Легче ушедшим, чем тем, кто остался ждать Легче сошедшим с ума себя оправдать Нет больше силы и веры пройти этот путь Tracktor Bowling - Время
Сентябрь 1889, экранируемая крепость в землях Германской империи Уходящие вниз ступени заброшенного бастиона демонов, последнего земного оплота врага, так и не взятого армией ангелов, заросли плющом, и спускаться по ним, не спотыкаясь и не теряя достоинства, было достаточно трудной задачей. Идущий впереди мужчина ухмыльнулся сквозь восточную маску, скрывающую лицо, и опустил факел ещё ниже — разглядеть, куда ступать уж точно стало невозможным. Кроме того, низкий потолок даже не давал расправить за спиной крылья, так что женщина лишь вздохнула и продолжила путь, стараясь не думать о том, что с дьяволов станется не только приготовить для незваных гостей пару ловушек, но и поддерживать их в сохранности в мирное время. — Зачем было прятать её так глубоко под землей? — наконец спросила Страж, не выдержав гнетущего молчания. — Затем, что в эту подземную крепость не входил ни один ангел, а, даже если и войдёт, то выбраться ему отсюда целым не суждено, — зловеще проговорил спутник, не оборачиваясь. Женщина поморщилась: несмотря на годы, враг оставался всё так же падок на запугивание, в её случае бесполезное. Она знала его уже несчетное число звёзд и ещё помнила те бессонные ночи, что проводила над картами и военной почтой в попытке предугадать следующий манёвр врага. Они не могли одолеть друг друга все эти десятилетия, но нынешние времена таковы, что ради настоящего, а не созданного трусливым перемирием, мира и порядка приходится объединять усилия с дьяволом. — Тебя, Кэсседи, я всё же выпущу, — продолжал Кубрал, рокочущий голос множился эхом затхлых стен. — Какой смысл лишать армию головы, как какой-то трусливый слабак, если можно уничтожить её всю в настоящем бою? — Бедняга, — усмехнулась Страж. — Ты всё так же уверен в том, что победишь. Но, как я тебе уже говорила, одними хитростями да уловками войны не выиграть: в армии нужна дисциплина, которой можно добиться только зная, что на поле боя всё будет зависеть лишь от того, насколько цельно и организованно действует войско. — Люблю я вашу ангельскую наивность, — мужчина издал хриплый смешок. — Готов поспорить, твоя армия за столько веков уже растеряла всю свою хваленую выучку, и будет беззащитными котятами, когда я со своим войском нанесу первый — и последний! — удар! С этими словами демон вдруг перепрыгнул последнюю ступеньку и оказался напротив железной двери, Кэсседи, чуть поразмыслив, сделала то же самое. Поворот ключа в одной из пяти проржавевших замочных скважин — и дверь бесшумно отворилась, открыв взору лабиринт разбегающихся коридоров, в самый темный из которых они и направились, по-военному шагая почти плечом к плечу. — Не могу поверить, что нам помешало Вето! — вдруг воскликнул Кубрал, скривившись. — Эти правила для сопляков-Хранителей и лодырей-Искусителей! Таким идиотом я себя не ощущал с начала времён! В это трудно поверить, но генерал ангельской армии разделяла горькую злобу генерала войска дьяволов: она ясно помнила тот момент, как её воины побросали оружие, то непоминание и изумление что рядовых, что самой Кэсседи — а потом вопросы, нескончаемые вопросы о том, насколько ограничены полномочия генерала в мирное время. За годы бездействия она уже, признаться, позабыла, что это такое: быть отодвинутой на задний план трусливыми бюрократами, что наводнили Высшие Сферы, а разговор с главами каст Смирения и Справедливости лишь разозлил Стража, как никогда не злил никто из демонов. Высшие Сферы трусливо закрыли глаза на то, что обязательно случится, и она окончательо убедилась: рассчитывать придется лишь на себя. — Вето, — наконец проговорила она, — нельзя так просто обойти. Заключенный договор — это одно, но гарантом соблюдения его стали совместно Высшими и Низшими сделанные Весы, как ты помнишь, — и в этом