Легендарная

Прошло уже достаточно много времени с того момента, как Малаки появился в Лимбо, и впервые за эти годы (десятилетия?) Рейну с прежней силой стали одолевать тоска и злоба. Ещё несколько земных лет назад происходящее можно было бы даже назвать «отличным»: Рейна научилась открывать и держать активными целых шесть окон, окончательно разобралась с тем, как их открывать, и даже сделала то, от чего сердце её куснула боль — отправила Малаки на Землю. Нет, не навсегда, конечно, лишь раз в несколько месяцев — ровно столько, сколько требовалось человеку для сохранения рассудка в вечных туманах Лимбо. Всё это время Рейна глаз не сводила с подопечного, с беспокойством наблюдая за тем, как он адаптируется в новом для него мире: даже если не учитывать уничтоженной памяти, Земля за годы его отсутствия изменилась. Для жизни на Земле человеку необходимы еда и кров, а Малаки был не тем человеком, что опустился бы до попрошайничества, поэтому он, испросив разрешения, нашел работу. А потом другую. И третью. А там и не уследишь. Будучи чистым листом, человек впитывал в себя знания, точно губка, он научился столь многому, что Рейна даже завидовала, обхватив себя руками в холодных чертогах серого мира, завидовала той жизни, что ей удалось всё же для него создать. А жизнь эта, если разобраться, была хороша. Без тягостных воспоминаний, рождающих злобу, без демона-искусителя за плечом, злобу эту поддерживающего, без свободы воли, что давала всему дурному, что только есть в человеке, выплеснуться наружу. У Малаки больше не было ни того, ни другого, ни третьего, что так берегли бывшие пернатые сородичи и… был ли он несчастен? — Я? — удивленно спрашивал мужчина каждый раз. — Что вы, миледи? В этом человеке, молчаливом, но исполнительном, печальном, но не озлобленном, исчезающим так же внезапно, как и появляющимся на Земле, никто бы не узнал прежнего Малаки. Вместе с прошлой жизнью отмерла лишь его темная сторона. И Рейна искренне не понимала, что в этом плохого. Впрочем, мнение её менялось из раза в раз: иногда Малаки казался вполне счастливым, и бывшая хранительница гордилась им и собой, а иной раз одного взгляда в остекленевшие глаза подопечного, бессмысленно сидевшего на камне, ожидая новых поручений, хватало для того, чтобы на душе становилось паршиво. Рейна много раз брала в руки портрет с твёрдым стремлением освободить его. Но руки дрожали, точно в лихорадке, на глаза наворачивались слёзы: он ведь не останется, он ведь покинет её, она останется здесь одна-одна, совершенно одна! Эгоизм ли это? Узница запуталась и мучительно не понимала, как поступить. Иногда непонимание выливалось в мрачный гнев, что ангел бы никогда не позволил бы себе проявить. — Ты счастлив? — Я… — Счастлив ли ты?! — Я… Рейна… — Отвечай! Молния ворвалась в опасной близости от Малаки. Испуганно уставившись на неё, он, парализованный страхом, медленно пятился к краю платформы. — Я, — он сглотнул. — Счастлив. Правда. Особенно… особенно когда я на Зем… Ещё одна яркая вспышка прочертила путь в туманах за его спиной. — П-простите, госпожа, я не… Гнев ушел так же быстро, как появился. — Нет, — пробормотала Рейна, сжимая зубы и отворачиваясь. — Это ты меня прости. Ты ведь ни в чём не виноват. Ты ведь… Малаки замер на месте, опасливо на неё косясь. — Ты ведь — такая же жертва, — сбивчиво забормотала она. — Ангелов. Их порядков. Меня, как ангела, и тех из них, что до сих пор не могут прекратить миловаться с дьяволами и покончить наконец с вопросом человеческого выбора. Ты же счастлив? Сейчас в её голосе не было злобы — лишь по-детски наивная надежда. Спокойно глядя ей в глаза, будто и не было той вспышки ярости, подопечный тихо ответил, не лукавя: — Да, госпожа. Я счастлив. И силы оставили Рейну. Присев на пол она, точно маленькая девочка, обняла ногами колени, закутавшись в цветастое одеяло, принесенное Малаки с Земли, точно в кокон. Ткань