Вечный страж ненависти

То, что он после, в итоге всех своих злоключений оказался вновь привязан к своему братцу, Виртур находил уже даже не символичным и не раздражающим: его это возмущало в высшей степени, на какую только было способно его некогда живое существо. Аури-Эль или Молаг Бал — словом, та высшая сущность, что распоряжалась судьбой его души — чувство юмора имела еще более извращенное, чем его собственное, в существование чего поверить было по меньшей мере непросто. Однако приходилось: как и смиренно принимать тот факт, что им с Гелебором теперь придется попытаться восстановить по кусочкам древний храм, который он столько лет методично уничтожал, так что и остались от него одни стены. Старые, непоколебимые, надежные… Воин продолжал наивно надеяться, что еще хоть где-то уцелели представители их истинного народа, и за надежду эту цеплялся с упорством, которое бы забавляло его брата, если б не напоминало ему его собственную идею фикс. Виртур, хотя и не разговаривал с путниками уже многие годы и представление о внешнем мире имел более чем смутное, относился к этой мысли весьма скептично: все же, как викарий, он был отлично знаком с картами и знал, что не так уж много в мире было настолько изолированных мест, как их Благословленная Земля. Едва ли там остался хоть кто-нибудь: но жить хотелось неожиданно сильно, и поэтому вампир спорить не особенно рвался. Не то что бы он очень уж любил этот храм. И не то что бы он очень уж рвался помогать. Но он все равно наблюдал, как его братец выкапывал из сугроба металлический диск, но о помощи и не думая. Пока что все его участие заключалось только в созерцании этой добровольной каторги да редких ехидных замечаниях. Эльф скучающе окинул взглядом небольшой зал: память сразу услужливо подсказала ему, что здесь была небольшая второстепенная часовня, где часто молились девушки, на которых так часто заглядывались молодые паломники. Глядя на них, Виртур всегда чувствовал себя неимоверно старым: в своем облачении викария он сразу переставал быть кем-либо, кроме главы этого храма, и другие эльфы могли испытывать к нему одно лишь уважение. Разве что Гелебор отличался от них: только для него он не был древним стариком вроде Ауранира. Один он помнил, что его брат тоже еще молод. Викарий ядовито улыбнулся сам себе: теперь-то уж они оба — древние, почти как этот мир, и поговорить о своей молодости они могут только между собой. Все, кто мог застать то время, уже должны были давно умереть, что бы там себе его братец не напридумывал. Гелебор к этому времени успел вытащить потускневший от времени диск и теперь растерянно его разглядывал, пытаясь понять, что это. Вампир склонил голову набок: догадается или нет, что держит в руках один из древнейших символов Аури-Эля, что хранились в храме? — Надо отнести на кухню, — наконец сказал воин, опустив свою находку на пол, и Виртур с раздражением махнул рукой и быстрым шагом пошел по пустым коридорам, слушая далекое эхо. Он в свое время швырял этот диск в каменную стену, и на нем от этого остались царапины, которые одновременно смешили и пугали викария: так-то бог защищает свой древний символ! Но… С другой стороны — неужели Аури-Эля нет, и он тщится навредить пустоте? Диск остался лежать в занесенной снегом часовенке, но эльф отлично знал, где именно он остался, хотя и ненавидел любое упоминание о солнце. Но он помнил о том, что это, а брат его, такой праведник, такой честный и искренний — принял древнюю даже для них реликвию за обычную тарелку или блюдо. Виртуру столько лет казалось, что он бы посмеялся над вольным или невольным святотатством, но сейчас ошибка Гелебора вывела его из себя, и этот порыв его самого испугал. Встретившиеся ему на пути металлические двери, украшенные письменами, он распахнул с помощью магии, со злорадством вслушиваясь в стон позолоченного железа под ледяными шипами. Он не обратил внимания на окрик Гелебора — видимо, его встревожил неожиданный уход брата, а поступок еще и возмутил — и коротким жестом разметал легкий снег, припорошивший гору хлама, сваленного на полу. Викарий опустился на колени и осторожно подцепил пальцами тонкую цепочку, свисавшую из горлышка кувшина. Он помнил, как сложил все личные вещи жрецов, собранные ими с тел, в вазы и урны, которые свалил здесь: и теперь любую безделушку он мог узнать с легкостью, что его снова немного испугало. — Мы восстанавливаем храм, Виртур, а не рушим все то, что осталось после тебя, — дрожащим от гнева голосом сказал рыцарь-паладин за его спиной, и викарий про себя чуть удивился: надо же, у его драгоценного братца вышло терпение. — Именно поэтому ты отправляешь древнейший символ твоего бога в этом храме на кухню, к тарелкам и подносам? — безмятежно поинтересовался маг, поднимаясь на ноги и пряча найденный предмет за спину до поры до времени. Гелебор несколько опешил от собственной промашки. — И тем не менее… — попытался возразить он, но Виртуру было довольно этой короткой заминки, чтобы перехватить инициативу. — Ты наверняка и не знал, что у всех амулеты были разными, — перебил он, — и что я могу узнать любой из них? Смотри, — он с презрительной усмешкой бросил найденное ожерелье на пол, но оно не зазвенело, наполовину уйдя в снег. — Это принадлежало твоей Мелиане. Если ты еще помнишь такую. Сейчас вампиризм был викарию только на руку: под водоворотами мертвого золота воин не смог бы разглядеть панику и замешательство. Мелиане. Почему его до сих пор волнует та паломница, одна из многих тысяч, что лишь пару минут проговорила с Гелебором о совершеннейших пустяках? Дурацкая память: с возрастом начинаешь становиться сентиментальным и чувствительным и все время вспоминаешь всякий бред из прошлого. — Ты думал, что позавчера нашел кухню, — жестко добавил Виртур, — но на самом деле то была келья. Кухня была здесь, Гелебор, только ты забыл собственный дом. Как же ты так его любишь, что не помнишь, где в нем что? Как ты хочешь восстанавливать то, о чем не помнишь? — Для этого мне нужен ты, — рыцарь-паладин нахмурился, и вампир с интересом подумал, что молча выслушивать ядовитые упреки его братец не намерен. — Я думал, что твоя смерть — единственный выход. Файрендериль предложил другой. И мы все молились, чтобы он не был ошибочным. — Продержать древнего безумного вампира в глыбе льда несколько лет, а потом подрядить восстанавливать ненавистное ему место? — ехидно полюбопытствовал маг, скрестив руки на груди. — Ты любишь наш храм. — Неправда! — выкрикнул Виртур, но голос его предательски дрогнул. — Правда. И уничтожал ты все, чтобы доказать себе обратное. Но у тебя не получилось, — Гелебор говорил спокойно, и одно это раздражало снежного эльфа. — Я тоже отлично все помню. Но ты сам доказал, что тебе все еще дорого это место. Поэтому я все еще жду, пока ты присоединишься ко мне в нашем последнем долге. — Я в твоей богадельне спину гнуть не буду! Мне на твои возвышенные мысли о долге перед мертвецами наплевать, — зло прошипел вампир, развернулся, чуть не задев кончиками волос щеку брата и быстрым шагом ушел, то и дело передергивая плечами, точно от отвращения. Гелебор усмехнулся ему в спину, зная, что Виртур не видит, а потому ничем не запустит в его улыбающееся лицо. Отрицать очевидное у викария получалось еще почти два месяца.