проблема. Мы не можем просто взять и переступить один из законов мироздания — пусть и искусственный, не Изначальный. — Так почему же ты сама так бодро полетела похищать Анжели вместе со мной, а потом — поднимать шум в Высших Сферах и мобилизовать армию? — съязвил демон. — Думая, что в одиночку могу сподвигнуть ангелов уничтожить вас, я ошиблась, — со вздохом призналась Кэсседи. — Так что теперь нам нужно устранить плоды нашей неудавшейся попытки поставить вещи на свои места. Кубрал снова свернул — и вот перед вечными открылся длинный тюремный коридор, по обе стороны которого шли решетки камер, зачарованные так, что никакой вечный их не преодолел бы. На полу первой камеры, зябко привалившись к стене, спала смертная, белые волосы которой ярким пятном выделялись на фоне серой каменной кладки. По сердцу ангела как ножом резануло: сейчас эта женщина не казалась ни опасной, ни, тем более, могущественной. — Необходимо вернуть Анжели семье, — решительно проговорила Кэсседи, отводя глаза. — Наш план потерпел крах, в её отсутствии больше нет нужды. Враг, однако, покачал головой и мрачно зыркнул на неё из-за прорезей шлема. — Смертная слишком многое видела здесь и запомнила, — голос демона был мрачен. — Тем более, из-за этой силы воздействовать на людские умы она стала огромной проблемой для Подземелий. Я не собираюсь снова давать ангелам преимущество. Кэсседи ожидала того, что враг откажется возвращать столь проблемную женщину в мир, коль их план не удастся! Но она, однако, совершенно не была готова к провалу и не думала о том, как будет отвоевывать счастье этой человечки. — Когда тебе, Кубрал, было дело до проблем Искусителей? — раздраженно проговорила Страж. — Я верну Анжели… — И Высшие сферы узнают о твоей роли в этом всём… даже не потому, что я предам единственного достойного противника за сотни лет моей жизни. Вернись смертная домой, вечные точно проверят её память. А она видела нас, помнишь? ...распахнутые в немом ужасе глаза, сдавленный крик, удар слабой ладони — по доспеху, крик ребенка где-то внизу… Кэсседи похитила смертную — это, несомненно, преступление, за которое она готова понести наказание. Однако у генерала нет преемника: никто из ангелов не выглядит достойным этого поста и, что ещё хуже, никто не воспринимает угрозу войны с подземельями всерьёз. Если Кэсседи осудят, ангельская армия останется без генерала — и тогда Кубрал с легкостью расправится с обезглавленными небесами. А этого допустить нельзя ни в коем случае. Да и смертная эта, в сущности, родилась лишь из-за того, что какой-то ангел отверг мораль и долг ради приземленных влечений к человеку. Такие силы не должны доставаться людям, что не контролируют их, а, если и могут обуздать, то мнят себя вершителями судеб — прямо как эта женщина, что с подачки наивной практикантки творила собственную справедливость. Когда ангелы одержат верх над дьяволами, такого не будет и в помине — уж Кэсседи постарается. — Хорошо, — вздохнула Страж, и противник удивлённо взглянул на неё. — Я понимаю опасность Анжели для мира людей, поэтому лично прослежу за тем, чтобы остаток своих дней она провела безбедно и беззаботно. — Ангелы, — пренебрежительно буркнул Кубрал, но клетку открыл. — И не лень же тебе нянчиться с ней будет! Кэсседи, прошедшая в камеру и тронувшая женщину за плечо, уже его не слышала. Анжели вздохнула и, широко-широко распахнув глаза, дёрнулась: — К-кто вы? — отчаянно заметалась она, но через мгновение лицо её потеряло все краски. — Я умерла? — Конечно нет, — проговорила Кэсседи настолько ласково, насколько смогла. — Анжели, ты жива, и будешь жить ещё долго… в мире и покое. Проницательность нефилима позволила смертной сразу понять суть этих слов: глаза её с ужасом расширились, а от лица отлила кровь. — Я не увижу семью? — сипло проговорила она, ещё больше вжимаясь в стену, точно пытаясь раствориться в ней. — Нет, пожалуйста… Обычная