выцвела и отсырела, и тяжелое холодное одеяло совсем не грело, но давало хоть какую-то иллюзию защищенности. Впрочем, в Лимбо приятные иллюзии долго не жили. Впервые за то время, в которое рядом был Малаки, апатия вернулась к ней в полной силе. Рейна снова чувствовала себя так, словно крылья всё ещё фантомно болели, а сама она всё ещё верила в возможность чудесного спасения. Всё это хоть немного, но бодрило, заставляло её если не жить, то хотя бы выживать. Сейчас, глядя на посеревшее и ещё больше заострившееся за почти год безвылазного сидения в Лимбо лицо Малаки, Рейне и того не хотелось. Смертный ведь и погибнуть здесь может — и это снова будет на её совести. Необходимо, жизненно необходимо было выпустить его, и, будь всё проклято, Рейна больше всего на свете хотела бы сделать это… Хотела, да не могла. Выпростав руку из-под сырого плена одеяла, узница привычным жестом создала окно и, лишь только взглянув на него, поморщилась: всё было как обычно. Людьми вот уже который год велась Мировая Война, и на Земле почти не осталось уголков, куда бы она ещё не добралась. Через окна можно было бы найти тихий уголок, но наблюдать за чукчами или дикарями, когда почти всё население Земли было так или иначе втянуто в войну, было каким-то самообманом. Да и, честно говоря, наблюдение за тем, как города становятся черными от копоти и крови, как люди погибают быстрее, чем успевают родиться, и как ангелы продолжают играть с демонами за право хода, когда от скорости принятия решений зависит судьба тысяч смертных, заставляло задуматься. «Видишь, Небо? Свобода воли есть у всех этих людей — и как они ею распоряжаются?!» Кем бы стал Малаки там, в родном мире? Продолжил бы варить зелья, уносящие людские жизни? Спился бы в одиночестве? А когда началась бы война, остался бы он в стороне или стал бы одним из тех, для кого убивать стало каждодневной работой и способом заслужить воинский чин? Неизвестно. Ведь теперь Рейна не допустит того, чтобы её человек творил зло. А ведь… а ведь у всех этих людей тоже есть ангелы-хранители! Узница видела их постоянно: сверкающих светлыми крыльями, зависшими над высшим военным командованием, оказавшихся не в силах остановить весь этот кошмар. Они, может, и хотели бы, но свобода воли неприкосновенна, так ведь? — Ну и кто прав? — пробормотала Рейна, сжимая серые пальцы в замке. — Я, может быть, единственная, чей подопечный остался в стороне от этого… А вы продолжайте, продолжайте блюсти их свободу… Может, в итоге совсем никого не останется. Её снова била мелкая дрожь. Они ведь и не догадываются об этом! По крайней мере, рядовые ангелы, такие, какой когда-то была она, они ведь как слепые котята играются с дьяволами за право первого хода, не смея заглянуть дальше своего носа и понять, что на самом деле из себя представляет свобода воли! — Рейна, с вами всё… Узница вздрогнула и подняла на него взгляд. Её руки мелко поддрагивали, сама она едва могла усидеть на месте. Вскочив, Рейна принялась мерять платформу широкими шагами босых ног. Тяжелое свалявшееся одеяло в выцветшие ромашки волочилось за ней следом. — Меня никто не поймет, — бормотала она, хмурясь. — Никто не услышит, не выслушает и, тем более, не примет. Они все слишком связаны правилами. А я ведь даже не могу выбраться… Замерев, она сильнее запахнулась в одеяло. Нет! Нет, решительно нельзя начинать план с таких далеких перспектив, как встреча с бывшими сородичами и какие-то объяснения! Странно признавать, но сначала надо подумать о себе. Оставаться в Лимбо нельзя. Надо что-то менять, иначе её поглотят эти туманы, поглотят, превратят в ничто, и тогда… А Малаки? Переживет ли он её, безвылазно находясь здесь, отдавая себя отчаянию? Едва ли. Мысли с безумной скростью роились в голове, план ещё не успел оформиться окончательно, как Рейна громко выпалила, и голос её отразился от далеких колонн. — Малаки! Ты отправляешься в Город Ангелов.

