне было неловко от того, что в одном и том же её убеждают самые разные вечные, но она твёрдо стояла на своём: — Мы с ним уже две звезды. Я отвечаю за него! — Тебе уже за сотню смертных лет, Рейна, — устало произнесла Наставница, потирая виски. — Земляне живут не дольше семидесяти. Смертные не друзья тебе, они не заменят семью, ведь век их скоротечен… — Мне не нужны друзья, — почти закричала девушка, взмахнув руками. — Я просто хочу привести Малаки к правильной жизни! Если он умрёт счастливым, я буду… я буду вне себя от радости! Вы не понимаете… он может стать тем гением, что спасет человечество! Да, Малаки определенно суждено умереть — и она старалась не думать об этом. Рейна привязалась к ученому, она рвала на себе волосы от бессилия, когда понимала, что он не видит в себе свет — совсем-совсем не видит! — и что Тьмы в его сердце из-за смерти родителей и предательства юношеской любви гораздо больше, чем Света. А самым страшным было то, что кроме ангела-неудачницы он был не нужен никому — разве что демону, для которого душа алхимика станет новой галочкой в журнале побед или поражений. Всё это выбивало из колеи… Но больше всего удручал взгляд Габриэллы: наставница точно на душевнобольную смотрела, с жалостью и печалью. — Рейна, я даю тебе и Зебелю два выходных, — тоном, не терпящим возражений, заявила она. — С Нибрациусом согласую. Проведите их с пользой для себя… Но на это время к Малаки вам обоим приближаться запрещено. И, когда обескураженная девушка вышла из учительской, неплотно прикрыв дверь, Габриэлла тихо добавила в уверенности, что её печальный вздох никто не слышит: — Давно у нас не было такой привязанности к человеку! Не закончилось бы плохо…

***

Пробыв в Сен-Клу лишь неделю, Малаки всей душой возненавидел это место: поселение в пригороде Парижа было знаменито своим парком… и, судя по всему, жандармами, из-за облавы которых ученому пришлось уничтожить добрую долю продукции. Покинуть Сен-Клу не представлялось возможным из-за нехватки денег на лошадей, а торговля, как назло, застопорилась. Открыв тетрадь с убытками, сидя между корзиной с сеном и коробкой с книгами, в которых содержались рецепты гениальных зелий, на реагенты для которых денег тоже не было, Малаки с печалью и злобою заметил, что кочующий фургон стал с треском провалившейся затеей. Как и все его затеи, в общем-то. Внезапно мужчина вспомнил, что вчера у него появился покупатель: человеку в пурпурном плаще требовался Могильный яд, аванс уже был получен… Жаль, готовить этот яд было возможно лишь в больших количествах, а покупателю требовался лишь один флакон. Начав добавлять в основу для зелья, Малаки услышал скрип двери и вздрогнул. — Простите, то, что вам нужно, пока не готово… Человек в пурпурном плаще покачал головой и, откинув капюшон, успокоил алхимика: — Полно вам, полно! У меня просто были дела неподалеку, вот я и заскочил… вы же не против? Получив приглашение, покупатель присел на старое кресло, что служило Малаки кроватью, и, откинув голову, уставился на тигель из-под прикрытых век. Опрокинув песочные часы, отсчитывающие минуту до добавления цинка, алхимик позволил себе рассмотреть гостя, уж слишком сильно он его заинтересовал своей открытостью: за такими ядами с открытым лицом не приходят! Темные волосы, бледная кожа и зловеще поблескивающие рубиновые глаза заставляли невольно думать о том, что в кресле сидит вампир, а то и сам Дьявол… Но Малаки старался не думать об этом: да, есть алхимия и алхимики, но вряд ли что-то большее. Будь в мире высшие силы, не происходило бы столько зла! — О чем думаете, месье? — ворвался в его размышления глухой голос покупателя. — О справедливости, — честно ответил Малаки, перемешивая двенадцать раз по часовой стрелке. — Да? — гость склонил голову к плечу. — Вы думаете, она есть? — Не знаю. Честно сказать, не уверен. — Отчего же? У каждого своё понятие справедливости: у вас — своё, у святошей — своё, у меня — своё… Вы как раз сейчас её творите — мою справедливость то есть — Готовя яд? — Малаки скептически хмыкнул. — А вы что, главный моралист Франции? — рассмеялся красноглазый. — Нет, — мужчина убавил огонь. — Я получу за этот заказ деньги: возможно, они помогут мне… в делах. Так что мне безразлично, что вы со своей покупкой сделаете. Зелье было почти готово — и алхимик уже предчувствовал, как заберет оставшуюся сумму и приобретет хороших лошадей, а на аванс, приятно звеневший в кармане… на аванс можно и вина прикупить. — Но нам то с вами известно, что у вас останется ещё минимум три флакона Могильного яда, — заговорчески проговорил покупатель. — Что вы с ним будете делать? Малаки откровенно не нравилось то, с каким интересом этот тип лезет в его дела. Уж не жандарм ли?.. Да и говорил незнакомец быстро, воровато, словно боясь, что их кто-нибудь прервет. — Продам, — лаконично ответил он, встречаясь взглядом с рубиновыми огоньками. — Могу и вам. — Не-ет, — ухмыльнулся молодой человек. — Мне большего и не надо. А спросил я, потому что знаю вас. Вы продавали лекарства на Рю дю Булуа… Я как-то купил у вас микстуру от мигрени и подарил одной девчонке… Видели бы вы её лицо, честное слово! Малаки нахмурился, припоминая микстуру. Кажется, от этой фальшивки кожа покрывалась сыпью, не проходящей неделями… И он руками этого человека обрёк на это девушку! — Не волнуйтесь вы, — хмыкнул покупатель, обнажая острые клыки. — Эта девчонка — моя… коллега, пренеприятнейшая в своей идеальности. Ей было полезно походить с красным личиком. А как она верещала… Непонятно почему, но Малаки вдруг вспомнилось лицо Анжели — девушки, воспоминание о которой до сих пор причиняло ему боль. Он даже написал ей письмо по возвращению в Париж, где попытался принести извинения и убедить её в том, что он поверил — поздно, слишком поздно — но поверил! И это письмо, и следующее он не отправил, но, представив, как кто-то так подшутил над ней, заставил её плакать, алхимик еле удержал себя в руках. — Ума не приложу, чем вы занимаетесь наравне с женщиной, да ещё и радуетесь своему очевидному превосходству? — сжав зубы, процедил он. — Не такому очевидному, как вижу, — буркнул покупатель и вдруг нахмурился. — Эгей, да вы ж и не знаете эту простофилю! Отчего такая злоба? И действительно… Малаки глубоко вздохнул и извинился, добавив зачем-то: — Вспомнилась мне одна дама. — Бросившая вас? — ухмыльнулся красноглазый. И такие бывали… Алхимик снова едва сдержал злобу, вспоминая, на этот раз, два романа своей жизни: с богатой невестой и чужой женой. Обе бросили его, словно… словно он и не человек вовсе! — Чую, сегодня я постоянно задеваю людей за живое, — покупатель пожал плечами, словно извиняясь. — Но знаете, найти жену в наши дни проще простого. Главное, не хватать звёзд с неба: чем глупее, тем лучше. — И в чём смысл? — Выскочкой не будет. И проблем мень… — молодой человек снова оскалился и вдруг, вскочив с кресла, затараторил, яростно глядя в стену: — Ой, да подумаешь! Ты тоже нарушала очередность… И что, что двенадцать лет назад?.. Рей, ты такая зануда… И, вскочив на ноги, он в мгновение ока пересек фургон и выскочил через дверь — лишь мелькнул в проходе край плаща. Сняв готовое зелье с огня, Малаки ринулся за ним, ругая себя за невнимательность. — А плата?! Однако незнакомца и след простыл: лужайка перед фургоном была пуста, а бежать в лес не хотелось абсолютно. Возвращаясь в фургон, Малаки ругался на чем свет стоит и попрекал себя, что не взял побольше аванса с этого прохвоста, что так легко прикинулся сумасшедшим. И о чем они так долго болтали, что бдительность его была усыплена?.. — Память не та, старик? — ахимик потёр виски и поставив ногу на ступеньку фургона, споткнулся. Под дверью лежал кошель, который тот прохвост, верно, обронил. Пересчитав ассигнации и взвесив кучку золотых, Малаки злорадно ухмыльнулся: похоже, он рано похоронил своё дело.