женщина, любящая мужа и ребенка… да, кажется, у неё есть дочь. Таких семей сейчас немного, но есть ли гарантия того, что Анжели не держала мужа в плену своих способностей, пусть даже неосознанно?.. Нет, но у этого человека есть свой ангел-хранитель, а эта девочка, искренне заботящаяся о нём, точно о члене семьи, явно бы не допустила такого. В любом случае, пропажа Анжели принесёт больше пользы, чем вреда: нефилимы не должны свободно разгуливать по земле, и в идеале было бы выведать у неё всё известное о предполагаемом предателе Небес. Тяжело вздохнув, Кэсседи оборвала обрывистые всхлипывания смертной. — Прости, Анжели, но это — необходимость, — Страж протянула ей руку, помогая подняться на ноги. — Ты ни в чём не будешь нуждаться — я позабочусь об этом. Понурив голову, смертная встала и покорно последовала прочь из камеры, которую уже успел покинуть Кубрал. Видимо, смертная уже признала свою вину в том, что влияла на умы людей и даже посягнула на изменение хода истории, помирив “королей”. Как говорят люди, “за всё в этой жизни надо платить”. Кэсседи взяла всхлипнувшую женщину за плечо — и они вместе шагнули в портал к уединенному местечку в предгорьях, о котором не будет знать никто: ни человек, ни вечный. ___________________ * По этой теории появляющаяся во втором сезоне Анжели — теневой клон, которого сделали ещё при её жизни. Настоящая Анжели доживает до конца своих смертных лет в скрытом от вечных месте, к моменту канонных событий она уже много лет как мертва. Но в работу это, увы, не влезло.***
Неделю назад, особняк. Похорон не было, но атмосфера в доме стояла настолько жуткая, что даже беспризорные псы не решались подходить к крыльцу, а вороны наоборот — облюбовали фасад дома, и карканье их разносилось по округе, заставляя вздрагивать немногочисленных слуг. Рейна сидела в гостинной и в оцепенении буравила взглядом стену. Эфирный облик залечил порез на щеке, но в памяти застыла жгучая боль: Малаки в порыве гнева бросает садовые ножницы — и попадает прямо в лицо пришедшей ухаживать за розами ничего не подозревающей садовнице. Лишь через Зебеля, также озадаченного случившимся, ей удалось узнать, что случилось с буквально обезумевшим подопечным… и почему нигде не видно Анжели. Демон, ехидно испросив “права на ход вне очереди”, притворился полицмейстером и с легкостью выведал у морально разбитого смертного случившееся. С каждым словом в груди у Рейны леденело, а из крыльев будто раскалёнными щипцами перья выдёргивали. Анжели пропала — и пропала, скорее всего, из-за своих способностей: не зря же буквально вчера к ней нанесли визит замаскированные вечные! Нельзя, нельзя было уходить домой! Нельзя было оставлять семью Малаки в одиночестве, без всякой защиты! — Значит, вы говорите, что вашу жену унёс ветер, когда она была в саду с вашей дочерью, — Зебель тем временем расположился в кресле, зажав в зубах трубку — демон всё ещё находился под впечатлением от недавно прочитанного “Этюда в багровых тонах”. — Именно так, — мрачно ответил Малаки, тяжёлым взглядом буравя “полицмейстера”. — Я не успел… не успел ничего предпринять. Конечно он не успел! Рейна до боли закусила губу и зависла рядом с подопечным, жалея, что не может вот так просто применить исцеление и забрать хотя бы часть его душевной боли на себя. Разве может человек пережить такую трагедию и остаться собой? За что он может ухватиться, чтобы не упасть в пропасть? Как ему можно помочь? — На этой неделе не было ветра, — спустя несколько секунд напряженного молчания Зебель хмыкнул. — Вы уверены, что вам это не… — Не привиделось?! — процедил алхимик, вспыхивая темной злобою. — Нет, я совершенно здоров, и я повторяю… — И дочь ваша не пострадала? Младенца вихрь не унёс, а взрослую женщину — вот так просто? Дьявол! Он же провоцирует его… Ангел хотела было высказать Зебелю пару недостойных приличной девушки слов, но предупреждающий взгляд противника осадил её. Он