Catch me, if you can

Я сижу в полупустой комнате, где присутствует разве что кровать и тумба. Единственное окно завешано не пропускающим свет жалюзи, а в противоположном углу находится дверь в туалет. Там даже душа нет, только раковина и небольшое зеркало. Я провела тут чуть больше двух суток. А может и больше. Находясь в изоляции, время измерить невозможно. В комнате находится единственный настенный светильник, круглосуточно испускающий противный больничный свет, от которого уже рябит в глазах и начинается нервный тик. Рюдзаки не пытал меня. Во всяком случае не жестоко, как вполне мог бы. Он просто запер меня в помещении без звука, нормального света и времени, и разговаривал с большими и нерегулярными перерывами, и то, только через микрофон. В комнату никто не входил. Только когда я просыпалась, обнаруживала на тумбе небольшой поднос с едой, что и в подметки не годилась той, которой меня кормили во время моей «амнезии». Но я все равно не ела. Возможно потому, что таким способом наказывала саму себя за проигрыш, а может просто чтобы досадить Рюдзаки и показать, что не сломаюсь. Эл стремится узнать кто я. Я пытаюсь не дать ему это сделать. А точнее заставить саму себя придумать действенный план по спасению собственной задницы, но ничего дельного не выходило. Из этой ситуации уже не выбраться. Хотя стоит признать, что риск провалить план итак был очень велик. И я не справилась. Единственное, что мне остается — это сидеть и ждать, пока детектив сделает свой следующий ход. Держать меня тут вечно он не станет. С его точки зрения у него появился новый враг, и Эл наверняка чувствует себя в западне. С одной стороны — предполагаемые Киры, которых вот-вот придется выпустить (если уже не выпустил), а с другой стороны я — неизвестная фигура, и из-за этого еще опаснее для него. Если честно, удивительно, что он разговаривает со мной "по-доброму", а не по-плохому, как мог бы. Во всяком случае, пока что. Но это не меняет факта того, что рассказывать я ему ничего не собираюсь. Ну сделаю я это, и что тогда? Буду наивно рассчитывать, что Эл выпустит меня и все простит? Смешно. В развешенных по углам колонках зашипело. — Итак, ты готова начать отвечать на мои вопросы? — произнес детектив свой извечный вопрос, который он готов повторять через каждое предложение. Я лежу на кровати с закрытыми глазами и упрямо молчу. Снова. Как и в десятки раз наших предыдущих бесед. Мне нечего ему сказать, он раскрыл меня и, наверняка, рад этому, а вот мне от своего очередного поражение перед Эл паршиво. Все повторилось снова. Та драка — моя погоня в лесу. Мой телефон — дом магната. Мой проигрыш – прыжок с обрыва. Только конец отличается. Вместо более-менее благополучного исхода — мое заключение здесь. — Тебе лучше сделать это, Малия. Иначе мне придется заставлять тебя по-другому, — снова шипит в колонках. И опять эта гнетущая тишина. Я поворачиваю голову в сторону камеры, которую на этот раз даже не потрудились спрятать. Хотя, очевидно в комнате присутствуют и скрытые камеры тоже, иначе Рюдзаки не был бы Рюдзаки. — Почему бы тебе не поговорить со мной лично? — хрипящим из-за долгого молчания голосом, спрашиваю я, а потом кривлю губы в издевательской усмешке. — Не думала, что ты такой трус, L. Пару секунд насмешливо смотрю в камеру, словно бы вместо нее прожигая глаза детектива, после чего снова поворачиваю голову к потолку, опять прикрыв веки. Больше вопросов не последовало. Очевидно, для Рюдзаки оказалось большой неожиданностью, что я знаю о том, кто он. Ведь он тщательно скрывал это, прикидываясь агентом L даже после того, как я «потеряла» память. Только вот Лайт давно меня во все просветил, и, пожалуй, это одна из немногих вещей, за которые я ему благодарна. Иначе Бог знает, сколько времени мне понадобилось бы, чтобы узнать это самой, и, вполне вероятно, что тогда я бы действовала по совершенно другому пути. Но что сделано, то сделано, и назад ничего не вернешь. Остаётся только играть теми картами, которые розданы.