***

Дело это, к счастью, было не минутное, и, пока Малаки выбирался на Землю за подходящей одеждой, а окно в Город открывалось, Рейна тщательно обдумала свой план. Едва ли есть место, хранящее больше древних знаний, чем Библиотека Города ангелов! Нет, конечно, есть библиотека на Четвертой Небесной Сфере, а может и дальше, но не стоит и мечтать о том, чтобы попасть туда. Тем более, Рейна пребывала в стойкой уверенности в том, что даже в Городской Библиотеке она найдет всё, что необходимо. Окно в Город открылось даже быстрее, чем когда-то в Преисподнюю, что было неудивительно, учитывая, кем она была раньше. Значительно больше времени ушло на то, чтобы вбить в голову Малаки то, как он должен будет себя вести, появившись в городе в качестве Души на Службе. Случаи дарования почти вечной жизни людям, для того, чтобы те могли служить на Небе, были не так уж и редки, но даровалось подобное, как правило, праведникам. Малаки на праведника, к сожалению, не походил. — … глаза в пол, рот без надобности не открывать, вести себя тихо и незаметно, на глаза ангелам не попадаться, но при этом не бежать от них, от поручений не отказываться, но тактично — тактично! — переложить их на другую душу, при этом быть вежливым и неназойливым, — втолковывала Рейна стоящему у открытого окна подопечному. Протянула руку и сжала его плечо, проведя ладонью по шершавой ткани белоснежной рубашки. — В общем, веди себя естественно. Впрочем, ни одно из опасений Рейны не оправдалось, и Малаки без труда проник в библиотеку через служебный вход, по дороге встретившись лишь с одним ангелом — и то, слишком увлеченным чтением на ходу. Без промедления и запинок подопечный проделал путь до знакомых Рейне отделов, вежливо поитересовался, где он может найти нужную литературу — и план можно было считать наполовину выполненным. Оставалось лишь найти информацию о том, как выбраться из Лимбо, о существовании которого многие и не знали даже! Хорошо, что у ангелов в библиотеках не было запретных секций: лишь те, книги из которых нельзя было выносить. Рядом с Рейной уже высилась стопка древних фолиантов: при всех своих талантах, Малаки не знал того языка, на котором могло быть изложено их общее спасение. Касаясь пальцами шершавой бумаги, вдыхая запах пыли и дерева, пробегаясь глазам по строкам на родном языке, Рейна даже стала забывать, где именно находится. С книгами в её тюрьму пробралась частичка прошлого, и, как бы она не изменилась и как бы ей не хотелось откреститься от него, что-то маленькое и забитое внутри поднимало голову. Страх это был, совесть или разум, она понять так и не смогла. «Лимбо есть место, что до войны было началом ада…» «…у беглой дивизии дезертиров не было иного выхода, чем ступить в туманы…» «…ошибочные слухи о возможности побега от Суда Вечных стали причиной…» «…изгнанные же остались заперты в Лимбо навсегда…» — Малаки, — тихо позвала Рейна, округлив глаза (или какой они могли стать формы под маской?). — Ты видел тут… кого-нибудь? Ищущий на полках нужные книги подопечный покачал головой: — Никогда, миледи. Она опустила взгляд на текст — и приглушенно вздохнула, дочитав. «…их постигла судьба бесплотных теней, что стали частью места заключения. Ни смерти не имут они, ни жизни» Что ж, зато теперь у неё есть ответ на этот вопрос. К листанию книг прибавиось почти паническое желание выбраться из Лимбо как можно скорее. Изо дня в день от полки к полке они перебирали огромные стеллажи, куда складывалась литература, не имеющая отношения ни к Небу, ни к Подземелью, ни к Земле. За эти долгие дни Рейна узнала о месте своего заключения намного больше, чем ей хотелось бы. Например, Скарабей совершенно точно погибла в катаклизме и превратилась в маску на её лице, а цепи, именно