словно говорил “у нас есть дела поважнее стычек и мелких грешков Малаки”, и, хоть дьяволу было выгодно невмешательство, Рейна позволила Малаки рассвирепеть и выгнать Зебеля, что отказался поверить в его рассказ. “Ему никто никогда не поверит, — печальная мысль вдруг резанула по сердцу. — Все люди спишут эту историю на помешательство, а вечные… вечные не вернут Анжели домой”. Отчего-то седьмое чувство твердило о том, что поиски бедной женщины безнадёжны. Проскользнувший в гостинную в эфирном облике Зебель смерил её мрачным взглядом. Он наверняка уловил чувство вины, буквально пронизавшее пространство вокруг противницы: но отчего-то не спешил бить по больному. — Думаешь, эту смертную действительно забрали? — мрачно поинтересовался демон, устроившись в том же кресле, что буквально несколько минут назад в облике смертного покинул. — Не знаю, — Рейна сокрушенно покачала головой. — Вчера к ней пришли какие-то вечные и уже вечером… Мне надо было остаться с ними! — Ангелы, — Зебель поморщился. — Можешь, конечно, и дальше стенать, только тебе это не поможет. Смертная высовывалась — за это и получила, всё чин по чину, но… — на лицо его тенью легла задумчивость. — Будь я похитителем, Малаки попросту нашёл бы поутру записку “от жены, укатившей с новым ухажёром в Америку” — и никаких вихрей, противоречащих основным законам физики. — Анжели бы никогда… — Что “когда”, а что “никогда” мы уже не узнаем, — уголок губ его дёрнулся. — Во-первых, потому что никто никогда не был в голове у этой белой и пушистой смертной: кто знает, какие черти слоняются в её тихом омуте. А во-вторых, — Зебель окинул комнату ленивым взглядом и, вдоволь насмотревшись на шторы и камин, наконец закончил, — во-вторых, она исчезла, и исчезла так, что даже небеса с подземельями тряхнуло… — В каком смысле? — Рейна нервно сжала подол юбки. Демон молчал, в размышлениях глядя на неё. — Зебель, пожалуйста… — Один из моей труппы в Подземельях, постоянно играющий Шекспировских героев… и неплохо играющий, к твоему сведению, аж верить хочется... написал мне вчера. Его, представляешь, в армию призвали! Естественно, не гоже дьяволу Гордыни по плацу шагать, так что труппа спешно выехала из города, но сам факт! Практикантка потёрла виски: такое количество событий решительно не умещалось в голове. — Демоны готовятся к войне? Но Вето… Зебель раздражённо махнул рукой. — Не важно, разразится ли война. Важно то, что она началась бы, как писал Отеллоромео, из-за какой-то нефилимки на земле. Мол-де то ли мы её похитили, то ли ангелы, для обвинения нас… Как видишь, моя седая противница, похитителю явно нужен был шум. И он его, я уверен, получил. Рейна не разбиралась в политике, но даже она чувствовала: что-то здесь нечисто. Но, как бы эгоистично это не звучало, сейчас возможность войны волновала её куда меньше, чем убитый горем Малаки. — Ангелы не похищали Анжели! — Ты никогда не узнаешь правду. Как и я не буду уверен в невиновности дьяволов. Погруженная в свои мысли, Рейна не знала, что и ответить, а Зебель тем временем распалялся: в нём явно погибал писатель-фантаст: — Будь мы в приключенческом романе, — демон пригладил волосы растопыренными пальцами, — я бы предположил, что Анжели похитили минимум для развязывания кровопролитной войны между враждующими цивилизациями, что отчего-то считали, что она очень-очень важна для… Да хоть для баланса вселенной, тысяча драконов! На пару мгновений в комнате воцарилось звенящее молчание — а потом Рейна сокрушенно уронила голову на скрещенные руки, уже в таком опустошённом положении простонав: — И кто-то вот это пишет? — Я тебе более скажу, седовласка: такое ещё и читают! — противник хмыкнул и, вставая, похлопал ангела книгой по плечу, имитируя, наверное, один из дружеских жестов смертных. — Ну-с, пернатая, счастливо вам оставаться, а я, пожалуй, избавлю вашу облакохвостость от своего недостойного общества. Оставив опешившую