***

Предположительно на следующий день я сидела на кровати, облокотившись на стену и старалась не сойти с ума от тишины, выстукивая неизвестный ритм на металлическом корпусе протеза, подтянув ногу к себе. Однако мою «музыку» прервал неожиданный щелчок ручки двери, которая отворилась и явила, как всегда, невозмутимую фигуру детектива. Ничего не изменилось — та же белая кофта и мешковатые джинсы. Тот же сгорбившийся силуэт и холодный взгляд. Руки в карманах, под глазами темные круги — все как всегда. Только вот на брови пластырь, а на запястьях определенно бинты, напоминающие лично мне, что без боя я не сдалась. Это немного подняло настроение. — Ты хотела, чтобы я пришел лично — я пришел, — в своей холодной манере произносит юноша, не выражая совершенно никаких эмоций, но я замечаю в его глазах холодное любопытство и даже настороженность. Дверь громко хлопнула и до меня донесся запах сладостей. Ничего не меняется. Я перенимаю позу, подтягивая вторую ногу и садясь по-турецки, локтями опираясь на колени. Ладони постоянно сжимаются и разжимаются, выдавая мое волнение, и мне с трудом удается заставить свое тело принять расслабленный вид. Я внушаю самой себе, что он ничего мне не сделает, но разум упрямо утверждает, что у него есть все причины, чтобы заставить меня говорить любым способом. — Итак, я слушаю. Откуда ты узнала, кто я? — требовательно произносит брюнет, заставляя вспомнить нормальный, человеческий голос, а не противное шипение в колонках. — Мне сказал Лайт, — честно отвечаю я, понимая, что теперь использовать маски бесполезно. Эл их отличит, теперь он точно знает, что мне верить нельзя и любую маску, которую я только попытаюсь надеть, он тут же распознает. Рюдзаки слишком много их видел в моем исполнении. Настолько много, что даже я сбилась со счета и потерялась, даже уже и не вспоминая, какой изначально была созданная мной маска Малии — простой студентки по обмену, которая прятала за собой знаменитую воровку, которая, однако, все равно попалась. Тем ни менее, Малия настолько сильно вросла в мою сущность, что мне с трудом удается оторвать эту маску от лица. Она падает к ногам и разбивается, как и множество других использованных, прогоревших масок до нее, из осколков которых я потом строю новые, более удачные. И если они успешны, то я вешаю их на «стену», готовая применить в любой ситуации. Малия была хорошей маской, и я рассчитывала, что она будет висеть на этой стене наравне с остальными, и что я еще не раз воспользуюсь ей, но не вышло. Только вот ее след навсегда останется на моем истинном лице, и на сколько бы осколков она не разбилась, Малия не исчезнет, смешавшись с другими отпечатками и внося свои коррективы в мою сущность. От этого не избавиться. Чем дольше кем-то притворяешься, тем больше становишься на него похожим. А Малией я притворялась очень долго. Я мысленно касаюсь своего «голого» лица и вижу не любопытную и хитрую блондинку, а хрупкое, невинное и запуганное лицо, которое из-за нескончаемых масок слишком давно не показывалось на свет и даже забыло, как выглядит мир не через призму чужих глаз. Как оголенная душа, которую я не могу выставить на этот свет, потому тогда она моментально запятнается и сгорит. Я слишком долго кем-то притворялась и уже успела забыть себя настоящую, а вспоминать было не лучшей идеей в сложившейся ситуации. И вот опять мне придется кем-то быть. В руках формируется новая маска. Я смотрю на нее некоторое время, понимая, что мне снова надо кем-то стать, чтобы выжить. Нужно только придумать кем, а затем надеть новую маску и играть новую роль, и если она будет удачной, то присоединить маску к остальным. В голове проносится сотни идей, но ни одна мне не нравится. Я больше не хочу кем-то быть. Я хочу быть собой. С этими мыслями я разбиваю еще неготовую маску и хочу разрушить стену с остальными, так как мне надоело лгать. Но меня останавливает Лиса, вторая часть меня, которая понимает, что без этих масок мне не выжить. Можно подумать, что я долбанный шизофреник, с множественным раздвоением личностей. Может это действительно так. Но я не считаю Лису чем-то отличным от себя. Это и есть я. Просто самая порочная и темная часть моей души. Тот самый демон, который сидит на твоем плече и постоянно спорит с ангелом на втором, когда принимаешь важные решение. Как черный волк, которого кормишь больше белого, и