цепи, делали невозможными как любые попытки выбраться, так и любые попытки умертвить себя. — Что ж, — с кривой усмешкой пробормотала Рейна. — Одним искушением меньше. Она не хотела ничего знать о Лимбо! Но узнать пришлось очень многое, и в числе этого был один прискорбный факт: она сама заточила себя. Совершенно некстати в памяти всколыхнулось мгновение перед падением: тогда маленькая девочка, только что осознавшая, что сотворила, отчаянно возненавидела себя… и вот. Рейна побыстрее забросила эту мысль вглубь сознания. Тем временем пришел черед книг с полок анонимных авторов: тех, достоверность и правильность которых подвергалась сомнениям. Но она была не в том положении, чтобы пренебрегать каким бы то ни было источником. Первая книга из стопки выглядела как что-то готовое разлететься на мельчайшие частицы от неосторожного прикосновения. Она и была цвета пыли, почти сливаясь со здешними туманами. Рейна без интереса пролистала, и уже хотела было закрывать, но внимание её привлекла последняя страница, на которой было лишь одно четверостишие. «Способен цепи разорвать Лишь вид того, что безобразно, Освободиться сможешь ты Лишь новым страшным святотатством» И всё. Ни пояснения, ни подписи, ни эпилога. Дрожащими руками Рейна закрыла книгу и взглянула на обложку, а после — на форзац. Автор указан не был. Конечно, это может быть выдумкой, это может быть неправдой, это может не сработать, но… — Малаки! — подопечный вывалился из окна, с тревогой глядя на неё. — Что ты думаешь об этом? Внимательно выслушав перевод стиха и скрупулезно оглядев книгу со всех сторон, Малаки пожал плечами: — Эта книга была в разделе с художественными произведениями. Едва ли… — Нет! — Рейна вскочила. — Если та теория о том, что меня заключила собственная сущность… Если это окажется правдой… Она замолчала, переводя дыхание. Это обязано было оказаться правдой. — Вы серьезно думаете, что это может помочь? Едва ли… — А я ни в том положении, чтобы пренебрегать даже самым малейшей возможностью! Возможно… возможно, этот шанс — единственный! возможно, у меня нет иного выхода! Малаки не отвечал, и от его бессмысленного взгляда ей хотелось рычать. — Мне нужно лишь новое кощунство. — Но… как это сделать? И что такое кощунство вообще? Она долго думала, говорить ему или нет. Кто знает, к каким выводам он сможет прийти… — Кощунство — то, что вечный делать не должен, — взвешенно начала Рейна. — Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Иначе… С кривой полуулыбкой она постучала кончиком ногтя по своей маске. — А что именно вечный не должен делать? Рейна не ответила, отвернувшись от окна. — Верни книги на место и возвращайся. Малаки почему-то не спешил выполнять приказ, а она была слишком занята раздумьями, чтобы сразу поторопить его. — Госпожа… — Чего тебе? — Можно я… можно я посмотрю на город? Из окна! Недолго… Рейна удивленно обернулась. Показалось ли ей, но взгляд смертного, до этого абсолютно безразличный, принял оттенок тоски и какой-то странной… надежды? Это удивило её, почему-то даже тронуло. — Никогда у тебя не было стремления к прекрасному, но, если желаешь… Подопечный быстро кивнул и, подобрав книги, шагнул из Лимбо в темный закуток ангельской библиотеки. Рейна в задумчивости открыла окно и рассеянно уставилась на спешно расставляющего литературу на полки человека. Малаки становится слишком самостоятельным? Привыкает ли его душа к новому существованию? Или, может, Рейна не хочет видеть в нём раба, поэтому он не стал безжизненной куклой? Или она сама слабеет? Если так будет продолжаться дальше, он ведь… он ведь может однажды покинуть Лимбо и не вернуться назад. Стальные когти злобы впились в сердце, и узница стиснула зубы, усилием воли прогоняя это такое уже знакомое чувство.