Рейну изумленно распахивать глаза, он перелетел к выходу из комнаты — и был таков. Отчего-то казалось, что таким странным образом Зебель хотел приободрить её… но какой дьявол станет утешать ангела, если дело касается их общего подопечного и трагедии его жизни? Однако тут же ей завладела другая мысль: она должна хотя бы попытаться найти Анжели, и первым шагом будет визит в Париж, к наставнице. Ведь кому как не ей знать, как можно решить проблемы с людьми… пусть и не являющимися чьими-нибудь подопечными? Но для этого надо было оставить Малаки одного хотя бы на день, что в нынешнем критическом положении было невозможно. Тяжело вздохнув, Рейна отправилась на поиски подопечного: в такой ситуации ангел-хранитель был нужен ему как никогда раньше.***
Прошла неделя, а Малаки так и не удалось выбраться из этого кошмара. Он не выходил из своих комнат, сидя в кресле и наполняя бокал вином, что закончилось к вечеру пятого дня. На окна упали тяжелые шторы, и время в комнате, казалось, не двигалось вовсе: смена дня и ночи определялась лишь по наваливающемуся ночью сентябрьскому холоду. Лишь этим утром Малаки нанёс визит постоянный заказчик зелья Мидаса, но и тот быстро ушёл, небрежно заявив, что может подождать, а ещё он, в знак сочувствия к его горю, подарил две бутылки портвейна. Сквозь туман опьянения алхимик увидел на лице молодого визитёра что-то похожее на дьявольски торжествующую улыбку, но никакого значения этому не придал: он ведь сумасшедший, так ведь? Сумасшедший: так считают полицмейстеры, так шепчутся слуги. Двоих длинноязычных он уже выгнал: горничную да повара, что осмелился высказать предположение, что “столько вина пить вредно для здоровья”; однако проблемы это не решило. Малаки кожей чувствовал сочувствующие взгляды — и ему было тошно. Анжели пропала. Анжели не вернётся. Это он понимал предельно ясно: мало было гнетущего чувства неестественной пустоты, так ещё и полиция лишь развела руками, да и несколько довольно сомнительных (но в отчаяньи согласишься на всё!) ритуалов в лаборатории показали, что следа Анжели нет на многие мили вокруг. Она словно исчезла с лица земли. Малаки никогда не любил надрывных драм и трагических печалей, что наполняли литературу и театр, у него просто не получалось сочувствовать актёрам и героям. Однако Анжели могла расплакаться от одной строчки в любимой книге, и алхимик иногда читал вместе с ней, потихоньку меняя своё мнение о героях. Что-то возвышенное было в их страданиях… Сам Малаки никакой возвышенности не чувствовал, лишь малодушное желание заснуть и не проснуться. Из черных раздумий его выдернул звонкий стук в дверь. — Прошу прощения, сеньор, — в проёме показалась светловолосая голова. Садовница в нерешительности зашла в комнату и окинула Малаки глубоко печальным взглядом бледно-золотых глаз, что вызвало в нём лишь раздражение. — Что вы тут делаете? Вздрогнув от резкого тона, девушка, однако, твёрдо выдержала его взгляд и, не спросив позволения, быстрым шагом преодолела полкомнаты и села в соседнее кресло в такой уверенной позе, будто как минимум была членом семьи алхимика. — Вы забыли заплатить няне жалованье, и она ушла ещё вчера, — резко сказала она, но потом отвела глаза и тихо, точно ребенок, вздохнула. — А я… я не могу слушать детский плач. Ваша дочь так надрывалась, что в оранжерее было слышно! Простите. Слышно в оранжерее, но не слышно в саду. Малаки отвёл глаза, не зная, что делать: с одной стороны хотелось прогнать осмелевшую прислугу, будь та хоть трижды подругой Анжели, с другой же он понимал, что сделать этого не может. И причиной тому был внезапно появившийся жгучий стыд. — Вам не за что извиняться, — прочистив горло, пробормотал он. — А… почему она плакала? Признаться честно, в делах заботы о маленьких детях он был отвратительно плох, ничего не изменило даже рождение дочери. Забота Анжели о ней была столь всепоглощающей, что Малаки порой чувствовал