который постоянно побеждает. Это тьма моей души. Перед самой первой кражей я сомневалась. Стояла на перепутье и думала — нужно ли оно мне? Думала о последствиях как хороших, так и плохих. Одна часть меня понимала, что это плохо, а вторая утверждала, что если все получится, я буду шиковать. Это выглядело очень соблазнительно. И самое ужасное, что мне понравилось. Понравилось быть вором, я получала особое удовольствие, забирая чужие вещи у ничего не подозревающих хозяев. С того момента я стала кормить эту часть себя, пока она не превратилась в Лису, которая стала создавать маски и прятать себя настоящую — хорошую сторону — за ними. Но теперь я хочу вернуться к этой стороне. Не просто отказаться от прошлого, и мне приходиться надеть прозрачную маску, которая позволит вспомнить, кто я. Я должна научиться снова быть собой, а это не произойдет за один день. — И почему он сказал тебе об этом? — словно бы и не было этих минут, спрашивает детектив. А может и действительно не было. Но теперь я смотрю на все совершенно по-другому. Не так как раньше. Теперь мне не хочется лгать, мне не хочется даже сражаться и противостоять Эл и Кире. Теперь я просто хочу свободы и спокойствия. — Он узнал мое настоящее имя и мне пришлось солгать, чтобы выжить, — отвечаю я, внимательно смотря в чужие глаза, стараясь лишь взглядом передать, что я не лгу. — Я сказала, что хочу уничтожить L, чтобы создать впечатление, что мы на одной стороне. — То есть, ты утверждаешь, что Лайт это Кира? — вкрадчиво спрашивает Рюдзаки, явно не веря моим словам, но в его глазах я замечаю какое-то облегчение, которое тут же сменяется грустью, а потом все снова затягивает холод. — У меня нет прямых доказательств, но это так. Так же, как и Миса — второй Кира. Она пришла к нему в ту ночь, после того как Лайт и Мацуда вернулись с поисков второго Киры «ни с чем». Я подслушала их разговор, в котором Миса назвала мое настоящее имя, а Лайт приказал ей не трогать меня. Тогда я поняла, что Лайт — это Кира. Но он узнал мое имя и также понял, что я все узнала. И тогда мне пришлось крутиться, — на одном дыхании выпаливаю я, ощущая невероятное облегчение, что теперь мне не приходиться скрывать это и нести груз такого знания в одиночку. — И ты сказала, что я твой враг, — хмыкает брюнет, прикусив ноготь большого пальца. — Это логично и многое объясняет в деле Киры… — он задумывается, и пару секунд смотрит куда-то сквозь меня, но потом его взгляд снова обретает ясность и юноша продолжает: — Но все еще не объясняет того, кто ты, и какая у тебя цель. Я смотрю в его глаза понимая, что больше мне не хочется сражаться с ним. С L сражалась Лиса — та часть моей души, которую теперь я отчаянно пытаюсь подавить. — Я вор, — признаюсь я. — «Мой мир» отправил меня, чтобы найти Киру, — от правды мне легчает, но не так просто избавиться от своего второго «я». — … отправили меня и других мелких преступников в Японии. Мне пришлось создать легенду, но я не подозревала, что с первого раза попаду в яблочко. Мне просто повезло, что я попала в семью Ягами — капитана полиции, и не повезло, что его сын оказался Кирой, вовлечённый в расследование по своему же делу, — ложь-ложь, опять эта ложь! — То есть, ты преступница, — сощурив глаза, уточняет Рюдзаки, но я не замечаю того, чтобы он был удивлен. Неужели он предполагал такую возможность?.. — Да, я мелкий воришка, Кира убил моего друга, и я захотела ему отомстить, — слова вылетели слишком быстро, чтобы я успела их остановить. Лиса намертво вцепилась мне в горло и так просто мне от нее не избавиться. Но я больше не хочу быть вором, не хочу жить такой жизнью и постоянно лгать! Я хочу вернуть все назад, вернуть себя прежнюю и изменить свою жизнь. В глубине души я давно этого желала, но почему-то прорвало именно сейчас. — Какое твое настоящее имя? — меняет тему Эл, видно решая вытянуть из меня побольше нужной информации. — Думаешь, что я отвечу правду? Ты мне свое вряд ли скажешь, — резонно замечаю я, недовольно хмыкнув. Имя — то самое неприкосновенное, что осталось от моей прошлой жизни. И я не собираюсь им ни с кем делиться. И очень сильно жалею, что о нем узнал Лайт. — Ты не в том положении, чтобы требовать, — точно так же хмыкает детектив, очевидно предполагая, что я просто обязана ему ответить. Ну-ну. — Как и ты, — усмехаюсь я, хотя эта ухмылка больше походила на оскал. Маски