Вечный страж ненависти

"Скорблю ли я?" Виртур прислушивается к призрачному голосу брата в голове, такому далекому, едва даже различимому, но присутствующему неизменно. Фалмер усмехается, откидываясь на спинку трона. Резной камень холодит и впивается в тело даже сквозь белый доспех, но вампир не обращает на мелочи внимания, вспоминая день, когда остатки настоящих снежных эльфов вырезали их родичи. Он тогда истратил почти все силы на магию. Они с парой жрецов оказались загнаны в часовню и отрезаны от последних отрядов паладинов, от всех воинов, включая надежный заслон, каменную стену Виртура — его брата. Глядя на эльфов, превратившихся в свое жалкое подобие, практически животных, викарий испытывал отвращение. А еще интригу. Сила играла на кончиках его пальцев, рвалась на свободу, почти обрела голос, моля наконец испытать себя. Виртур отступил еще на шаг, едва не споткнувшись о собственный трон. Рядом маленькая эльфийка отпустилась на колени. Вампир недовольно искривил губы, когда его соратники отвернулись. Маленькая глупая жрица потеряла кинжал, пронзив им одного из Преданных, и истратила весь свой запас магической энергии. Раньше в такой ситуации викарий бы сделал то же самое: взмолился бы своему богу — о даровании силы или же прощении перед смертью. Но не теперь. В темноте не было Аури-Эля, и просить его было бесполезно. — Ты глупа, Вилья! — громко выкрикнул вампир, и все три жреца воззрились на него в немом изумлении. Виртур сделал последний шаг назад, оказавшись вплотную к трону. Впереди двое отчаянных монахов пытались сдержать натиск фалмеров, наивная Вилья беззвучно шевелила губами в своей глупой молитве. Магия настоящей тяжестью повисла в воздухе, стискивая легкие вампира и пробегая по спине стайками мурашек: а как, получится ли? Хрипло вскрикнул Нелья, пронзенный кривым серым мечом. Где-то внутри, где раньше билось живое, честное и преданное сердце, шевельнулся голод, жадный и затуманивающий разум, но поддаваться ему нельзя, сейчас не время, только не в этот раз. — Викарий! — звал Барья, в одиночестве сдерживая весь отряд фалмеров, и вампир только удивлялся, как же это получалось. — Сделай что-нибудь! — Я не буду больше разбрасываться силами, - равнодушно отозвался снежный эльф, разве что не пожимая плечами. — Нам не победить их. — С нами Аури-Эль, Виртур! — неожиданно осмелела маленькая жрица, поднявшаяся с колен. — А если и не победить, то зачем тебе сила, ведь умрешь и ты! За спинами нападающих прозвучал женский крик, почти совсем нормальный, но защищающиеся ошибиться не могли: кричала женщина Преданных. Выпущенная ей молния пронзила Барью в самое сердце: жрец упал на колено, не в силах совладать с пробежавшей по мышцам судорогой, а в следующую секунду уродливый меч отделил его голову от шеи. Она покатилась в угол часовни, а убийца уже поднимался к оставшимся. — Хочешь увидеть силу? — выкрикнул викарий в лицо едва живой жрицы. — Смотри! Магия побежала по венам вампира, взывая к древней, могучей и оскверненной крови. Вся жизнь снежного эльфа прошла в холоде, но лишь недавно холод этот стал холодом смерти. И он рвался наружу. Повинуясь какому-то древнему знанию, викарий возвысил голос, эхом отразившийся от сводов храма, заставивший дрогнуть пол, вскинул руки, чувствуя, как вокруг вихрем вьется энергия. Сила, к которой он раньше не осмеливался, боялся прикоснуться, потому что погряз в запретах веры. Теперь их для него не существует. Виртур с мрачной гордостью взглянул на застывшие ледяные статуи. Они не сдвинутся с места, и он займется ими потом. Сейчас же... Он перевел взгляд на замершую Вилью. На нее не подействовало заклятие, но она и без него замечательнейшим образом оцепенела: от ужаса, от потрясения, что кто-то может обладать подобной властью. Она никогда не примет его сторону: ни за что, после смерти Барьи и