себя лишним, а свои попытки сюсюкаться с младенцем глупыми: ему вполне хватало наблюдать за своей семьёй и наслаждаться, казалось тогда, бесконечным счастьем. А садовница вдруг встала и пригласила его следовать за собой. Ничего не понимая, Малаки апатично повиновался (хоть и велико было желание осадить вмешавшуюся не в своё дело девчонку) — и вот они уже стоят на пороге соседней комнаты. — Покои Анжели. — Не только её. Повернув ручку, садовница осторожными шагами вошла в комнату и подвела алхимика к детской люльке, стоящей возле окна. Здесь тяжелые шторы были открыты: Малаки с вялым удивлением понял, что день клонится к вечеру. Полоса отправлявшегося на покой солнца щекотала щёки спящего ребенка, впрочем, не нарушая детский сон. Малаки вздрогнул: Раф в свои полтора года была безумно похожа на Анжели, и взгляд на дочь вызывал глухую боль. Именно поэтому он ни разу не заходил к ней после того, как передал её, надрывавшуюся плачем, няне в день, когда Анжели исчезла. Но сейчас, стоя у люльки, алхимик мучался от осознания собственного равнодушия. — Она тоскует по родителям, — с тихой печалью сказала садовница. — Анжели больше нет… — Нет нужды напоминать об этом! Девушка смерила его мягким, но решительным взглядом своих странных жёлтых глаз. Лучи солнца цвета киновари ложились на лицо и прическу, придавая её волосам светло-карамельный оттенок. Рейна (то, что девушку звали именно так, вспомнилось с большим трудом) всегда, по мнению всей прислуги и самого хозяина, была не от мира сего, но сейчас рядом чувствовалось нечто необъяснимое и сильное, точно волшебное, и рядом с молодой девицей алхимик, разменявший четвертый десяток, чувствовал себя провинившимся студентом. — Анжели больше нет, — тихо повторила девушка, и слова её неожиданно больно отпечатывались в сознании мужчины. — И вы исчезли для Раф вместе с ней. Сама Раф всё так же спала, видя, наверное, хорошие сны младенца. Беззащитная, одинокая малышка, потерявшая мать… В чём в чём, а потеря Анжели у них с дочерью была на двоих, но Малаки почему-то об этом позабыл. — Я… я никудышный отец, — вздохнул он и, развернувшись, зашагал к выходу из комнаты, отступая под натиском чувства вины. Надо бы спуститься в погреб за бутылкой... И тут случилось странное: миниатюрная девушка схватила его за руку и развернула назад, к люльке. Не успел хватающий ртом воздух алхимик отчитать её за панибарство и возмутительное поведение, как она вдруг заговорила, глядя ему в глаза и не выпуская руку из цепкой хватки. — Вы — последний родной человек в её жизни, — девушка прищурилась и тряхнула его, говоря быстро и тихо, словно заклинание. — Вы обязаны жить — ради своей дочери. А чем заняты вы, сеньор Малаки — убиваете себя! У Раф больше нет Анжели, и с этим нам не справиться, но вы можете… вы обязаны теперь дать ей то, что должны были дать оба родителя. Тяжело дыша, она отпустила его предплечье и смущённо отступила на шаг, переводя дыхание после своей яростной речи. И Малаки, вместо того, чтобы не менее гневно отчитать её и послать ко всем чертям, замер на месте. Мысли в его голове не имели никакого порядка, роясь и сталкиваясь между собой, порождая всё новые и новые вспышки сомнений. — Я не смогу, — наконец покачал головой алхимик. — Просто не могу. — Нет, — Рейна нахмурилась. — Вы сильнее, чем хотите казаться. Я верю в то, что вы сможете… Такой человек просто не может сдаться. В глазах этой странной девушки Малаки увидел столько веры и тепла, которого он не заслуживал, что стало не по себе. Он буквально выбежал из комнаты, но пошёл не в погреб, а в сад, где под порывами осеннего ветра долго размышлял над событиями прошедшей недели. Когда солнечный свет окончательно покинул сад, алхимик вернулся в дом. Он был ещё мрачнее чем был утром, но из глаз его исчезла апатия и алкогольная дымка. Малаки снова обрёл жизненную цель, якорь, что не даст ему окончательно упасть в пропасть.