***

Пейзаж Ангельского Города был слишком светлым, и Рейна даже не стала на него смотреть. Не хотелось бы случайно поймать взглядом знакомые места и начать что-то вспоминать, если есть хотя бы малая вероятность действительно воскресить в своей памяти мелкие детали вроде целого детства. Рейна помнила Землю, помнила достаточно хорошо, но родина воспринималась скорее как странный сон, что едва ли можешь припомнить уже к полудню. Тем лучше. Малаки же красота того клочка Небес, что открывался из окна библиотеки, попросту пленила. Он завороженно замер и, наверное, простоял бы так до самого закрытия до которого, впрочем, оставалось уже не так много времени, как вдруг маленькая ручка робко тронула его за плечо. Человек вздрогнул и уставился вниз. На него уставились два большущих фиалковых глаза и, прежде чем он успел что-то сказать, детский голосок затараторил: — Простите, пожалуйста, помогите найти восьмой зал! Выпалив это, девочка опустила глаза. Ей было не больше семи звёзд, и, даже за счет слабых золотистых крылышек, с помощью которых тонкая фигурка парила в нескольких сантиметрах над полом, Малаки она была едва ли по грудь. Ангельские дети до поры до времени до ужаса похожи: светлые платьица, тонкие крылышки, мягкие черты курносых лиц, от которых так и веяло доверчивостью. Эта девочка с кудрявыми темными волосами, собранными в два хвостика, загорелой кожей и золотистым нимбом исключением не была. — По этому коридору до поворота направо и до статуи с горгульей, — хрипло бросил Малаки, очевидно, не зная, как себя вести. — Горгульей? — девочка удивленно распахнула большие глаза. «Можешь показать ей, — приказала Рейна, заставляя себя оторвать от ребенка взгляд. — А потом я открою тебе окно.» Узница следовала за Малаки по пятам, с некоторым удивлением подавляя беспочвенное, казалось, раздражение. Дети, тем более с нимбами, не должны вызывать желания схватить за плечи, рывком поднять и изо всех сил трясти, вытрясать всю непорочность и доброту, лицом к лицу поставить перед самой черной грязью жизни, заставить рыдать, а потом проследить за тем, как когда-то такой чистый и светлый ребенок совершает что-то, что больше не позволит считать его таковым! Рейна впилась ногтями в собственные плечи. Так нельзя! Надо успокоиться. Надо… — Меня Ури зовут. — тем временем звонко проговорила девочка, помахивая золотистыми крылышками. — А вас? — Малаки. Неужели она настолько деградировала? Неужели в её душе всё это время жила такая злоба?.. Неужели она теперь достойна быть здесь? Белые босоножки девочки бесшумно топали по мраморному полу, канареечно-желтый сарафан колыхался в такт шагам, а фиалковые глаза всё с той же смесью удивления и интереса смотрели на спокойно молчащего Малаки. — А вам тяжело так жить? — наконец выпалила она. — Как? — Ну, — девочка смущенно замялась. — Душой. Малаки растерялся, но Рейна быстро опомнилась и вот уже он заговорил — её знаниями: — Лучше, чем землянам. Ты ведь знаешь, после Великой войны вечных стало намного меньше, и Высшие с Низшими сферами ещё до заключения перемирия иногда брали себе в помощники землян. А теперь это — обычная практика. В умеренном количестве, конечно. — Спасибо, — тихо проговорила Ури, тепло улыбнувшись ему. — Мы уже дошли. «Горгульей» в объяснении Малаки оказалась статуя какого-то посланника Небесного, но малышка ничего не сказала. Смертный поспешно отступил в тень портьер и, свернув в боковой коридор, шагнул в портал, тогда как Рейна отчего-то осталась наблюдать. Классная дама уже ждала девочку у статуи, готовясь отчитать (Рейна помнила её… или нет? Сколько уже звезд-то прошло?). Строгая на вид, с седыми волосами в пучке и в по-земному строгом кофейном платье, она уже открыла рот — и тут откуда-то стремительно вынырнуло что-то быстрое и в вихре