Вечный страж ненависти

Викарий аккуратно перешагнул оставшуюся от одного из пришельцев кучку пепла. Жаль даже немного: командир, а умер раньше своих товарищей, хотя, совершенно очевидно, очень хотел жить. У стены, задыхаясь, кашлял кровью другой альтмер, но Виртур уже успел убедиться в нескольких вещах относительно этого вампира: он точно умирает, а его лук и колчан отбросило слишком далеко, чтобы он мог до них дотянуться. Этот лучник больше не опасен. Гораздо больше снежного эльфа интересовала девушка, которую они привели с собой. Эту милую особу он ждал уже очень давно, и теперь один вид ее, темноволосой нордки, бессильно скалящей клыки и зажимающей ладонью рану, приводил Виртура в отличное настроение. В общем-то, он был несколько разочарован: ему всегда казалось, что эта битва будет немного сложнее, но тут уж подвоха ждать не приходилось. Едва ли вампиры, так доверчиво побежавшие на зов его пророчества, догадались бы выслать вперед авангард. Конечно, им мог бы рассказать его дорогой братец… Но Гелебора он давно уже привык сбрасывать со счетов. Сломить сопротивление девушки оказалось минутным делом: снова викарию это показалось даже скучным. Впрочем, предвкушение победы скрасило это впечатление. Встряхнув склянку с густой темной кровью, маг задумчиво взглянул на вампиршу (кажется, двое других звали ее Сераной, что, впрочем, значения не имело никакого) и вдруг подумал, а не оставить ли ее в живых, как они сами держат стадо, чтобы питаться. Только здесь ему нужна будет кровь. Он осмотрел свое порядком поредевшее воинство: им, конечно, надзор за ней поручить будет нельзя, однако он столько сотен лет держал их всех под контролем, значит, и с этой справится. Надо будет только отыскать того, кто сможет быть пастухом. Вспомнив о брате, наверняка нетерпеливо ждущем вестей о его смерти, викарий ухмыльнулся: а вот и кандидатура. Краем глаза он отметил, что лучник умер, обратившись в прах. Никакого отклика в его душе эта смерть не нашла, и он равнодушно прошел мимо. Нужно было поторопиться: рана вампирши была несмертельной, но достаточно серьезной, а возиться с перевязками и лечением материала у него не было ни малейшего желания. Близость триумфа приятно будоражила его, почти заставляя сонное сердце биться чуть быстрее. Как викарий, Виртур был отлично знаком и с системой дорожных святилищ, и уж разумеется с драгоценным оружием, столько лет лежавшим без толку. О, священный лук Аури-Эля, почему же твой хозяин и создатель отдал его в руки сына ночи, некогда вернейшего из твоих слуг? Под пальцами мага тугая тетива мелодично зазвенела, точно струна на лютне, но звук этот не подходил ни месту, ни моменту, и Виртур поспешно оборвал его. Нанести кровь на наконечник стрелы было делом пары секунд: когда из святилища тяжелым шагом, гремя оружием и доспехами, вышел Гелебор, викарию оставалось только натянуть тетиву и выстрелить — прямо в обожаемое его братцем солнце. — Не ожидал? — он не смог устоять и позволил себе краткий момент ликования. Он знал, что сгубило это уже многих до него, но ему было отлично известно и другое: поднять руку на брата Гелебор не осмелится. У него столько лет было на попытку это сделать, но он так и не решился. — Зачем тебе лук? — вопросом на вопрос ответил воин, и викарий плавным движением отступил на шаг, крепко сжимая оружие. Снежный эльф склонил голову набок, рассматривая брата, которого не видел уже несколько сотен лет: сколько именно, он и сам понятия не имел, давно перестал считать годы своей монотонной жизни. Гелебор изменился: гораздо сильнее, чем он сам, застрявший в своем времени и в себе самом. По правде сказать, он с трудом узнавал некогда знакомые черты, и виновата в этом была отнюдь не его память, которая так часто подсовывала ему картины из прошлого. Нет, нет, изменился точно его брат. Виртур с изумлением признал, что он постарел, но не менее ясно на лице рыцаря-паладина легла печать тоски и одиночества. — А ты не догадываешься? — в тон ему отозвался вампир. Мягкое оперение стрелы на мгновение коснулось его уха, расплывчатое пятно света в небе резануло глаза, а в следующую секунду отравленный снаряд сорвался с тетивы с пронзительным свистом, исчезая в полупрозрачной дымке облаков. За спиной ахнул Гелебор, который в теории их религии силен не был, а потому и представить себе не мог последствия. Что же… Они будут гораздо более грандиозными, чем он мог бы себе представить. И ужасными — для всего народца смертных. Он множество раз представлял себе этот момент: как наконец пробьет час его величайшей славы, того, что превратит его, известного среди своих сородичей, но безымянного в новом мире, не просто в смертного или живого мертвеца. Этот миг превратит его в того, кому удалось погубить мир.