***

Слушая проповедь разъяренной Рейны, Зебель жалел лишь о том, что пришлось превратиться раньше, чем предполагалось, и Малаки, скорее всего, уже почти забыл их встречу. Впрочем, какие-то выводы из всей этой болтовни он точно сделает, особенно из той философской чуши — и это главное. —…между прочим, когда тебя вызывал Нибрациус, я не влияла на подопечного в обход всех правил! — Ну так ты ж ангел, — лениво хмыкнул Зебель. — А мне халтурить по природе положено… даже если в халуре нет никакой нужды. Рейна снова разразилась потоком возмущения. Демон летел рядом с ней, гадая, что ж такого произошло в Золотом Замке, что оппонентка готова рвать и метать от невинного нарушения правил. Она, конечно, могла догадаться, что оставшийся яд Малаки в любом случае придется продавать, что должно было вернуть ему страсть к легким деньгам… Но на то она и ангел, в конце-концов, чтобы капать на мозги подопечному, вот пусть и не жалуется! — И что ты такая нервная-то? — воззвал к пощаде Зебель спустя вечность. — Тебе так сильно Гаврюшка за тунеядство навешала? — Не знаю никакой Гаврюшки, — вздернула нос ангелесса. — Арх-рх, Габриэлла, ангельский декан Золотого замка бла-бла-бла… довольна? — Вполне. Нет, она не ругалась, наоборот… — Мой кошелек! — раненым зверем взвыл демон, поняв, что левый карман подозрительно пуст. Рейна с немалым удивлением глядела на то, как Зебель охлопывает карманы и переругивается с талисманом, от страха не высовывашегося из потайного отделения куртки. Подтвердились худшие его опасения. — Все деньги! И стипендию не получить! Что ж за… Стенания оглашали улочки Сен-Клу, Рейна, тащившая оппонента проверять фургон, где он обронил кошелек, кажется, думала вызывать врачевателей Зульфанелло, не дай Дьявол попасть к ним ещё раз. Но какое дело может быть до ангельских размышлений, когда тут тако-ое?! «Кошелек со всеми деньгами… Неужели обронил в бегстве? А Малаки, верно, нешел уже…» Малаки они застали в его же фургоне. Котла не было на прилавке, его место занял изящный ящик с четырьмя отделениями, из которых зловеще выглядывали закупоренные горлышки сосудов с ядом (Рейна гневно выдохнула). Сам алхимик сидел в кресле, пересчитывая монеты. — Рога тысячи дьяволов! — Зебель сокрушительно взмахнул крыльями. — Вор! — Ты же сам говорил, что найденное украденным не считается, — безынтересно напомнила Рейна, вздыхая. Она видно, уже мысленно дополняла свой отчёт о подопечном пунктом о косвенном воровстве и продаже смертоносных ядов. Зебель же бесился от того, что она не стремится врубить проецирование и заставить его вернуть деньги владельцу (или хотя бы попытаться!). — Я не имею права вмешиваться, — печально пробормотала Рейна словно в ответ на его мысли. — Давай-давай, договаривай, — процедил демон, буравя непривычно-радостного Малаки тяжелым взглядом. — Тебя там случайно не отправили мести полы на Небеса? — Нет, — девушка тряхнула головой, белые до синевы волосы рассыпались по плечам. — Габриэлла почти не отчитала меня за действия Малаки. Она… она дала нам два выходных. Сказано это было таким скорбным тоном, что Зебель чуть было не начал думать, как ему придется уживаться с новым пернатым созданием, а потом… — Выходные! — воскликнул он, мгновенно позабыв о кошельке. — Йеп! Лет пятнадцать у нас не было отдыха, да? — У тебя вся жизнь — отдых с редкими перерывами на работу, — с усталым раздражением буркнула Рейна. — Мы должны следить за жизнью Малаки ежедневно. Интересно, чем ангелам там мозги забивают, что они и выходному не рады? Или это она одна такая, с головой не дружащая? Зебель не знал ответа ни на один из этих вопросов: мысленно он уже был далеко-далеко отсюда. — Зебель, через два дня! — крик Рейны несся ему вслед, но она не смогла бы его догнать, пусть хоть крылья обломает. — Конечно-конечно! Улетая, Зебель с тревогой задумался о том, что после выходных право первого хода по-любому в руках ангела. Впрочем, даже это не заставит настоящего демона вовремя вернуться к работе, после удачного хода-то! Да и что она сделает за два несчастных дня?..

