Вечный страж ненависти

Шум за дверьми мешает работать: Виртур хмурится, пытаясь сосредоточиться, и ему это почти удается, но тут его прерывает стук в дверь. Эльф раздраженно фыркает, отодвигая от себя недописанное письмо, поднимается на ноги и идет открывать, с трудом удерживаясь от призывания… всех возможных благ на голову нежеланного посетителя. В коридоре обнаруживается изможденный и грязный эльф с пропитанной бурой кровью повязкой на плече: из-за этого викарию требуется несколько секунд, чтобы прийти в себя и снова начать воспринимать реальность. Вокруг толпятся встревоженно галдящие эльфы: кто-то пытается спросить, что случилось, какая-то жрица, решительно оттеснив остальных, колдует над раной, пытаясь снять хотя бы воспаление, раз потерянной крови уже не вернуть. Похоже, бой у этого бедняги произошел относительно давно… Интересно, где же именно? То, что это не обычный паломник, Виртур понимает сразу: даже самых тяжелых и ослабевших от перехода по Благой земле всегда уносили в лазарет, а он сам приходил туда, чтобы поговорить со страждущим. Если те того просили или уже умирали. Викарий молча распахивает двери пошире, пропуская раненого в комнату, и захлопывает их же перед самыми носами особенно любопытных. Что-то подсказывает ему, что информация не для всех ушей. Он придвигает посланцу стул, а сам устраивается в кресле с высокой спинкой. Письмо он аккуратно убирает в ящик стола, дожидаясь, пока гость напьется из предложенного графина и немного отдышится. Для гонцов прелаты обычно открывают святилища, чтобы не задерживать важные известия… Так что же такое могло произойти во внешнем мире? — Я с Солстхейма, — наконец прохрипел эльф, безуспешно пытаясь придать голосу хотя бы относительно приличное звучание. — Странно, я не ждал вестей от Снежного Принца, — Виртур недоуменно и встревоженно качает головой. — Что-то случилось? Гонец косится на опустевший графин, и маг одним взмахом руки наполняет его колотым льдом, тут же начинающим таять. — Да, господин, — он медлит, словно не решаясь произнести правду. — Он мертв. — Снежный Принц? Мертв? — ошеломленно переспрашивает Виртур, хотя уверен, что все правильно расслышал еще с первого раза. — Как?! — Мы начали побеждать людей благодаря его доблести, — гонец качает головой и морщится, неосознанно прижимая рукой рану. — Но потом… Человеческий ребенок бросил копье, и он погиб. У нас больше не было шансов, почти никто не уцелел, а его тело похоронили люди по своим обычаям. Виртур откидывается на спинку кресла, пытаясь собрать воедино разбегающиеся во все возможные и невозможные стороны. Снежный Принц, повелитель-воин, почти такой же, как Виртур — повелитель-жрец. В первую встречу, еще исключительно дипломатическую, он в шутку назвал викария Солнечным Принцем, и эти слова, как бы иронично ни звучало для снежных эльфов, разбили тот лед, что неизменно возникает во время таких знакомств. Так и повелось: один в письмах обращался к Снежному Принцу, другой — к Солнечному. Один правил Благой землей, второй нежно любил Солстхейм. У обоих были схожие недостатки, только Снежный Принц был чуть более заносчив и горделив, а Виртур — фанатичен и легко увлекался, но им это не мешало. Пожалуй, это был почти единственный друг викария не только за пределами храма, но и в целом. А теперь его нет в живых. На это нужно как-то среагировать, отрешенно думает Виртур, но понятия не имеет — как. Закрыть границу и запереть оставшихся снежных эльфов в храме, пытаясь сохранить свою расу от людей? Да, они еще не добрались до этих краев, но доберутся, им будет мало уже захваченных земель. Города эльфов ждет печальная участь, и викарий вдруг вспоминает о матери и об отце, оставшихся там, на востоке. Не поздно ли еще отправить за ними отряд, а уже потом отгораживаться от мира — а другие пусть справляются сами? Но как же тогда пророчество и уничтожение солнца? Неужели тогда все, что он сделал, все Свитки, слухи, усилия — все напрасно? Он закроет всем путь в долину и навсегда останется здесь, служить неблагодарному богу и оберегать будущее