Улица Вязов, дом 13 и побочные эффекты...

      Минут пять мы молча стоит и смотрим на яркие цветы. Первой этой гнетущей тишины не выдерживает Ира и, с нотами зависти в голосе, задаёт вопрос: — О, у кого-то поклонничек появился? Растёшь в моих глазах, Лиля. — и уже тише добавляет: — Мои любимые… — Забирай. Хотя нет. Не забирай. Я вот сейчас возьму… Пойду в универ и запихну этому несостоявшемуся Ромео твои любимые цветочки в горло!       Про таких, как я, говорят «упёртый, как баран». Или осёл, но это уже кому как нравится. Отец вообще говорит, что, будь я животным, я была бы плодом несчастной любви овцы и осла. Возможно, так бы и было, но сейчас меня это не интересует. Закутавшись в лёгкую кофту и нацепив, судя по кислотно-жёлтому цвету, Ирины кроссовки, подхватив эти чёртовы цветы, я стремглав мчусь на улицу. Интересно, а сколько дают за убийство человека в состоянии аффекта?       Благо, до университета какие-то жалкие пол километра, которые, не обращая внимания на удивлённые взгляды людей, которые так и говорят «Она что, больная?», я преодолеваю с олимпийским результатом. Эх, бегать бы мне так в школе, не было бы этой натянутой ради золотой медали пятёрки по физкультуре… Что-то я задумалась.       Вот он, стоит, гадёныш! Даже не взглянув на меня, продолжает что-то вещать внимательно слушающей его сестре. Завидев меня, блондинка повернулась и, искривив губы в ухмылке, напоследок бросила Зету: — Ну и подружка же у тебя.       Иди-иди, не с тобой разговор вести буду. Подскакиваю, и с искажённым злостью лицом, да таким, что любой серийный маньяк перекрестится, принимаюсь бить злосчастным букетом парня по голове — что, кстати, давалось мне с трудом, — по плечам, груди. На всё это подобие игру какой-нибудь мартышки из зоопарка, которая по чистой случайности оказалась накормлена глупыми посетителями конфетами с ликёром и сейчас на свой страх и риск беспощадно пыталась вывести из себя хищника, Призрак ответил непоколебимым молчанием, что ещё больше выводит меня из себя и заставляет, наконец, кинуть эти цветы под ноги и неуклюже схватить парня за грудки, но мои запястья тут же оказались крепко сжаты руками блондина. — И что это за припадок был? Неужели тебе действительно что-то на голову упало? — хмуро спрашивает Зет, невольно глядя, как смотрят на нас люди. Второй раз за день, наверное, успеваю в чьих-то мыслях побыть ненормальной. Пытаюсь ещё раз вырваться и напоследок хорошенько стукнуть, да куда там! Призрак продолжает меня крепко держать, но при этом не прижимая к себе. Тогда бы я его убила на месте, точно. — А какого чёрта ты в окно ко мне стучался?! И эти цветы откуда взялись?! — продолжаю горланить я, но тут же умолкаю, потому что понимаю, что с виду меня можно принять за какую-то истеричку.       Показалось, или у Зета на лице действительно мелькнула растерянность и удивление? — Я? Скажу по секрету, — он наклоняется к моему уху и, шумно выдохнув, шепчет: — Я даже не стучался. — и, отстранившись, нормальным голосом добавляет: — А из цветов я бы подарил тебе каллы, у тебя на странице они указаны, как любимый цветок. Ирисы мог подарить только «очень» оригинальный человек, да и то, Ирине, а не тебе. Ну, и, напоследок, раз ты, Лилия, смогла выбить из меня столько слов: тебе не холодно, м? — и, с полуулыбкой на губах, парень насмешливо оглядывает меня. Туника, лёгкая кофта, кроссовки на босу ногу… Чёрт, так и заболеть недолго, а мне это будет совсем не кстати…       Не успеваю подумать, как на плечи ложится пиджак из плотной ткани цвета кофе с молоком. — Потом отдашь, а сейчас домой иди. — и, кивнув на прощание, оставшись в одной кремовой рубашке, не спеша направляется в сторону здания. — Ненормальный. — фыркаю я и, смотря на часы, тут же забываю о произошедшем: на часах без пяти восемь, в девять начинается первая пара. Покрепче закутавшись в чужую вещь, от которой, как бы не банально и похоже на бредовые романы, пахло крепким заварным кофе, ухожу домой.       Хлопнув входной дверью подъезда, вижу какого-то незнакомого мужчину лет сорока в одежде разнорабочего. Квадратное лицо с волевым подбородком, широкие плечи, короткие, «ёжиком» каштановые волосы, сеточка морщин в уголках глаз. Ярко-оранжевый жилет поверх чёрной футболки, такого же цвета штаны и ботинки. Люблю подмечать в людях детали, а не целый образ. Завидев меня, мужчина громким басом вопрошает: —Девушка? Вы же из тринадцатой? Ну что же Вы так, я Вам несколько дней назад стучал, просил, чтобы Вы скорую вызвали, у меня денег на телефоне не было, а Вы…       Будь человек гибким, словно какой-нибудь лизун-антистресс, моя челюсть уже бы плавно съехала на пол, если не оторвалась вовсе. Ещё одного человека я резко захотела избить. И если Зет меня «слегка» раззадорил, подлил масла в огонь своей непричастностью, так сказать, то этот странный мужик вообще ввёл меня в коматоз. Не найдя ничего, что можно было бы сказать в ответ, я несколько раз открываю и закрываю рот, словно рыба, оказавшаяся на берегу, и, наконец, выдаю: — Вы хоть понимаете, что мы с подругой чуть от страха не умерли?.. — я громко выдохнула.       Мужик невозмутимо пожал плечами: — А я виноват, что на спор лампочку в рот засунул? Пф-ф-ф, зато вот! Мне Николаич пятьсот рублей проспорил! Он-то думал, что я не засуну, а я засунул! Правда, вытаскивать уже пришлось «Скорой»… Которую Вы, кстати, девушка, так и не вызвали! «Лилька, держи себя в руках. Лилька, дура, держись, тебе нельзя убивать людей.» — говорю я сама себе. Тем временем незнакомец-шуршун продолжает: — Ладно, проехали. Меня Петровичем величают, я тут живу, ну и, собственно, работаю. А Вас как звать? — Лиля… — недоумённо отвечаю и протягиваю руку для рукопожатия. — Оу, приятно познакомиться. — тяжёлая рука хватает мою и пожимает. — Ну ладно, я пошёл. Перерыв закончился.       Он спускается по лестнице, проходя мимо меня. Я думала, что больше меня уже ничем не удивишь, однако его последняя фраза меня добивает: — Сап двач! Мур-мур-мур! Я ламповая няша!.. — замечая мой очумелый взгляд, он с искренним удивлением вопрошает: — А что? У меня же лапки. — челюсть издаёт звонкий щелчок и отвисает.