***

Проводив аж шатающегося от восторга Зебеля взглядом, Рейна бродила по улицам Сен-Клу, не находя себе места. Она категорически не знала, что делать в свои два выходных, данных словно лишь бы она успокоилась. Силы Небесные, неужели Габриэлла подумала, что ей лишь бы отдохнуть от работы? Что вообще с этим отдыхом делать? Ходить по городу — возможно, но праздность этого занятия угнетала, а слетать домой… Практикантка глубоко вздохнула, потирая виски. Нет, так не пойдет. Родители любят её и хотели бы увидеть, примерная дочь обязана посетить их в свой первый за пятнадцать лет выходной. — Ты будешь легендарным ангелом, Рейна! — упорно повторял ангел со сверкающими глазами и гривой светлых волос, склоняясь над столом девочки в белоснежном платьице. — Я это знаю. Рейна расплылась в улыбке, глядя на отца. Диэль из касты Милосердия всегда вызывал в ней бурю восторга, она хотела, искренне хотела быть таким же, как он: врачевать раны физические и душевные, видеть каждого, будь то ангел или человек насквозь, помогать… Когда-нибудь она станет такой же, как он. — Не нахваливай её раньше времени, — женщина по другое плечо от неё, поджав губы, проверяла тетрадь. — Милая, здесь ты писала небрежно. Ирма, несомненно, желала всегда желала для неё лучшего, справедливо полагая, что результата можно добиться лишь упорным трудом. В одиннадцать звёзд Рейна и на неё хотела быть похожей: мать всегда была тем, кто укажет на ошибки и покажет путь к большему. В одиннадцать звёзд, до встречи с Землей и её несправедливостью, всё кажется чересчур простым и словно в блестках сверкающих. — И когда я стала настолько депрессивно мыслить? — Рейна тоскливо посмотрела на фургон, откуда пока что никто не выходил. Неправильно сдаваться после первой неудачи… Да и после сто первой… тысяча сто первой. “Нельзя опускать руки, солнышко, — сказал бы отец. — Ты будешь легендарным ангелом”. Он всегда повторял эту фразу — даже когда Рейна пришла домой в слезах и рассказала, что Малаки потерял веру в людей и в себя после смерти родителей и предательства невесты. Диэль тогда обнял её и сказал, что бывает всякое. Ирма лишь заметила, что она, видимо, что-то упустила. Рейна и сама это знала: нельзя было позволять Малаки забываться и думать, что жизнь состоит не только из побед — но как вложить в голову юноши такие вещи, если сама являешься зеленой практиканткой, едва спустившейся на Землю? Как самой перестать сокрушаться и просто принять факт, что не всем ангелам удаётся повернуть подопечных к свету. Такова жизнь. “Жизнь — это борьба и труд, — вдруг всплыл в её голове голос матери. — Безделье порождает неудачи, запомни это”. Может, стоит что-то поменять в своей жизни? Может… Пройдя насквозь доску поиска работы, на которых смертные оставляли свои объявления, Рейна, однако, вернулась: шестое чувство горланило и билось в груди. Может, действительно найти работу в мире людей? Ей, конечно, хватало зарплаты практикантки, которую Зебель называл “жалкими грошами”, но дело даже не в деньгах, а в труде… “ТРЕБУЕТСЯ ДЕВУШКА ДЛЯ ПРИСМОТРА ЗА САДОМ! РОЗЫ. ОСОБНЯК ЛАФАР, УЛИЦА...” Рейна любила цветы. А ещё больше — свою память на имена и лица: и будь она проклята (спасибо, Зебель, за лексикон!), если это не те самые…

***

Над богатым особняком в зените стояло весеннее солнце, и оранжерея была залита светом. Роз здесь было столько, что хватило бы на пятнадцать лавок торговца, но сад пребывал в некотором запустении, словно о нём забыли на зиму. — Приятно видеть молодую леди, что так прилежно относится к своей работе, — мадам Лафар, женщина средних лет, не утратившая красоту с возрастом, стояла у куста, стараясь не задеть платьем шипы. — Я люблю цветы, мадам, — девушка в простом платье, с заколотыми в пучок волосами, усердно работала ножницами, придавая кусту идеально ровную форму. Она работала здесь уже второй день и смела надеяться закончить самые масштабные работы по восстановлению сада за сегодня: завтра заканчиваются выходные, данные Габриэллой, и ей стоило бы вернуться к прямым обязанностям. Впрочем, усердная работа с оранжереей помогла освежить мысли и ослабить тревогу, по пятам следующую за ней вот уже несколько лет. — Это заметно, Рейна, — хозяйка