действительно оставляют след. Хотя, возможно настоящая я тоже могла бы так дерзко усмехнуться в лицо тому, от кого зависит моя судьба. — Очевидно про Киру я знаю больше, чем ты, — решаю немного смягчить ситуацию. — Да, мне не известно, как он убивает. Но ты будешь удивлен, узнав, что боги Смерти действительно существуют, и один такой таскается за Лайтом буквально по пятам. Просто никто кроме Ягами его не видит, — про себя я решила пока что промолчать, так как в это и так было трудно поверить. — Звучит глупо, я знаю, но как ты еще объяснишь то, что убийства возобновились, хотя оба Киры за решеткой? Думаешь, что продуманный Лайт нашел себе сторонника? Или уже сомневаешься, что Кира — это вообще он? В таком случае — ты глупец. Очевидно, что за этим стоят их боги Смерти, которых Лайт заставил им подыграть. — И ты хочешь, чтобы я во все это поверил? — скептично хмыкает детектив, однако прожигая меня чертовски пронзительным взглядом, явно размышляя над тем, стоит ли мне верить. То есть, он допускает такую возможность, пускай даже для него это и будет каких-то жалких 2%. — Думаешь, мне есть резон тебя обманывать? — я поднимаюсь с кровати и подхожу к нему ближе, смотря прямо в глаза. — Вспомни ту ночь, когда ты нашел меня заплаканную и замерзшую на улице. Как думаешь, почему я была такой? Потому что Кира загнал меня в ловушку, и я была уверена, что он убьёт меня. Я не знаю, почему он не сделал этого — возможно, у него на меня какие-то планы. Но так или иначе — он знает мое имя, и он убьёт меня, как только посчитает нужным. И ты, Эл, — я тыкаю ему в грудь, — мой единственный гарант на спасение. Мое единственное прикрытие. И как ты думаешь, стану ли я тебе теперь лгать? Да, я лгала тебе раньше, но это логично, потому что ты — знаменитый детектив L, а я — вор. По этой же причине мы с Лайтом просто не можем быть сообщниками, как ты, наверняка, можешь предполагать. Он — Кира, и, в отличии от тебя, он убьет меня, как только узнает всю правду. Так что, Эл, все еще не доверяешь мне? — завершаю свою убедительную триаду, все так же твердо и уверенно смотря в чужие глаза, хотя дается мне это с трудом, ведь все же я говорю ему не всю правду. И если Эл это поймет, то ни за что не поверит. — Расскажи мне про богов смерти, — просит детектив, снова переводя тему и пока не желая отвечать на мой вопрос. — Только если ты пообещаешь меня выпустить и не сажать за решетку, — резонно хмыкаю я, сложив руки на груди. — Ты — вор, я не стану доверять твоему слову, — хмыкает детектив. — К тому же, я тогда могу подумать, что твои слова про богов смерти простая выдумка, чтобы завладеть моим вниманием. — Однако, ты поверил в мои слова о том, что я вор, — победно усмехаюсь я, наблюдая, как Рюдзаки щурит глаза. — Думаешь, у преступников нет чести? Отнюдь, ты слишком плохо знаешь наш мир, потому что честь есть даже у убийц. — И как после всего сказанного, даже если это и является правдой, я могу доверять тебе, даже, если у тебя есть честь? — снова гнет свою палку брюнет. — Ты что-то хотела сделать со своим телефоном, с кем-то связаться. Как я могу быть уверен, что ты не захочешь сделать это снова? К тому же, ты узнала кто я, что помешает тебе сообщить об этом «своему миру»? — твердо спрашивает юноша. — Если бы я хотела это сделать, то сообщила бы уже давно, — хмыкаю я, уже начиная закипать от подозрений парня. Да, у него есть все причины и основания, но я ему тут правду излагаю, отказавшись от своей второй части, практически показав себя настоящую, готовая рассказать все, что знаю о Кире — лишь бы он поверил и начал доверять мне. Это наивно, знаю, но все же мне безумно хочется положить своему вранью конец.  — Если помнишь, у меня была такая возможность. Но я не сообщила, и не сообщу в будущем, если ты не решишь засадить меня за решетку или подставить, — как можно убедительнее заявляю я. Рюдзаки смотрит на меня некоторое время, после чего поворачивается к двери, собираясь уйти. — Мне нужно обдумать твои слова, — тихо сообщает он. — Я предполагаю, что 80% сказанного тобой сегодня — правда, но я все еще сомневаюсь на 20%, стоит ли тебе верить и доверять. Но если я все же соглашусь, ты расскажешь мне все, что знаешь про Киру и перестанешь лгать. Он требовательно посмотрел мне в глаза, и мне потребовалось немало усилий, чтобы не отвести взгляд, ведь я опять лгу. — Договорились.