расы снежных эльфов… На что ему такое «счастье»? Решения множатся, но Виртур никак не может подобрать правильное, потому что его планы вступают в противостояние с интересами народа. Выбирать нелегко; к тому же, если ничего не сделать, рано или поздно новость все же просочится в храм, и все его обитатели зададут вполне резонный вопрос: а почему викарий все сокрыл? Почему не рассказал, не сделал хоть что-нибудь? Его сейчас уважают здесь, но, если вскроется мертвая сущность, об уважении никто и не вспомнит. Он поднимает глаза на гонца. — Тебя вылечат, дадут тебе келью и еду. Но я запрещаю тебе говорить о произошедшем на Солстхейме. Никто не должен знать. Благую землю ты сможешь покинуть только по моему личному разрешению, — размеренно и спокойно говорит вампир, не предлагая, но констатируя факт: он здесь хозяин. А теперь, когда Снежного Принца больше нет… Гонец кивает: его такое ограничение свободы не волнует, пока он жив. Он вместе направляются к выходу, и в коридоре по-прежнему ожидает толпа с той жрицей в главе. Виртур пропускает раненого наружу, кивает целительнице: — Отведите его в лазарет, пожалуйста, — он привычно облекает приказ в просьбу, — а потом найдите свободную келью. Наш брат желает уединения и нуждается в покое. Прошу, расходитесь. Он уже собирается снова запереться у себя, но замечает среди эльфов брата. Гелебор ведь главный среди паладинов, вдруг вспоминает он. С ним нужно посоветоваться насчет дальнейших действий. — Гелебор, останься, — окликает он и возвращается к столу, оставив дверь открытой. Он слышит, как тихо стучит створка, бережно придержанная рыцарем-паладином. Виртур устало прижимает переносицу пальцами и рассеянно барабанит по столу. Начатое письмо уже никогда не отправится к адресату — разве что в загробный мир или человеческий курган на далеком Солстхейме. — Дурные новости? — верно истолковывает Гелебор его настроение. Если скрытые мотивы он не в состоянии угадать, то эмоции — вполне может. Даже не так ярко выраженные. — Именно, — викарий вздыхает и бессмысленно приглаживает волосы. — Снежный Принц мертв. — Снежный Принц? — ожидаемо теряется брат. — Но он же… — Да, он, — перебивает вампир, отчего-то не желая слышать имени убитого друга в этих стенах. — Как это возможно? — задает Гелебор вполне логичный вопрос, но ответ на него кажется смешным и неуместным. — Его убил человеческий ребенок. Глупо, правда? — снежный эльф скорбно качает головой. — Нам нужно решить, что делать дальше. Большинство наших родичей на Солстхейме пали, и люди на этом не остановятся. Однажды они дойдут до этих краев, и тогда нам придется принять бой. И он наверняка окажется последним. Если только… — Если только мы не отгородимся от мира окончательно? — прозорливо спрашивает Гелебор. — закроем путь для паломников и уничтожим тайные тропинки? — Ты знаешь, святилища не открыть, не зная таинств древней магии. Достаточно будет закрыть их, — Виртур оборачивается к выбитой в каменной стене карте и придирчиво изучает выложенные драгоценными камнями святилища и платформу парагонов. — Боюсь, систему парагонов тоже придется уничтожить. — А как же паломники? Беженцы? Они будут искать здесь спасения, — напоминает Гелебор. — Мы не можем лишить их надежды. Викарий легонько нажимает на храмовое святилище, и ведущие к нему цветные линии моментально гаснут. — Тогда что ты предлагаешь? — с затаенной надеждой спрашивает он. — Мы можем выставить стражу, — задумчиво излагает идею брат. — Разведчиков. Если в опасной близости от нас появятся люди, мы сможем закрыть святилища и уйти в храм, обезопасив дороги. Виртура эта идея почти устраивает — если не считать того, что ожидаемый вампир может оказаться человеком. — Если рядом будут армии, — поправляет он. — Ни к чему нам бояться редких охотников. А если начнут лезть в пещеру, вызовете меня, и я обрушу своды. И вот что: никому не говори о произошедшем. Еще не время. Брат смотрит на него испытующе: — И долго ты намерен скрывать? — Сколько понадобится, — отрезает маг. — Иди, выбери надежных подчиненных, а потом приходите сюда.