Нельи. Тела жрецов оказались закованы в ледяные саркофаги, и викарий, представив, что их придется перетаскивать куда-то еще, едва удержался от ругательства. Молодая женщина выглядела заманчиво: голод вампира, потревоженный металлическим запахом пролитой крови, буквально бушевал, требуя прокусить шею эльфийки и тем самым избавиться наконец от жгучей пустоты. Но зачем, зачем, если именно это возвышает его над другими, от этого крепнет его магическая сила? Не глупо ли рисковать всем ради минутного удовлетворения? Глупо, разумеется. Викарий сжал кинжал покрепче. Н а м не победить. Но о н может. — Я не буду разбрасываться силами, — повторил он, сбрасывая тело эльфийки с балкона. Возможно, она была последней из живых снежных эльфов в этом храме, в Забытой Долине и в мире в целом — ведь сам Виртур был мертв уже давно и в расчет себя не брал, гордо поставив себя на место короля над всеми фигурами. В высоких залах храма теперь тоже лежали сугробы, среди которых раскидало ледяные статуи, и вампир не сдержал секундного порыва: побежал среди своего с а д а, упиваясь властью. При жизни у него такой не было. Под ногой хрустнуло что-то, и эльф с отвращением отскочил. Странно, но жрец, чьи пальцы он только что сломал, жив был еще, хоть и зажимал рану — вернее, пытался облегчить боль в развороченном плече, превращенном в сочащийся кровью бесформенный кусок мяса. Второй руки не было. Викарий пригляделся повнимательнее: этого служителя он знал раньше. Он всегда так заботливо протирал золотые солнца, пока однажды он сам резким криком не велел ему прекратить это занятие, не объяснившись. — Виртур... Вы живы, — шептал умирающий, видимо, видя в этом добрый знак для себя, их народа, веры в Аури-Эля. — Ошибка, — криво улыбался викарий в ответ, проворачивая в груди жреца подхваченный с пола меч. Вампир глянул мельком на подвернувшееся оружие и выронил его, словно обжегшись, глядя на гравировку на лезвии у самой рукояти. Кому мог принадлежать такой меч, точно такой же, какой он лично заказал для брата? Надпись для которого продумывал так долго? Только Гелебору. Виртур внимательно вгляделся в лицо добитого им посвященного. Но нет: очертаний оно не изменило, оставшись все таким же. Значит, не он. Снежный эльф поспешно бросился к соседнему телу, но то оказалась женщина — безликая, с кровавой кашей на месте лица. Корусы все же отвратительны. В стороне лежал кто-то в белом доспехе, и викарий подходить боялся. А вдруг среди этих мертвецов, настоящих, холодных, неподвижных, лежит и брат? Тогда он остался последним. Тогда некому будет открыть первое святилище для того, кто решится исполнить пророчество, задуманное фалмером. В чем тогда смысл его, Виртура, без брата? Вампир прикрыл глаза, мучительно соображая. Будь Гелебор в храме, они бы уже столкнулись давно: еще у тела того неожиданно живучего мера. Паладин бы читал молитвы или пытался облегчить боль, эльф хорошо его знал. Среди мертвых его найти не удалось — но, возможно, тело его лежит во дворе. Он мог попытаться отступить или сбежать. Викарий фыркнул. Брат бы не отступил, зная, что внутри есть его братья и сестры по вере. И настоящий брат. А сбежать ему бы не дала та хваленая честь: не покинуть поле боя иначе, кроме как с победой или мертвым. Вампир задумчиво проследил взглядом неожиданно ставшую заметной и явной цепочку следов, ведущих от моста прочь, к святилищу у дороги. Гелебор будет на месте, можно не сомневаться: предпочел свой долг паладина братскому. Что ж. Его ошибка. "Скорбить? О ком?" Виртур улыбается в темноту, обнажая клыки. По подбородку стекает капля густой вязкой крови из прокушенной губы. Золотые глаза чуть мерцают, выдавая идущую в прогнившей и обезумевшей душе борьбу. "Только о возможности потерять послушного слугу для исполнения моего плана. Не больше, братец. Не надейся на откровенность"