***

«Сегодня я в последний раз видел драконов на горизонте: они поднялись в воздух в последний раз, кружили несколько часов на ослабевших крыльях, едва заметные в тусклом кроваво-сером свете, который последние несколько месяцев заменил солнце. А потом камнем упали вниз, вместе, как и всегда. Почему эти два дракона всегда были вместе, словно братья, в жизни и в смерти? Впрочем, не могу сказать, что я сожалею о них: я не испытывал к ним никаких чувств. Да и с чего бы? Единственное, что они мне смогли указать — так это то, что все другие, более слабые, погибли. Олени, фалмеры, корусы, великаны — все живое, ибо нет никого сильнее дракона. Они не долетели до храма, чтобы отыскать меня. Хотя, конечно, пепел, в который обращаются вампиры после смерти, им не по вкусу. Мой брат, пожалуй, единственное живое создание, что наблюдает за гибелью мира наравне с нами. Он ухаживает за Сераной. Поразительно, как они сблизились за это время! Я бы сказал, что во всем виновата обреченность, витавшая в воздухе. Ее нрав сломлен, ни один из них не осмеливается заговорить со мной. Оно и к лучшему. Меня одолевают странные мысли. Я не сожалею ни о чем, но вид солнца, затянутого красной пеленой… Осознание, что это все — дело моих рук…» — Зачем ты пишешь это? Виртур вскинул голову, оторвавшись от рукописи, которую освещал магический огонек. У ступенек каменного трона стоял Гелебор, поддерживавший Серану: по непонятным викарию причинам, она так и не смогла восстановить силы. Где-то в начале своего дневника он рассуждал о возможности влияния солнца на здоровье вампиров, но уже не помнил сам о том, что написал. — Для потомков? Так их не будет, мир гибнет, — продолжал рыцарь-паладин. — Жрец Мотылька говорил, что без солнца не выжить никому, — добавила Серана. — Быть может, кто-то из моей семьи или замка еще жив, но это очень ненадолго. Как и твое существование, Виртур. — Я пишу это для себя, — спокойно возразил фалмер, перевернув страницу. — Я никогда не делал ничего для потомков, Гелебор, и ты это знаешь. Зачем вы вдруг решили поговорить со мной? Хотите упросить меня вернуть солнце? Так уж слишком поздно. — И ты так равнодушно ждешь гибели? Или думаешь, что тебя обойдет стороной? — медленно проговорил воин, и викарий, с раздражением захлопнув книгу, положил ее на резной подлокотник. Что-то подсказывало ему, что скоро все закончится. Он поднялся на ноги, легким шагом сбежал по ступеням и направился к балкону. — Не думаю. И иду к этому вполне сознательно, — отозвался он, помедлив уже у самых дверей. — Я сумел отомстить Аури-Элю, брат, и больше мне незачем здесь оставаться. Тебе стоило отправить ко мне больше воинов, чтобы уберечь мир. Он прижал ладони к створкам позолоченной двери, чувствуя мертвенный холод по ту ее сторону. Скоро уже все. Скоро об Аури-Эле забудут последние обитатели Нирна.