дома благосклонно глядела на неё своими красивыми шоколадными глазами. — То, с каким усердием и любовью вы работаете здесь… Мне становится совестно держать вас за такое малое жалованье! Жюли Лафар была, в принципе, неплохим человеком: обаятельна, добра сердцем, привязана ко всему красивому, она не казалась тем человеком кто, поверя в сверхъестественное, свяжется с древним ангелом с расколотым нимбом, а потом оставит его в одиночестве — сходить с ума от злобы и отчаяния, — а потом родит от него дочь, выдавая её за ребенка законного мужа. Впрочем, людям свойственно меняться. — Меня устраивает то жалованье, что вы предложили с самого начала, — Рейна улыбнулась, переходя к следующему кусту. — А сад ваш скоро будет в таком порядке, что моя работа станет настолько мала, что и стыдно будет говорить о плате. — Я, если сказать честно, стыжусь за то, как запустила эту оранжерею, — мадам Лафар покачала светлой головой, в которой нитями пробивалась седина. — Но зима выдалась для нас трудной. Моя бедная-бедная Анжели… — Ваша дочь? — осторожно поинтересовалась Рейна. Конечно, глупо надеяться на возрождения каких-то чувств между её подопечным и девушкой, что он видел полтора года назад, и всё же вера в лучшее всё ещё теплилась в её сердце. А, даже если ничего не выйдет, она просто обязана узнать, не преследует ли сумасшедший ангел свою дочь, которая, лишившись памяти той ночи общения с ним, может снова угодить в ловушку. — Да, — женщина печально склонила голову. — Должна предупредить вас, у неё бывают приступы… бывают приступы не совсем пристойного поведения. Она любит бывать здесь, и я решила, что вам необходимо это знать. — Спасибо за информацию, мадам Лафар, — девушка кивнула и отправилась к колонке — набирать воду для полива. Анжели, бедная Анжели… Её, верно, опять мучают видения, просыпаются способности нефилима, от чего небольшая корректировка памяти её, конечно, не избавила. Может, не стоило скрывать от Сфер то, кем она является? Но, с другой стороны, не сделали бы они хуже?.. Вернувшись в оранжерею, Рейна не застала там Жюли Лафар: женщина, видимо, смутилась своей откровенности или вспомнила о других делах. Однако, только подойдя к кусту белоснежных роз, небесная практикантка чуть не натолкнулась на девушку в темно-синем платье, задумчиво глядящую на цветы. — Простите, ради всего святого… — Нет, — Анжели покачала головой. — Это я встала прямо на углу. Простите вы меня. Девушка почти не изменилась: всё тот же проницательный взгляд голубых глаз и печальная улыбка. Вот только волосы она больше не красила, и ярко-алая прядь была уложена в растрепанную прическу. Отвернувшись, Рейна принялась за работу. — Вы воскресили этот сад, — Анжели мечтательно коснулась рукой бутона одной розы — розовой, точно небо на закате в преддверии холодного дня. — Я и не думала, что он сможет вернуться в первозданный вид после ухода месье Пьетро. Он, наверное, до сих пор обходит наш дом стороной… На лицо её набежала тень. Срезав розу, Рейна вдела её в скромный бант на платье девушки. Та удивленно подняла глаза и дотронулась до цветка. — На языке цветов розовые розы означают новое начало, — Рейна отвернулась к цветам, передёргивая плечами. — Я думаю, вам оно необходимо. — Вы думаете? — с болью отозвалась Анжели. — В родном доме меня считают душевнобольной, возят по лекарям, не верят не единому слову… У меня стойкое чувство, будто я знаю вас, но объяснить это не могу… просто не могу. — Не теряйте надежду, Анжели, — в руках ангела оказалась дрожащая рука человека. — Каждому человеку суждено того, кто поймёт и поддержит его. Судьба милостлива, и Господь рано или поздно пошлёт вам лучшую долю. — Знаете, — девушка горько улыбнулась. — Свою судьбу я, кажется, уже упустила. Другого шанса ждать — гневить Небо. Ангелу было совестно за эти мысли, но боль в глаза девушки давала надежду ей самой. Если она до сих пор помнит Малаки (а то, что её слова были о нём, она чувствовала!), то велика вероятность помочь им обоим. Но для этого… для этого нужно собраться самой. — Не теряйте надежду, — повторила Рейна, быть может, больше самой себе. — И всё обязательно наладится. Неплохо было бы и самой следовать своим советам!