набросилось на Ури. — Куда ты пропала? Всё в порядке? Я уже… мы уже… Звонкий голос ребенка эхом отражался от мраморных стен коридора, за поворотом шумели другие — такие же детские — голоса. Классная дама едва заметно улыбнулась, Рейна с толикой ностальгии скользнула взглядом по обнимающимся ангелятам (Ури всё пыталась успокоить подружку)… и замерла. Вторая девочка, что продолжала что-то звонко шебетать, была самым что ни на есть обычным небесным ребенком: в зеленом платьице, с копной светлых до белизны волос, с несильными ещё крылышками нежно-голубого цвета и нимбом. И всё же Рейна знала этого ребенка. Знала, пожалуй, слишком хорошо. — Малаки, — взволнованно и тихо произнесла она, подзывая вернувшегося смертного к экрану. — Да, миледи? — Ты не узнаешь этого ребенка? Ангелята тем временем присоединились к классу, тихо перешептываясь. Девочка, привлекшая внимание Рейны, держалась возле подруги и вела себя прямо как обычный ангельский ребенок, она и выглядела как ангел… но как? Она должна была уже давно повзрослеть, почти зрелости достигнуть! Она не должна была быть здесь! — Нет, — помедлив, озадаченно проговорил Малаки. — Я не имею не малейшего понятия, кто это. Покачав головой, нейтрал снова устремила взгляд на окно. Внезапный порыв сошёл на нет. Нет никакой разницы, узнал ли Малаки её: с какой стати он должен помнить кого-то отдельного, если вся жизнь со свободной волей стерлась из его сознания? Нет никакой разницы, что помнит Малаки, но Рейна, пожалуй, помнила достаточно. «Когда было разбирательство, Высшие заявили, что внезапно приняли в свои ряды человека, даровав ему твои крылья» Приняли в свои ряды человека. Человека. Даровали человеку крылья ангела. Крылья того ангела, что покинул их ряды. Девочка внезапно обернулась и посмотрела в сторону незримо наблюдающей за ней узницы. Она не сумела бы увидеть её, но на мгновение показалось, что ребенок смог узреть то, что оставалось скрытым для остальных, даже самых сильных вечных. Безусловно, это бред, это лишь показалось, но вдруг… вдруг она чувствует её присутствие? Вдруг она знает, что занимает сейчас, пусть и не по своей воле, не своё место? Темная злоба вернулась к Рейне, но та даже не заметила этого, поглощенная своими мыслями. Если ещё несколько минут назад ей хотелось рвать и метать, то сейчас сероватая тьма в её душе приняла совсем иной облик, больше похожий на каплю чернил в мутной воде. — Раф! — классная дама подлетела к ребенку и решительно направила к остальным ангелам. Девочка отвернулась и радостно направилась к друзьями. Рейна захлопнула окно, сжимая кулаки. С лестницы послышалось скуление ферокса. Вспышка шаровой молнии расчертила туман, скулёж оборвался утробным воем. Малаки опасливо отступил в сторону. — Кто это, миледи? Ответить далось не сразу. Закрыв глаза, узница глубоко вздохнула и, взяв себя в руки, нашла в себе силы ответить спокойно и даже с улыбкой. — Тот человек, которого взяли в ангелы вместо меня. Кому дали мои крылья, мой нимб и мою сущность. У Рейны никогда теперь не было недостатка времени для спокойных размышлений, и через некоторое время она поняла, что вовсе не злится на Раф. Что это даже хорошо, что осиротевшему ребенку дали шанс прожить лучшую жизнь, доказать, что не происхождение, а воспитание определяют судьбу любого разумного существа. Что, как говорится, свято место пусто не бывает. Однако где-то в глубине души узницы тускло мерцала чернильно-черная капля, затаившаяся, но не пропавшая. «Неужели они считают, что человек с крыльями сможет стать действительно достойным ангелом? Неужели они считают, что даже смертная будет лучше меня, бесповоротно провалившейся так глубоко, как только можно?» Рейна гнала от себя подобные мысли, но воли для этого с каждым днём становилось всё меньше и меньше.