***

      Часов в девять вечера ко мне заявляется Ирка. Злая, тёмные волосы растрёпанные, зелёные глазища горят действительно животным огнём, а некоторые пряди и вовсе скрутились так, что стали похожи на рога. Нелегко дружить с демоном во плоти.       Я встречаю это озлобленное на весь мир существо всепоглощающим спокойствием. Наверняка всего-навсего поругалась с одним из очередных бойфрендов или получила плохую оценку. В таких ситуациях лучше всего замолчать и позволить Рокоссовской со звериным аппетитом опустошать студенческий холодильник, в котором имеются только надежды на светлое будущее и майонез, но даже из этого Ирина может составить себе еду. Со страшной женщиной я связалась, однако. Теперь эта страшная женщина уже обильно намазывает масло на батон, который уже вторую неделю лежит в хлебнице, обильно запивая холодной водой из бутылки. — Ты это… Хотя бы не с ледяной водой… Желудок же испортишь, Ир… — вяло делаю попытки отобрать у подруги бутылку, так как отвоевать хлеб и масло, из которых я хотела сделать бутерброды на ужин, кажется просто нереальным, но брюнетка сама уже отставляет воду в сторону, продолжая жевать в сухомятку. — Не спрашивай. — прошамкала шатенка, запихивая в себя очередную порцию. Интересно, как в эту мелочь столько влезает?.. Говорят, низкие люди — злые, а Ира ещё и обжорливая.       Наконец, расправившись с бутербродами и любезно заваренным мною чаем, Ирина по-хозяйски закрывает распахнутое настежь окно, топает в гостиную и плюхается на диван, поджав ноги, я же сажусь в излюбленную ещё со средней школы «американскую» позу. — Ну, как день прошёл? — и тут вновь начинается нотация о том, как в хирургическом весело, как у них на днях привезли странного мужика, засунувшего себе в рот лампочку на спор (хм, а не странный соседушка ли это?..), как её там доставали, а у них в психиатрическом даже никаких шизофреников нет, одни сплошные трудоголики приходят рассказывать о жизни. Я продолжаю терпеливо выслушивать, пока, наконец, Рокоссовская удивлённо спрашивает у меня: — А почему ты сейчас так тяжело вздохнула? Я тебе уже надоела?       Скуке на смену приходит шок и ужас. Медленно открываю рот и, едва волоча языком, отвечаю: — Я не вздыхала.       Звук повторяется и теперь не только Ира слышит его.